Синий Звон

Человек же, каким бы хладнокровным, беспечным или подготовленным он ни был, начинает чувствовать всё более и более нарастающую тревогу. Такую, что наиболее чувствительных особ может довести она до исступлённой паники, когда срываются они в неразбирающий дороги бег, раззявившись в беззвучном душащем крике.

И в тот момент, когда гаснет последний луч, мир тонет в синих молочных сумерках, развеять которые не в состоянии никакая, даже самая мощная, лампа. А что находится за близкой гранью той непроницаемой синевы – не знает никто, лишь ощущается спиною чей-то ненавидящий голодный взгляд, да чудится в ушах мёртвый комариный звон.

Тем не менее минута течёт за минутой, а ничего не происходит. Морозный гнёт ментального ветра ослабевает, и вот в одну секунду молочный туман рассеивается, будто и не было его. И лишь мерзостный писк в ушах ещё некоторое время преследует везунчика, пережившего под открытым небом эту напасть, потому и названную «Синий звон».

Что происходит с тем, кому не повезло, не знает никто».

– Итак, господа, – оторвавшийся от учебника профессор взглянул на аудиторию поверх очков, – кто скажет мне, от чего происходит сие явление? – воззрился он на несколько вскинувшихся рук отличников и кивнул одному из студентов, как бы дозволяя ему отвечать.

– Из-за разработки стелламиновой руды нарушилась циркуляция потусторонней энергии в коре земли, в результате чего в атмосфере начали происходить циклические пробои, в теории ведущие в иную вселенную, – как по писаному затарабанил любимчик лектора.

– Собственно, вот вам и основная причина запрета, которую никак не хотят воспринять европейские сибариты, за тысячелетие привыкшие с лёгкостью оперировать силой, которую им даёт стелламиновая энергия, – прервал его преподаватель. – Садитесь, молодой человек. На этом наша лекция закончена. – Профессор резко захлопнул том. – Все свободны!

Обычно беспечные и шумные студенты тихо покидали амфитеатр. И лишь синие бельма глаз покойного мага равнодушно взирали на потолок анатомического театра.

* * *

Рыжков потряс головой, будто избавляясь от неприятных воспоминаний, и вдруг обнаружил, что за время, пока он предавался былому, холл гостиницы наполнился весёлой толпой наконец добравшихся с вокзала артистов. Портье как раз выдавал ключи изящным танцовщицам кордебалета, когда ротмистр, не успевший расстроиться тем, что потерял бдительность и мог упустить предмет своего наблюдения, увидел спускающегося по лестнице шамана.

Иллюзионист с улыбкой прошёл сквозь очередь коллег, выстроившихся к стойке, открыл стеклянные двери, вошёл в ресторацию и направился прямо к столику Антона Владимировича.

– Добрый день, господин жандарм! – мягко, без толики акцента сказал он глубоким певучим голосом. – Позвольте представиться. Называйте меня Фанг Хэ.

Рыжков молча, но с явной заинтересованностью смотрел на своего визави, как бы предлагая ему продолжить.

– Как Вы, видимо, знаете, я шаман. – Тут китаец указал на флейту, торчавшую из футляра, закреплённого у него за спиной. – Я временно устроился иллюзионистом в путешествующий театр «Паяччо» для того, чтобы скрытно попасть в Петербург. Думаю, Вас отрядили следить за мной и моей ассистенткой. Что ж, это вполне ожидаемо. Со своей стороны хочу уверить, что я ни в коем разе не намерен создавать ни Вам, ни тем более жандармерии никаких проблем. – Тут иллюзионист по-восточному поклонился и продолжил: – И в ответ прошу не чинить мне препятствий и не раскрывать моё инкогнито посторонним. Я в вашем городе исключительно проездом, потому предлагаю взаимовыгодное сотрудничество до того момента, как труппа, которой я принадлежу, продолжит своё путешествие.

– Уважаемый Фанг Хэ, – вкрадчиво произнёс ротмистр, – смею заверить, что, хоть Вы и совершенно верно угадали род моей деятельности, я тут нахожусь исключительно как частное лицо, решившее отобедать в приличной ресторации после торжественной встречи на вокзале. – Тут жандарм сделал паузу, во время которой сверлил глазами ничего не выражающее лицо шамана. – Однако спешу заверить, что жандармерия в моём лице не имеет лично к Вам никаких претензий.

– Да, конечно, господин?..

– Рыжков. Антон Владимирович Рыжков.

