Багровое откровение. Исповедь алого генерала

Авель провёл языком по губам – рука медленно скользнула к рукояти кортика. Во взгляде вспыхнуло хищное свечение.

– Нам несказанно везёт, – тихо произнёс он в предвкушении. – Ягнята добровольно пришли на заклание…

– Нет! – осадила я. Шёпот прозвучал резко, привлекая внимание. – Наша цель – впереди. Некогда тратить время на лишние жертвы.

– Лишние? – он ядовито усмехнулся, едва не обнажив клыки. – Тридцать секунд, максимум – и никто даже не заметит.

Он не слушал. Солдаты, подавленные и ослабленные нескончаемой борьбой за жизнь, были для него не людьми. Просто источник крови – аккумуляторы, от которых можно «подзарядиться».

Но убийство не входило в планы. Не из-за жалости или внезапно проснувшейся совести – чушь. Обширная территория вокруг лагеря кишела патрулями. Даже если эти двое исчезнут бесследно, их отсутствие станет сигнальной ракетой для всего гарнизона. А мы уже балансировали на лезвии ножа – один неверный шаг, и операция превратится в кровавую баню.

– Посмотри на них! – резко схватила Авеля за запястье, чувствуя, как под пальцами стучит пульс. – Они уже мертвы. Ты действительно готов рискнуть всей операцией из-за… жажды? – взглянула на Адриана и его людей, замерших в ожидании. – Они пойдут за нами – в ад. Но стоит ли этот миг того?

Авель замер – взгляд метался между мной и солдатами. Внутри разгоралась борьба – искушение и разум сталкивались в жестокой схватке. Их страх, кровь… Они были так близко – только протяни руку.

Ветер донёс обрывки их разговора: «…Снова повышение температуры… запретили пить воду из колодца…». Один из солдат вдруг закашлялся – судорожно, с хрипотой. Будто в лёгких – битое стекло.

– Чёрт… – наконец выдохнул Авель сквозь стиснутые зубы. Губы искривились в гримасе раздражения. Рука на рукояти дрожала, всё ещё не отпуская. – Нет. Ты права.

Опасность миновала – но ненадолго. Патрульные, будто почувствовав незримую угрозу, резко вскинули винтовки. Их движения – нервные, порывистые. Один даже оглянулся через плечо, вглядываясь в темноту деревьев. Затем они развернулись и поспешили продолжить ночное патрулирование.

✼✼✼

Советский лагерь прятался в самой глубине лесной чащи – словно заразный нарыв, который боялись вскрыть. Колючая проволока обвивала периметр, сверкая в лунном свете – нити гигантской паутины, уже впившиеся в плоть жертвы.

За ней маячили силуэты. Часовые. Они раскачивались, будто пьяные матросы во время шторма. Винтовки висели на плечах ненужным грузом – стволы волочились по земле, оставляя змеевидные следы в грязи. Самое пугающее – танки, замершие в тени. Напоминали спящих зверей. Но мы знали: одно тихое рычание двигателя – и охота начнётся.

Сердце лагеря – двухэтажный штаб – окружали палатки, чахлые, пропитанные влагой и страхом. Солдаты корчились в немых судорогах. Спины выгибались дугой, пальцы впивались в землю. Хриплый кровавый кашель разрывал тишину.

Один из часовых вдруг замер – руки судорожно обхватили живот. Винтовка с громким лязгом упала в грязь. Он скрючился – пальцы впились в виски, будто пытались вырвать невыносимую боль, сверлящую череп. Рот открылся в беззвучном крике.

– Генерал… – Адриан приглушил голос до шёпота. – Часовые… Они чем-то больны… – в его глазах читалось беспокойство. – Убить… их?

– Нет, – мой взгляд скользнул по периметру. – Неизвестно, сколько ещё таких. Безопаснее отвлечь внимание, – палец указал в дальний конец лагеря. Там темнели склады. – Устройте им то, что умеете лучше всего.

– Так точно! – разведчики едва заметно усмехнулись. Вскоре их тени растворились в ночной тишине.

Эти люди не зря носили прозвище призраков войны. Их методы были тоньше ножа и страшнее артобстрела. Химия, механика, инженерия и психология – они превращали сам воздух вокруг в оружие. Играли на человеческих страхах, словно дирижёры в оркестре.

