Песни служителей Адхартаха. Призыв

И тут произошло нечто странное. С последними словами барон сделал быстрый шаг к отцу, что-то ему молча показал и отступил на свое место. Я не смогла понять, что именно, потому что д’Аркур стоял к нам спиной.

Хозяин замка изменился в лице и уже другим тоном ответил своему гостю.

– Барон, ваши объяснения меняют картину произошедшего. Первое время я просто не мог поверить, что мой лес стал местом для бесчинств, к которым могут быть причастны представители благородных родов. Хорошо, что вы пролили свет на эту тайну.

– Более того, – нетерпеливо перебил отца Филипп, – я хочу вас попросить об одолжении в связи с этим.

Отец вопросительно посмотрел на него.

– Преступление произошло в ваших землях. Будет правильно, если вы присоединитесь ко мне, чтобы свершить правосудие.

Барон пояснил, заметив немой вопрос в глазах отца.

– Одного-то мы смогли взять живым. Конечно, он отпирается от участия в этом грязном деле, но все факты налицо. Прошу вас, граф, приезжайте завтра в мой замок.

Видя, что отец еще колеблется, барон с улыбкой сказал:

– Мои охотники поймали славного кабана, и после суда мы попируем, чтобы разрешить это недоразумение!

Отец улыбнулся в ответ и согласился.

– Теперь я покидаю ваш замок с огромным облегчением и жду вас непременно!

Отец проводил барона до дверей, и оба, раскланявшись, простились.

Мы выбежали к отцу, который задумчиво смотрел в окно, поглаживая свою бороду. Наши шаги заставили его обернуться.

– Полагаю, вы слышали разговор?

– Я думала, что ты не подозреваешь про этот секрет…

Он рассеянно улыбнулся.

– Плохим бы я был хозяином, если бы не знал про тайны замка, в котором я когда-то бегал мальчишкой. Однако не будем об этом, я принял решение и завтра съезжу к барону. Многое в его истории вызывает у меня сомнения, вот и попробую разобраться на месте.

Он быстро поклонился и собрался уходить.

– Отец, а что он показал тебе? – попыталась его задержать я.

Он отмахнулся:

– Пустое. Забудь! – и вышел вон, оставив нас в полном недоумении.

Весь следующий день мы нетерпеливо ждали возвращение отца, но он приехал, когда мы уже разбрелись по кроватям.

Мы встретились с отцом только в обед. Он сидел, державшись за голову, и показался мне уставшим: лицо осунулось, под глазами пролегли темные тени.

– Простите меня, но сегодня я не в силах долго беседовать. Скажу лишь, что мне не удалось выведать ничего нового. Разбойник, которого они поймали, мог только стонать от увечий. Единственно, что он успел сказать при мне: “Смилуйтесь!” – после чего забылся в беспамятстве. Ни холодная вода, ни удары розгами не привели его в чувство. Промучившись некоторое время, мы отправились по приглашению барона отобедать. Подавали славную кабанину с овощами, и вино у барона отменное.

Заметив разочарование в глазах Мелани, отец быстро добавил:

– Во время трапезы я, как бы ненароком, спросил Филиппа, дабы проследить за его чувствами: как же беглые люди могли забрести так далеко от его владений и схватить несчастную даму, и почему они потом возвращались к его землям обратно?

Мелани горько рассмеялась.

– И что же господин барон?

– Он резонно заметил, что не знает, где именно вы попали в плен к этим мерзавцам.

– Пытался ли он выведать еще какие-то подробности обо мне?

– О, да! Но не беспокойтесь, я рассказал, что вы в чрезвычайно плохом состоянии, чтобы разговаривать.

Граф прервался и пожаловался на духоту.

Слуги по моему приказу распахнули настежь двери, чтобы пустить свежий воздух со двора. Отец смочил лоб прохладной водой, и ему стало лучше.

– Больше мы эту тему не поднимали. Барон настойчиво предлагал мне остаться у него, но, знаете, я рад, что не воспользовался его гостеприимством: другой бы уже рассердился из-за подозрений, а он излишне спокоен.

Отец встал, чтобы с нами проститься, но не удержался на ногах и сел обратно на скамью.