– Очень приятно иметь с Вами дело. Я рад, что мы поняли друг друга, – ещё раз поклонился шаман и, уже было развернувшись в сторону холла, вдруг бросил через плечо: – Кстати. Я считаю себя неплохим мастером своего дела. Так вот, имейте в виду, что для хорошего «поющего с ветром» (именно так шаманы называют себя) ничего не стоит ощутить присутствие под одною крышей кудесника, под завязку налитого духом. Для меня Вы – камертон, звенящий на весь астрал. Я и правда не враг Вам, господин Рыжков, – сказал Фанг Хэ, демонстративно оторвав небольшой кусок ткани от рукава своего халата и протянул его кудеснику, после чего немного переваливающейся, утиной походкой выковылял из ресторации.

Ротмистр, внутренне скривившийся от того, как легко его раскрыли, аккуратно сложил и засунул во внутренний карман шёлковую полоску, наложив на которую поисковые чары, он в любой момент мог бы определить, далеко ли находится её бывший владелец, после чего отодвинул стопку уже не нужных газет и кинул на стол серебрушку.

– Этого хватит?

– Хорошо бы добавить, барин, – отозвался возникший будто неоткуда половой.

– Ну держи, – ответил ротмистр, присоединив к серебрушке крупный медяк, и встал со стула.

– Благодарствую, вашество! – звонко крикнул ему вслед молодчик.

Уже в холле ротмистр рассеянно кивнул давешнему благонамеренному старику, которому он так неудачно отдавил больную ногу и который как раз устраивался у портье, заполнявшего объёмный журнал постояльцев.

– …Да, именно так и запишите: нотариус Красновский. Прибыл из Москвы по оформлению наследственного дела… – мимоходом услышал Антон Владимирович перед тем, как за спиной захлопнулись двери гостиницы.

Оказавшись на улице, расстроенный Рыжков подманил к себе всё это время ошивавшегося на той стороне улицы помощника.

– Как прошло? – осведомился Егоров.

– Бывало и лучше, – буркнул ротмистр.

И они вместе направились в сторону жандармского управления.

ЧАСТЬ II

* * *

Антон Владимирович сидел в любимом рабочем кресле и чувствовал себя буквально опустошённым. Ещё ни разу за почти двадцать лет службы, а вероятно, даже и с момента выпускной аттестации не было такого, чтобы практически до дна исчерпал бы он запас духа, требующийся для чародейства. Восьмиконечные эмблемы, положенные каждому кудеснику, в его случае – петличные значки третьего отделения, совершенно потеряли свой зелёный оттенок, став скорее серыми, что косвенно говорило о крайнем истощении его возможностей и будто бы взывали поскорее восполнить израсходованную энергию.

– Надо всё бросить и срочно идти к монастырскому источнику! – решил он. – Сутки просидеть в месте силы, отстранённо взирая на изумрудные переливы выходящих из земли чародейских линий, и не вставать до тех пор, пока сила духа полностью не восстановится.

Но тут его взгляд остановился на рабочем столе: как раз и бывшие основной причиной пустых растрат чародейской энергии незакрытые дела, которые Рыжков по обыкновению держал перед глазами, скопились уже в порядочную стопку. Серый казённый картон стандартных папок красовался не только привычными, ничего не говорящими номерами, но и располагающимися в верхнем правом углу заголовками, которые ротмистр самолично любил выводить квадратным каллиграфическим почерком.

– И ведь все происшествия произошли всего лишь за какую-то неделю, прошедшую с приезда в город этого треклятого театра, – снова горестно вздохнул он. – Такое чувство, что где-то открылись хляби, и оттуда всё сыплет и сыплет.

Совсем уже расстроился жандарм и потянулся за самой первой папкой, названной им «На мельнице». Маленькой слабостью командира третьего отделения было давать каждому делу кричащие названия, которые иным возможно могли бы показаться даже несколько театральными. В который раз пытаясь восстановить в памяти всё произошедшее и найти в этом хаосе хоть какую-то систему, ротмистр развязал скрученные бумажные тесёмки.

«Сентября 4-го числа сего 1901 года, в 8 часов утра поступил сигнал о пропаже фигурантки, проходящей под псевдонимом «Мельничиха»…»

– читал Антон Владимирович первые протокольные строки, параллельно погружаясь в воспоминания о совсем ещё недавних событиях.

НА МЕЛЬНИЦЕ

* * *

– Здравствуйте, господин ротмистр! – нежно прозвенел колокольчик девичьего голоса.

