Песни служителей Адхартаха. Призыв

– То как раз наступит уже осень, когда чеснок твой прорастет, – невольно улыбнулась я.

Кухарка не растерялась и предложила еще одну мысль. Я поразмыслила мгновение.

– Ладно, попробуем. Иначе вы не успокоитесь, – вздохнула я, уступая.

В главном зале я встретила сияющую Мелани. Она помахала перед моим носом пучком сорванных трав, звонко закричала так, что голуби с шумом вспорхнули с крыши:

– Нашли, Агнесса, ты понимаешь? Мы их нашли! Теперь все будет хорошо!

Она схватила меня за руки и закружила по залу. Мне стало неловко за мое недоверие к человеку, который, не щадя себя, облазил всю округу ради моего отца. Я убедила себя, что предстоящее испытание – просто безобидная шалость, и мы вместе с Мелани посмеемся над суевериями глупышки Эльзы.

Вечером я зашла за Мелани и попросила ее прогуляться со мной по замку, чтобы развеяться немного от печальных дум. Пока мы бродили по залам, я раз за разом бросала на нее взгляды искоса, пытаясь заметить скрытый знак зла. Но молодая женщина была обворожительна, добра и мила, лишь изредка позволяла себе легкие колкости при шутливом описании придворных французского двора. Медленно продвигаясь по замку, мы как бы случайно оказались рядом с кухней, откуда через распахнутую дверь повеяло приятными ароматами.

Я призналась, что проголодалась и увлекла свою спутницу через распахнутую дверь на кухню, предложив раздобыть немного сыра и свежеиспеченного хлеба.

Непринужденно щебеча о любимых блюдах, я подвела ее к большому столу на кухне. Я припомнила, как любила маленькой сбегать сюда от прислуги и часами наблюдать за приготовлением хлеба, наслаждаясь его запахом.

Пока я отвлекала свою гостью детскими воспоминаниями, кухарка тихонечко прошмыгнула за нашими спинами к стоявшей в углу среди кухонной утвари метле. Женщина перевернула ее вверх тормашками, поставила обратно, захлопнула дверь и отошла, как не в чем не бывало.

Мы расположились за столом. Эльза подала нам яблоки, орехи, немного сыра, но без хлеба. Сама же взяла крынку скисшего молока, перелила в котелок над огнем и, медленно помешивая его, уставилась на нас.

По мере того как молоко начало нагреваться и закипать, Мелани заерзала на стуле, сперва понемногу, словно не могла удобно расположиться, но вскоре движения ее стали более лихорадочными: она то хваталась за голову, то растирала себе виски и глаза, то прижимала руки к груди, то вставала и снова приседала. На лбу ее проступили капельки пота, а глаза заметно раскраснелись. Наконец не в силах больше выдерживать какие-то внутренние муки, сославшись на недомогание, она решила покинуть нас, чтобы прилечь после долгого дня.

Мелани быстро подскочила к двери и распахнула ее порывистым движением, но внезапно отпрянула всем телом назад, как если бы кто-то невидимый схватил ее за плечи сзади и не дал сделать шаг, притянув к себе. На мгновение она растерялась, но быстро собралась и притворилась будто ей на ум пришла неожиданная мысль, которая заставила ее задержаться. Вслед за этой игрой, она оглядела нас очень внимательно и медленным шагом вернулась обратно на свое место со словами.

– А знаете, я же забыла похвалить твоего сынишку, Эльза! Без него я точно не справилась бы, – Мелани хитро улыбнулась поклонившейся кухарке, и, прищурившись, осмотрелась по сторонам. – Какая мать, такой и сын. Оба толковые. Хорошо у тебя на кухне, везде чисто. Порядок. Все с умом расставлено.

– Ой, вот только метелка у тебя на дыбах стоит, еще возьмет да упадет шумно – напугает! – она легко вспорхнула со стула и, не дав нам опомниться, подскочила к метле и вернула ее в нормальное положение.

– Нет, все же пойду я. Если уж решила – надо уходить, – с облегчением рассмеялась молодая женщина, помахала нам рукой на прощание и вышла вон.

Мы молча уставились ей вслед. Злополучная метла, которая, по уверениям кухарки, ни за что не выпустит ведьму из комнаты, упала на ближайший кувшин с громким звоном, заставив нас вздрогнуть.

