Синий Звон

– Да и мне позвольте присоединиться, – вклинился в разговор пристав.

– Что же, господа, нас ждёт опрос свидетелей. – Вроде бы даже чуть смутившийся, Антон Владимирович повернулся и пошёл в сторону вокзала.

* * *

Офицеры и присоединившийся к ним начальник станции прошествовали вдоль длинной пустой платформы, свернули в совершенно пустой зал ожидания для простого люда и, протиснувшись мимо нагромождения лавок, вошли в неприметную дверь околотка, служебного обиталища пристава Глухих.

Внутри небольшого, но очень высокого кабинета, крашенного прокуренной охрой и разделённого резной деревянной стойкой, под наблюдением яростно что-то записывающего городового сидели два пригорюнившихся молодых человека в железнодорожной форме.

Один, детина весьма крупный, судя по въевшейся в кожу угольной пыли – кочегар. Второй, долговязый и худощавый, застёгнутый на все пуговицы, с новеньким значком академии на лацкане и при очках – видимо, помощник пропавшего машиниста.

– Итак, господа жандармы, это, собственно, и есть бригада, работавшая под началом исчезнувшего Петра Пахомова, – начал представлять вскочивших с лавки пристав. – Этот крепыш – кочегар Павел Краснухин, длинный же – помощник машиниста Владимир Зябликов.

– Сами Вы длинный, господин пристав, – огрызнулся под нос молодой человек, нервно поправив очки.

– Они уж слинять хотели, Ваше Благородие! – отвлёкся от писанины седоусый городовой. – Помянуть начальника собирались, стервецы. Всё просились отпустить до буфету. А как потом допрашивать-то соколиков, ежели они лыка вязать не будут?

– Молодец, Василич! – похвалил подчинённого Глухих.

– Рады стараться, господин пристав! – пробухтел тот и продолжил усиленно скрипеть стальным пером, записывая что-то в сером журнале.

– Что ж вы, сынки, мундир-то позорите? – взялся увещевать начальник станции. – А ну как господа жандармы решат, что это вы с пьяных глаз от Петра Валентиновича-то и того-с, избавились?

– Да с каких пьяных глаз-то? – вступился кочегар, сжав не слишком чистые от сажи кулачищи. – Все же видели, что мы в околоток трезвыми пришли! На своих ногах!

– Так они-то самолично этого не видели! Поту́пились? Вот то-то же! Э-эх, стыдо́ба.

– Присаживайтесь, господа, – прервал воспитательную беседу Рыжков и уселся напротив допрашиваемых, достав бумагу для записей и карандаш. – Позвольте представиться, ротмистр Рыжков, командир третьего отделения уездной жандармерии. Расскажите мне кратко, что произошло.

– А я сразу сказал, что тут по третьему отделению дело! – воскликнул молодой помощник машиниста. – Господин ротмистр, я приставу все уши прожужжал, что стелламином же в будке пахнет!

– Давайте с самого начала, – улыбнулся ротмистр.

– Да тут, собственно, рассказывать-то особо и нечего, – начал Зябликов. – Всё, как всегда. Остановились в Н-ске. Валентиныч развеял щиты и остался в будке. Собирался перекусить, пока Пашка, – тут помощник показал на приятеля-кочегара, – на тендере воду из колонки будет принимать. А я, как и положено помощнику машиниста, пошёл заниматься текущим обслуживанием машины: потряс колосники для сброса шлака, постучал по буксам да долил масла в те, что позвонче отзывались, проверил смазку ползуна. Начал проверять затяжку гаек…

– Погоди, погоди! – остановил Рыжков увлёкшегося паровозника. – Ты нам, чую, сейчас всё устройство паровоза перескажешь. Скажи-ка лучше, а почему Пахомов вместе с тобой не занимался всей этой машинерией? Вдвоём-то дело быстрей бы пошло.

– Да как же это? – удивлённо уставился на жандарма молодой железнодорожник. – Это всё и есть дело помощника. У машиниста своя задача: обтекательные щиты установить; чародейский огонь в топке поддерживать так, чтобы на одной лопате угля локомотив вёрст пять пролетел; за скоростью следить; держать чары на буксах, чтоб на скорости масло не выкипало, а то же оси вмиг расплавятся; ментальная связь с диспетчером опять-таки. А вся механика, она на мне: и температура в котле; и уровень воды; давление в магистралях; предварение впуска…

– Снова ты про технические детали! – опять прервал Антон Владимирович Зябликова. – Экий ты фанатик своего дела.