– Меня немного мутит после вчерашней трапезы… Возможно, я переусердствовал с вином, – он слабо улыбнулся. – Пожалуй, я отдохну сегодня. А завтра подумаем, как нам действовать дальше. Агнесса, позови моего слугу – пусть проводит меня.

Я посмотрела ему вслед, и вдруг мне стало не по себе.

Ты знаешь, Амори, хотя отец был немолод, но походка его оставалось крепкой. Да, волосы его побелели, а лицо покрылось морщинами, но глаза так же ярко горели волей и рассудительностью, как и раньше. Он продолжал ездить верхом и упражнялся с мечом. Кроме того, он мог похвастаться завидным аппетитом. Он никогда не жаловался на здоровье.

Ни на следующий, ни через день отцу не стало лучше.

Наш капеллан, немного сведущий во врачевании, сообщил, что у больного жар, рвота и медвежья болезнь, но с божьей помощью все наладится, а до тех пор его лучше не беспокоить.

Видя мою разрастающуюся тревогу, Мелани не отходила от меня. Поверишь ли ты мне, Амори, но с ней действительно становилось легче, а ее слова удивительным образом внушали надежду.

Утром третьего дня после возвращения от д’Аркура отец вызвал нас на свою половину.

Мы вошли тихо, боясь потревожить больного. Он полулежал на кровати в темной комнате с закрытыми ставнями на окнах. Обложенный подушками, несмотря на растопленный камин в жаркий день, он сильно зяб и кутался в меховые покрывала.

Он заметно похудел за эти дни. Губы его приняли светло-синий оттенок, на лице и шее проступили пугающего вида темные пятна. Грудь часто вздымалась, а каждый вздох сопровождался тихим свистом. Его некогда сильные руки, легко подбрасывавшие меня чуть ли не до потолка, сейчас превратились в тонкие веточки и не могли обрести покоя, безостановочно трясясь и судорожно сжимая одеяло.

Некоторое время его взгляд был устремлен в пустоту. Наконец он очнулся от грез и попытался сделать рукой то ли приветственный, то ли успокаивающий жест, но та безвольно упала.

Не в силах сдерживать нахлынувшие чувства, я подбежала к кровати, упала рядом на колени и накрыла его ладони своими, чтобы помочь ему унять дрожь. Отец беспомощно улыбнулся и хотел было погладить мои волосы, но, поняв, что непроизвольной тряской еще больше напугает меня – отказался от своей идеи.

Нам не нужны были проявления любви, не требовались слова – достаточно было находиться рядом.

Я горько зарыдала, и даже наш гордый граф де ла Рош в тот миг душевного напряжения позволил себе скупые слезы.

Я жарко убеждала отца, что он скоро поправится, а Мелани отошла в сторону, чтобы переговорить с нашим капелланом. Затем она вернулась к нам.

Пристально оглядев больного с ног до головы, она мягко спросила:

– Я вижу ваши муки, сударь, но все же позвольте мне спросить вас. Что вызывает у вас наибольшую боль?

– Сибилла…

– Отец, это Мелани, помните? – быстро поправила я его, решив, что он бредит.

Он умолк на мгновение, поймал ее теплый взгляд, затем продолжил:

– Я постоянно ощущаю обжигающий жар внутри. Ни вино с медом, ни эль не могут его уменьшить и утолить мою жажду.

– Нет ли онемения в ногах?

– Уже прошло. Сейчас мне кажется, будто в них вонзают десятки иголок одновременно. А еще эти судороги: руки и ноги танцуют сами по себе, – он смущенно улыбнулся. – Словно невидимый великан трясет меня. Видно, пришел мой смертный час.

Мелани низко наклонилась и что-то прошептала, чтобы только он смог расслышать.

Схватив меня с неожиданной для ее изящной фигуры силой, она выволокла меня из комнаты вон, на прощание крикнув отцу:

– Мы еще навестим вас, граф, но немного позднее.

Я успела заметить удивление и (вот что странно) проблеск надежды на его лице.

Мелани бежала по замку так быстро, что я едва поспевала за ней. У своей комнаты она резко остановилась и огляделась по сторонам, нет ли кого, кто мог бы ее ненароком услышать.

