Песни служителей Адхартаха. Призыв

– А ты ждал свободу выбора? – издевательски рассмеялся монах. – Это твой долг, а в нем нет свободы!

Монах воздел руки к небесам, словно призывал их в свидетели бедствий дома де ла Рош.

– Неужели последний наследник славного рода не защитит твердыню предков? Все то, чего боялся твой отец, глядя на тебя в детстве, – окажется правдой? Все эти твои испытания себя: и побег в Сирию, и обет тамплиерам, лишения и страдания изгнанника, и все муки поиска собственного предназначения – все это, абсолютно все, обернется поражением?

– Довольно! – взорвался Амори и со скрежетом вырвал меч. – Ты слишком осведомлен о жизни моей семьи, которая тебя не касается.

Монах впервые за вечер отбросил свои кривляния и серьезно посмотрел на тамплиера. Он встал и, не обращая внимания на клинок, устало сказал:

– Да так ли это важно, граф, откуда я узнал все это. Ведь задание твое не изменилось. Необходимо разобраться, кто стоит за всем этим.

– Стоит за чем? – Амори опустил меч.

– Тебе не кажется странным, что так много происшествий, людей, пророчеств случайным образом слились воедино. Вот мы и проверим, стоит ли верить старым манускриптам. Ведь все, что от тебя требуется – прислушаться к моему совету и взять себе в помощь двух (диковинных, на первый взгляд, но только на первый!) спутников.

– Спутников? – эхом повторил рыцарь. – Но откуда им взяться? Из того же лаза, что и ты?

И граф де ла Рош посмотрел в темный угол. Адхартах отрицательно покачал головой.

– Завтра во время заката жди их на Дьявольских утесах у моря, в пол-лиги от рыбацкой деревушки. Известно ли тебе это место?

– Конечно. Погоди, тебе уже удалось разыскать остальных из пророчества?

– Это было непросто! Мне пришлось преодолеть тысячи лиг.

– И они явятся?

– Они прибудут вовремя, – с нажимом подтвердил Адхартах. – Пойми, пророчество уже сбывается. Завтра, 31 мая 1256 года, вы встретитесь. Отныне ваши судьбы будут крепко связаны воедино.

– А кто они?

– Завтра узнаешь.

Оба умолкли. Амори медленно вернул меч в ножны.

“Шут он или безумец, но он говорит о моей сестре. И если есть хоть малейший шанс, что его слова – правда, я не могу рисковать ее жизнью. Я встречусь с его посланцами и поеду в родной замок. Но горе ему, если вся его история выдумка!” – Амори испытующе посмотрел на монаха.

Адхартах кивнул, словно понял его мысли, потянулся, всем видом показывая, что собирается проститься. Однако рыцарь остановил его.

– Еще один вопрос.

– Какой?

– Кто тот, что не назван?

Глаза их встретились, и Амори почувствовал, что этот вопрос был лишним. Из черного глаза собеседника на него посмотрела бездна.

– Надеюсь, мы выясним это вместе, – Адхартах моргнул и улыбнулся. Наваждение спало, и на Амори смотрел любящий пошутить и подурачиться монах-францисканец. – Помни о завтрашней встрече!

Загадочный монах без лишних слов скрылся в тайном проходе, оставив тамплиера гадать в тишине, не померещился ли ему весь этот разговор.

Встреча трех. Белеет парус одинокий

Вот по какой причине командор тамплиеров кутался в свой плащ среди ночи на Дьявольском утесе в лютую непогоду.

Наконец в пелене дождя показалось небольшое суденышко. Взлетая над бушующим морем и исчезая из виду, оно неуклонно приближалось к берегу.

Амори спустился среди огромных валунов к узкой береговой полосе, куда через несколько минут, глубоко завязнув в темный песок, выскочила рыбацкая лодка.

Две тени выбрались из нее, достали небольшие пожитки и направились к поджидавшему их рыцарю.

Хотя обе приближающиеся фигуры были примерно одного невысокого роста, двигались они совершенно по-разному. Походка первого человека выдавала его пожилой возраст: шел он грузно и волоча ноги, с каждым шагом утопая в мокрый песок.

Второй же следовал за ним легко и бесшумно, едва оставляя следы на песке, словно гладил его.

Не доходя десятка шагов, старший жестом велел спутнику оставаться на месте. Сам двинулся вперед.