– Здравствуйте! – Рыжков поднял глаза на вошедшую в кабинет утреннюю посетительницу, и лёгкая улыбка непроизвольно озарила его лицо. – Чем могу быть полезен?

Она была по-настоящему очаровательна той острой, немного нескладной и слегка растрёпанной красотой, казалось бы, ещё до конца не сформировавшейся, звонкой и солнечной. Увидев такую, любой мужчина, будь он хоть давно и безнадёжно женат, излишне молод или уже весьма стар, в любом случае да растянет губы в открытой улыбке, а она, что удивительно, всегда улыбнётся в ответ.

– Елена Ланина, ученица Настасьи Яковлевны, – представилась девушка и уже тише, потупившись, зачем-то добавила: – Вашей подопечной.

– Прошу, присаживайтесь! – Глаза кудесника несколько охладели, и, дождавшись, пока та сядет, он продолжил сухим, официальным тоном: – Итак, что я могу сделать для юной ведьмы?

Девушка заметила мимолётную перемену и, ещё более смутившись, сбивчиво начала:

– Наставница тому как два дня уже закрыла мельницу и ушла. Должна была вернуться вчера к вечеру, а всё нет её и нет. Я и в дверь стучала, и в окна смотрела, и сойку заговорила на поиск, да без толку. Дверь хоть и изнутри закрыта на засов, да тёть Настя всегда его так заклинает, чтоб сам он задвинулся. В окнах пусто, только и виден отсвет тигеля под котлом. Зелье-то пропало – переварилось уж. А сойка так вообще – два круга над крышей сделала да в пруд камнем рухнула.

– Знаю я эти ваши ведовские заклятья, – поднял бровь Рыжков. – Приманить, поймать да шею самолично скрутить надобно. И слова нужные над ещё трепещущей шептать? И не жалко тебе птицу-то было?

– Очень жалко! – едва прошептала ведьмочка, по-детски всхлипнув. – А Настасью Яковлевну ещё жалчей.

– Хорошо, что жалко, – потеплевшим тоном тихо заметил жандарм. – Вот запомни это своё чувство, может, и выйдет из тебя толк.

– Спасибо за науку… Ваше Благородие! – снова всхлипнула Ланина, на мгновение подняв взгляд и сверкнув влажными глазами.

А Рыжков тем временем подумал: «И чего я лезу чужим ученикам науку втолковывать? Ах, чертовка! Ловко в голову залезла, да исподволь уже крутит?»

– Соберитесь, барышня, – снова перешёл на жёсткий тон жандарм и прищёлкнул пальцами, отчего между ним и ведьмой прошёлся рябью всполох чародейского щита, хорошо отводящего ментальные атаки. – И давайте подробно и по порядку: куда ушла, с кем, зачем?

– Мы с наставницей позавчера вечером только закончили подготовку к варке очень сложного зелья, – слегка ухмыльнулась ведьмочка, явно ничуть не смутившаяся от того, что её мелкая манипуляция раскрыта. – Поставили компоненты томиться на медленном огне. Тётя Настя выудила давно припасённое молодильное зелье, а я помогла ей провести ритуал. Так она и стала… Ну, чуть постарше меня, конечно. – Тут красотка выпрямила спину, чуть отвела плечи и выдала наиширочайшую, жемчужную улыбку, явно не оставив попыток вновь поймать ротмистра на крючок.

– Она объяснила, для чего ей это? – Тон Рыжкова ни капли не потеплел, а вот взламываемая защита вновь пошла лёгкой рябью.

– Да, конечно. Настасья Яковлевна собралась поутру встретить на вокзале одного старого знакомого и заодно посмотреть на артистов.

– Что за знакомый?

– Да кто его знает, – повела плечами красотка. – Она мне подробностей-то и не говорила. Знакомый и знакомый. Но глаза были мечтательные, – хихикнула в кулачок молодая ведьма и снова стрельнула глазками в жандарма.

Елена Ланина

– Третьего раза не будет, – равнодушно бросил Антон Владимирович в ответ на новые и уже довольно сильные всполохи противоментального щита.

– Простите, я подсознательно, – повинилась Елена тоном пай-девочки.

– Смотри, мне тебя по окончании обучения ещё на учёт ставить и разрешение на ведовство выправлять. Не шали, тебе есть чего терять.

Ведьмочка, оставившая попытки воздействия на ротмистра, как бы даже осунулась, и тревога вновь поселилась на её чистом лице.