– Милая моя, дорогая моя Агнесса, – обратилась она ко мне, крепко взяв меня за руки и неотрывно глядя мне в глаза, – я прошу вас стойко меня выслушать. Я уверена, что вашего отца отравили. Я уже видела схожие симптомы у своего дяди, когда тот умирал на руках моей семьи. Несчастный человек проходит три стадии с обманчивыми периодами улучшений: сперва боли в животе и рвота, затем нестерпимая жажда, пятна на теле, онемение и спустя неделю – бред, горячка, тело буквально синеет. Отравленный не может дышать и погибает в страшных судорогах. Если дать вовремя антидот из трав, то существует призрачный шанс на выздоровление. Если же нет – стоит готовиться к худшему.

Страх обрушился на меня ледяной волной: голова закружилась, а руки похолодели. С трудом я выдавила из себя вопрос:

– И что это за яд? Вы думаете, что барон отравил отца?

– Думаю, этот подлец намеренно заманил вашего отца в ловушку, чтобы оставить нас без его защиты. Что касается самого яда, я не знаю его точный состав. Мне известен лишь антидот, которым поделился Пьер де Лимож, известный профессор медицины из Монпелье, которого мой отец вызвал для спасения своего брата.

– Помог ли он вашему дядюшке? – с надеждой спросила я.

Мелани отрицательно помахала головой и сжала мою руку.

– Но мы должны попытаться! Я отправлюсь на поиски по округе, чтобы собрать нужные ингредиенты. Вы позволите мне взять лошадь из конюшни?

– Конечно! Дать вам стражников, вдруг люди д’Аркура следят за замком?

Женщина задумалась.

– Пожалуй, нет. Лучше распорядитесь, чтобы мне принесли одежду слуги-подростка моего роста. Так, я думаю, мы меньше привлечем внимания.

Грязная, растрепанная Мелани вернулась к вечеру. В ее глазах читались усталость и разочарование – поиски оказались тщетными.

Одежда на ней была изорвана, а красивые руки – сильно исцарапаны. Она объяснила, что продиралась сквозь колючие кусты крапивы, чтобы добраться до острых листьев падуба. Она пробродила по лесу еще несколько часов, но так и не смогла найти соцветия девясила и вербены и попросила дать ей проводника.

“Спрошу-ка на кухне. Интересно, где они собирают свои травы для приправ?” – подумала я.

Оказалось, что этим занимался сын старшей кухарки, Симон. Он хорошо знал места, где растут разные травы. Это был славный мальчуган, лет тринадцати, который усердно помогал матери и, по ее уверениям, скоро научился бы готовить не хуже нее. Несчастная женщина рано овдовела, и старший сын стал ей надежной опорой.

Если бы я только знала, какой ужас его ждет!

Письмо сестры. Пришла беда – отворяй ворота

Наш дом полюбили горькие вести.

В полдень следующего дня, когда Мелани с Симоном ушли на новые поиски, в замок прискакали два всадника от аббата Фризо и попросили о немедленной встрече с графом де ла Рош.

Я объяснила, что отец серьезно болен и готова выслушать их вместо него.

Они переглянулись и поведали мне ужасные новости.

Пропал ученик из монастырской школы. Монахи вместе с жителями из близлежащих селений обыскали все вокруг, но мальчика нигде не было. И вот, когда люди вовсе отчаялись – свершилось чудо.

Посланники зловещим прошептали, что уже через несколько часов в нашем лесу было найдено тело несчастного ребенка, зверски замученного для сатанинского ритуала. Сам святой Бенедикт привел приора монастыря с людьми к месту убийства.

Оба монаха, перекрестившись, огляделись, нет ли поблизости посторонних.

– Госпожа де ла Рош! Не случалось ли чего странного в округе за последние дни? Не замечали ли местные жители каких-либо проявлений зла или чужаков?

Я растерялась, не зная, стоило ли упоминать историю с Мелани, но рассудила, что она не имеет отношения к убийству и лучше умолчать об ее появлении.

Получив отрицательный ответ, оба кивнули, словно именно этого и ждали.

– Аббат велел предупредить вас, чтобы вы были осторожны. У него было тоже видение, и это только начало страшных бед, – монахи поклонились и умчались восвояси.