Десять минут тишины – и ночь взорвалась алым пламенем. Огонь взметнулся к небу – языки лизали стены сарая с ненасытной жадностью. Дерево трещало, как кости под пытками, выбрасывая в воздух яркие искры.

Лагерь вздрогнул – испуганный дракон. Крики. Матерная ругань. Топот сапог. Крыша рухнула с оглушительным рёвом, погребая под обломками трёх солдат. Их последние вопли оборвались внезапно, будто кто-то выключил радио во время передачи.

Воспользовавшись суматохой, мы незаметно проскользнули мимо охраны и вошли в штаб. Но там…

Запах гниения, стоны и кашель – первый этаж был воплощением ада. Ряды коек, сбитых вплотную – гробы в братской могиле. На них – живые трупы. Кожа, натянутая на рёбра, отливала мертвенной синевой. Лица… Боже… Губы почернели, вокруг глаз – багровые узоры, похожие на паутину.

Густой воздух смешался с гнилым привкусом рвоты. Тишину разрывал громкий прерывистый кашель. Один из солдат судорожно сделал глоток воды – через секунду тело выгнулось в немой судороге. Жидкость хлынула обратно, смешиваясь с кровью.

Больные метались в горячечном бреду – запавшие глазницы отражали нечеловеческие муки. Тела, ещё сохранявшие признаки жизни, изгибались в неестественных позах. Пальцы скрючивались, впивались в матрасы, оставляя кровавые полосы на простынях. Те, кто ещё сохранил остатки рассудка, шептали одно слово: «Смерть…» – как молитву.

Медсёстры метались между кроватей – движения механические, в глазах пустота. Одна, не старше двадцати, безуспешно пыталась удержать бьющегося в конвульсиях солдата. Халат покрыт бурыми подтёками, смесью лекарств и телесных жидкостей.

– Ого… – даже Авель, видавший ужасы, замер на пороге. Пальцы непроизвольно сжали дверной косяк. – Это… сплошной ад, – широко открытые глаза метнулись к Алексею. – К рассвету здесь не останется ни одного живого…

– Ты прав, – я провела ладонью по стене. Штукатурка крошилась под пальцами, оставляя на коже белый налёт. – Всё здесь заражено: воздух, вода, даже пыль. Слишком неестественные симптомы, быстрое распространение. Это не болезнь, а что-то тщательно спланированное.

Хаос. Муки. Даже Господь отвернулся от этого проклятого места. Солдаты… Нет. Это были даже не люди – мешки гнилой плоти, доживающие последние часы до рассвета.

– Идёмте, – я повернулась в сторону лестницы. – Уверена… – голос сорвался, выдавая дрожь. – Медсёстры облегчат их последние минуты.

Деревянные ступеньки тихо скрипели под ногами, сливаясь с тревожными мыслями. Я думала о плане, который так наивно предлагал Алексей.

– Врачи для спасения защитников фронта… – вспомнились его слова.

Если отбросить незнание языка и прочие мелочи, можно было согласиться. Немцы? Да. И что? Сказать: «Предатели… перебежчики. С кем не бывает? Ведь главное – опыт!». Верно. Это ведь даже обманом не назовёшь.

Мы с Авелем видели разные случаи: солдат, разорванных артиллерией. Таких доставляли в палатку каждые пятнадцать минут. Жертв иприта, 14 чья кожа гнила, слезая целыми пластами до мяса. А лёгкие разъедало изнутри. Но в этом лазарете… Тут только панихиду проводить.

✼✼✼

Второй этаж дышал затхлым воздухом – пыль, порох, металл. Длинные тени от ящиков, расставленных вдоль стен, тянулись по полу, будто призраки забытых солдат.

Мы вскрыли один ящик – аккуратно уложенные боеприпасы, патроны блестели свежей смазкой, словно их приготовили для особого случая. Рядом – коробки с медикаментами. Этикетки пожелтели от времени, но печати остались нетронутыми.

В дальнем углу, на самодельной стойке из сколоченных досок, стояло оружие: винтовки Мосина с прикладами, потёртыми от частого использования. Два ППШ – дисковые магазины пусты, но стволы ещё пахли пороховой гарью.

– Держу пари, – Авель остановился рядом с офицерской комнатой в самом конце. Его пальцы скользнули по косяку, оставляя следы в пыли. – Наши сокровища здесь.