Издалека донесся издевательский смех.

Мы переглянулись с Эльзой, но на наших лицах веселья не было, а лишь явный страх.

– Говорила я вам, госпожа, а я еще сынишку с ней отпускала, – сухо пробормотала кухарка и в сердцах выплеснула кислое молоко на огонь.

Не могу передать тебе, дорогой брат, как я была напугана. До самого последнего момента я боялась поверить и надеялась, что все это случайное совпадение.

“Что делать теперь?” – мучилась я сомнениями, – “Ведь я не в силах из-за нелепых подозрений в ведьмовстве отказать женщине в приюте. Она всеми силами старается помочь нам”.

Мелани несколько раз пыталась заговорить или пошутить со мной, но заметив некую отчужденность и холодность с моей стороны, и, видимо, приписав это моему желанию искать одиночества из-за болезни отца, в конце концов оставила меня в покое. Я часто видела, как она берет лошадь и выезжает из замка поутру, чтобы собрать свежие травы. Зная, что она продолжает каждый вечер приносить лечебный отвар отцу, я подгадывала свои визиты так, чтобы избежать с ней встречи.

Отец находился в том же плачевном состоянии, но дух его окреп, и надежда затеплилась в его глазах. Не раз порывалась я открыть отцу свои подозрения, но всякий раз, видя, как полагается он на спасение при ее помощи, умолкала.

В полдень четвертого дня после случая на кухне меня разыскал капеллан. Он был похож на нахохленную старушку: весь сморщенный, всклокоченный, недовольно шныряющий взглядом. После слов приветствия и благословения он сделался грустен и попросил дозволения говорить со мной откровенно о предмете, коий нам следовало сохранить в тайне. Я внутренне подобралась и жестом попросила продолжать. Священник начал:

– Дочь моя во Христе! В последние дни до меня стали доходить слухи, что высокородная гостья замка водится с врагом рода человеческого. Первое время я пытался увещевать и успокаивать слабых разумом, разносящих эти сплетни, мешая им подвергать сомнению чистоту души и помыслов этой несчастной женщины. Но с тех пор все больше происшествий подтверждают возможную правоту молвы. Вы их прекрасно знаете, и я не буду их повторять. Однако они подтолкнули меня к крамольной мысли, да простит меня господь, если я ошибаюсь: а не отравляет ли именно она нашего господина, прикрываясь благими намерениями лечения? Откуда она столь много знает о ядах и их врачевании? Да и знает ли? После ее отвара граф де ла Рош рвет желчью с кровью и теряет свои силы вместо сохранения баланса гуморов внутри. Именно с ее появлением в замке стали происходить колдовские напасти, а в округе все более отчетливо раздаются голоса о присутствии ведьмы. К счастью или сожалению, до них еще не дошли наши подозрения, но ведь слухи ширятся, и это лишь вопрос времени. Я боюсь, что…

В этот момент его прервал душераздирающий крик снаружи. Возникла какая-то суета, шум, топот ног. Несколько человек во главе с нашим лесничим вбежали в каминный зал, где мы беседовали со святым отцом.

Лесничий нес на руках мальчика, а безутешно рыдающая Эльза, шла рядом и бережно держала ножку ребенка. Я подошла, уже заранее зная, что это будет Симон. Вернее, то, что от него осталось. Половина его лица была не тронута, казалось, что он просто притворяется спящим. Но вот другая сторона! Ее словно не было: была срезана кожа и аккуратно снята плоть, остался только зияющий внутренними частями желтый череп.

Лоскуты сохранившейся одежды на мальчике были все в засохшей крови. Тело, исколотое бесчисленными ударами ножа или меча, представляло собой сплошную рану, на котором нельзя было найти нетронутого места. Убийца без конца наносил удар за ударом, пока тело не превратилось в сплошное месиво.

Меня замутило от запаха крови, и я едва сдержала приступ рвоты. Почти не дыша и с трудом скрывая страх, я осторожно отодвинула рукава рубахи и тут же отпрянула. Все руки мальчика были исписаны жуткими знаками, которые не оставляли никакого сомнения в их дьявольской природе. Мать мальчика забилась в объятиях соседок. Те, кто были поближе и увидели кровавые знаки, – заохали, застонали от ужаса. Побледневший капеллан неистово перекрестился и принялся громко выкрикивать молитву.