После их отъезда у меня никак не выходили из головы их зловещие слова. Пугающие события, словно ядовитые пауки, вылезали из всех щелей, опутывая плотной черной сетью мою некогда безмятежную жизнь.

Единственный человек, который всю мою жизнь был для меня надежной скалой и защищал от любых невзгод, теперь сам нуждался в моей помощи, а мне так нужен был его совет. Я отправилась к отцу, хотя ни за что не решилась бы рассказать об убитом мальчике в нашем лесу.

“Просто посижу с ним рядом”, – убедила я себя, смахнув набежавшую от обиды на судьбу слезу.

Не успела я присесть у изголовья кровати, как пришедший проведать больного капеллан нервно попросил меня не тревожить отца, который забылся редким сном. Я вспыхнула и выскочила вон.

Вдруг кто-то дернул меня за рукав. Я обернулась и увидела мать Симона, прячущуюся за колонной.

Эльза засмущалась и так быстро что-то принялась лепетать, что мне никак не удавалось ее понять.

Наконец мое терпение иссякло, я прикрикнула и велела ей замолчать. Кухарка так и замерла с открытым ртом.

– Что случилось? Говори медленнее, а то я не могу разобрать в твоей трескотне ни слова.

– Вашмилость, простите мою грубость: два дня уж как хочу вам рассказать да все смелости не могу набраться, – кухарка совершенно смутилась.

– Ну что рассказать? Не томи уже! – поторопила я ее.

– Что хотите делайте со мной, только вот как я седня услыхала от мажордома, что мальчонку тово ведьма в нашем лесу сгубила, сразу обмерла от догадки. Стою и думаю, ну как же так, о чем я раньше дура думала.

Я молча слушала, боясь нарушить ход ее мыслей. Постепенно она расхрабрилась и бойко принялась перечислять, загибая пальцы.

– Молоко не успевают от коровы с пару принесть, а оно такое кислое, что уже и на блины не годится. Это раз. Яичницу пожарить невозможно: то тухлое яйцо, то и вовсе с двумя желтками. Это два. Тесто киснет, но не поднимается, отродясь такого не было. Это три. Да и не только у меня все не клеится. Вон и он тоже жалуется, – она обернулась, выискивая кого-то. – Рене, где ты, остолоп? Ходь сюды.

Из темноты коридора, чрезмерно кланяясь, выскочил конюх.

– Ну, – Эльза требовательно дернула его за руку, – говори!

Тот освободил свою руку и пробормотал.

– А чего говорить-то? Давеча у сивой жеребенок о двух головах родился, мы сожгли его от греха подальше. Мерин батюшки вашего ослеп на левый глаз. Скотницы жалуются, что петухи кукарекают без отдыха – беду кличут.

– Во-во, вашмилость, – отпихнула его Эльза, – а как молва разнеслась седня, тут мне и ясно стало. В замке ведьма завелась.

– Ведьма? – эхом повторила я. – И кто же?

– Ну, сами подумайте, кто недавно у нас появился?

И тут меня озарило.

– Вы что, подозреваете Мелани д’Эвилль, виконтессу д’Авен в том, что у вас молоко скисает, и петухи глотку рвут? – раздраженно спросила я.

– Да, может, она и не намеренно это делает, просто коли проклята, так и тянется за ней все худое. Хотя вот на убийцу не похожа она, грустная какая-то. Но все же надо испытать.

– Испытать?

– Да, есть верное средство. Люди испокон веков говорили, что ежели убить змею, отрубить ей голову, а в пасть ей положить зубок чеснока и в землю закопать, а как тот прорастет, взять его побеги, добавить в варево и подать в…

– То как раз наступит уже осень, когда чеснок твой прорастет, – невольно улыбнулась я.

Кухарка не растерялась и предложила еще одну мысль. Я поразмыслила мгновение.

– Ладно, попробуем. Иначе вы не успокоитесь, – вздохнула я, уступая.

В главном зале я встретила сияющую Мелани. Она помахала пучком сорванных трав, звонко закричала так, что голуби с шумом вспорхнули с крыши:

– Нашли, Агнесса, ты понимаешь? Теперь все будет хорошо!