Внутри царил хаос. Бумаги, разбросанные по полу, шелестели под ногами. Алексей шагнул вперёд – хруст раздавленного стекла прозвучал неожиданно громко в гробовой тишине.

У дальней стены лежал молодой солдат. Его лицо сохранило последнее выражение – не страх, а удивление. Аккуратное входное отверстие в виске было окружено ореолом порохового нагара. Алексей присел, прикоснулся к синеющей коже – тело уже остыло, но мышцы ещё не закоченели. Смерть наступила не больше часа назад.

Но юнец – не единственный, кто внезапно расстался с жизнью. В центре, на столе, в неестественной позе лежал мужчина в советской форме. Лет сорока, не больше. Правая рука сжимала ТТ, указательный палец замер на спусковой скобе. На полу, в луже крови, блестели три гильзы.

– Кто-то нас опередил… – голос Авеля звучал сухо. Он мельком осмотрел тело, пальцы в перчатках аккуратно отогнули воротник мундира, обнажив тревожные следы.

– Ты про этого? – я кивнула в сторону юнца. Его голова неестественно склонилась к плечу. В рассеянном свете от окна входная рана напоминала аккуратный чёрный цветок, распустившийся на виске.

Казалось, картина ясна: убитый солдат – шпион Аненербе, посланный вернуть документы. Пробрался через ослабленную охрану, проскользнул в штаб. Но не ожидал советского офицера. Завязалась драка. Выстрелы. Пир смерти.

– Нет, – Авель покачал головой и подозвал ближе. – Убийца – иной.

– Что…? – Алексей приподнял брови. – Он же весь в крови…

– Капля в море. Посмотри, – Авель приподнял голову офицера. На шее – два прокола, слишком аккуратных для штыка или ножа. – Ни кровоподтёков, ни следов борьбы. Его убили быстро, профессионально. А потом инсценировали самоубийство, – его взгляд метнулся к юнцу. – Держу пари, он убил и этого.

– Думаешь, – я осмотрела тело юнца. Свет выхватил из темноты два аккуратных отверстия, как от шприца, только слишком большие, глубокие. Вены вокруг них странно почернели, словно кровь заменили чернилами. – Он охотился за нашими документами?

Авель кивнул. Его тень на стене дёрнулась – кошка, готовая к прыжку.

– Да… – голос прозвучал приглушённо, будто эхо из подземелья. Указательный палец, обведённый шрамом от старого ожога, указал на противоположный угол. Там, словно вырастая из самого мрака, темнел сейф. – Вот только что-то помешало убийце их забрать.

Мы шагнули вперёд почти синхронно. Пол под ногами скрипнул, будто предупреждая об опасности. Сейф был монолитом – тяжёлым, бронированным, с механическим замком.

– Неплохо… – я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Взгляд скользнул к Авелю. В его глазах, обычно спокойных, как поверхность озера перед грозой, мелькали искры азарта. – Теперь ясно, почему выбрали этот лагерь для хранения, – губы сами собой искривились в усмешке. – Справишься? Слышала, ты был лучшим в академии.

Он не ответил. Только кивнул – коротко, почти незаметно. Уголки губ дрогнули, будто проглотил ядовитую шутку. Присел на корточки, тень от его фигуры легла на пол, как пятно крови. Пальцы, длинные и изящные, словно созданные для воровства секретов, коснулись циферблата. Два оборота влево – тиканье шестерёнок напоминало счётчик на бомбе. Один вправо – замок ахнул, будто выпуская последний вздох. Щелчок.

Дверца отворилась с глухим стоном. Внутри, словно внутренности распотрошённого зверя, лежали оперативные карты с кроваво-красными пометками. Приказы Жукова – его подпись казалась шрамом на бумаге. Схемы передвижения войск, испещрённые чёрными стрелами. И среди этого богатства, будто мёртвая птица в гнезде, – бледная папка. Чёрный орёл на обложке смотрел на нас пустыми глазами, а под ним красовался гриф: «Geheime Reichssache» (Совершенно секретно), перечёркнутый линией.

– Наконец-то, – Авель извлёк драгоценную папку. Его глаза блестели, как у алхимика, нашедшего философский камень. – Теперь мы…

Пронзительный вой сирены оборвал его на полуслове. Испуганно переглянувшись, мы ринулись к окну. Глаза слепил свет прожекторов, но самое ужасное было внизу – наши диверсанты, окружённые со всех сторон штыками. Из пятерых осталось двое – Адриан, прижимающий рану на боку, и Ганс – молодой разведчик. Лицо залито кровью из разбитого носа.

