Багровое откровение. Исповедь алого генерала

Поодаль – зона для «отдыха»: мягкий стул, поставленный чуть ниже хозяйского, чтобы гость невольно чувствовал себя просителем. Рядом – овальный столик с хрустальным графином и двумя рюмками. Намёк на «гостеприимство», которое можно отозвать одним движением руки.

У двери стоял сейф с отчётами о «спецоперациях». Напротив – кожаный диван для «особых гостей». Рядом – скромная ваза с белыми лилиями3 – циничная ирония судьбы для палача.

– Располагайтесь, – шеф прошёл к столу, рука указала на диван. – Нужно будет подождать.

Ожидание было кратким. Десять минут. Затем стук – три чётких удара, будто шпилька процарапала лёд.

– Войдите! – шеф заметно оживился.

Дверь скрипнула, пропуская мужчину в чёрной форме. Фуражка с золотым орлом блеснула под светом лампы. Серебряная оправа очков – тонкая, как лезвие – скользнула по переносице.

– Приветствуем! – мы резко привстали, руки вскинулись в унисон. На мгновение воздух застыл – будто заражённый ядом слепого повиновения.

Рейхсфюрера и главу СС – Генриха Гиммлера было сложно не узнать: низкорослый и худой. Он напоминал хищного пингвина в чёрном мундире – но за этой нелепой маской скрывался ум гильотины. Холодный. Расчётливый. Не знающий жалости – ни к врагам, ни к подчинённым. Его боялись. Ненавидели. Но уважение? Даже он не мог себе этого позволить.

– Добрый вечер, – его кивок был точным, как удар скальпеля. – Фрау Розенкрофт, герр Штальграф, – он опустился на край дивана. Кожаный чехол взвизгнул. – Присаживайтесь. Нас ждёт долгий разговор.

– Что-то… случилось? – мой голос звучал тихо, словно боялся навлечь на себя гнев дракона.

Его взгляд, обычно непроницаемый, на мгновение дрогнул – словно в нём мелькнуло отражение чего-то чужого и невысказанного. Рука взметнулась вверх – жест, от которого офицер в проходе вскинулся, будто его дёрнули за невидимую нить.

Я мельком взглянула на мужчину: высокий, статный, молодой. Короткие волосы цвета пшеницы на закате. Китель имперского директората облегал плечи с холёной точностью. На воротнике – орден за храбрость. В левой руке – папка с документами, в правой – фуражка, сжатая так, будто он хотел её сломать. И этот взгляд – пронзительный, знакомый только тем, кто видел смерть вблизи.

– Приветствую, – он остановился ровно в двух шагах от стола. Сапоги чётко щёлкнули каблуками. Голос звучал ровно, с едва заметным австрийским акцентом. – Капитан СС Вальтер Шульц, АМТ-6. У меня срочное донесение, – продолжил он в сдержанном тоне. – Два дня назад в польском городе Кракове произошёл инцидент: среди мёртвых тел мирных граждан были обнаружены два генерала.

Тишина упала тяжёлым свинцовым колпаком. Казалось, даже часы на стене замерли. Услышанное стало шоком для нас.

– Как… – Штальграф нахмурился. Брови сомкнулись в глубокой складке. Лицо залилось багровым румянцем. – Как вы могли это допустить?

– Шестой отдел проводит расследование, – Вальтер не дрогнул. Зрачки сузились, как у кота перед прыжком, но голос остался ледяным. – Задержан предполагаемый убийца. Но… – он сделал паузу, давая словам повиснуть в воздухе – как петля на виселице.

– Что ещё? – Штальграф терял терпение. Каждое слово выводило его из себя. Ещё немного – и капитану светит «выговор».

– Он молчит, – Вальтер судорожно сглотнул. – Наотрез отказывается говорить.

– Объяснитесь, – мой голос прозвучал на полтона выше, чем планировала.

