Багровое откровение. Исповедь алого генерала

Alex de Arden

Багровое откровение. Исповедь алого генерала

…так кто ж ты, наконец?

– Я – часть той силы, что вечно хочет зла,

и вечно совершает благо.

Гёте. «Фауст»

ГЛАВА I

И ГРЯНУЛ ГРОМ

Город окутал дымный сумрак. Мерседес – чёрный как смола – медленно подъехал к мощёному тротуару. Двери распахнулись с глухим стуком и из салона выскользнули несколько фигур.

Водитель обошёл машину, опёрся на капот. В кармане блеснул серебристый портсигар – холодный как лезвие. Спичка чиркнула, пламя вспыхнуло, озарив бледное лицо и резкие скулы. Запах серы – предвестник беды – смешался с вечерней сыростью. Его глаза скользили по окнам домов – привычка искать свидетелей.

В двух шагах стояли два офицера. Свет фар освещал их чёрные мундиры. Перебрасываясь короткими фразами, – натренированные псы, – терпеливо ждали приказа.

Кто они? «Элитные подразделения» – СС – внушали страх и ненависть своим и чужим. Элегантная форма, безупречная выдержка. Эти солдаты никогда не появлялись на пороге без веской причины – простой и одновременно ужасной – Вас предали! И самое пугающее – Вы, скорее всего, очень хорошо знаете этот вероломный почерк, подписавший донос.

Предатели повсюду. Присмотритесь к своему приветливому и улыбчивому соседу, живущему напротив. Вы каждый день проходите мимо его дома, здороваетесь, обсуждаете свежие новости из газет. Ваши дети играют на одной площадке.

В длинном списке найдётся место друзьям, знакомым. И даже товарищам, с которыми бок о бок воевали на полях кровавых сражений. Но если говорить откровенно…

Вспомните: может быть, Вы в пылу чувств обронили нелестное слово в адрес кого-то близкого? Поругались со злым и несправедливым начальником, лишившим последних заработанных крох?

Не спешите отвечать. Времени всё равно нет. Достаточно шёпота – и дело готово, а Вы в камере, где крики и боль станут единственными соседями.

А я? Не стоит волноваться. Сегодня эти «благородные солдаты» призваны обеспечить мою безопасность.

✼✼✼

Часы над камином пробили девять – медленный, ритмичный звон разлился по кабинету, смешиваясь с тихим треском поленьев в камине.

Я отвлеклась от мыслей, усталый взгляд скользнул по столу. Лунный свет пробивался сквозь тяжёлые шторы. Ложился на стопки бумаг бледными пятнами. Среди них – раскрытая папка, – чёрная, с потёртыми уголками, – необходимая на предстоящем заседании.

Идти на него не хотелось – прибывшие офицеры окончательно испортили настроение. Но разве генералу армии дозволено пропускать военные совещания?

Папка тихо хлопнула. Я прижала её к груди, картон промялся под пальцами. Шаг. Ещё один. Дверь кабинета закрылась с резким щелчком. Затем коридор – стены источали лёгкий запах старого дерева.

Большая гостиная встретила хрупкой тишиной. У дальней стены возвышались антикварные часы. Тик. Тик. Тик. Маятник качался мерно – словно отсчитывая последние минуты покоя.

Рядом, в молчаливом ожидании, стояла девушка – от силы девятнадцать лет. Лицо с тонкими чертами обрамляли длинные шелковистые пряди цвета спелой пшеницы. В руках – чёрный плащ и фуражка с позолоченным орлом, символом генеральского чина. Глаза – как чистое зимнее небо – неотрывно следили за секундной стрелкой.

– Добрый вечер, госпожа, – её голос, лёгкий, но с едва уловимой дрожью, заставил вздрогнуть. Она повернулась, сделала лёгкий поклон. Свет скользнул по светлой шее – оставил на коже мерцающий след. – Как велели, я подготовила вашу одежду.

Я улыбнулась, подойдя ближе:

– Спасибо, Мария, – плащ лёг на плечи. Но что-то было не так – ее сердце под лёгким платьем билось слишком быстро. Дыхание прерывалось. – Все… хорошо? – медленно повернулась к ней, козырёк фуражки бросил резкую тень на моё лицо. – Ты выглядишь обеспокоенной…

– Вы снова уходите… – её голос дрогнул, губы сжались. – Так поздно…

В словах звучала лёгкая обида и упрёк. Но Мария говорила не со зла. Как большой винтик в военном механизме, я давно забыла, что значит принадлежать себе: бесконечные совещания, командировки, ночи за картами и докладами. Часы отсутствия превращались в дни, а иногда – в недели. Это огорчало её. Она скучала, беспокоилась.