– А у нас другие и не служат, – с гордостью вставил слово начальник станции. – Орлы!

– Тем не менее, – продолжил ротмистр, – я всё равно не понимаю. Ты же кудесник, окончил академию. – Тут Рыжков указал взглядом на начищенный значок в петлице формы. – А занимаешься механикой. Для этого и дара-то никакого не нужно. Научился в реальном училище гайки крутить, да и готов работник. Для чего академия?

Тут помощник машиниста переглянулся с начальником станции, и оба понимающе ухмыльнулись друг другу, будто бы говоря: «Что с него взять – угля с мазутом не нюхал».

– Такое тут дело, милейший Антон Владимирович, – вступился за начинающего паровозника начальник станции. – Для того, чтобы из кудесника в нашем деле толк вышел, он машину должен с закрытыми глазами чувствовать. Каждый винтик, каждая заклёпка должна в нём отзываться. Иначе, представьте – летит эта махина как бы не триста вёрст в час, а за спиной восемь, а то и десять сотен пассажирских душ. Одна промашка, и все всмятку – даже родственникам хоронить нечего будет. Так вот. Для того, чтобы стать машинистом, кудесник должен лет десять покататься со старшим товарищем. Вжиться в машину, начать дышать вместе с ней паром. Нутром ощущать, как ходит золотник. Чуять каждый подшипник своего стального мамонта, несущего тебя с бешеной скоростью сквозь ночь, туман, дождь и снег. И вот как станет машина частью тебя, а ты станешь частью машины, только тогда, и никак не раньше, сможешь ты взять на себя чародейскую часть вождения паровоза. И только тогда сможешь зваться машинистом.

– Вы никак тоже были машинистом? – удивился ротмистр, такой вдохновенной речи.

– Ну а как же? У нас на железной дороге высокие карьеры только с самых низов делаются, никак иначе не начинаются они, – ответил Филиппов и с укоризной глянул на кочегара Краснухина, от скуки выковыривавшего угольную пыль из-под ногтей.

– Ну а всё же, – продолжил допытываться Рыжков, которому неожиданно стала очень интересна эта грань работы кудесника, о которой он, собственно, и не догадывался, никогда не вникая в работу железной дороги. – Если работа машиниста так сложна и тонка. Взять, к примеру, силовой щит. Как я понимаю, он рассеивает встречный поток воздуха, образующийся на высокой скорости. Почему бы его установку и поддержание не доверить молодому помощнику, чтобы не тратить силу духа и не отвлекаться на лишнее заклятье? – Жандарм на секунду задумался, будто что-то про себя вычисляя, а затем резко сделал круговое движение кистями обеих рук, и тут же пред ним возникла уменьшенная копия щита, такая же, какую он не раз видел летящей впереди локомотива.

– К концу обучения так и происходит, но… – Тут молодой помощник немного зарделся. – Валентиныч мне пока не доверял его установку. Тут же такое дело. Я недавно выпустился из академии. Пока только обвыкаюсь. Учусь обращаться с приборами. А с ними-то тоже глаз да глаз нужен. Вот не уследишь, к примеру, за уровнем воды в котле, вскроется свод топки на спуске, и пиши пропало – расплавится предохранительная перегородка и уголь зальёт водой. Мало того, что убытку на многие тысячи, так и поезд с пассажирами встанет на перегоне, и хорошо, если не зимней ночью! Или вот наоборот…

– Всё, всё! – Антон Владимирович понял, что увлечённый молодой человек может часами говорить о любимом деле, а потому поднял руки, будто сдаваясь. – Давайте всё-таки продолжим разговор о том, что случилось с машинистом Пахомовым.

– И рассказывать нечего тут, – вмешался хмурый кочегар, до этого не проявлявший никакого интереса к разговору. – Рассусоливаете битый час уже. Вы же в будке были? Так вот, он на моих глазах-то и истаял, как кусок сала в печке. Не сходя со своего места. Я ж как колонку повернул, пустил воду да вижу, что забыл чайник с антинакипином. А без него никак нельзя: вода в Н-ске больно жёсткая. Только по угольку обратно пробежался, гляжу, а Пётр Валентиныч, как тот снеговик, оплывает. Прозрачный уже. Глаза закатил и хлюпает. Я-то грешным делом думал, с устатку чудится, глаза закрыл, перекрестился. Открываю, а от машиниста-то от нашего только лужа и осталась. Так она потом ещё вспучилась пузырём да лопнула. Вся будка теперь не пойми в чём. И прелой травой так несёт, что аж выворачивает. – Краснухин сглотнул, закрыл глаза и обхватил голову руками. – Мне теперь эта картина до конца жизни мерещиться будет. А вон Ирод ваш даже нервишки не дал успокоить, супостат окаянный! – Кочегар бросил злой взгляд на Василича.