Ногти впились в ладони, оставляя кровавые полумесяцы. Мысли путались, как провода под напряжением. Шестой специальный отдел – часть тайной политической полиции – эта идеально отлаженная машина пыток и расследований… вдруг дала сбой.

– Я… – он замолчал, собираясь с мыслями. – Каждый раз, когда мы приступаем к допросу, что-то ломается: техника выходит из строя, свет меркнет, у следователей внезапно начинается сильная мигрень. Никто не может даже толком начать разговор – словно вокруг сгущается… что-то чуждое…

Все усилия прошли даром. Следователи не выяснили о незнакомце ничего: ни откуда он, ни как в его руках оказались компрометирующие улики, связанные с убийствами, ни даже настоящего имени.

– Вы что, шутить над нами вздумали? – Штальграф едва сдерживал гнев. Вены на шее пульсировали, готовые лопнуть. – Что за откровенный бред вы говорите?!

Воздух в кабинете сгущался – словно перед бурей. Я ощущала, как сердце колотится в груди. Пальцы непроизвольно сжали ткань плаща, оставляя влажные следы. Убийство генералов… Это вызов самой системе. Но паника – роскошь, которую мы не могли себе позволить.

– Герр Штальграф, ваша злость понятна, но бесполезна, – я повернулась к Вальтеру. В его взгляде читалось что-то, напоминающее страх. – Капитан. Расскажите подробности.

– Вам… – он замешкался. Глаза метнулись к Гиммлеру, получив одобрение, положил на стол открытую папку с материалами дела. – Лучше самим взглянуть…

Фотографии, приложенные к отчётам, поражали жестокостью: тела, застывшие в неестественных позах, пальцы, впившиеся в паркет, рты, искажённые немым криком – всё говорило о мучительной агонии. Кровь на снимках казалась густой и тёмной, почти чёрной – словно сама смерть оставила свой автограф.

– Герр Штальграф, – голос Гиммлера прозвучал тихо, но с той особой интонацией, от которой холодела спина. – Это дело… – он сделал паузу, доставая платок и протирая очки, – требует особой… деликатности. Я могу доверить его только вам.

– Можете положиться на меня! – он отвлёкся от снимков и выпрямился, как пёс, учуявший поощрение. Его глаза блеснули тщеславием. – Департамент Имперского Порядка основательно займётся этим делом!

Уголки губ Гиммлера дрогнули в подобии улыбки. Он кивнул и медленно поднялся с дивана. Вальтер бросился открывать дверь – его спину покрывала испарина, заметная даже под тщательно отглаженным кителем.

Когда дверь закрылась, шеф разразился гневными тирадами. Допустить подобное, по его мнению, было верхом некомпетентности. Он не стеснялся в выражениях, называл следователей и детективов директората идиотами, простофилями, не способными «…найти собственный дом на пустынной улице!».

Слушать возгласы было настоящим испытанием. Шеф великолепно владел ораторским искусством, превращая обычный выговор в шекспировскую трагедию. Но кульминация столь «пылкой речи» – предсказуема: всё самое сложное достаётся подчинённым.

– Генерал Розенкрофт, – он резко повернулся. Голос стал тихим, но в нём звенела сталь. – Это дело – ваша ответственность. Все ресурсы, все методы, – глаза сузились, как у хищника, готового вцепиться в добычу, – я хочу видеть причастных к этому преступлению на виселице!

✼✼✼

В памяти мелькали обрывки отчётов и фотографий. Раны на истерзанных телах были слишком яркими – словно кровоточили прямо перед глазами. Нанесённые с крайней жестокостью, они не оставляли сомнений: убийца наслаждался мучениями.

Особое беспокойство вызывал подозреваемый. С ним, по словам Вальтера, не справились следователи АМТ-6 – эти мастера выбивания признаний, чьи «нестандартные методы» превращали людей в покорную массу из плоти и сломанных костей.

Я медленно спустилась по лестнице. Холл встретил непривычной пустотой.

– Час ночи… – свет люстр заиграл на циферблате часов. Пальцы импульсивно сорвали с головы фуражку. Она полетела в сторону. – Проклятье!