– Всё будет хорошо, – мой голос звучал тихо, словно успокаивала маленького ребёнка. – Сегодня вернусь пораньше. Обещаю.

– Я… понимаю, – она мимолётно кивнула, делая вид, что поверила, но взгляд остался тревожным. – Будьте осторожны. На улицах неспокойно.

✼✼✼

Вечерний воздух смешался с сыростью – горький запах бензина – город словно выдыхал усталость после долгого дня. Я сошла с порога, замерла. Приятная прохлада скользнула по лицу. Недовольно посмотрела в сторону машины.

Эсэсовцы – крысы, бегущие с корабля при малейшей опасности – мелькали перед глазами как тени. Хитрые. Услужливые. Виляли хвостом перед каждым, чьи погоны блестели золотом. Предавали, подставляли, перебегали – лишь бы собственная шкура осталась целой.

Я с трудом подавила желание вернуться в дом. Ровно пять шагов до машины. Офицеры, заметив приближение, резко вскинулись по струнке. Разговоры смолкли. Начищенные сапоги щёлкнули каблуками. Руки взметнулись в салюте. Отточено. Резко. Раздражающе.

– Приветствую! Старший лейтенант СС Матиас Вебер, – его голос звучал с безупречной чёткостью, но в уголке глаза дрогнула тень усталости. – Четвёртый столичный гарнизонный полк, – он чуть подчеркнул «столичный», словно предлагая услуги. – Прибыл для сопровождения. К вашим услугам, генерал-инспектор!

Тишина. Я безразлично окинула его взглядом – словно оценивая товар на дальней полке. Молод, не больше двадцати шести. Глаза голубые, холодные – как ледяное озеро. На левой щеке – едва заметный шрам, след неудачной дуэли в юнкерском училище? Короткие русые пряди выбивались из-под фуражки с тусклой эмблемой.

Мундир сидел, как на манекене – ни складки, ни пылинки. На кителе выделялись особые петлицы с изображением медведя1. Потёртая кобура на поясе тускло блестела от постоянного касания – следы городской службы.

Зигфрид Герхард, – второй офицер, – замер рядом. Он оказался младше по званию, но не выдержке. Пальцы на мгновение сжались в кулаки, словно ловили невидимую нить. Затем расслабились.

Последним представился тот, кого по ошибке приняла за водителя.

– Капитан СС Ульрих Беккер, АМТ-6, – рука взметнулась к фуражке в приветственном жесте, голос был низким и слегка хриплым, словно от долгих ночных дежурств.

Он был заметно старше своих «подопечных». Далеко за тридцать, может, ближе к сорока. Немногословен. Линию брови пересекал шрам – старый след от шрапнели. На кителе красовался орден за храбрость2 – эхо окопов. А пронзительный взгляд говорил: «Я прекрасно знаю цену этой награде».

– Генерал-инспектор Ерсель Розенкрофт, – в знак уважения представилась я, поправляя перчатку. – Имперский Департамент Порядка. Специальный отдел.

Он кивнул. Не поклон подчинённого – знак между равными. Но правое веко подозрительно дёрнулось.

– Прошу, генерал-инспектор.

Дверь Мерседеса открылась с глухим стуком бронированного механизма. Его рука замерла. Пальцы были неестественно прямыми – словно вытянутыми по линейке. Жест безупречно вежлив, но я знала – в этой машине не бывает случайных пассажиров. Из глубины салона пахло холодным металлом и горьким миндалём – слишком знакомым тем, кто работал с ядами.

✼✼✼

Густая тишина прерывалась гулким стуком колёс, скользящих по мокрому асфальту ночной дороги. Я уткнулась лбом в холодное стекло. За окном проплывали безлюдные улицы. Одинокие фонари бросали на тротуары тусклые пятна.

Оцепеневшая пустота – словно на кладбище – была заслугой шефа городской полиции. Параноик в погонах, дрожавший при каждом звуке сирены, он настоял на жёстких мерах: «Комендантский час с 20:00 до рассвета! Нарушителей – в имперский директорат! Без предупреждения!» А там? Ожидала одна из самых опасных – и, возможно, последних – бесед в жизни.

Неожиданно тишину разорвал визг шин. Меня и Матиаса швырнуло вперёд, мир на миг поплыл перед глазами. Мерседес дёрнулся и застыл на месте. В слепящем свете фар мелькнула фигура в военной форме.

