Багровое откровение. Исповедь алого генерала

Однажды в палатку доставили тяжелораненого солдата. Совсем юнца, не успевшего всецело познать жизнь, насладиться яркостью первой любви и разлукой, испытать прелесть отцовства.

Голова, лицо и форма. Буквально вся форма была алой. Ноги и правая рука превратились в лоскуты плоти. В них смешались кровь, грязь и обломки костей. Принесшие санитары сказали, что нашли его едва живого в воронке, оставленной вражеским снарядом.

Казалось, что громкие крики слышала вся округа. Он кричал от боли, страха, всепоглощающего ужаса, что запечатлел юный разум.

Таких были сотни и тысячи. Молодые юноши, обманутые лживой пропагандой кайзера, мечтали о славе и подвигах. С гордостью отправляясь на фронт, считали себя героями. Стремились защитить страну и честь офицерского мундира, но находили лишь страдания и смерть.

Солдата спасти не удалось. После нескольких часов мучений он умер, не сумев оправится от боли. Положив на носилки, и накрыв тканью, его искалеченное бездыханное тело, поспешили унести. Однако прежде, чем санитары скрылись из поля зрения, из кармана изорванной формы выпала маленькая фотография.

Неизвестный фотограф запечатлел красивую девочку. Ей было лет семь или восемь. Одетая в длинное кружевное платье и лакированные туфельки, она держала на руках пушистого щенка. Стоя рядом с мамой, искренне улыбалась.

Прошло так много лет, а я все еще помню те короткие строки на обороте:

«Альфреду. От любящей матери и сестры.

Пусть свет Господа освещает твой путь…»

Это не было редкостью. Многие носили под сердцем самое дорогое: фотографии своих родных и близких, к которым надеялись вскоре вернуться, но немногим выпал шанс избежать холодных объятий смерти.

Со стороны дороги показался приглушенный свет. Остановившись неподалеку, из машины вышли два офицера, выделенные местным департаментом полиции для сопровождения и обеспечения безопасности.

– Приветствую генерал, – подойдя, обратился самый крупный из мужчин, представившийся Кристофом. – Вы прибыли вовремя. В городе произошло очередное убийство.

– Убийство? – ошеломленно переспросила я. Сказанное застало врасплох. Собираясь в поездку, никак не ожидала такого поворота событий. – О чем вы говорите?

– Прошу, пройдемте в машину. Вы все узнаете на месте.

Происшествие случилось в Вольском лесу – лесопарке в западной части города. Огородив местность, несколько полицейских следили за порядком. Позади них, ближе к южной стороне дороги, склонившись над телом жертвы, стояли двое мужчин в штатском.

Одним из них был комиссар IV отдела криминальной полиции, Генрих Франц. В свое время он считался одним из лучших сыщиков Берлина. За его плечами было немало громких дел, вроде «берлинского зверя», что охотился на женщин в поездах и на железнодорожных станциях Германии в 40-х годах прошлого века.

Рядом находился молодой помощник. Держа в руках блокнот, он, изредка переводя взгляд на Генриха, делал короткие пометки.

– Добрый вечер, – поприветствовал их Вальтер. – Я капитан СД Вальтер Шульц, рядом со мной…

– Нет нужды представлять, – перебила я. – Мы с комиссаром знакомы, – посмотрела на Генриха. – Что здесь произошло?

– Новое убийство поехавшего маньяка, – кивнув в знак приветствия, он тяжело вздохнул. – Это уже восьмая жертва.

– Кто он? – осматривая тело с множественными ранами, спросил Вальтер.

– Мирослав Марцевич, – просветил помощник. – Поляк. Был убит вместе с женой.

– Женой? А где она?

– Увезли.

– Вам удалось найти то, что укажет на убийцу? – поинтересовалась я, осматривая место преступления.

– Нет, – Генрих покачал головой. – Ни отпечатков, ни следов борьбы или волочения. Убийца действует молниеносно. Нападает, когда жертвы наиболее уязвимы.

– Возможно, что-то пропало?

– Деньги и украшения на месте. Кроме… – он помедлил, – крови.

– Крови? – Вальтер растерялся. – Что вы имеете в виду?

– Что и сказал, – спокойно ответил Генрих. – Все жертвы обескровлены.