– Науспокаиваешься ещё, – буркнул городовой, так и продолжавший вести свой журнал.

– А Вы мне, дяденька, не ехидствуйте. – набычился Краснухин, – я-то по всему вообще – главный свидетель!

– Ишь, свидетель! – цыкнул Василич.

– Так! Заканчиваем перепалку! – вмешался пристав Глухих.

В помещении околотка повисла обиженная пауза.

– Что-нибудь ещё заметили? – продолжил опрос Рыжков, обращаясь к Краснухину.

– Да я особо-то и не разглядывал, – смутился кочегар, – рвало меня.

– Вот Их Благородию-то интересно слушать про слабость твоего желудка, – укоризненно прервал его начальник станции.

– Вот, пожалуй, что, – вспомнил кочегар. – Не знаю, привиделось ли мне, но перед тем, как пузырь лопнул, я увидел, что внутри него… – Тут молодой человек на несколько секунд замялся. – Мне показалось, что внутри него что-то бьётся. А потом будто серое дымное облако мелькнуло.

– Ну а я услышал сперва негромкий хлопок, – вмешался в рассказ помощник машиниста, – а потом понял, что Пашке на тендере заплохело. Но я пока паровоз обошёл, пока по приступкам в будку поднялся, ничего, кроме этой пахнущей стелламином гадости, и не увидел. Трогать ничего не стал, чары, от греха, не использовал. Сразу побежал на вокзал доложить начальнику станции о происшествии и что экспресс никак движение продолжить не может. Ну а дальше Сергей Игнатьевич нас с Краснухиным в околоток к вашему сатрапу и отвёл.

Василич, не отрываясь от бумаг, громко хмыкнул на «сатрапа».

– А Вы, Зябликов, – обратился ротмистр к помощнику машиниста, – серого облака не увидели?

– Да он с другой стороны был, – ответил за товарища кочегар.

– Жаль! Очень жаль! – опечалился Рыжков. – Ваш профессиональный взгляд кудесника мне бы не помешал.

– Увы, но и правда не видел. А вот запах стелламина, его же если знать, то ни с чем не спутаешь. Вот что Пашка про прелую траву говорит – он и есть. Я потому сразу Сергею Игнатьевичу говорю, что третье отделение жандармов звать надо. А он разве слушает? Знай себе орёт, что, мол, если сейчас же экспресс дальше не отправится, уволит без выходного пособия, а как – ему, мол, и не интересно вовсе. Хоть, говорит, сами впрягайтесь, но чтобы состав вовремя со станции ушёл!

– Так меня-то с тех новостей чуть удар не хватил, – развёл руками начальник станции. – Вам-то молодым сам чёрт не брат, а меня либо разжалуют в стрелочники, или сошлют каким-нибудь дальним разъездом заведовать. На южном побережье. Белого моря.

Тут в околоток заглянул какой-то мелкий железнодорожный служащий.

– Сергей Игнатьевич! Резервный локомотив на подходе! – обратился он к начальнику станции.

– Господа, я вынужден вас покинуть. – Филиппов натянул форменную фуражку и торопливо покинул околоток.

Снаружи сквозь приоткрытые пыльные окна околотка послышался протяжный гудок тифона паровоза и натужный скрип тормозов останавливающегося локомотива.

– Ну что же. К бригаде у меня пока вопросов нет, – свернул опрос Рыжков. – Владимир, ступайте, вам ещё паровоз очищать. Постарайтесь слизь голыми руками не трогать, чарами выжигайте. Запасов духа хватит?

– Должно. У меня резерв большой, – с долей хвастовства ответствовал молодой помощник.

– А Вы, Павел, – продолжил Антон Владимирович, – после хорошенько водой пройдитесь по всей будке.

Хмурый кочегар кивнул.

– Василич, проводи ребят в буфет, – обратился к подчинённому пристав, – и шепни Лизке, чтоб за казённый счёт полуштоф водки на помин души поставила, да закусить, а то не емши как бы не развезло их.