Хрипло, коверкая французские слова, старик прокричал, борясь с раскатами грома:

– Вижу ли я перед собой доблестного Амори де ла Рош, командора ордена тамплиеров?

– Да, это я. И не стоит так озираться по сторонам. Я пришел один, – громко ответил рыцарь, а затем тихо добавил: – Как и было велено.

– Могу ли я приблизиться?

Амори не ответил, лишь кивнул. Собеседник, почувствовав разрешение, поманил рукой своего спутника и подошел.

– Мы здесь по зову пророчества, и монах обещал, что вы поможете нам.

С этими словами старший поклонился, затем оглянулся и подтолкнул напарника ближе к Амори.

Храмовник вздрогнул при упоминании пророчества и сдержанно кивнул обоим.

– Давайте поднимемся вон на ту гряду, – рыцарь вскинул руку, показывая направление, – там и поговорим. Только идите по моим следам: в такое ненастье нетрудно оступиться и разбиться о камни.

Старший хитро улыбнулся:

– Хорошо. Только сейчас погода успокоится.

Рыцарь глянул на черные тучи и недоверчиво хмыкнул:

– Скорее похоже на начало великого потопа, чем на его завершение.

Но действительно: чем выше по тропе между камней поднимались спутники, тем тише становились ливень и ветер. Когда добрались до места, где рыцарь поджидал таинственную пару, робкий лунный свет уже прорезал темень туч.

– Ну вот. Так-то нам сподручнее будет знакомиться, – добродушно ухмыльнулся прибывший и показал на освобожденное от облаков небо, будто это его личная заслуга, что непогода ушла прочь.

Амори бросал частые взгляды на спутников и все больше удивлялся.

Голову старшего венчала странная лисья шапка, и, несмотря на начало весны, был он в стеганном теплом халате, опоясанном широким и богато украшенным кожаным ремнем, с которого свисало множеством серебряных бляшек, фигурок диковинных животных, а пряжкой служила голова то ли черта, то ли дракона. На ногах войлочные остроносые сапоги, а на боку изогнутый меч.

Глаза хитрые, слегка раскосые; лицо скуластое, испещренное морщинами, да не такое уж старое, как сперва представилось рыцарю.

“Так, это – монгол!” – вздрогнул тамплиер.

Самому ему не довелось биться с ними при Легнице – он был еще слишком юн, – но тоскливые рассказы уцелевших ветеранов-тамплиеров о позорном бегстве ордена от этих безумных варваров вызывали недоверие и стыд.

– На их стороне сражались все демоны ада, – мрачно бормотал бывалый Хьюго де Немур в трапезной, едва разговор заходил о Силезии. – Первой волной наша рыцарская братия вместе с поляками смяла эту несущуюся на нас дикую толпу.

И тут сбоку ударила их тяжелая конница. Началась паника. То ли поляки дрогнули, то ли демоны за них выли на польском, но кругом только и было слышно монгольское улюлюканье, ржание лошадей да крики: “Ratuj się! – Спасайся!” Дым от огня монгольских стрел глаза выжигал. Ничего не разобрать. Куда скакать-то? И тут ударило меня, будто колоколом по голове, и, падая с лошади, я успел подумать: “Лучше так! Сразу погибнуть, но не бежать”.

Очнулся я среди мертвецов глубокой ночью, весь в крови. Приняли меня монголы за убитого. Ухо вот отрезали, – улыбался он, смущенно ощупывая пустое место. – Обычай у них такой: дань с мертвых собирают… А я, видно, без памяти был и не почувствовал. Что ж, помолился святому Бернарду и пополз к леску.

– В каждом монголе демон живёт, потому и смилостивилась Божья Матерь-заступница – отвела нечестивую беду. После разгрома наших сил путь им открылся в Европу, а они повернули назад и исчезли…

И вот один из тех, кто когда-то страшно напугал храброго Хьюго де Немура, стоял на берегу Нормандии перед лицом командора тамплиеров – за сотни лиг от места, где их видели прежде.

“Пожалуй, лучше нам на глаза старому тамплиеру не попадаться – еще захочет ухо вернуть”, – ухмыльнулся про себя Амори, разглядывая двоих прибывших.

На самом деле ему понравился невысокий коренастый мужчина: вел себя уверенно, но не свысока; в глазах читался ум – и уж точно поведение не напоминало бесноватого демона.

Второй путник представлял не менее колоритную фигуру. Амори догадался, что перед ним молоденькая девушка в мужской одежде и с диковинным луком за плечом.