Наклонившись, он жестом указал на область шеи и плеч. Присмотревшись, Вальтер заметил несколько двойных отметин, похожих на след от шприца или иглы неестественно больших размеров.

– Возможно жертв принесли в это место после смерти? – предположил он.

Довод звучал убедительно. Осматриваясь, мы не обнаружили следов, указывающих, что мужчина был убит именно на месте обнаружения, но все действительно выглядело странно. Зачем лишать крови, а затем приносить уже мертвое тело в парк…

– Если не верите мне, – отметив недовольство, произнес Генрих, – можете съездить в Сцелишув2 и поговорить с патологоанатомом, а пока что, – устало добавил: – прошу простить. Меня еще ждут дела.

✼✼✼

На городской морг не особо тратились. Стены были выкрашены в белый «больничный» цвет. В отдалении стояли ящики, с телами всех, кто оказался не в том месте, не в то время.

Закончив вскрытие, патологоанатом сидел и заполнял отчет. Отвлекшись от бумаг, поднял недовольный взгляд.

– Вы ещё кто такие? – с издевкой обратился, заметив форму. – Посторонним вход воспрещён! Немедленно убирайтесь!

Вел он себя как подобает истинному представителю польской нации – нагло и неучтиво, но узнав, что перед ним генерал имперского департамента Берлина, мгновенно утихомирил пыл, и повернувшись, неохотно проводил к интересующей жертве.

Тело женщины, или точнее, что осталось, покрывали рваные раны с запекшейся по краям кровью. В области шеи и ног отсутствовали небольшие фрагменты плоти. Она буквально была содрана с костей. Создавалась иллюзия, что перед нами жуткая фарфоровая кукла, которую пытались разорвать на части.

– Что показало вскрытие? – стараясь скрыть отвращение, спросила я.

– Умерла практически мгновенно. Сердце остановилось из-за обильной кровопотери. Кровь буквально выкачали из тела.

– Значит, не раны явились причиной смерти?

– Нет.

– Выкачали всю кровь? – в шоке переспросил Вальтер. – Но на месте обнаружения не было никаких следов! Не хотите вы ведь сказать, что убийца забрал ее с собой?

– Убийцы, – поправил патологоанатом.

– Что?

– Жертва умерла в течении первых минут. Основываясь на опыте, предположу, что такое не под силу совершить одному человеку.

– Почему вы так решили? – пытаясь понять ход мыслей, переспросила я.

– Посмотрите, – он указал на раны, – их много и все разные. Глубина и ширина варьируются в пределах миллиметров.

– Но во взрослом человеке, в среднем от двух до пяти литров крови! – возразил Вальтер. – Кому могло понадобиться столько?

Патологоанатом иронично развел руки, намекнув, что, возможно, стоит лучше следить за собственными солдатами, которые: «…от безнаказанности совсем человечность потеряли». В остальном оставалось неизвестно, кому понадобилось совершать столь жестокое убийство и что заставило убийцу или убийц это сделать.

Покинув морг и выйдя на улицу, Вальтер потянулся в карман и достал пачку сигарет.

– Проклятье! – закурив, гневно выругался. – Да он откровенно издевается! – кинув на землю сигарету, импульсивно затушил ногой. – Я просто не понимаю! Как им удается? Мы были на месте преступления, видели тела. Были в морге, но все бесполезно! А теперь выясняется, что убийц возможно больше, чем думали ранее?!

– Успокойся Вальтер. Прибереги гнев для этих выродков.

Вернувшись к машине, я приказала ехать в лагерь. Там, вдали от городских стен, коменданту предстояло пролить свет на то, что же происходит на этой проклятой земле.

✼✼✼

Расположенный практически в самом центре Европы и имея удобное железнодорожное сообщение, Аушвиц прославился как один из самых страшных лагерей смерти. В его печах, по самым скромным подсчетам, сожгли более двух с половиной миллиона заключенных.

Обтянутый по периметру колючей проволокой под высоким напряжением, он встречал новоприбывших пугающей репутацией надписью на воротах, что в переводе означала: «труд делает свободным»3. Однако для тех, кто оказывался по ту сторону, был лишь один способ обрести свободу. Как любил выражаться сам комендант: «…только через трубу крематория».