– Наставница приготовила самое любимое красное платье, – продолжила она. – Потом отправила меня домой, сказав прийти на следующий день, самое раннее к семи вечера – ко времени, когда будет пора снимать с огня томящееся зелье.

– И ты даже не сунулась на вокзал посмотреть на прибывших театралов? – удивился Рыжков.

– Было бы чего там смотреть! – фыркнула молодая ценительница искусства. – Я, между прочим, и в Москве была, в Большом. «Евгения Онегина» давали. И в столичной Мариинке на «Лебедином озере». А этот ваш «Паяччо» и не театр вовсе, а бродячий цирк какой-то.

– Тем не менее. Довольно странно, что ты не присоединилась к обществу. Не находишь, что это прекрасный повод пообщаться с ровесниками, построить глазки кавалерам?

– Нет кавалеров, Антон Владимирович, – опечалилась девушка. – Мне учиться надо без продыху, какие уж тут ухажёры.

– Не ту ты, девонька, себе стезю выбрала.

– Знаю, – совсем тихо прошептала молодая ведьма. – Да и не выбирала я её, сами понимаете.

Минуту просидели в тишине. Рыжков с толикой жалости размышлял о том, какая же это насмешка судьбы – быть ведьмой. Варить, искать, пробовать. Вести ритуал, хранить его и дополнять. Каждый миг посвящать тому, чтобы отнять у всё приближающийся старухи с косой хоть минуточку, хоть мгновение. Учить себе смену – такую же, но ещё молодую, осуждённую слепым случаем на одиночество и, если повезёт, на очень-очень долгую некрасивую, болезненную старость.

О чём думала растерянная Ланина, знала только она сама.

– Что же, продолжим, – наконец откашлялся ротмистр. – Получается, Вы пришли на мельницу, как договаривались, к девятнадцати часам?

– Даже чуть позже. К половине восьмого. У нас начало следующего этапа варки зелья как раз на закат завязано.

– Мельница-то не сгорит? На два дня огонь без присмотра оставляете.

– Да что Вы, у тёть Насти всё продумано. Заклятья какие нужно нашёптаны, огонь едва тлеет, от нечисти куколка свита. Честь по чести всё.

– Хорошо. Постучали, посмотрели, зайти не смогли, – как бы для себя начал рассуждать ротмистр. – А обычно в таких случаях как внутрь попадаете?

– Обычно Настасья Яковлевна очень аккуратна со временем. В основном это я, раззява, опаздываю, – чуть покраснела ведьмочка. – Она всегда либо на мельнице, либо в огороде возится, когда я к назначенному времени прихожу.

– Но всё же. Засов отодвинуть пробовали?

– Пробовала, да не вышло ничего.

– Ну что же. Предлагаю проехаться до мельницы. Егоров! – кликнул адъютанта Антон Владимирович.

На пороге вмиг появился будто этого и ждавший Дмитрий Иванович, который тут же в открытую уставился масляным взглядом на посетительницу. Елена тоже не упустила момента и в свою очередь выдала пару взблёстких взглядов искоса из-под ресниц.

– Господин поручик!

– Слушаю, Вашбродь! – вытянулся адъютант по стойке смирно, продолжая искоса смотреть на Ланину.

– Заложена ли разъездная пролётка?

– Так точно!

– Проводите юную ведьму, – скомандовал Рыжков и обратился к Елене Игоревне: – Следуйте за Егоровым, я буду буквально через пару минут.

– Прошу Вас, – кивнул Дмитрий Иванович, заметно подрастерявший интерес к молодой особе, узнав, что она ведьма.

Поручик Егоров

Оставшись один, ротмистр со вздохом развеял защитные чары, на которые потратил некую толику сил. Подвесил на ремень большую кожаную планшетку, сложил в неё пару четвертинок писчей бумаги, свои заметки, которые он исподволь вёл во время опроса Ланиной, и огрызок карандаша на всякий случай. Пройдя коридорами, Рыжков чёрным ходом вышел к конюшням, где уже стояла потёртая пролётка, запряжённая двойкой спокойных игреневых лошадок. На козлах расположился с кислой физиономией Егоров. Командир легко запрыгнул в подрессоренный экипаж и, потеснив худенькую ведьмочку, приказал адъютанту трогать.