Гнев кипел под кожей – разъедая как кислота. Этот проклятый визит Гиммлера разрушил все планы. Все военные и партийные чины давно разъехались по домам, и только ему не сиделось на месте!

– Что вас так… разозлило? – голос Вальтера прозвучал неожиданно близко.

Он стоял, держа мою фуражку бережно, как редкий артефакт. Пальцы двигались с почтительной осторожностью, отряхивая невидимую пыль.

– Вот, – протянул мне, – прошу.

– Что вы здесь делаете? – я импульсивно выхватила фуражку, почти вырвала. – Разве вы не уехали вместе с рейхсфюрером?

– Он приказал мне ждать.

– Ждать? Но все уже уехали, – мой взгляд метнулся по пустынному холлу.

– Герр Гиммлер лично поручил мне вашу охрану. Он высоко ценит ваши способности и не хочет рисковать безопасностью, – Вальтер подчеркнул последнее слово, будто предлагал разгадать намёк.

– Безопасностью? – пальцы сжали фуражку. – Или контролем? Он всерьёз надеется, что я стану покорной пешкой в грязных интригах?

Его губы дрогнули. Он понял, о чём я. Слишком это было знакомо – паучья паранойя рейхсфюрера. Она опутала армию невидимыми нитями слежки. Его «уши» прятались везде: в бронзовых пепельницах, за зеркалами в уборных, даже в ручках дверей. Каждый вздох, малейшее слово записывалось и могло стать ступенью на плаху. Не удивлюсь, если Вальтер подослан не для «охраны», а шпионажа.

– Пешкой? – Вальтер содрогнулся, будто от удара хлыста. – О чём вы? Герр Гиммлер лишь…

– Что? – перебила я. Голос звучал насмешливо ядовито. – Беспокоится обо мне? Бросьте, – руки скрестились на груди, ремешок часов упёрся в запястье. – Мне не нужен ручной пёс, сообщающий о каждом шаге хозяину.

– Вы… злитесь? – тень пробежала по его красивому лицу. В глазах читалась подлинная растерянность – редкая слабость для эсэсовца. – Я чем-то вас обидел?

– Лично к вам я не испытываю ничего. Но сотрудничество с вашим… отделом – верный путь на гильотину.

Вальтер опустил голову. В его взгляде мелькали ледяные искры обиды. Он повторил ошибку Матиаса, наивно решив: я пойму его выбор. Но правда жестока: имперских гвардейцев ненавидели все – и свои, и чужие. Даже палачи брезговали их касаться.

– Я… – голос упал до шёпота, пальцы сжались в кулаки, – не такой, как они… Не…

– Не разыгрывайте пустой спектакль, капитан, – перебила я, не веря ни единому слову. – Оставьте эти сказки тем, кто не видел вашей, – изобразила пальцами ядовитые кавычки, – «продуктивной» работы в подвалах имперского директората.

«Не такой, как они…» – от следователя специального отдела имперского директората звучало особенно цинично. Пропаганда выставляла их «рыцарями без страха и упрёка», мучениками, несущими факел свободы сквозь тьму. Как же…

Под человеческими масками скрывались чудовища. Их руки, привыкшие сжимать рукояти наградных пистолетов, с завидной лёгкостью смыкались на шее и ломали кости. Запах лакированных сапог и кожаных ремней смешивался со страхом в подвалах – их главным оружием.

Они предавали жён, продавали друзей, топтали собственных командиров – лишь бы заползти на ступеньку выше по скользкой лестнице карьеры.

Вальтер вздрогнул – будто получил пощёчину. Его взгляд метнул осколки льда, но в глубине тлело что-то опасное – угроза, прикрытая хрупкой вежливостью.

– Рейхсфюрер дал чёткие указания, – голос звучал тихо, как скользящее лезвие. Каждое слово впивалось под кожу как иглы. – Не в ваших интересах переходить ему дорогу!