Удушающий запах смерти пропитал воздух. У входа, в тусклом свете фонаря, докуривая сигарету, стоял мужчина в форме подполковника. Им оказался лично Рудольф Хёсс – комендант лагеря. Встретив, он учтиво поздоровался и пригласил проследовать в свой кабинет для более комфортного разговора.

По пути мы видели мало приятного. Обеспокоенных солдат, сжимающих в руках оружие, словно опасаясь нападения. Груды одежды и личных вещей, что отбирали у узников, едва они переступали порог и мертвые нагие тела тех, кто не смог вынести кошмара, царящего в стенах лагеря.

Молодые люди и старики лежали вперемешку. Новые трупы на старых. За их уничтожение отвечала специальная команда, члены которой, в момент, когда мы проходили, активно занимались своей работой.

Одетые в полосатую тюремную форму с номером на груди, они брали одно тело за другим и оттаскивали в сторону крематория.

В лагере они отвечали за самую сложную и грязную работу. Освобожденные от рабского труда, в основном, по распоряжению надзирателя или коменданта, отбирали наиболее бесполезных заключенных, которые из-за продолжительной болезни или общей слабости не могли больше работать.

Оказавшихся в чёрном списке ждали расстрельные площадки или газовые камеры. Каждый день в них убивали десятки людей, а тела затем сжигали в печах, неустанно работавших на полную мощность круглые сутки.

Услышав о жестокости, можно подумать, что эти люди были теми ещё выродками, раз «добровольно» согласились участвовать в зверствах нацистов, указывая, кому жить, а кому пора умирать. Что ж… спешу переубедить.

Большинство изнывало от душевной боли. Поддаваясь отчаянию, они быстрее других теряли надежду и желание жить. Нередки были случаи, когда отправлялись на смерть вместе с другими заключенными.

Были и те, кто наслаждался своей работой. Используя «привилегированное» положение, такие намерено выискивали возможных кандидатов и шантажировали их. Заставляли выполнять рискованные поручения или отдавать личную порцию супа.

Независимо от степени согласия и мотивов, члены таких команд менялись как перчатки. Разница была лишь, что первые лишали себя жизни осознанно, а вторых убивали тихо сами заключенные, которым нередко помогали надзиратели.

Недалеко от главного крематория стояли наспех построенные деревянные бараки, служившие жильем для узников, где приходилось ютиться в практически нечеловеческих условиях.

Построены они были без фундамента, часто на болотистой местности. Вместо полов внутри находилась утрамбованная земля. Во время дождя она часто превращалась в трясину. Спать там приходилось на соломе, стеленной поверх деревянных нар, а порой просто на полу.

Единственным удобством была маленькая печка, стоящая посередине барака, но она мало чем помогала во время холодных зимних ночей. Да и у заключённых не было времени греться.

Кроме тяжелой работы, два раза в день проходила обязательная перекличка. При этом начальству было наплевать на «капризы» погоды. Заключенным не полагалось ни теплой одежды, или хорошей обуви. До своей смерти они носили только форму, что получили по прибытии.

Нередко в бараках происходили драки. Давая показания на нюрнбергском процессе, Рудольф Гесс, описывая деятельность Теодора Эйке4, рассказал, что однажды, недовольный несколькими еврейскими заключенными, тот приказал: «…всему бараку месяц не покидать своих шконок».

Заключенным нельзя было не только выходить на улицу, кроме похода в столовую и переклички, но и проветривать помещение.

Тяжёлое наказание быстро травмировало ослабленную психику. От постоянного принудительного лежания рядом, люди приходили в состояние крайнего возбуждения. Они не могли видеть друг друга, и часто дело доходило до ожесточенных драк, за что заключённых ещё больше наказывали.

Наряду с гигиеной, медицинская помощь тоже оставляла желать лучшего. Вместо лечения, лагерные врачи намеренно заражали заключенных тифом, холерой и малярией, а затем безучастно наблюдали за мучениями.

Одним словом, все в этом, не побоюсь сравнения, настоящем аду было обустроено так, чтобы полностью уничтожить не только достоинство, но и душу человека.

✼✼✼

Всю дорогу Хёсс любезно рассказывал о достижениях, которых упорно добивались его солдаты день ото дня во славу Великогерманского Рейха. Не забыл упомянуть и о своих «подвигах».