– Ну что, соколы? Пошли? – отложивший писанину городовой, с кряхтением встал и повёл к выходу значительно повеселевших молодых паровозников. – А то ишь: Ирод, Сатрап…

– Сам не прикладывайся, ты на службе! – прикрикнул вслед Глухих.

– А то я не знаю, – донеслось из коридора.

– Не нравится мне всё это, – задумчиво сказал Рыжков адъютанту, покидая околоток.

– Хорошо, что дело не по нашему ведомству, – с облегчением отметил участковый пристав, запирая опустевший околоток. – Честь имею, господа!

– Да, спасибо, господин Глухих! – козырнул Рыжков. – До встречи!

Полицейский быстрым шагом направился к выходу из зала ожидания и скрылся на улице. Рыжков же в сопровождении адъютанта двинулся в сторону платформы.

* * *

Зал ожидания тем временем начал заполняться редкими посетителями, то ли по извечной провинциальной привычке, заранее пришедшими к ожидавшемуся не раньше чем через три четверти часа экспрессу из Москвы, то ли встречающими кого-то, то ли просто решившими праздно поглазеть через большие вокзальные окна на так и не отправившийся утренний поезд. Проходя мимо буфета, ротмистр увидел за одним из столиков уже знакомого ему старика нотариуса, у ног которого стоял небольшой саквояж.

Красновский внимательно слушал собеседника, седого господина с блестящими глазами. Он сидел, положив руки на отполированный сотнями касаний столик вокзального буфета, и, очевидно, очень волновался: на щеке его вздрагивал мускул, а лицо его было красно.

– …Да всё про то же: про любовь эту ихнюю и про то, что это такое… – уловил часть разговора тихо подошедший жандарм.

Собеседник нотариуса шумно отхлебнул глоток чаю и продолжил:

– Я помещик и кандидат университета и был предводителем…

Тут Красновский, наконец, заметил Антона Владимировича.

– Здравствуйте, господин жандарм! – прервал собеседника старик и широко улыбнулся шапочному знакомцу. – Позвольте представить моего весьма интересного собеседника. Ранышев. Помещик Василий Ранышев.[19]

– Очень приятно, – вздохнул седой господин с видимой обидой, скукожился, вперившись в столик и будто бы сразу потеряв ко всему интерес.

– Добрый день, Лев Михайлович! Хорошего дня, господин Ранышев, – улыбнулся обоим Рыжков, словно старым знакомым. – Быстро ли, господин нотариус, Вы нашли давеча дорогу к поместью? Вижу, Вам удалось закончить свои дела с наследством несчастного Кистенёва и Вы уже в нетерпении ждёте, когда отправитесь в обратный путь?

– Здравствуйте, дорогой ротмистр! – приветливо улыбнулся в ответ Красновский, цедивший крепкий, как пиво, чай из железнодорожного стакана в подстаканнике. – Да, конечно, весьма быстро добрался, благодарю Вас! С духовной же грамотой почившего хозяина Лютичева вскрылись существенные обстоятельства в виде наследника, неожиданно для всех упомянутого в завещании. Его-то я и вызвал телеграфом и очень быстро получил ответ, что приедет он-де вечерним экспрессом. Так что я, скорей, – встречающий.

– Ну что же, удачи Вам, господин нотариус! До свидания, господин Ранышев!

– И Вам, Ваше Благородие! – раскланялся с Рыжковым приятный во всех отношениях старик.

Ранышев же отделался невнятным то ли пожеланием удачи, а может, и вовсе проклятьем.

– Чудной этот Красновский, – тихо, вроде как про себя отметил Егоров, когда жандармы уже вышли на платформу.

– Отчего так считаешь? – с небольшой долей удивления осведомился ротмистр.

– Ну как же? Вроде и нотариус. Не абы кто, а большой человек, – начал рассуждать адъютант, – а чай тем не менее в людской части вокзала пьёт. Буфет-то, может, и один, да по статусу мог бы и на барской половине, в красоте и благолепии наследника встречать.

– А ты разве не заметил лёгкого чухонского акцента?

– Заметил, но при чём тут акцент?