– Переходить… дорогу? – мой голос сорвался на тон выше. В ушах застучала кровь. Я была шокирована проявленной наглостью. – Умерьте пыл! С этим делом разберусь сама! Без вашего… – губы дрогнули в язвительной усмешке, – участия.

Намёк разбился о его ледяное спокойствие. Вальтер стоял, наполненный той опасной уверенностью, которую даёт слепая вера в безнаказанность. В его глазах плясали отблески чего-то нездорового – опьянение властью, превращающее людей в пародии на самих себя. Что ж… Он был далеко не первым и не последним, кто сильно заблуждался на свой счёт.

– Мне говорили: вы упрямы, – его губы растянулись в улыбке, напоминающей шрам. – Но я ломал и не таких.

Вызов. Чистейшей воды. Угрожать имперскому генералу – самоубийство. Любой другой уже ползал бы по полу, вымаливая прощение. Но не он…

– Ломал? – я медленно перевела взгляд, голос зазвучал сладко, как испорченный мёд. – Проверим…

Вальтер заметил угрозу слишком поздно. Удар ногой пришёлся чуть ниже рёберной клетки. Боль разлилась по телу ледяной волной. Его дыхание сбилось. Он рухнул на колени, скрючился. Тонкие пальцы, покрытые старыми шрамами, впились в живот – словно пытаясь собрать рассыпающиеся внутренности. На губах выступила кровь.

– Кх…! – зашипел, взгляд стал настороженным, но ещё не сломленным.

– И… это… всё? – я вцепилась в его воротник. Ткань заскрипела под ногтями. Притянула так близко, что почувствовала горячее дыхание. – Не похоже… – с удовольствием разглядывала перекошенное от боли лицо, – чтобы вы вообще понимали, с кем связались.

Его зрачки расширились от осознания опасности – человеческий инстинкт. Он был растерян. Но где-то в глубине чувствовался огонь неповиновения.

– Отпу…сти…те… – хрип вырвался сквозь сжатые зубы, словно последний воздух из проколотого баллона.

– Отпустить? – едкий смешок разрезал тишину. – Как скажете.

Вальтер подошёл слишком близко к пропасти – за что поплатился. Взмах рукой. Глухой звук удара спины о мрамор. Он перевернулся на бок. Хриплое дыхание смешалось с прерывистыми стонами – тихими, жалкими и неразборчивыми.

Хотела ли я его убить? Нет. Слишком просто. Мне нужно было, чтобы эта жалкая пародия на человека осознала, как хрупка его власть, как близко дно этой ямы, которую он называл «карьерой». Простая цель была достигнута. Я повернулась к выходу. Шаг. Ещё один. И вдруг – щелчок. Сухой, металлический – как хлопок дверью в ад.

– Поднимите руки и медленно повернитесь! – его голос дрожал от адреналина.

В стекле мелькнуло отражение: Вальтер, тяжело дыша, с трудом поднялся, опираясь на подоконник. Правая рука дрожала, сжимая P38 – хватка была неуверенной, палец скользил по спусковому крючку, ствол едва не опускался под тяжестью боли.

Я повернулась плавно, как танцовщица перед финальным пируэтом. Руки скрестились на груди – жест одновременно защитный и вызывающий.

– Я сказал… – его голос дрогнул. Шаг. Споткнулся, выдавая слабость. Пистолет чуть опустился, но тут же вновь поднялся – хоть и с заметной дрожью. – Руки… вверх…

В его глазах смешались боль и странная холодная уверенность – он понимал, что балансирует на грани между властью и полным крахом. Но не собирался покорно отступать.

– Тише, капитан, успокойтесь, – я прикоснулась пальцем к губам. Они иронично растянулись в опасной улыбке. – Вы же не хотите поднять на уши весь… Берлин? – глаза ехидно сузились, как у хищника перед кровавой расправой. – Этот пистолет – детская игрушка. Я убью вас раньше, чем нажмёте на курок.