– Это уже вторая смерть! Вторая смерть! – вторили друг другу люди. – Проклятая ведьма среди нас! Она убивает наших детей. Она не остановится.

Вдруг толпа осеклась на полуслове. И медленно задние ряды принялись расступаться, открывая путь светлой фигуре, идущей в наступившей тишине.

Случаются такие мгновения, когда красота, воля и достоинство одного человека останавливают, пусть и на короткое время, безумство толпы. Спокойная, как скала среди накатывающих на нее волн звериной ненависти и страха, Мелани д’Эвилль, виконтесса д’Авон, шествовала словно королева, помазанная на престол царства природы.

Венок из васильков, маргариток и ромашек венчал ее пышные рыжие локоны, освещенные потоком яркого солнечного света. В руках она несла букет из причудливо переплетенных веточек, листьев и цветов, источавших дурманящий сладкий аромат поздней весны. Белая льняная накидка завершала картину неземной чистоты Мелани.

Она остановилась около мужчины, все еще державшего истерзанное тело, и посмотрела ему в глаза. Тот, растерявшись, протянул ей тело Симона. Мелани грустно провела рукой по слипшимся волосам мальчика, вдохнула аромат своего букета и бережно положила его на грудь убитого. Затем, повернувшись к матери, сочувственно кивнула ей.

Кухарка, застывшая у ног сына и распухшая от слез, как гигантская лягушка, смотревшая на Мелани с откровенной ненавистью, смутилась и кивнула в ответ. И потом она снова разрыдалась – злая на себя, на Бога, на Мелани и даже на своего единственного, мертвого теперь сына, который оставил ее одну доживать свой век в вечной тоске по нему.

Мелани молча повернулась и проследовала мимо меня, даже не взглянув, словно не узнала, и направилась к себе, прерывая эхо рыданий матери звуком своих неторопливых шагов.

Когда женщина скрылась, с нас словно спало наваждение. Капеллан засеменил к Эльзе, осторожно отнял ее руки от стоп погибшего и, утешая, мягко, но настойчиво вывел из зала. Я выискала глазами стражников и негромко велела отнести мальчика в прохладный подвал до дальнейших распоряжений. Понимая, что нужно как-то успокоить оставшихся, я громко обратилась к ним:

– Прежде чем устраивать суд, я должна выяснить все обстоятельства. Я переговорю с теми, кто нашел мальчика, а потом приму решение, как действовать дальше. А пока расходитесь.

Толпа недовольно загудела, но я, намеренно не обращая на оставшихся людей никакого внимания, громко приказала лесничему следовать за мной и удалилась через распахнутую дверь в соседнюю комнату. На всякий случай я заперла ее на засов.

Вот что рассказал мне лесничий.

Он и его помощник обнаружили тело мальчика в лесу, недалеко от места, где я встретила Мелани. Сперва они его даже не заметили, а услышали странный стук в зарослях и решили, что кто-то рубит деревья без разрешения. Когда же они подошли к месту шума, оказалось, что ветер раскачивал привязанный к омеле воловий череп. Его рога при каждом порыве ударялись о ствол, издавая звук, похожий на стук топора.

Лесничий велел помощнику срезать череп и собирался уходить, когда услышал, что тот громко чертыхается и зовет на помощь.

На покрывале из сорванных полевых цветов под кроной дерева, широко раскинув руки и ноги, лежал Симон. У изголовья его лежал черный петух с оторванной головой, вместо нее из шеи торчали обрубленные когтистые лапки птицы. У ног лежала кошка без лапок. В каждую руку мертвеца была вложена иссиня-черная ворона.

Боясь нечистой силы, мужчины палками раскидали трупы животных по кустам, положили мальчика в попону и привезли в замок.

Когда я спросила, нашли ли они поблизости срезанные остатки плоти – кожу с лица или вырванный глаз, лесничий лишь развел руками. Затем он достал из-за пазухи серебряный браслет, парный кольцу Мелани с переплетенными змеей и розой.

– Только это. На его животе лежал этот браслет.