Расстрелы, убийства, истязания. Ему нравилось не только наблюдать за всем этим, но и принимать непосредственное участие. Среди товарищей, он отличался особой жестокостью и тягой к зверствам, за что был прозван «дьяволом» Аушвица.

Самым любимым его занятием была сортировка заключенных с других лагерей. Несмотря на простоту, многие надзиратели и охранники старались отказаться от нее, но Хёсс был исключением. Подобная работа вызывала у него удовольствие.

Заключалась она в следующем: встречая за воротами лагеря новоприбывших, и мельком осматривая, он делал простой мах рукой, отправляя одних в левую сторону, других в правую.

Что в этом, на первый взгляд, «простом» жесте, может быть ужасного, спросите Вы? Возможно, так было легче запомнить заключенных? Увы…

Направо отправлялось не больше двадцати процентов от всех прибывших. Остальные шли прямиком в газовые камеры или на расстрельные площадки. Затем их тела сжигали, как ненужные отходы, но вернёмся к коменданту.

Кабинет Хёсса был далёк от уютных апартаментов, что занимали его товарищи в Берлине. Простой по обстановке, с несколькими воодушевляющими плакатами, картой лагеря и города.

Пройдя за стол, позади которого на стене висел портрет фюрера, он жестом указал на стулья, приглашая нас присесть напротив.

– Чем могу помочь, генерал? – с натянутой улыбкой, обратился ко мне.

– Как ваши дела, герр Хёсс?

– Всё… Хорошо.

Вопрос показался неуместным. Заранее осведомленный, он полагал, что это просто: «очередная проверка», и не ожидал особого отношения.

– А у ваших солдат? Слышала, на границе неспокойно…

– О чем вы? На границах все спокойно. Патрули обеспечивают надлежащую безопасность.

– Хотите сказать, – я демонстративно закинула ногу на ногу, – не слышали об убийствах в Кракове?

– А, вы об этом… – он отвел взгляд. – На северной границе действительно неспокойно. В лесных окрестностях действуют группы недовольных, но мы справляемся.

– Должно быть, эти группы необычайно хитры и сильны, – я мимолетно усмехнулась. – Судя по моей информации, на границе с лагерем пропало, по меньшей мере, две сотни солдат…

– Простите, – спешно парировал он, – но это ошибка. У нас действительно пропали несколько солдат и офицеров, но их меньше.

Внешне он был абсолютно спокоен, но учащенное сердцебиение и нарастающая тревога в голосе выдавали с потрохами. Комендант откровенно лгал, но надеяться разговорить такого хитрого и услужливого нациста изначально было гиблой затеей. Хёсс ни за что не сказал бы правду, что сулила приговор верховного трибунала.

– Подождите, пару мгновений назад вы сказали, что все в полном порядке. Теперь слышу, что не можете обеспечить безопасность солдат в лагере. Интересно… – я злобно улыбнулась, – как отреагируют на эту халатность в Берлине?

– Что… – на его лице отразились гнев и глубокая обида. – Вы обманули меня? – он импульсивно вскинул руку. – Признайтесь, вы ведь понятия не имели, что здесь происходит, не так ли?

Я мимолетно кивнула. Мы с Вальтером не имели ни малейшего понятия, сколько на самом деле пропавших, но этого и не требовалось. Прекрасно отыграв свою роль, комендант раскрыл все карты.

В пропажах, Хёсс, естественно, обвинял партизан, заявив, что: «они и не на такое способны». Пока правительство Польши упорно закрывало на «бесчеловечные» преступления глаза, они, осознав безнаказанность: «…опустились до животных, неспособных жить, как все нормальные люди».

Доказывая правоту, пояснил, что прошлой ночью, в паре километрах от лагеря, патруль нашел одного из ранее пропавших офицеров. Тело несчастного было обескровлено и обезображено.

– Эти животные… – с наигранной злостью воскликнул он, – зверски убили его. Не проявив ни капли сочувствия!

«Не проявив ни капли сочувствия…», – повторила мысленно я. Было забавно слышать это от того, кто сам повинен в смерти сотен и тысяч невинных.

Польские партизаны доставляли немалое беспокойство. Тщательно планируя диверсии, они подрывали железнодорожные пути, пускали под откос поезда и вагоны, нарушали работу объектов радиосвязи, перекрывали каналы снабжения. Убийства тоже случались, но редко и вдали от крупных военных объектов и формирований.