Вальтер был опасен в подвалах директората, где стены пропитались криками и смертью. Но здесь, один на один, без поддержки системы – он всего лишь человек. Уязвимый. Слабый. А вокруг – пустота. Спасать? Героев нет. Полиция закрывала глаза на «несчастные случаи» – если жертва успела нажить врагов в верхах.

– Вы… лжёте…

Он не верил мне. Полагал: пистолет защитит. Наивно, но не лишено смысла. Будь перед ним обычный человек – возможно, это бы сработало. Но мне ничего не стоило развеять заблуждение. Один шаг – и сам Господь не спасёт. И всё же… интуиция подсказывала: стоит решить конфликт мирно.

– Возможно, вы правы, – ответила я, намеренно играя на его слабостях. – Но представьте, – осторожно указала на пистолет, – что, если… – голос упал до шёпота, словно делилась страшной тайной, – промахнётесь? Покушение на генерала. В имперском департаменте… – сделала паузу, будто пробуя угрозу на вкус. – Вам не сойдёт это с рук…

Тишина. Вальтер сжал пистолет, взгляд метался, дыхание стало прерывистым. Внутри шла отчаянная борьба между желанием наказать меня за нападение и страхом перед трибуналом. Секунда. Две. Тяжёлый выдох – словно выпускал остатки воли.

– Вы… правы, – он медленно опустил пистолет, но палец остался на скобе курка – привычка, въевшаяся в мышцы. – Моя жизнь… в ваших руках.

Колени коснулись пола с тяжестью человека, принимающего приговор. Голова склонилась – не в поклоне, а в признании поражения. Он понял: инцидент вышел за рамки формальных отношений. В армии, где всё подчинено строгому контролю, такое не прощали.

Я медленно подошла ближе, присела на корточки перед ним. Платок из кармана развернулся белым крылом.

– Н-нет… – он дёрнулся, будто от раскалённого металла, – я…

– Тс-с-с, – я коснулась его губ, стирая алые линии. Движения были нежными, как у медсестры. – Видите? Я не кусаюсь, – на лице появилась фальшивая улыбка, но в глазах – безразличие. – Если не будете провоцировать.

Вальтер оказался «счастливчиком». Он силился не стонать, но каждое движение отзывалось болью – рёбра, скорее всего, были треснуты. Я поднялась, протянула руку.

– Простите, – его пальцы дрогнули, едва коснувшись моих. Он выглядел растерянным и подавленным, но голос звучал ровно, без ожидаемой дрожи. – Я не должен был угрожать вам. Как мне загладить вину?

– Забудьте об этом, – я отмахнулась, понимая: Вальтер действовал на инстинктах. – Сегодня закрою глаза на случившееся, – сделала паузу, ощущая, как напряжение уходит. – Но впредь – хорошо подумайте: стоит ли рисковать? – провела пальцем по его медали, смахнув невидимую пылинку. Металл был тёплым от тела. – Кто знает, чем это обернётся…

Вальтер кратко кивнул. В его глазах смешались благодарность и затаённая ненависть. Он получил урок, понял: эта милость – не прощение, а отсрочка. Оставить его живым было расчётом – мёртвый эсэсовец создаст проблемы, а запуганный может пригодиться. Отныне его жизнь зависит от моего настроения. Один неверный шаг – и медаль станет удавкой.

✼✼✼

Лучи утреннего солнца пробивались сквозь тяжёлые бархатные шторы – рисовали на стенах причудливые узоры из света и тени. Спальня дышала сонной теплотой. Казалось, даже пылинки в воздухе ленились кружиться.

Вставать не хотелось вовсе. Я зажмурилась, обняла подушку и уткнулась лицом в её прохладу, вдыхая свежий запах с тонкими нотками лаванды.

– Ещё пять минут, – уговаривала себя, зная, что они растянутся в десять и больше.

Я встала с кровати, босые ноги коснулись прохладного паркета. Потянулась. Подошла к окну, задержавшись на мгновение, открыла створки. Осенний воздух – терпкий, с горьковатым привкусом опавших листьев – одарил приятной прохладой.