Я зашаталась и едва успела ухватиться за гобелен, чтобы не упасть. Подтверждение ее вины было столь явным, что моя вера в ее добрые помыслы разлетелась на осколки.

Я не хотела больше искать оправдания этому исчадию ада – женщине, обманувшей меня, губящей моего отца и убивающей детей на нашей земле!

В продолжение моих страданий громкий стук потряс дверь, и раздался голос, который показался мне смутно знакомым.

– Именем святого престола приказываю немедленно открыть.

Стуки продолжились. Я сняла засов и отворила дверь настежь.

На пороге стоял тот самый загадочный монах из леса. Только в этот раз он был в чистых бело-черных одеждах и окружен дюжиной облаченных в доспехи воинов.

– Кто вы? И по какому праву вы вломились в мой дом? – истерично закричала я, обращаясь к предводителю.

– Я – Бернард де Ко, магистр ордена проповедников во Франции, высший судья французского трибунала инквизиции. Я нахожусь здесь по делам святой католической церкви и воле папы Александра IV, который “mandavit inquisitionem fieri contra haereticos suspectatos de haeretica pravitate”, то есть, поручил провести расследование против подозреваемых еретиков за распространение ереси в этих землях.

Я вздрогнула. О жестокости этого человека и его беспощадной нетерпимости к малейшим проявлениям ереси ходили страшные истории.

– И вот, представьте мою тревогу, – при этих словах магистр хищно усмехнулся, и его худое лицо натянулось, чем стало напоминать орла, – когда мне сообщают ужасные новости в Руане, что прислужники дьявола творят свои ритуалы и убийства детей у стен святых монастырей. А по приезду я обнаруживаю, что некогда славный дом защитников католической веры де ла Рош укрывает у себя женщину, повинную в смертях мальчиков.

Инквизитор сделал паузу, чтобы в полной мере насладиться моей растерянностью от подобных обвинений.

Он притворно вздохнул, прожигая меня своими хищными черными глазками.

– Один достойный рыцарь поведал мне, как со своими воинами пытался помешать еретичке, скрывающейся под личиной благородной дамы, совершить сатанинский обряд в лесу. Однако другая дама, по всем признакам Агнесса де ла Рош, выкрала плененную ведьму и спрятала у себя в замке.

“А вдруг это правда? – мой язык прилип к небу от горького осознания. – Если барон д’Аркур пытался остановить ведьму, а я вмешалась в праведный суд!?”

Монах по-своему истолковал бурю эмоций на моем лице.

– Нет, нет, не беспокойтесь, – он успокаивающе поднял руку, – я пока далек от обвинения вас в пособничестве колдовству. Я чувствую, что налицо роковая случайность. Признайтесь, ведь вы просто попали под дьявольские чары?

Не дождавшись ответа, он елейным голоском закончил свою мысль.

– Ну, а как же иначе? Ведь в ином случае, вы были бы отлучены от церкви, а имущество перешло бы короне.

Монах участливо покачал головой и мягко сказал:

– Я прошу вас отправить слугу за вашей гостьей.

Громкий голос Мелани разнесся по залу.

– Не стоит никого отправлять и вынуждать мою хозяйку превращаться в предателя из-за страха перед инквизицией. Вот я перед вами.

Монах радостно всплеснул руками.

– На ловца и зверь бежит, госпожа д’Эвилль. Как же я рад, что вы по доброй воле спустились к нам. Это будет обязательно учтено при рассмотрении вашего дела.

– Пойдемте, – не обращая внимания на слова инквизитора, спокойно сказала Мелани. – Не будем злоупотреблять гостеприимством этого несчастного дома.

Монах с шутовским поклоном сделал жест рукой, приглашая Мелани к выходу.

Женщина обернулась ко мне и сочувственно сказала:

– Прощайте, Агнесса, желаю вам стойкости духа. Беда до сих пор только краем коснулась вас, чувствую, самая тьма еще впереди.

Она пожала плечами и добавила малопонятную ерунду:

– Жаль, что я не смогла спасти воробышка.

Будущая узница гордо прошла мимо инквизитора, и его воины взяли ее в кольцо. Осмелевшая толпа жителей замка громко судачила о происшествии.