– Немедленно остановитесь! – голос щёлкнул, словно затвор.

Солдат схватился за автомат, снимая его с предохранителя. Палец нащупал сталь курка – острую как лёд. Вскинул левую ладонь, перекрывая дорогу.

Ульрих сжал пальцы до белых костяшек, глотая раздражение, копившееся с каждой минутой. Сердце билось учащённо. Он резко отпустил руль и вышел из машины. Дверь хлопнула – тихое эхо раздалось по проспекту.

– Проклятье! – сапоги гулко стучали по брусчатке, когда шагал к постовому, поправляя портупею. В свете фар его орден вспыхнул кровавым отблеском. – Что происходит? Зачем вы нас остановили?!

Солдат замер – будто манекен в витрине, – только пальцы, побелевшие на стволе автомата, выдавали напряжение.

– Эта территория под охраной, – голос прозвучал механически, словно читал устав. – Приказ досматривать все машины, проезжающие…

– Машины с государственными номерами не подлежат осмотру! – резко оборвал Ульрих. Ладонь замерла в воздухе – на грани удара. – Разве тебе это неизвестно?

– Приказ, – солдат не дрогнул. Слегка наклонил голову. В глазах – холодная решимость. – Все. Без исключений.

Ульрих замер. На лице – маска гнева. Он открыл рот, хотел возразить. Но спорить с правилами – пустая затея. Шёпотом выругался, пальцы потянулись в верхний карман кителя, доставая документы. Небрежно швырнул их солдату. Тот прочитал каждую строчку – медленно, методично, словно врач, изучающий карту пациента перед операцией.

– Пассажиры, – взгляд скользнул к машине. – Пусть выйдут.

– Нет! – Ульрих резко вскинул руки, в жесте звучала почти отчаянная мольба. – В машине важная фигура!

Солдат провёл ладонью по прикладу – медленно, как перед выстрелом.

– Не заставляйте применять силу, – грозная пауза повисла в воздухе.

Я невольно усмехнулась, наблюдая за этим цирком абсурда. Солдат заслужил почтение – мальчишка с упрямством, для которого уставы важнее страха. За месяцы на пункте досмотра он научился отличать пустые угрозы от реальной опасности. Но…

– «Если бы он знал…» – подумала, заметив, как Ульрих сжимает кулаки, а висок пульсирует от едва сдерживаемой ярости.

Стремление выполнять приказы в точности – похвальное качество. Но иногда риск – не оправдан. Если бы на моём месте был другой генерал или кто-то из… высшего командования, солдат быстро бы понял: правилами иногда нужно пренебречь.

– Осторожно с подобными жестами, сержант, – дверь хлопнула, когда я вышла. Шаг. Свет прожектора скользнул по мундиру. – Они могут дорого обойтись.

Солдат вздрогнул – будто получил удар током. Сердце забилось быстрее, рука метнулась к фуражке.

– Приветствую, генерал-инспектор! – голос сорвался на высокой ноте, слишком громкой в ночной тишине. – Прошу простить. Не…

– Меньше слов, – я подошла ближе, протянула документы. Бумага шуршала, как опавшие листья. Он схватил их слишком быстро – почти вырвал – и вдруг замер. Взгляд остановился на имперской печати – фиолетовой, с гербом специального отдела, – знак опасной власти. – Всё в порядке?

– Так точно! – он отпрянул, будто от огня, резко вытянул руку в сторону дороги. – Можете проезжать.

✼✼✼

Департамент Имперского Порядка вершил судьбы страны: сопровождал дипломатические миссии, пресекал измены и предательства, расстреливал за коррупцию и «инакомыслие».

Здание, возведённое без оглядки на расходы, поражало величием. В высоких окнах отражалось небо – словно закованное в свинцовые рамы. Мраморные стены отполированы до зеркального блеска.

Лепнина с вычурными завитками напоминала то ли корону, то ли оскал. Каждая деталь кричала о несокрушимости империи, которой, по замыслу творцов, предстояло править миром.

За массивной дверью с величественным лозунгом: «Порядок через истину» – предстал просторный холл – наполненный тяжёлым ароматом воска и старого дерева. Стены украшали полотна, вывезенные из покорённых столиц. Казалось, они впитывали шёпот чужих историй.

У стойки секретаря покоились трофеи: египетский скарабей, норвежский амулет, османский кинжал с потускневшей насечкой – будто на алтаре кровавой победы.