В шаге, как голодный волк перед ранеными овцами, расхаживал офицер в тёмно-зелёной форме и чёрной куртке поверх плеч. Сапоги гулко стучали по мёрзлой земле.

– Где они?! – его голос прогремел, заставляя даже ветеранов вздрогнуть. – Где эти крысы, что послали вас?! – он резко наклонился к Адриану. – Я знаю, что пожар – лишь приманка.

Молчание. Разведчики смотрели на него с холодной ненавистью. Адриан даже не дрогнул, когда тот рванул его за гимнастёрку. Тело с глухим стуком ударилось о землю. Сапог вдавил его лицо в грязь.

– Я дважды повторять не стану! – глаза офицера налились кровью, он был готов раскрошить ему череп.

Ответом было лишь хриплое: «Один… отряд…», вырвавшееся сквозь сломанные зубы.

– Какие… храбрые, – офицер выпрямился. Рука взметнулась вверх, и тут же к нему подошёл солдат в форме младшего лейтенанта. – Илья, возьми с собой ребят из второго, и отведи этих упрямцев в рощу.

Лейтенант кивнул, и вскоре приглушённые шаги солдатских сапог растворились в темноте. Затем – хлопки выстрелов. Резкие, как ножевые удары. Один. Два. Тишина.

Офицер задержал взгляд на месте казни. Его плечи кратко дёрнулись – то ли от презрения, то ли от усталости. Он позволил себе короткий смешок, будто хотел убедить себя в собственной жестокости.

– Обыскать каждый угол! – бросил он другим, поворачиваясь к штабу. Его тень, удлинённая прожекторами, скользила по стене, как предвестник смерти.

– Как… поступим? – Авель повернулся ко мне. Его взгляд и голос были ледяными, как морозная ночь. – Убьём их?

Я не ответила. Внутри полыхало пламя – гнев, ненависть. Хотелось спалить весь штаб дотла. Убить каждого, кто попадётся на пути: солдат, медсестёр. Война? Честь? Долг? Пустые слова перед ненасытной жаждой возмездия.

Каблуки моих сапог отбивали медленный марш по скрипучим половицам. Тук. Тук. Тук – будто отсчитывали последние секунды чьей-то жизни. Я остановилась перед Алексеем, близко, слишком, слыша его прерывистое дыхание.

Считала ли его союзником? Риторический вопрос. Всего лишь полезным инструментом. Питал ли он наивные иллюзии? Нет. Его пальцы вцепились в дверной косяк, белея от напряжения. Сухожилия на шее натянулись, как струны. Под тонкой кожей пульсировала вена. Быстро. Предательски быстро. Хотелось сорвать эту жалкую маску хладнокровия, вонзить клыки, разорвать на куски. Отомстить за Адриана, Ганса, тех, кто больше не увидит рассвет.

– Но почему Алексей? – спросите вы. – Разве он причастен к их смерти?

Нет, не причастен. Не в ответе за лидеров, развязавших кровопролитный конфликт. Командиров, отдающих кощунственные приказы на поле боя. Но война не оставляет места для справедливости. И всё же…

– Возьми, – я жестом приказала Авелю отдать Алексею папку с чёрным орлом. Голос дрожал – не от сомнений, а от ярости, сжигающей изнутри. – Отнеси в наш лагерь, – вновь посмотрела на Авеля. – Пойдёшь с ним. Как вернётесь, сразу найди Леона. Пусть отправит танки. Мы сотрём этот аванпост с лица земли. И… Авель, – губы дрогнули в злобном оскале, от которого кровь стыла в жилах, – ни единого трупа по дороге. Солдаты – мои.

В ответ – краткий кивок. Он прижал к груди остальные документы, найденные в сейфе. Медленно направился к выходу. Шаги тихие, как у кошки.

Алексей замер, как статуя, но я заметила, как по его лицу пробежала тень сомнения. Его пальцы сжали папку так, что картон затрещал. Из сжатых губ не вырвалось ни единого слова. Взгляд вспыхнул внутренним протестом – он ненавидел меня в этот момент. За то, что оказался в ловушке перед выбором: предать своих, позволив Авелю доставить ценные документы в стан врага, или умереть вместе с этим гниющим изнутри гарнизоном.