Обескураженная произошедшими событиями, я бросилась к отцу. Он бодрствовал и молча выслушал об убийстве мальчика, сцене в каминном зале и приходе инквизитора, затем взял меня за руку и ласково погладил по щеке. Преодолевая боль, он приподнялся на подушках и не отрывая своих глаз от меня, начал свой рассказ.

– Когда мне исполнилось девять лет, мой дед отправил меня пажом в дом Пьера де Куртинэ. Раньше, как и сейчас, было принято отдавать мальчиков в благородные дома, чтобы прививать им рыцарский дух на службе у достойных вельмож. Господь благословил этого внука короля Людовика Толстого множеством детей, но одна из его дочерей выделялась ослепительной красотой среди всех. Все пажи и оруженосцы при дворе были без памяти влюблены в нее, и я тоже не был исключением. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, а госпоже наших сердец – около восемнадцати, я решился на безумную выходку, которая едва не стоила мне жизни. Мой план был, забравшись по отвесной стене, тайно влезть через узкое окно в комнату и положить сорванный мной букет на ее кровать. А на следующий день преподнести ей такой же букет. Бесстрашная юность! Когда я добрался до ее окна и подтянулся, чтобы влезть внутрь – передо мной предстало лицо какой-то старухи, выглядывающей из комнаты. От неожиданности руки мои расцепились и, перебирая ими в воздухе в отчаянной попытке ухватиться, я с криком упал на землю. Высокая трава немного смягчила удар, но все же острая боль пронзила мою спину. Я находился в сознании, но не мог пошевелить ногами. Сбежавшиеся на шум слуги отнесли меня в замок и вызвали лекаря, который сказал, что следует готовиться к последнему причастию. Ночью к острой боли в спине прибавились жар и лихорадка. Бред и явь той ночи смешались у меня в голове и всю остальную жизнь я не понимал, привиделось ли мне тогда или было наяву, как открылась в полночь дверь, и в комнату вошла девушка, окруженная тусклым, подобно туману, сиянием. Она подала знак о молчании, когда поняла, что я узнал ее.

Сибилла де Куртинэ тихо произнесла: “Я спасу тебя, маленький Муано, но обещай никогда и никому не рассказывать о нашем маленьком секрете”.

Не знаю, почему она назвала меня “муано” – воробьем. Возможно, из-за моего неудачного полета. Мне сразу стало лучше от ее ласкового тона, и я с благодарностью согласился хранить нашу тайну.

Я едва не вскрикнула, вспомнив слова Мелани о воробушке, но быстро овладела собой, чтобы случайно не прервать рассказ отца.

– Она положила мне руку на лоб, и я заснул. Утром я встал совершенно здоровым. Все настолько обрадовались моему быстрому выздоровлению, что я смог даже избежать сурового наказания за свою дерзкую выходку. Чтобы избежать дальнейших пересуд, меня отправили оруженосцем в свиту сына короля Франции Филиппа-Августа. Там я потерял след прекрасной Сибиллы. Одни сплетничали, что она ушла в какой-то монастырь; другие— вышла замуж и покинула родные земли. Вскоре я и сам женился на вашей матери, и воспоминания о первой любви окончательно выветрились из моей головы.

Отец грустно улыбнулся.

– Представь мои чувства, когда волей судеб дама из прошлого оказалась в нашем замке и выглядела всего на десяток лет старше, чем я запомнил ее пятьдесят лет назад. Ты же помнишь, как я был взволнован этим сходством при первой встрече?

Я молча подтвердила.

– Но ты не знаешь того, что, когда вы навестили меня после отравления, она наклонилась и прошептала: ”Я снова попытаюсь спасти тебя, Муано”. Каждый день она приходила ко мне с лечебным отваром, и всякий раз останавливала меня жестом, запрещая заговаривать с ней. Мне становилось несколько лучше: напиток унимал судороги, и дышать становилось легче. Теперь мне вряд ли что-то поможет. Кроме того, тебе придется справляться самой, поэтому я хочу, чтобы даже в самые тяжкие мгновения ты не забывала, что твой род – де ла Рош, а мы крепки, как скалы Нормандии.

Отец ласково похлопал меня ладонью по руке.