Старший отбросил мешок, ударил себя кулаком в грудь и представился:

– Меня зовут Четгер Яриг, шаман монгольского племени токсоба. А это – Зорянка. Она из северных славян, родом из Новгорода.

– З-ря-аннк…

– На языке франков её имя – “свет”: Lucien, ну или просто Люси, – охотно подсказал монгол. – Пожалуй, так легче будет, а?

– Рад нашей встрече! Чет… гер Яри, Люси! – рассмеялся своей неловкости Амори. – Наслышан я о монголах, а новгородские товары – меха, воск, мёд – наш орден берет у купцов из Любека.

Девушка осторожно улыбнулась и кивнула, внимательно рассматривая рыцаря: высокий, светловолосый, широкоплечий. Пожалуй, шрам немного портил лицо, а ещё он часто хмурился – оттого складки у переносья сходились особенно резко.

Вдруг она поняла: “Да он же похож на свеев”.

Зорянка-Люси повернулась к монголу и что-то спросила. Тот пожал плечами и перевел озадаченному тамплиеру:

– Зорянка… Люси спрашивает, ты из северных воинов?

Рыцарь кивнул:

– Мой предок Хрольф приплыл со своими воинами из Норвегии больше трёх веков назад. А что, похож?

Девушка выслушала перевод Четгера Ярига и улыбнулась Амори.

После знакомства все немного расслабились и перестали смотреть с явной опаской друг на друга.

– Ну что, – пошутил Амори, – Волхв и Ворожея, как я понимаю, прибыли?

– Теперь и Воин с нами – сошлись пути троих, – ухмыльнулся в ответ Четгер Яриг.

– Откуда вы знаете мой язык?

– Люси пока понимает понемногу. К счастью, она говорит на латыни, – я учу её и языку франков.

Люси внимательно прислушивалась и радостно кивала, когда улавливала суть.

– А я сопровождал ваших монахов на поклон к великому хану Гуюку, – пояснил шаман. – Ох, и намучился я с ними! Монах Джиованни был такой тучный, что в трудных местах его приходилось перетаскивать вчетвером. Но весельчак отменный: во всем видел хорошее, печалился лишь об отсутствии обильной еды в походе. Вот и нахватался я с ними ваших слов.

– А как вы встретили… – Амори чуть замялся, – загадочного монаха?

Шаман нахмурился, снял остроухую лисью шапку, неторопливо вытер намокший лоб и многозначительно сказал:

– У каждого из нас своё начало истории, да вот будущее – общее.

Он обернулся к своей спутнице, будто спрашивая её одобрения, задумчиво почесал голову, собираясь с мыслями.

Любовь все побеждает

Сколько себя помнили люди клана коршуна, старый Четгер Яриг всегда был их шаманом. Хотя старый и неправильное слово, просто седой он был, а сколько зим ему было – не знал даже он сам.

Старики рассказывали историю, которую слышали от своих дедов, а те от своих, что однажды ветер повел семерых братьев с семьями из степей на запад, где забрели они в непролазные леса и болота. И уже было оставили всякую надежду выбраться, как встретилась им светловолосая девушка.

Странная она была, ничего не говорила, только улыбалась, но без страха смотрела на незнакомых людей.

Жестами они объяснились, что сбились с пути и потеряли уже столько людей, что на пальцах обеих руках не пересчитать – кто оступился да в болото провалился, на кого дикая кошка ночью напала, а кто-то и вовсе необъяснимо исчез. Злая земля, чужие духи в ней норовят утащить незваных гостей в непролазную чащу.

Пожалела их девушка, вывела из гиблых земель. Да так и прибилась сама к клану коршуна, стала кочевать с ними вслед за стадами в степи. Была она без роду, без племени, а спасенные люди за добрую помощь приняли ее как свою.

Опять же старики говорили, что запала она на сердце младшему брату, молодому батыру Карасану.

Каждая девушка племени мечтала поддерживать огонь в юрте храброго парня, да вот только, как встретил он светловолосую девушку со странным именем Морошка, так и начал чахнуть. Не смотрел горделивым взглядом на стайку воздыхательниц, не обгонял ветер на своем резвом жеребце, не соревновался в залихватских забавах с товарищами.

Как кобылий хвост плелся он понуро за светловолосой девушкой. Она за водой, и он за ней. Она за хворостом, и он ветки собирает, хотя и не мужское это занятие.