* * *

Пока пролётка скрипко и валко катила по городским улицам, сидели в молчании, каждый размышляя о своём. Уже перед самым выездом, в том месте, где улица сужалась на повороте, разъездной жандармский экипаж чуть было не сцепился осью с лёгкой двухколёсной бричкой, неторопливо следовавшей навстречу практически посередине дороги. Егоров, собиравшийся было приложить крепким словцом неловкого ездока, увидел на сидении брички очень солидного презентабельного старика в модном канотье и замялся под его ясно-ледяным взглядом.

– Господин Красновский, если не ошибаюсь, – ротмистр приподнял фуражку, обратив внимание на встречного седока. – Заблудились?

– Так и есть… господин жандарм?

– Ротмистр Рыжков, командир третьего отделения, к Вашим услугам.

– Лев Михайлович Красновский. Нотариус, – в ответ старик приветливо улыбнулся и приподнял канотье. – Искал, как проехать за реку. Мне надо попасть в сельцо Лютичево, что, как говорят, недалеко от Н-ска.

– О! Езжайте прямо этой улицей, за вокзалом направо, через пути, а затем всё время вдоль железной дороги до моста, – не задумываясь, ответил Антон Владимирович. – Вы никак занимаетесь наследством несчастного Кистенёва?

– Так и есть, Ваше Благородие. Благодарю! – ответил нотариус и дал вожжей мерину, запряжённому в наёмную бричку, отчего тот довольно резво дёрнул с места и вскоре скрылся за поворотом.

Егоров тоже тронул коней. И вот, когда дома остались позади и повозка свернула на незаметный просёлок, вьющийся по старому березняку, вдоль овражка, скрывающегося в тёмных зарослях чёрной ольхи, Рыжков прервал молчание.

– Как считаете, не могла Настасья просто закружиться в городе? Остаться на ночь у знакомых? Или… – Тут ротмистр немного замялся, но вспомнив, с кем говорит, продолжил: – Или остаться в тех же нумерах со своим знакомым, ради которого молодилась и наряжалась?

– Пожалуй нет, – не задумываясь ответила молодая ведьма, даже не обратив внимания на запинку. – На то зелье мы с ней год почти собирали всё нужное, понимаете? И вот так всё испортить ради сердечного дружка? Нет, – покачала головой девушка. – Должно было произойти что-то из ряда вон.

– Понимаю. Мельничиха – тётка серьёзная. Год работы не выкинет, – как бы для себя проговорил Антон Владимирович. – А если не секрет, что варили?

– Так для меня же. Эликсир вхождения в силу готовили, – грустно произнесла ведьмочка. – Через седьмицу, аккурат после «Синего звона», девятнадцать стукнет. Тёть Настя рассчитала, что самое время мне от неё веды принять.

– Да-а, дела, – протянул кудесник. – И что будешь делать?

– Сейчас найдём Настасью Яковлевну, а там видно будет, – совсем опустила плечи Ланина. – И в двадцать в силу войти тоже допустимо. Нежелательно, но…

– Дела-а. – Рыжков надолго задумался что-то вспоминая, а вспомнив, воскликнул: – А я-то думаю, отчего мне фамилия твоя знакома! Не твоя ли соседка Анна Петровна Желткова? И не на тебя ли она намедни жаловалась? Практикуешь де, ведовство прямо в своём доме. Молоко у неё скисает постоянно! – Ротмистр ехидно ухмыльнулся ведьме.

– Анна Петровна? – искренне удивилась Ланина. – Жаловалась? На меня? – Девушка как-то сразу сникла. – Здоровается всегда, улыбается. Я ей и крыс из сарая вывела, травки от зубной боли давала, домовика распоясавшегося шуганула, а она… – Тут голос ведьмы слегка заискрился злобными нотками. – И ничего такого дома я не практикую!

– Ну да, ну да. Не практикуешь, – задумчиво пробормотал Рыжков. – А шуганула-то как?

– Да это я немножко совсем, – зарделась Ланина

– Ой, и придёшь ты, красавица, у меня в отделении регистрироваться, – как бы в шутку погрозил ей пальцем Антон Владимирович. – Пока наизусть всё «Уложение о потусторонних практиках» близко к тексту не перескажешь, никакого «Ведьмовского билета» тебе не выправлю!

– Ох…

* * *

Наконец дорожка повернула на узкую плотину со стороны пруда, заросшую частым остролистным ивняком. Прогрохотав по выбоинам, пролётка повернула вниз к высокой, почерневшей от времени двухэтажной мельнице и остановилась у самого возвышающегося на сваях крыльца, нависающего над двором и нижним изливом пруда.