– Всё дело в том, милейший Дмитрий Иванович, что немцы, из которых в основном-то и состоят помещичьи круги Остзейского края вообще и Эстляндской губернии в частности, хоть и отменили крепостное право раньше всех в Империи, однако же крестьян-чухонцев, да и тех остальных, кто там живёт (любые податные сословия), за людей вообще не держат. Видимо, наш господин нотариус давно покинул родной Ревель[20] и занял относительно высокое положение в обществе, однако привычки сторониться всего барского не оставил.

– Хм. А фамилия-то у него не больно на чухонскую похожа, – заметил Егоров.

– Мог сменить для благозвучия при переезде.

* * *

Стоящие на платформе жандармы всё время неспешного разговора наблюдали за осторожными манёврами свежего локомотива, который вынужден был сперва откатить на запасные пути своего невезучего, лишившегося машиниста собрата и лишь потом прицепить состав с утомлёнными долгим ожиданием пассажирами.

– Внимание! Внимание! Просьба занять свои места! – послышался многократно усиленный рупором, а потому ставший металлическим голос начальника станции. – Экспресс на Москву отправляется через пять минут. Прошу прощения за незапланированную стоянку! Счастливого пути!

Машинист резервного локомотива наложил на паровоз чары, позволяющие поезду разгоняться до неимоверных скоростей: вспыхнул энергетический щит перед самым его «носом»; где-то в глубине топки взвыло чародейское пламя, а над трубой взвилось мощное облако зелёного дыма. Помощник продул свежим паром цилиндры, отчего из-под машины вырвалась струя перегретого пара, тут же превратившаяся в клубы белого тумана, окутавшего огромный чёрный силуэт. Где-то внизу зашелестели тоненькие струйки песка, не дающие огромным колёсам проскальзывать на зеркальной глади рельс, и под звон вокзального колокола опоздавший на полдня поезд наконец тронулся от платформы, всё ускоряя мерное пыхтение обеих машин и звонко постукивая на стыках рельс.

И вот когда наконец за поворотом скрылись красные огни хвостового вагона, ротмистр сошёл на рельсы и очень энергично зашагал в сторону приземистого пакгауза, у закрытых ворот которого на запасных путях оставили уже полностью остывший локомотив.

– А теперь, поручик, не провести ли нам небольшое исследование? – Рыжков, широко улыбаясь, в явном предвкушении посмотрел на адъютанта, с трудом поспевающего за ним.

– Будем вызывать призрачного охотника? – догадался Егоров.

– Именно!

Ротмистр отошёл от адъютанта на несколько шагов. Закрыл глаза, глубоко вдохнул пахнущий углём и мазутом воздух, подобрался и начал нараспев читать какой-то неразборчивый речитатив, помогая себе плавными взмахами рук.

В сажени от кудесника, прямо над шпалами, задрожал воздух, с каждым мигом всё обретавший плотность и характерные для русской борзой очертания, пока, наконец, возле Антона Владимировича не материализовался полупрозрачный худой и статный пёс с массивной грудной клеткой, выгнутой изящной спиной, несоразмерно длинным, с благородной горбинкой носом и покрытый богатой зеленоватой шерстью.

– Здравствуй, борзёнок! – Кудесник подошёл к призрачному псу, присел на корточки так, что лицо его оказалось на уровне умной морды, и зарылся пальцами в струящийся мех на длинной мощной шее.

Пёс сел, забил длинным кудрявым хвостом и начал пританцовывать передними лапами, радуясь старому другу.

– Помоги разобраться, что за колдовство сгубило несчастного машиниста, – попросил Рыжков призрачного пса. – Без тебя опять никак, напарник.

Призрачный охотник поднялся. Потянулся, прижав корпус к земле и выставив передние лапы. Потом вскочил и ринулся исследовать стоящий паровоз. Побегав от колеса к колесу, протиснулся под днищем, вынырнул обратно, остановился у приступок, ведущих наверх, напружинился, покрылся рябью и, мелькнув шикарным хвостом, мгновенно перенёсся с земли прямо в будку. Внутри выдал недовольный скулёж и прыгнул на тендер. Высунул любопытный нос с угольной части, потом с заливной горловины и, вновь показав красивый хвост, прыгнул на ту сторону. Из-за паровоза со стороны пакгауза раздался тихий вскрик, перешедший в хрип.