Первое время друзья подначивали его, мол, не ровен час, наденет женский халат да заплетет девичьи косы, но вскоре отстали, когда поняли, что он и не замечает их насмешек, а лишь ищет встреч со своей милой.

Говорила легенда, что Морошка не обращала на молодого парня внимания, оттого все сильнее он тосковал, но не решался открыться ей в своих чувствах.

Однажды все же подошел, нежно взял ее руку, взглянул в глаза, набрал уж было полную грудь воздуха, но тут посмотрела она на него с ласковой укоризной и грустно покачала головой. Долго стоял он, понурив голову, пока не скрылась она среди юрт.

Но Великий Тенгри никогда не оставляет достойных людей, проходивших с честью через посланные им испытания.

Вот осенью, когда клан собирался сниматься с летнего стойбища и идти на юг, Морошка пошла к реке за водой.

Это был один из тех последних жарких дней, когда после первых заморозков, лето дает зарок всему живому, что обязательно придет опять. Старики говорили, что память об этом обещании поддерживала в людях надежду во время зимней стужи.

Солнце теплой рукой матери гладило все вокруг: каждый камень и травинку, муравья и человека, всех своих детей на земле.

Эдзен – дух ветра – разрезвился при виде девушки и закружил листья и траву у ее ног, рисуя за ней развивающий разноцветный плащ.

Блестящие волны плескались о валуны, подбрасывая к небу россыпи водных жемчужин. Морошка залюбовалась на них и не заметила, как мысли унеслись к воспоминаниям.

С детства она разбиралась в травах, с зверьми дикими ладила, а кто обижал ее, тот сразу либо кривел, либо кашлял, пока она не сжалится.

Стали жители родного поселения ее сторониться. А потом и вовсе пришел старшой их рода и, насуплено глядя в пол, попросил уйти из деревни подобру-поздорову. Сказал – и весь бледный от страха, пятясь да чураясь, спиной выскочил из избенки вон.

А ночью для большей убедительности подожгли ее дом. Едва она успела выбраться, как крыша обвалилась, похоронив ее прошлую жизнь.

Нашла она в лесу заброшенную хижину и пару весен прожила там одна среди зверей.

Постепенно про ее жилье прознали бывшие соплеменники и стали украдкой протаптывать к ней тропинку: кто зуб вылечить, кто хворь снять, а кто мужа в семью вернуть. Так и жили рядом, словно и не они ее выжили. Да вот только просить-то просили, а все ж косились.

Тогда-то и встретила она заблудившихся в глуши чужаков, которые стали ей своими. Никогда не чувствовала она себя так хорошо, как теперь – вдали от изживших ее бывших родичей.

Поэтому, чтобы не переходить дорогу завистливым соперницам и не стать снова чужой в новом племени, избегала она любви Карасана, хотя сама стала замечать, что мил ей его грустный взгляд карих глаз. Когда его не было рядом, скучала и томилась, места себе не находила. А как только его тихий голос раздавался рядом, расцветала ее душа.

Внезапный шум вырвал Морошку из раздумий. Девушка повернула голову и подпрыгнула от неожиданности. Всего в нескольких шагах от нее в зарослях голого кустарника, урча и сопя от нетерпения, рыл землю в поиске сладких корешков бурый медвежонок.

Морошка тихо-тихо попятилась, но малыш все же поднял морду и несколько раз громко втянул воздух да вдруг как запыхтел, зарычал жалобно.

Уже не таясь, девушка схватила кожаный бурдюк с водой и собралась бежать без оглядки.

Тут раздался грозный рык, и из гущи деревьев шумно выскочила огромная медведица. Она остановилась, оценивая ситуацию, и помотала головой, жадно принюхиваясь. Затем медведица, задрав морду вверх, обнажила пасть и заревела.

Девушка, оказавшись между разъяренной матерью и ее детенышем, беспомощно озиралась по сторонам.

Дикое животное встало на задние лапы, подняв столб пыли, хлопнуло передними лапами о землю и ринулось на испуганную девушку.

Морошка закрыла лицо руками и приготовилась к смерти, как Карасан оттолкнул ее в сторону.

Он едва успел упереть копье в землю и пронзил несущегося дикого зверя. Медведица завыла от смертельной раны и сбила парня с ног. Навалилась на него всей тушей и прежде чем издохнуть, клыками разорвала грудь и руку батыра, а когтистой лапой разодрала ему лицо.