Сухой, затянутый мхом, растрескавшийся лоток и частично подгнившие лопасти огромного дощатого колеса, застопоренного массивным осколком жёрнова, показывали, что мельница давно уже не использовалась по своему назначению. Ротмистр взбежал по чисто выскобленным ступеням и остановился у входной двери, собранной из плотно подогнанных дубовых планок, с низкой притолокой и кованой, покрытой древней патиной ручкой.

– Настасья Яковлевна! Вы дома? – начал колотить в дверь Рыжков.

Из-за двери не было слышно ни звука.

– Мельничиха! Смотри, если затаилась, то я ломаю дверь. Потом не жалуйся!

Ротмистр чуть отошёл. Сложил руки на груди. Закрыл глаза. Глубоко втянул в себя болотную стылость тёмного оврага. А затем резко выбросил вперёд кулаки, с которых сорвались две изумрудные молнии, одним махом разметавшие дверь и на миг осветившие пустые тёмные сени, пахнувшие на удивление чем-то свежим и очень приятным.

– Егоров, за мной! – бросил ротмистр.

– Так точно!

– А Вы, барышня, пока останьтесь. – Рыжков преградил жестом путь уже было собравшейся ринуться следом ведьмочке.

Жандармы прошли через сени и попали в занимавшее полностью весь этаж большое полутёмное помещение, которым старая ведьма Настасья Яковлевна пользовалась как лабораторией, кухней, гостиной и кабинетом одновременно. Вдоль дальней стены, прилегавшей к плотине, раскинулся высокий очаг, с подвешенным на закопчённых цепях медным котлом. Вдоль стен стояли разноразмерные сундуки. Ближе к одному из небольших окон примостился накрытый на двоих стол с уже выветрившимися объедками и початой пыльной бутылкой вин Шампань. Посреди высился круглый каменный жерновичный «лежак», наверное, уже вечность не видевший зерна. Одному Богу известно, каким образом ведьма смогла вытащить наружу хоть и чуть менее массивный, но практически такой же большой верхний «бегун», когда-то скользивший по «лежаку». По центру лежака высилась кованая железная тренога, в которой был закреплён едва дымящийся накрытый тигель, снизу озаряемый едва видными красными всполохами ведовского огня, вырывающимися прямо из отверстия в центре разобранного жёрнова.

Ротмистр, не пожелавший орудовать впотьмах, щёлкнул пальцами, отчего сразу же под невысоким потолком загорелась зеленоватая чародейская искра, озарившая всё помещение призрачным, но довольно ярким светом, от которого во все стороны с писком прыснули мельничные бесенята.

– И верно, – заметил Рыжков, не обративший никакого внимания на суетящуюся нечисть, – никаких сушащихся по стенам кореньев и трав. Егоров! Поднимись наверх! – Жандарм указал помощнику на узкую винтовую лестницу, ведущую на мансардный этаж, где, скорее всего, располагалась спальня старой ведьмы. Оставшись один, Антон Владимирович подошёл к столу, осмотрел оставленные блюда, принюхался к выдохшейся бутылке, затем отвернулся от заветренных остатков трапезы и обратил внимание на тигель.

– Уже можно, господин ротмистр? – с тревожной хрипотцой кашлянула от входа ведьмочка.

– Да, заходи, раз невтерпёж. Нет тут никого.

Ланина тут же, не обращая ни на что внимания, бросилась к тиглю и отодвинув крышку, внимательно осмотрела густую, приятно пахнувшую субстанцию.

– Увы, переварилось, – разочарованно выдохнула она через пару секунд и, опустив плечи, двинулась в сторону одного из сундуков, на который и села, обессилено ссутулившись. – Придётся начинать всё с начала.

– Может, что-то удастся купить? – предположил Рыжков.

Но молодая ведьма лишь помотала головой, подумала секунду и выдала:

– Там много ингредиентов, которые нужно с особым заговором собирать по времени и тут же готовить. Ну где я куплю, к примеру, несозревший орешек, сорванный с лещины в ночь на Петров День?

– Думаю, Настасья не менее тебя заинтересована заново приготовить отвар. Главное, чтобы сама нашлась.

– Ага, заинтересована… Да что ей будет-то, – отмахнулась Ланина. – Вон, сами видите, – фыркнув, указала она на початую бутылку, – с кавалером так загуляла, что про меня и мои дела позабыла.