– В одном ты заблуждаешься – в нашей гостье нет ничего порочного. Для меня она – не ведьма, а загадочная фея или королева волшебной страны. Рок проклятия лежит на ней, оттого она невольно окружена мелкими пакостями, как, например, скисшее молоко. Как у каждого человека есть тень от света, так у нее тень от колдовства. Много странных, дьявольских событий происходит вокруг нас, и правда скрыта от нас, но я не верю в виновность нашей гостьи.

– Ты думаешь, я поступила дурно, отдав ее на растерзание инквизиции?

– Это был не твой, а ее выбор. Она в очередной раз защитила нашу семью.

Со скрипом приоткрылась створка ставен на окне, впустив внутрь багряные лучи заходящего солнца. Комната на мгновение преобразилась: засияли доспехи в углу, собаки, угрюмо лежавшие на полу, подскочили и радостно завертели хвостами, а незаметная доселе пыль обрела волшебные очертания и закружилась в потоке света. Сквозь меня прошла волна легкости, и впервые за долгое время я улыбнулась от всей души. Отец посмотрел на меня и тоже улыбнулся. Створка громко хлопнула, и наваждение испарилось из-за вернувшегося полумрака. Тоска тяжелым грузом навалилась на меня снова.

– Давай закончим разговор, я устал, – задыхаясь, попросил отец. – Ты пока отправь вестового к аббату Фризо. Опиши, что здесь происходит, и что нам нужна его защита в делах с инквизиторами.

Разговор с отцом окончательно растрепал мою уверенность. Я корила себя за трусость и нерешительность, которые привели к пленению Мелани. Ночью я долго не могла уснуть. Какая-то мысль назойливо крутилась в моей голове, но не могла достаточно оформиться, чтобы я ухватила ее. Когда я уже почти сдалась, холодный, липкий пот прошиб меня.

“Что, если, – ужаснулась я, – это ужасное убийство… это надругательство над телом… было единственным способом для Мелани спасти жизнь моего отца? Чем не сделка с дьяволом: молодая жизнь в обмен на выздоровление старика? Ведь тот факт, что она заботлива и добра к нам, не означает, что она будет такой же к другим. Как часто в жизни добропорядочный глава семейства, души не чающий в своих отпрысках и считающий их избранными среди остальных, оказывается злобным и нетерпимым к чужим детям. Он бесконечно закрывает глаза на серьезные проступки своих мил чад, ибо считает таковые лишь незначительными шалостями, не стоящими отдельного упоминания, а то и вовсе усматривает в них нечто противоположное – даже положительное. Но не дай бог чужим детям попасться ему на глаза – за любые их действия их запишут в нечестивый легион без малейшего шанса на прощение. Человек по природе своей двуличен: он легко находит оправдание себе и обвинение другим. Церковь учит, что дьявол искушает нас разными способами, а слуги его хитры и коварны. Не может ли статься, что ради спасения отца ведьма губит других и пребывает в искреннем убеждении, что поступает верно?”

Следующим днем вернулся посланный к аббату гонец и привез на словах одну лишь фразу: “Денно и нощно молюсь о вас. Призовите без промедления Амори. Я тоже напишу ему”.

На следующий день случилось ужасное событие. Наш отец, граф Гумберт де ла Рош, скончался.

После обеда его состояние резко ухудшилось: у него начались страшные судороги, все тело скручивалось и сжималось, а минуты затишья сменялись криками от боли в животе. Капеллан вместе с неизвестным мне монахом-францисканцем отправились исповедовать и причастить умирающего.

Ты знаешь, дорогой брат, к нам постоянно заходят нищие и странствующие монахи за подаянием и ночлегом. Капеллан размещает их, узнает новости о других местах, а если среди них встречаются ученые монахи – рьяно обсуждает с ними теологические вопросы.

Когда меня позвали, священники уже вышли от отца и молча ждали у дверей. Я прошла мимо них к умирающему.

Мне сделалось дурно от увиденной картины. Отец был бился в агонии, его лицо приняло нечеловеческий синюшный оттенок, уши почернели. Среди его стонов я различила повторяющееся имя нашей давно умершей матери – он звал ее на помощь. Вдруг он захрипел, приподнялся на кровати и испустил дух, завалившись на бок. Несколько мгновений его ноги еще подергивались, но затем все было кончено.