Рыжков, а следом за ним и Егоров ринулись через пути, обходя стоящий локомотив. Забравшись на узкий, скрывающийся под навесом погрузочный мостик, жандармы увидели троицу, удобно расположившуюся вокруг уже почти опустевшего полуштофа на небольших чурбачках, выставленных в одном из открытых проёмов складских ворот. Зябликов, Краснухин и возглавлявший их красноносый Василич, боясь шевельнуться, застыли, уставившись на стоящую в охотничьей стойке призрачную борзую, нахально ухмыляющуюся во всю свою зубастую пасть и, как это всегда делают собаки в знак любопытства, чуть наклоняющую голову то влево, то вправо.

– Никогда больше не буду пить! – сглотнул городовой и начал мелко креститься. – Ей Богу! Никогда!

– Вот что бывает, Василич, если начальство не слушать! – с облегчением рассмеялся ротмистр. – Тебя же послали только проводить молодых людей до буфета. А ты, я смотрю, уже и к поминкам присоединился?

Тут помощник машиниста Зябликов перевёл взгляд на Рыжкова, потом на призрачного охотника, вновь на Рыжкова, нервически захихикал и сразу же расслабился.

– Так это Ваш чародейский спутник? – догадался молодой кудесник. – Можно погладить? Ой, какой красивый! А как его зовут?

– Дым, – ответил Рыжков.

– Тьфу ты, – в свою очередь расслабился Василич, но тут же вскочил, осознав себя провинившимся перед старшим по званию. – Виноват, Ваше Благородие! Хотел проследить, чтоб молодёжь лишку не хватила, поминая любимого начальника!

– Ну-ну, – ухмыльнулся ротмистр. – Я-то что. Смотри, чтоб пристав Глухих тебя не поймал, а то по всему ведь ты у него на карандаше за пьянку?

– Плавали, знаем! Не поймает, – махнул рукой чуть хмельной Василич.

Рыжков наконец обернулся к Дыму, который всё это время вился вокруг гладящего его Зябликова.

– Повезло же Вам, Антон Владимирович! – мечтательно протянул молодой кудесник, – а у меня призрачный спутник, Вы не поверите, енот, – тут Владимир пожал плечами, – даже, право слово, неудобно как-то.

– Не самый плохой зверь, если честно, – вновь расплылся в улыбке Рыжков. – Было бы больше времени, с удовольствием бы устроил состязания с вашим потусторонним питомцем. Кстати, – тут ротмистр перешёл на вкрадчивый шёпот, – я вот знаю одного кудесника, которому вот уж не повезло с призрачным спутником.

– Ну, Ваше Благородие, – обиженно произнёс адъютант.

– Ладно, ладно, Егоров! Что ты, как ребёнок? – наставительно пресёк попытки Егорова уйти от темы кудесник. – Знаешь же, что сила и характеристики потустороннего спутника от его формы никак не зависят. Всё дело в изначальных качествах самого чародея, упорном труде и выдержке, приложенных к воспитанию призрачного зверя. А борзая это, енот или, как у тебя, ленивец – дело случая.

– Ну господин ротмистр! – совсем стушевался Егоров.

Тем временем кочегар, во все глаза глядящий на спутника ротмистра, осторожно дёрнул за рукав Василича.

– А ты понимаешь, что это такое? – спросил он у умудрённого опытом городового.

– Да шут их знает, эти кудесатые штучки, – ответил тот, отворачиваясь. – Нам, смертным, оно и не надо знать, что это есть.

– Это, молодой человек, так называемый призрачный охотник, – ответил Краснухину ротмистр, обладавший отличным слухом. – В момент, когда будущий кудесник совершает обряд принятия силы, к нему навсегда привязывается потусторонняя сущность, принявшая форму случайного животного из тех, которых он видел вживую. И, если им активно заниматься, – тут Рыжков пристально посмотрел на поручика, – сущность становится очень полезным для кудесника спутником.

– Ну Антон Владимирович! – снова сморщил нос Егоров.

– Кстати, давно хотел тебя спросить, – ухмыльнулся начальник третьего отделения, – где ты умудрился живого ленивца увидать?

– Матушка в детстве в зоосад водила.

– Бывает же. – Тут Рыжков вновь посмотрел на кочегара и продолжил импровизированную лекцию: – Так вот. Именно сейчас мой призрачный спутник занимается поиском того, кто превратил бедного машиниста Пахомова в лужу неприятной слизи…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Нынче – Павелецкий.

2

Гривенник – десять копеек.

3

Алтын – три копейки.

4

В Российской империи жандармы сохраняли кавалерийскую систему званий. По "Табели о рангах" их ротмистр (VIII класс) равнялся пехотному капитану