В конце располагалась лестница, устланная красным ковром, ведущая на верхние этажи. Матиас ускорил шаг, поднялся на две ступеньки. Рука замерла в приглашающем жесте. Уголки губ дрогнули в натянутой, фальшивой улыбке, которую он даже не пытался скрыть.

Я остановилась. По спине пробежали мурашки – знакомое предчувствие ловушки. Его осанка, безупречный мундир, даже этот жест – всё было отточено до автоматизма.

– «Заманчиво», – промелькнула мысль, но мгновенно утонула в горечи.

Он был привлекательным. Идеальный инструмент. Нам ничего не мешало познакомиться «поближе». Ничего, кроме… репутации – что говорила сама за себя.

– Оставьте наигранную галантность при себе, – мой голос прозвучал высокомерно. – Уверена, она пригодится вам… в другом месте.

Принимать помощь от эсэсовца – чревато. Почти каждый их поступок продиктован низменными мотивами и желанием продвинуться по службе. И неважно, какой ценой.

Демонстративный отказ и насмешливый тон задели самолюбие. Матиас опустил руку. Во взгляде читалось скрытое презрение.

Но эта жалкая пародия на ненависть только позабавила. Я молча прошла мимо, не удостоив его взглядом. Шаги глухо отдавались в пустом коридоре.

В конце показался конференц-зал. До совещания оставалось около двадцати минут, но изнутри доносились приглушённые голоса – шёпот заговора или просто светская болтовня?

Матиас потянулся к ручке. Дверь скрипнула. Ладонь раскрылась в приглашающем жесте – но в нём чувствовалась угроза. Улыбка на мгновение потускнела, уголки губ дёрнулись в раздражении. Он сделал шаг вперёд, но замер – словно подавляя вспышку гнева.

– На этом мои полномочия исчерпаны, – пальцы дёрнулись к фуражке, будто поправляя невидимую корону. Голос звучал ровно – как зачитанный по бумажке приговор. – Мы будем ждать вас на улице.

Он сделал резкий разворот, но в глазах мелькнула тень сомнения – редкое проявление слабости. Шаги эхом разнеслись по мраморному холлу – глухие, тяжёлые, будто ноги волочили невидимые кандалы. Руки исчезли в карманах. Плечи сгорбились под тяжестью мыслей.

Было ли его жаль? Возможно. Ослеплённые парадными маршами и блеском орлов на мундирах, молодые юноши не понимали, что их ждёт. Карьера? Мечты? Чушь. СС – змеиное логово, не прощающее слабостей. Каждый день на службе – игра в русскую рулетку с полным барабаном. Каждый соратник – потенциальный палач. Каждая ошибка – путь к бесславному концу: отставка с клеймом предателя, петля из собственного ремня в камере или пуля в затылок во дворе штаба.

✼✼✼

Сигаретный дым сжимал горло – словно удавка, оставляя горький привкус на языке. В зале собралась военная элита: генералы с красными от бессонницы глазами, заместители с тщательно скрываемой дрожью в пальцах. Они теснились у дубовых панелей – будто ища опоры. Их тени, вытянутые под косыми лучами люстр, напоминали тревожные стрелки на невидимом циферблате.

Я остановилась недалеко от входа. Спина упёрлась в шершавую стену. Холод штукатурки проникал сквозь ткань кителя. Взгляд медленно блуждал по этому морю скрытого бессилия и опустошённости.

В центре внимания, как всегда, стоял Генрих Гиммлер. Его очки бликовали, скрывая холодные глаза. Не повышая голоса, он методично унижал начальника Имперского Криминального Директората – Клауса Хайнце. Тот послушно опустил голову. Но его молчание – холодное и непроницаемое – говорило громче любых обвинений – скрывало в себе угрозу, от которой не спасут ни слова, ни оправдания.

Он мастерски вёл закулисные игры – перчатки носил не для тепла, а чтобы не запачкать руки. Аристократ с профилем оперного злодея: холодные глаза, чуть приподнятый подбородок, улыбка, от которой хочется проверить – заперта ли дверь?

В детстве – уроки фехтования вместо сказок, в юности – кинжалы интриг вместо цветов. Фанатик. Карьерист. Змея, которая притворялась тростью, пока не нашла плечо для опоры – Гиммлера.

Увязший в бюрократической паутине, тот метался между необходимостью «очистить» ряды СС и страхом перед собственными тенями. И это стало «золотым шансом» для Хайнца.

– Почему бы не превратить пытки в форму бюрократии? – прошептал он, играя пальцами с манжетой. – А бюрократию – в орудие абсолютной власти?