Медвежонок подбежал к матери и стал тыкаться носом в ее неподвижную морду, пытаясь позвать ее обратно в лес. Затем он встал на задние лапы, дотянулся до места, где из раны сочилась кровь, и начал вылизывать спину, надеясь помочь матери. Видя, что она не откликается на его помощь, детеныш побежал вокруг нее и стал, как теленок, бодать ее с разных сторон.

С каждой попыткой он урчал и подвывал все жалобнее и протяжнее, словно начал понимать, что мама уже не поднимется. Наконец, он медленно подполз к ее голове, подсунул свою мордочку под нее и затих рядом с мамой.

Всю осень и зиму боролся за жизнь Карасан. Левая рука висела, как плеть. Из-за поломанных ребер каждый вздох превращался в пытку. Раны на груди и лице загноились и покрылись черной коростой.

Морошка не отходила от парня днями и ночами, помогая шаману клана камлать над раненым, а еще тайком промывала раны своими сборами и нашептывала свои наговоры.

Но люди говорили, что ее любовь, вот что спасло умирающего. Ласковыми словами она возвращала обе его души – сульдэ и самъю – с небесного пути Тенгри обратно на землю.

Она убегала подальше от становища, приносила небольшие подношения и молилась Всеотцу мокшан Шкаю и матери воды Ведь-аве.

“Может, мои боги спасут две жизни, – надеялась она. – Ведь без него мне свет не мил”.

Силы стали возвращаться к храбрецу.

Когда болезнь отступила, он продолжал безучастно лежать, молча глядя вверх. Украдкой, будучи один, он часто плакал от обиды на собственную судьбу.

Мимолетная радость его сиделки от исцеления любимого сменилась тревогой за него. Шаман расстроенно цокал языком, осматривая больного, и повторял:

– Можно вылечить тело, но если самъя не держится за землю, ничто не поможет.

Несчастная девушка угасала вместе с любимым.

– Что волнует тебя? – решилась она спросить его. – Раны твои затянулись, но ты не хочешь вставать.

Грустно посмотрел он на нее и снова отвернулся.

– Как мне помочь тебе, если ты не делишься своей болью? – нежно положила Морошка свою руку ему на грудь.

Слезы выступили у парня, и он рассерженно пробормотал:

– Ты не обращала внимания на мою любовь, когда я был могуч и красив. Каково же мне сейчас? Тело мое изуродовано, а былая стать ушла без следа. Зря вы меня выходили. В бреду мне снилось, что мы вместе бежим по утренней прохладной траве. А я теперь и ходить-то могу с трудом. Кому я такой нужен?

Рассмеялась Морошка с облегчением, немало удивив парня.

– Раньше ты мечтой заветной был для всех девушек племени, а сейчас только мой. Настоящая любовь смотрит на красоту сердца, которая стала даже краше для меня. Во сто крат ты мне милее такой, чем был раньше.

С той поры, как старики говорили, Карасан обрел свое счастье, ибо на глазах Великого Неба пожертвовал своей удалью и красотой ради ее спасения. И вознаградил его Тенгри многочисленными детьми и уважением в племени.

Седьмого своего сына они назвали Баавгайном – Медвежонком. Со временем стало ясно, что этот Медвежонок стал главным подарком Тенгри.

Мать учила его слушать природу, разбираться в травах и погоде, говорить на языке мокшей и урусов. Отец подарил ему храброе сердце и ловкое тело, чтобы он защищал родное племя.

Серебряный торквес

Когда Баавгайну исполнилось девять лет, его первый подвиг изумил всех жителей племени.

Пришло время перегонять табун с дальнего выпаса. Все мужчины старше четырнадцати зим отправились помогать пастухам, в стойбище остались лишь старики, женщины и дети.

К полудню острые глаза старейшины рода коршунов разглядели вдали темное пятно табуна.

– Ну вот и наши возвращаются, – пробормотал старый Кунан и отбросил палочку, которой выводил на песке извилистые узоры. Он приподнялся с низкого полена, заложил руки за пояс халата и приготовился наблюдать за лошадьми.

В этот миг с востока пришла пыльная буря, завертела сухую траву и ветки и погнала по степи перекати-поле. Она притащила тяжелые низкие облака, которые быстро поглотили солнце, погрузив землю во мрак.

Люди забегали среди юрт, собирая разбросанные вещи и быстро пряча их от беды подальше внутрь. Дети постарше под окрики матерей торопились вернуться с малышней домой.