Невзирая на желание отомстить палачам, партизаны избегали открытого столкновения. Если другого выбора не оставалось, от врагов избавлялись тихо и без следов. В противном случае наказывались жители ближних оккупированных территорий. Карательные отряды сжигали целые деревни и села, расстреливали и вешали женщин, стариков. Не жалели даже детей.

Принимая во внимание вышесказанное, увиденное в морге, никак не вязалось с действиями сопротивления. Убийца жаждал крови. Его не заботили другие жизни, или последствия.

Еще аргументом, что Хёсс водит за нос, был путь сюда. Помимо тел и прочих «достопримечательностей» в лагере, мы встретили от силы солдат шестьдесят, хотя гарнизон состоял более чем из ста. Возникал закономерный вопрос: где остальные? Территория лагеря была огромной. Для охраны периметра требовалось не меньше роты.

– Если это действительно партизаны, с которыми вы боретесь продолжительное время, то проясните несколько деталей…

Выдержав паузу, я задала несколько простых вопросов. Во-первых, почему он не сообщил о найденном теле убитого офицера польским детективам, ведь расследование убийств – прямая обязанность криминальной полиции. Во-вторых, почему солдаты, не говоря об их малочисленности, так сильно напуганы.

– И, наконец, почему возле входа нас встретили именно вы, а не старший офицер охраны, в чьи обязанности это входит? – привстав, оперлась руками на стол. – Признайтесь, герр Хёсс, вся ваша история о поехавших партизанах, что чинят зверство в округе, – сплошной вымысел. Вы откровенно лжете!

Не найдя, что ответить, он помрачнел. В конечном счете, выстроенная с таким усердием защита рухнула, словно карточный домик, стоило немного надавить.

Первые смертельные инциденты на границе произошли несколько месяцев назад. Примерно в пяти километрах от лагеря стали пропадать патрули. Их тела так и не были найдены. Затем наступило затишье, и исчезновения прекратились.

Сам Хёсс думал, что это дело рук польского сопротивления, но затем местные егеря начали находить истерзанными целые отряды, не говоря о загадочной череде убийств и исчезновений гражданских, живших в окрестностях.

Все жертвы, как и в Вольском лесу, были убиты с особой жестокостью. Израненные тела оставляли прямо на месте убийства, что было не похоже на партизан, ведь они предпочитали действовать скрытно.

В каждом случае был узнаваемый почерк. Убийца подкрадывался незаметно со спины, наносил многочисленные раны, а затем, по неясным причинам сливал всю кровь и оставлял гнить на земле.

Вскоре стали пропадать не только гражданские и солдаты, но и офицеры охраны, и даже узники. Их тела находили недалеко от стен лагеря.

Поднялась паника. Солдаты отказывались выходить в наряд и заступать в патрули. Офицеры и надзиратели массово подавали рапорты об увольнении, а узники делали все возможное, чтобы не оставаться в одиночестве. Держась ближе друг к другу, они каждый раз озирались по сторонам, опасаясь любого подозрительного шороха и звука.

Понимая, что ситуация окончательно выходит из-под контроля, начальник польского департамента полиции обратился за помощью в берлинский отдел убийств, но как убедились, даже знаменитый комиссар Франц оказался бессилен.

– Складывается впечатление, – скептично обратился Вальтер, – что вы не верите в то, что рассказали. Детективы сообщили о восьми жертвах. Где остальные?

– Многие буквально были разорваны на куски. Опасаясь эпидемии, я приказал избавиться от тел.

– Досадно, а что с офицером, которого обнаружили совсем недавно? – поинтересовалась я.

– Вам лучше самим взглянуть… – Хёсс отвел взгляд. Взяв фуражку и поднявшись, медленно вышел из-за стола. Направившись к двери, жестом позвал за собой. – Пойдемте.

Он шёл через силу. Каждый шаг давался с трудом. Пройдя в карантинную зону, остановился перед двухэтажным зданием лазарета. За ним, в отдалении стояла небольшая кирпичная пристройка, играющая роль импровизированного морга.

Все окна были настежь распахнуты. В помещении стоял ощутимый холод. На столе для вскрытия лежало тело. Встав с противоположной стороны, Хёсс дрожащей рукой отдернул ткань, обнажив взгляду пугающую, но знакомую картину.