Гиммлер замер. Запах жжёной бумаги смешался с горечью меди – то ли от чернил, то ли от крови, впитавшейся в гербовые печати. Так родился Имперский Криминальный Директорат – гибрид тайной полиции и министерства юстиции, где пытки и смертные приговоры оформлялись актами в трёх экземплярах.

В отличие от Хайнца, я всегда держалась подальше от «великих лидеров» – словно чумы. Даже с весом генеральских погон на плечах предпочитала не вязнуть в политических интригах. Но…

Реальность упрямо толкала в самое пекло. Начальство поручало одно «дело» за другим. Каждое пачкало руки. Словно шептало: «Сколько продержится твоя совесть – прежде чем утонет в этой глубокой трясине?»

Вдруг – тяжёлые, медленные шаги разорвали приятное одиночество в клочья. Перед глазами возникла статная фигура в чёрном мундире.

– Добрый вечер, фрау Розенкрофт, – губы дрогнули в мимолётной улыбке, но глаза остались холодными. – Надеюсь, поздняя поездка не слишком вас утомила?

Эрнст Штальграф – статс-секретарь Департамента Имперского Порядка. Правую щёку рассекал шрам – эхо студенческой забавы. Волевой, с холодной харизмой. Он поднялся с самых низов, подмяв под себя полицию, а после прихватил власть над армией и всеми теневыми делами империи.

– Не беспокойтесь, – мой голос звучал плоско, выдавая желание уйти от дальнейшего разговора. – Это долг генерала.

– Рад слышать, – он кивнул, но взгляд остался равнодушным. – Нам предстоит обсудить… многое.

Я не разделяла радости. В отличие от других «энтузиастов», слишком уставала от нескончаемых заседаний и «инцидентов» предательства с всевозможными сценариями, угрожающими правительству.

И… тот вечер не стал исключением. Северные рубежи фронта трещали по швам, на дальних границах назревала буря. А верховное командование срывало злость на генералах, те – на офицерах.

Они выступали с пустыми докладами, перекладывали ответственность за провалы на плечи друг друга: обвиняли в некомпетентности, несостоятельности. Всё как обычно.

Их волновала только собственная шкура. А убитые и раненые солдаты? Литры крови на чужой земле? Безмолвные цифры в отчётах, которые без единой эмоции озвучивали в подходящий момент.

✼✼✼

Эхо полуночи медленным и тяжёлым звоном растворилось в сигаретном дыме. Затянувшийся спектакль – жаркие споры и ледяные взгляды – подошёл к концу.

– «Наконец этот зоопарк успокоился», – мысль вспыхнула искрой в тёмном подвале. – «Теперь можно пойти домой…»

Я закрыла глаза, ощущая, как свинцовая усталость давит на плечи. В череде потерянного времени радовало одно – обещание, данное Марии, будет выполнено.

Но хрупкую надежду раздавил резкий звук шагов. Передо мной возникла фигура шефа – твёрдая, не оставляющая места для возражений.

– За мной, – сухо бросил он, не удостоив объяснений.

Мы вышли из зала, поднялись по лестнице на этаж выше. Две минуты ходьбы по коридору – и упёрлись в двери, обитые сталью.

Его кабинет был воплощением власти и контроля. Первое, что бросилось в глаза – окна. Высокие, узкие как бойницы. Без штор. Чтобы удобнее было наблюдать за казнями провинившихся подчинённых.

Рядом стоял стол – огромный, из тёмного дуба. На нём, словно опасные звери, притаились три телефона, латунная чернильница и подставка для перьев. За ним кресло – трон: кожаное, с высоко поднятой спинкой.

На дальней стене – портрет. Не изображение, а присутствие. Казалось, глаза фюрера следят за каждым движением. По бокам два красных имперских штандарта шептали: «Мы везде».

Слева – безмолвный хранитель тайн, – стоял шкаф. Не просто мебель, а утёс из чёрного дерева – стеклянные дверцы едва сдерживали натиск папок. Казалось, ещё миг – и они вырвутся наружу потоком кошмаров.

Поодаль – зона для «отдыха»: мягкий стул, поставленный чуть ниже хозяйского, чтобы гость невольно чувствовал себя просителем. Рядом – овальный столик с хрустальным графином и двумя рюмками – намёк на «гостеприимство», которое можно отозвать одним движением руки.

У двери стоял сейф с отчётами о «спецоперациях». Напротив – кожаный диван для «особых гостей». Рядом – скромная ваза с белыми лилиями3 – циничная ирония судьбы для палача.