Она схватила меня за руки и закружила по залу. Мне стало неловко за мое недоверие к человеку, который, не щадя себя, облазил всю округу ради моего отца. Я убедила себя, что предстоящее испытание – просто безобидная шалость, и мы вместе с Мелани посмеемся над суевериями глупышки Эльзы.

Вечером я зашла за Мелани и попросила ее прогуляться со мной по замку, чтобы развеяться немного от печальных дум. Пока мы бродили по залам, я раз за разом бросала на нее взгляды искоса, пытаясь заметить скрытый знак зла. Но молодая женщина была обворожительна, добра и мила, лишь изредка позволяла себе легкие колкости при шутливом описании придворных французского двора.

Медленно продвигаясь по замку, мы как бы случайно оказались рядом с кухней, откуда через распахнутую дверь повеяло приятными ароматами.

Я призналась, что проголодалась и увлекла свою спутницу через распахнутую дверь на кухню, предложив раздобыть немного сыра и свежеиспеченного хлеба.

Непринужденно щебеча о любимых блюдах, я подвела ее к большому столу на кухне. Я припомнила, как любила маленькой сбегать сюда от прислуги и часами наблюдать за приготовлением хлеба, наслаждаясь его запахом.

Пока я отвлекала свою гостью детскими воспоминаниями, кухарка тихонечко прошмыгнула за нашими спинами к стоявшей в углу среди кухонной утвари метле. Женщина перевернула ее вверх тормашками, поставила обратно, захлопнула дверь и отошла, как не в чем не бывало.

Мы расположились за столом. Эльза подала нам яблоки, орехи, немного сыра, но без хлеба. Сама же взяла крынку скисшего молока, перелила в котелок над огнем и, медленно помешивая его, уставилась на нас.

По мере того как молоко начало нагреваться и закипать, Мелани заерзала на стуле, сперва понемногу, словно не могла удобно расположиться, но вскоре движения ее стали более лихорадочными: она то хваталась за голову, то растирала себе виски и глаза, то прижимала руки к груди, то вставала и снова приседала. На лбу ее проступили капельки пота, а глаза заметно раскраснелись. Наконец не в силах больше выдерживать какие-то внутренние муки, сославшись на недомогание, она решила покинуть нас, чтобы прилечь после долгого дня.

Мелани быстро подскочила к двери и распахнула ее порывистым движением, но внезапно отпрянула всем телом назад, как если бы кто-то невидимый схватил ее за плечи сзади и не дал сделать шаг, притянув к себе. На мгновение она растерялась, но быстро собралась и притворилась будто ей на ум пришла неожиданная мысль, которая заставила ее задержаться. Вслед за этой игрой, она оглядела нас очень внимательно и медленным шагом вернулась обратно на свое место со словами.

– А знаете, я же забыла похвалить твоего сынишку, Эльза! Без него я точно не справилась бы, – Мелани хитро улыбнулась поклонившейся кухарке, и, прищурившись, осмотрелась по сторонам. – Какая мать, такой и сын. Оба толковые. Хорошо у тебя на кухне, везде чисто. Порядок. Все с умом расставлено.

– Ой, вот только метелка у тебя на дыбах стоит, еще возьмет да упадет шумно – напугает! – она легко вспорхнула со стула и, не дав нам опомниться, подскочила к метле и вернула ее в нормальное положение.

– Нет, все же пойду я. Если уж решила – надо уходить, – с облегчением рассмеялась молодая женщина, помахала нам рукой на прощание и вышла вон.

Мы молча уставились ей вслед. Злополучная метла, которая, по уверениям кухарки, ни за что не выпустит ведьму из комнаты, упала на ближайший кувшин с громким звоном, заставив нас вздрогнуть.

Издалека донесся издевательский смех.

Мы переглянулись с Эльзой, но на наших лицах веселья не было, а лишь явный страх.

– Говорила я вам, госпожа, а я еще сынишку с ней отпускала, – сухо пробормотала кухарка и в сердцах выплеснула кислое молоко на огонь.

Не могу передать тебе, дорогой брат, как я была напугана. До самого последнего момента я боялась поверить и надеялась, что все это случайное совпадение.