Но война – великий учитель цинизма. И его шаги… они удалялись слишком быстро.

✼✼✼

Дверь захлопнулась с глухим стуком – внешний мир отрезало как ножом. Шаг. Второй. Третий. Тёплое тело офицера рухнуло на пол – тяжёлый удар, глухой стук. Стул застонал под весом. Я закинула ноги на стол, лодыжки перекрестились. Сапоги, испачканные грязью и чем-то тёмным, оставили на поверхности змеевидные царапины.

Время, казалось, замедлилось. Веки сомкнулись – воображение рисовало яркие образы: перекошенные лица, багровую от крови форму, пронзительные крики боли. Эти тёмные фантазии доставляли удовольствие – странное, сладкое, почти физическое.

Минута. Две. Тишину разрезал хрип за стеной – кто-то кашлял, будто рвёт лёгкие на части. Шаги в коридоре были неровными: шаг – пауза – шарканье. Дверь скрипнула не сразу – солдат трясущимися руками пытался ухватиться за ручку.

Он вошёл сгорбившись, будто нёс невидимый груз. Пистолет дрожал в его руке – не от страха, а от слабости. Глаза медленно скользили по комнате, не видя меня в тени.

– Тут… кто-нибудь? – голос сорвался хриплым шёпотом.

Тишина. Я улыбнулась. Он не закричал – не успел. Пальцы сомкнулись на шее с хирургической точностью. Клыки вонзились в плоть с тихим хрустом – будто рвался шёлк. Кровь хлынула тёплым потоком, пропитывая мундир тёмными пятнами.

И вдруг – новый кашель за дверью. Раз. Два. В проёме замерли три фигуры, сливаясь в дрожащую массу.

– Господи… – прошептал самый молодой, голос сорвался на хрип. Пистолет в руке дрожал, как в лихорадке.

Они стояли, сгорбленные, еле держась на ногах. Один попытался что-то крикнуть – то ли приказ, то ли проклятие. Голос оборвался, словно перетянутый невидимой удавкой.

Их медлительность стала подарком. Я отпустила обессиленную жертву. Тело шлёпнулось на пол с мокрым звуком. Рука молниеносно выхватила пистолет. Выстрел. Второй.

Молодой солдат рухнул на колени, потом на бок. Он даже не успел испугаться – просто удивлённо моргнул. Будто не понял, откуда взялась дыра в гимнастёрке. Второй солдат сделал шаг назад, споткнулся о собственные ноги и сел. Поднял на меня глаза – жёлтые, мутные, с красными прожилками. Пуля вошла ему в горло – булькающие хрипы.

А третий… О, третий! Он кричал – пронзительно, по-детски. Попятился назад, споткнулся о порог, упал.

– Нет! Нет! Нет! – крики стали громче, истеричнее. Мои пальцы впились в его ворот. Рывок. Ноги оторвались от земли.

– Пожалуйста… – голос сорвался на дрожащий шёпот. Зрачки расширились до предела, поглотив радужку.

Последнее, что он увидел – мою улыбку. Последнее, что услышал – собственный вопль, оборвавшийся, когда клыки вонзились в его дрожащее горло. Кровь была горячей – приторно-сладкой от страха. Но нужно было заканчивать спектакль и переходить к последнему акту кровавой трагедии.

Офицер стоял в конце коридора – неподвижный, как тень. Его спокойствие было почти пугающим: не дрогнул, когда крики его людей резали воздух. Не сделал ни шага, когда они истекали кровью на грязных половицах. Просто наблюдал, как немой зритель в зале.

– А вы просто так не сдаётесь, – его голос звучал спокойно, почти дружелюбно. Пальцы скользнули в карман куртки, достали пачку сигарет, протянули мне. – Будете?

– Нет, – я переступила через мёртвое тело последнего убитого солдата. Подошва оставила кровавые отпечатки на полу. Медленный шаг. Ещё несколько. Между нами осталось около пяти метров. – Не курю.

– Завидую, – он щёлкнул зажигалкой. Кончик сигареты на миг вспыхнул алым, превратив его лицо в тревожную маску из тени и света. Глубокая затяжка. Дым вырвался из уголка рта, закрутился в холодном воздухе. – Редко встретишь военных, не поддавшихся этой привычке.