– Располагайтесь, – шеф прошёл к столу, рука указала на диван. – Нужно будет подождать. Ожидание было кратким. Десять минут. Затем стук – три чётких удара, будто шпилька процарапала лёд. – Войдите! – он заметно оживился.

Дверь скрипнула, пропуская мужчину в чёрной форме. Фуражка с золотым орлом блеснула под светом лампы. Серебряная оправа очков – тонкая, как лезвие – скользнула по переносице.

– Приветствуем! – мы резко привстали, руки вскинулись в унисон. На мгновение воздух застыл – будто заражённый ядом слепого повиновения.

Рейхсфюрера и главу СС – Генриха Гиммлера было сложно не узнать: низкорослый и худой – напоминал хищного пингвина в чёрном мундире – но за этой нелепой маской скрывался ум гильотины. Холодный. Расчётливый. Не знающий жалости – ни к врагам, ни к подчинённым. Его боялись. Ненавидели. Но уважение? Даже он не мог себе этого позволить.

– Добрый вечер, – его кивок был точным, как удар скальпеля. – Фрау Розенкрофт, герр Штальграф, – опустился на край дивана. Кожаный чехол взвизгнул. – Присаживайтесь. Нас ждёт долгий разговор.

– Что-то… случилось? – мой голос звучал тихо, словно боялся навлечь на себя гнев дракона.

Его взгляд, обычно непроницаемый, на мгновение дрогнул – в нём мелькнуло отражение чего-то чужого и невысказанного. Рука взметнулась вверх – жест, от которого офицер в проходе вскинулся, будто его дёрнули за невидимую нить.

Я мельком взглянула на мужчину: высокий, статный, молодой. Короткие волосы цвета пшеницы на закате. Китель имперского директората облегал плечи с холёной точностью. На воротнике – орден за храбрость. В левой руке – папка с документами, в правой – фуражка, сжатая так, будто хотел её сломать. И этот взгляд – пронзительный, знакомый только тем, кто видел смерть вблизи.

– Приветствую, – он остановился ровно в двух шагах от стола. Сапоги чётко щёлкнули каблуками. Голос звучал ровно, с едва заметным австрийским акцентом. – Капитан СС Вальтер Шульц, АМТ-6. У меня срочное донесение, – продолжил в сдержанном тоне. – Два дня назад в польском городе Кракове произошёл инцидент: среди мёртвых тел мирных граждан были обнаружены два генерала.

Тишина упала тяжёлым свинцовым колпаком. Казалось, даже часы на стене замерли. Услышанное стало шоком.

– Как… – Штальграф нахмурился. Брови сомкнулись в глубокой складке. Лицо залилось багровым румянцем. – Как вы могли это допустить?!

– Шестой отдел проводит расследование, – Вальтер не дрогнул. Зрачки сузились, как у кота перед прыжком, но голос остался ледяным. – Задержан предполагаемый убийца. Но… – пауза, слова повисли в воздухе – как петля на виселице.

– Что ещё?! – Штальграф терял терпение. Каждое слово выводило его из себя. Ещё немного – и капитану светит «выговор».

– Он молчит, – Вальтер судорожно сглотнул. – Наотрез отказывается говорить.

– Объяснитесь, – мой голос прозвучал на полтона выше, чем планировала. Ногти впились в ладони, оставляя кровавые полумесяцы. Мысли путались, как провода под напряжением. Шестой специальный отдел – часть тайной политической полиции – эта идеально отлаженная машина пыток и расследований… вдруг дала сбой?

– Я… – он замолчал, собираясь с мыслями. – Каждый раз, когда мы приступаем к допросу, что-то ломается: техника выходит из строя, свет меркнет, у следователей внезапно начинается сильная мигрень. Никто не может даже толком начать разговор – словно вокруг сгущается… что-то чуждое…

Все усилия прошли даром. Следователи не выяснили о незнакомце ничего: ни откуда он, ни как в его руках оказались компрометирующие улики, связанные с убийствами, ни даже настоящего имени.

– Вы что, шутить над нами вздумали? – Штальграф едва сдерживал гнев. Вены на шее пульсировали, готовые лопнуть. – Что за откровенный бред вы говорите?!

Воздух в кабинете сгущался – словно перед бурей. Я ощущала, как сердце колотится в груди. Пальцы непроизвольно сжали ткань плаща, оставляя влажные следы. Убийство генералов – вызов самой системе. Но паника – роскошь, которую мы не могли себе позволить.