“Что делать теперь?” – мучилась я сомнениями, – “Ведь я не в силах из-за нелепых подозрений в ведьмовстве отказать женщине в приюте. Она всеми силами старается помочь нам”.

Мелани несколько раз пыталась заговорить или пошутить со мной, но заметив некую отчужденность и холодность с моей стороны, и, видимо, приписав это моему желанию искать одиночества из-за болезни отца, в конце концов оставила меня в покое. Я часто видела, как она берет лошадь и выезжает из замка поутру, чтобы собрать свежие травы.

Зная, что она продолжает каждый вечер приносить лечебный отвар отцу, я подгадывала свои визиты так, чтобы избежать с ней встречи.

Отец находился в том же плачевном состоянии, но дух его окреп, и надежда затеплилась в его глазах. Не раз порывалась я открыть отцу свои подозрения, но всякий раз, видя, как полагается он на спасение при ее помощи, умолкала.

В полдень четвертого дня после случая на кухне меня разыскал капеллан. Он был похож на нахохленную старушку: весь сморщенный, всклокоченный, недовольно шныряющий взглядом. После слов приветствия и благословения он сделался грустен и попросил дозволения говорить со мной откровенно о предмете, коий нам следовало сохранить в тайне. Я внутренне подобралась и жестом попросила продолжать. Священник начал:

– Дочь моя во Христе! В последние дни до меня стали доходить слухи, что высокородная гостья замка водится с врагом рода человеческого. Первое время я пытался увещевать и успокаивать слабых разумом, разносящих эти сплетни. Но с тех пор все больше происшествий подтверждают возможную правоту молвы.

Я хотела остановить его, но капеллан заговорил быстрее.

– Да простит меня Господь, если я ошибаюсь: а не она ли отравляет нашего господина? Откуда она столь много знает о ядах и их врачевании? Да и знает ли? После ее отвара граф рвет желчью с кровью и теряет свои силы вместо сохранения баланса гуморов внутри. Именно с ее появлением в замке стали происходить колдовские напасти, а в округе все более отчетливо раздаются голоса о присутствии ведьмы. Я боюсь, что…

Душераздирающий крик прервал священника.

Возникла какая-то суета, шум, топот ног. Несколько человек вбежали к нам в каминный зал.

Лесничий нес на руках мальчика, а безутешно рыдающая Эльза, шла рядом и бережно держала ножку ребенка.

Я подошла, уже зная, что это будет Симон. Вернее, то, что от него осталось. Половина его лица была не тронута, казалось, что он просто притворяется спящим. Но вот другая сторона!

Ее словно не было: срезана кожа и аккуратно снята плоть, остался только зияющий внутренними частями желтый череп.

Лоскуты сохранившейся одежды на мальчике были все в засохшей крови. Тело, исколотое бесчисленными ударами ножа или меча, представляло собой сплошную рану, на котором нельзя было найти нетронутого места. Убийца без конца наносил удар за ударом, пока тело не превратилось в сплошное месиво.

Меня замутило от запаха крови, и я едва сдержала приступ рвоты. Почти не дыша и с трудом скрывая страх, я осторожно отодвинула рукава рубахи и тут же отпрянула. Все руки мальчика были исписаны жуткими знаками, которые не оставляли никакого сомнения в их дьявольской природе.

Мать мальчика забилась в объятиях соседок. Те, кто были поближе и увидели кровавые знаки, – заохали, застонали от ужаса. Побледневший капеллан неистово перекрестился и принялся громко выкрикивать молитву.

– Это уже вторая смерть! Вторая смерть! – вторили друг другу люди. – Проклятая ведьма среди нас! Она убивает наших детей. Она не остановится.

Вдруг толпа осеклась на полуслове. И медленно задние ряды принялись расступаться, открывая путь светлой фигуре, идущей в наступившей тишине.

Случаются такие мгновения, когда красота, воля и достоинство одного человека останавливают, пусть и на короткое время, безумство толпы. Спокойная, как скала среди накатывающих на нее волн звериной ненависти и страха, Мелани д’Эвилль, виконтесса д’Авон, шествовала словно королева, помазанная на престол царства природы.