Он стоял расслабленно, но пальцы слегка дёргались, выдавая напряжение. На вид – лет тридцать, может, тридцать пять. Чистый тёмно-зелёный мундир, чёрная кожаная куртка, чуть потёртая на локтях. Из-под фуражки с алой звездой выбивались светлые волосы – короткие, чуть вьющиеся. Но больше всего цепляли глаза: зелёные, почти изумрудные, с любопытством хищника, изучающего новую добычу.

На лице – ни единой эмоции: ни сожаления, ни страха, ни ненависти. Ему было плевать на убитых солдат. Они – разменная монета, пушечное мясо, которое легко заменить.

– Полковник контрразведки, Дмитрий Александрович Орлов, – он бросил сигарету на пол и небрежно затушил ногой, затем поднял взгляд. – А как зовут вас, генерал-инспектор?

Дмитрий… Стоило отдать должное. Немецкий – безупречный, почти без акцента. Осведомлённость на высоте. Один взгляд – и тут же понял, кто перед ним. Но интуиция подсказывала: с ним что-то не так.

– Моё имя вам ни к чему, – губы растянулись в улыбке, клыки обнажились. Его зрачки резко сузились – инстинктивная реакция на угрозу. – Вы не проживёте достаточно долго, чтобы запомнить его.

– Вот как? – он усмехнулся, и вдруг в его глазах вспыхнул азарт, почти детский. Словно вручили новую игрушку. – Ну что ж… Мне было приказано лишь наблюдать. Но раз выпал такой шанс… Посмотрим, на что способен знаменитый алый генерал.

✼✼✼

Воздух сгустился – тяжёлый, как ртуть. Каждая секунда тянулась, превращаясь в пытку. Сердце билось – пульсирующая боль разрывала тишину, отдаваясь в висках.

Мгновение – и передо мной встало чудовище: бледная кожа, прожилки багровых вен, губы, исковерканные звериной гримасой. Клыки – длинные, острые. Ногти вытянулись в смертоносные когти. Красные глаза в глубоких глазницах – чистая агрессия.

– «Вурдалак?!» – мысль ударила в виски, словно ток.

Я отпрянула, прижалась к стене. Шершавая штукатурка впилась в ладони. Боль растворилась в ледяной волне оцепенения, пробежавшей по спине. Глаза распахнулись, губы онемели. Шёпот вырвался бессвязным:

– «Не может быть…», – разум метался, как загнанный зверь: – «Генерал. Его мастер – генерал».

Логика трещала по швам. Наша кровь – яд для смертных. Попытаешься обратить – муки будут кошмарными. Тела рвутся, словно гнилая ткань, кости ломаются, внутренности выворачиваются. А если выживет – уже не человек. Чудовище. Жаждет не только крови, но и плоти – медленно, методично пожирает тех, кто ещё вчера был товарищем.

Всё обрело жуткую ясность. Чума в лагере, солдаты с чёрными прожилками на лицах… Не кара Господня. Не случайность. Это – Дмитрий. Его безразличие к убитым подчинённым, к пленным, хладнокровные приказы… Всё обретало смысл. Он не офицер – крыса. Звание, власть, мундир – лишь фасад. Солдаты – не люди, а скот, обречённый стать пищей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Символ Берлина

2

Серебряная медаль «Вюртемберг» за храбрость.

3

Символ мира и сострадания

4

Стекло, выглядящее как зеркало с одной стороны и как затемнённое стекло – с противоположной.

5

Криминальная полиция

6

Итальянский врач и криминолог XIX века

7

В 1930-х немецкая марка сигарет премиум-класса. Выдавалась офицерам.

8

Небольшой район в окрестностях Кракова. Во время оккупации там находился центр эксгумации и идентификации жертв насильственных преступлений (прим. авт.)

9

От нем.: «Труд делает свободным» (прим. авт.)

10

Особое подразделение узников Освенцима (Аушвиц-Биркенау), которое было предназначено для сопровождения заключённых в газовую камеру, а затем – для обработки и уничтожения трупов.

11

Изречение из руководства «Молот ведьм»

12

Вальтер Шелленберг – начальник внешней разведки Главного Имперского Управления Безопасности (прим. авт.)

13

Добавить

14

Горчичный газ, боевое отравляющее вещество.