Табун приблизился настолько, что Кунан смог различить отдельные фигурки животных и их погонщиков. Всадники торопили лошадей, надеясь добраться до стойбища до начала ливня.

Небо загрохотало раскатами грома. Серебристая извилистая линия слетела с невидимых рук Великого Бога Лу-Тенгери и ударила в землю неподалеку от мчавшихся табунщиков.

Кони шарахнулись в сторону и прибавили в беге. Очередной всполох. Старое сухое дерево с треском раскололось пополам. Огонь жадно ухватился за его искореженные ветки и взвился вверх столбом пламени и искр.

Обезумевший от шума, огня и пыли табун ринулся за своим вожаком в сторону от стойбища к крутому берегу реки.

В такт грохоту грома затряслась от боли Этуген, мать-земля. Зыбкая дрожь пронеслась по степи, разбрасывая камни и оставляя трещины повсюду.

Позади отстали погонщики, а напуганные лошади продолжали мчаться к обрыву.

Вспоминая эту историю, Кунан клялся, что видел, как лошадиные тени отрывались от земли, оживали и в виде ужасных демонов карабкались по ногам своих прежних хозяев, чтобы заползти им в уши и подчинить своей воле. Порабощенные животные теряли остатки разума и ускоряли бег навстречу неминуемой гибели.

Но тут на глазах всего племени произошло чудо.

На крутом берегу появилась удочка. Следом – палка с нанизанными рыбешками. Затем – выбритая голова с косичками. Наконец сам маленький Баавгайн, забытый в суматохе у реки, целиком вскарабкался по склону и оказался как раз между табуном и обрывом.

Он пританцовывал под хвастливую песенку, не замечая ничего вокруг.

Не боится никого смелый Баавгайн,

Остановит вмиг беду умный Баавгайн,

Схватит рыбину за хвост ловкий Баавгайн,

И прогонит тучи прочь мудрый Баавгайн.

Люди в тихом оцепенении наблюдали, как дикая необузданная сила, оставляя за собой облако степной пыли, неслась на мальчугана.

Раздался общий то ли вскрик, то ли всхлип, и женщины в ужасе закрыли лица руками. Мальчик резко развернулся на звуки топота копыт и, выставив левую руку ладонью вверх, громко приказал несущимся на него лошадям:

– А ну-ка, стойте!

Тонкий солнечный луч разорвал беспросветные тучи, и мальчик засиял искрящимся золотом. Тьма отодвинулась, и свет вырвал безумных лошадей из полумрака. Ослепленный ли ярким светом или ошеломленный возникшим препятствием в виде беззащитного человеческого детеныша, огромный каурый жеребец заржал и встал на дыбы. Затем он встряхнул гривой и повел табун прочь от обрыва.

Кони захрипели и метнулись за ним, уносясь от опасности. Мальчик подхватил свои рыболовные снасти вместе с уловом, закинул на плечо и, насвистывая, запрыгал на одной ножке за животными.

Все буйство непогоды затихало рядом с ним, будто он гулял в погожий день.

А вокруг буря крушила все подряд, удавкой стягивая степь в тугую воронку.

Но мальчик продолжал бубнить свою песенку, весело подходя к замершему табуну.

Велит свету наступить хитрый Баавгайн,

Прочь прогонит тьму сильный Баавгайн,

Отведет коней домой чуткий Баавгайн,

Принесет рыбешки маме славный Баавгайн.

Обессиленные от бега лошади валились на бок, а резвящиеся лучи солнца изгоняли из них извивающиеся зловещие тени – обратно в глубокие земные трещины, откуда те и появились.

Баавгайн потрепал каурого вожака по холке, взобрался на него, цокнул и повел табун за собой в стойбище.

Буря улеглась и пролилась на землю теплым дождем. И только тогда ошеломленные погонщики смогли подобраться и помочь мальчику.

С того дня прозвали люди Баавгайна новым именем: Четгер Яриг – заклинатель демонов.

Постепенно первое имя и вовсе забылось.

Сначала к нему приходили из любопытства, чтобы заглянуть в душу того, кто остановил табун. Затем стали приходить за советом, видя, что его слово точнее стрелы, а ум проникает в самую суть вещей.

Прошли годы. Когда старый шаман тихо ушел к предкам, ни у кого в племени не возникло вопроса, чей голос будет отныне говорить с богами.