При жизни Максимилиан Фидлер, как звали убитого, служил в лагере в должности капитана охраны. На вид он был не старше двадцати семи. Лицо и изорванная форма в следах запекшейся крови. Шея и руки были покрыты глубокими проникающими ранами, похожими на укусы диких зверей.

Из отчёта патологоанатома, успевшего провести вскрытие, причиной смерти стали не столько многочисленные увечья, как резкая и обильная кровопотеря, вызвавшая остановку сердца.

– Кто-нибудь видел нападавших? – я повесила планшет на место. – Возможно обнаружившие тело, заметили что-то подозрительное?

– Нет, – дрожащим голосом ответил Хёсс. Потянувшись в карман, достал пачку сигарет и спички. – На момент обнаружения, никого вокруг не было.

Закурив и повернувшись, он подошел к распахнутому окну. С каждой минутой выражение лица становилось мрачнее. Держа в дрожащих руках сигарету, старался прогнать терзающие мысли, но даже крепость табака не могла избавить от кошмаров.

Кто-то нагло хозяйничал в его владениях. Не стесняясь, открыто убивал и похищал солдат. Кидал вызов, а он только молча наблюдал со стороны. Если так продолжиться, одним выговором дело не ограничится…

– Вы лишились половины роты и не сочли нужным об этом сообщить? – вспылил Вальтер. – Вы понимаете, чем это грозит? Да я лично отправлю вас под трибунал!

– Оставьте угрозы при себе, герр Вальтер, – Хёсс кинул безразличный взгляд. – Меня не напугать выскочками, просиживающими штаны в кабинетах департамента юстиции. В своей жизни я видел столько всего, что вам и не снилось, – сделав затяжку, с досадой в голосе добавил: – я думал, что справлюсь. Был…

– Вы не справились! – гневно перебила я, поддерживая идею Вальтера. – Вы пытались обмануть нас. Все эти смерти на вашей совести! Где в последний раз пропал патруль?

– В восьми километрах от юго-западной границы.

На ум мгновенно пришли слова Карла. Было ли совпадением, что солдаты без вести пропали всего в нескольких километрах от того места, что он упоминал?

– Понятно, – я повернулась в сторону выхода. – Немедленно запросите подкрепление из ближних районов. Если понадобиться, пусть пришлют из самого Берлина. Исполняйте!

– Так точно.… А куда направитесь вы?

Я усмехнулась.

– На прогулку.

✼✼✼

Пробираясь мимо деревьев и обходя горные пороги, мы едва не валились с ног от усталости, но прогулки по моргам и визит в Гестапо не прошли напрасно. Дойдя до предполагаемой местности, спрятались за двумя каменными выступами, скрытыми среди густой листвы. Перед взором отчетливо предстал военный комплекс с несколькими крупными строениями и техникой.

– Неплохо… – Вальтер перевел взгляд с одного объекта на другой. – А где охрана? Разве солдаты не должны охранять периметр?

Вокруг царила гнетущая пустота, но комплекс не выглядел заброшенным. Прилегающая территория была очищена от пожухлой листвы и мусора. Рядом с входом стояло несколько машин, а в отдалении, накрытый сеткой в капонире, танк. Однако ни солдат или офицеров. Никто не входил и не выходил из дверей, не подходил к технике и машинам.

– Ты прав, слишком тихо для такого места, – я нахмурилась. – Возможно случилось что-то плохое…

– Плохое? – он с тревогой посмотрел на меня. – Тогда скорее вернемся в лагерь и возьмем подкрепление.

– Нет. Если Карл прав и там обезумевшие монстры, солдаты станут лишь очередными жертвами.

– Но что мы сможем вдвоем сделать?

Вальтер всеми силами пытался убедить отступить, вернуться и взять охрану, но предостережения остались пустым звуком. На кону стояла моя честь детектива. Невзирая на опасность, я хотела поймать убийц.

– Достаточно Вальтер! Если хочешь, можешь возвращаться в лагерь, а я остановлю преступников, чего бы это ни стоило.

Внутри комплекс представлял укрепленный бункер с линейными коридорами и секторами, разделенными на блоки. Не имея в распоряжении плана здания и информации о количестве возможных противников, мы продвигались вглубь, словно слепые котята. Идя как можно тише, прислушивались к каждому шороху и звуку, держали оружие наготове.