В углу стоял дубовый французский трельяж, словно забытый временем. Резные ножки, украшенные позолотой, всё ещё хранили следы былого величия. Несмотря на царапины и потёртости, оставленные бесконечными переездами.

Я присела на стул с мягкой спинкой, посмотрела в зеркало. Отражение далеко от идеала: длинные волосы спутались, лицо бледное, как у покойника… Губы искривились в ироничной улыбке. Показываться в таком виде в департаменте и, не дай Бог, на глаза шефу? Самоубийственная затея.

Я быстро привела себя в порядок, переоделась в чистую и выглаженную форму и вышла из спальни.

В конце коридора послышался тихий голос Марии. Она суетилась на кухне. Руки двигались с той особой сноровкой, что приходит только с истинной любовью к порядку. Светлый фартук мелькал, как крыло белой птицы. Протирая бокал, она тихо напевала ритмичную мелодию.

– Доброе утро, – сказала я, улыбаясь и наблюдая за её ловкими движениями. – Ты сегодня полна энергии. Как продвигается подготовка к празднику?

– Доброе утро, – губы дрогнули в тёплой улыбке. Она повернулась – в движении было что-то танцевальное: лёгкий наклон головы, жест рукой, приглашающий к столу. – Хорошо. Благодаря Феликсу я быстро управилась.

– Приятно слышать, – я села на стул, наблюдая, как солнечный зайчик играет на серебряной ложке. – И где наш герой?

– На ярмарку пошёл, – голос стал звонче, щеки порозовели. – Себастьян обещал сувенир.

Она засветилась от радости, вспомнив про ярмарку – всегда её любила. С раннего детства ждала с нетерпением. Веки сомкнулись в предвкушении – пыталась представить, что купит Себастьян, знавший толк в подарках.

– Понятно. Я рада, что они отвлеклись от хлопот по дому. Может… – посмотрела на неё – и тебе прогуляться? Отдохнуть от домашней рутины.

– А вы… – она вдруг смутилась, опустив глаза и покраснев, – не составите мне компанию, госпожа?

– Конечно, – я искренне улыбнулась. Только с ней могла быть собой. – У меня есть немного свободного времени.

На ярмарке царила оживлённая атмосфера. Воздух вибрировал от смешанных голосов. Ряды ломились от диковин – шкатулки с тончайшей резьбой. В них, казалось, застыли целые истории. Украшения переливались на солнце, как капли росы. Фермеры продавали тыквы-великаны, предлагали ароматные булочки и хлеб, выпекаемый прямо на месте.

В глубине мелькнул знакомый мужской силуэт. На широких плечах – безупречный строгий костюм. Короткие волосы у висков и борода цвета тонкого серебра. Под шляпой с узкими полями – пронзительный взгляд, наполненный мудростью прожитых лет.

Рядом вертелся улыбчивый юноша. Его глаза, яркие и любопытные, перебегали с прилавка на прилавок.

– Вновь деньги на ветер! – грозный голос Себастьяна прозвучал, словно выстрел, пронзивший шум ярмарки. – Мы пришли сюда не для этого!

– Что… происходит? – мы с Марией незаметно подошли ближе. – О чём спор?

– Доброе утро, госпожа, – Себастьян выпрямился, поклон был точен, как военный салют. – Учу Феликса правильно распоряжаться деньгами, – досадливый взгляд метнулся в его сторону. – Он уже купил ненужные безделушки…

Феликс проигнорировал замечание – словно взмах крыла мухи. Губы растянулись в широкую, почти детскую улыбку.

– Да! Безделушки! – в голосе звучала гордость. Он полез в карман, достал и показал несколько ювелирных украшений. – Зато какие!

Себастьян тяжело вздохнул, осуждающе покачал головой. А Феликс напоминал ребёнка, вывалившего на стол коллекцию мёртвых жуков перед гостями – восторг, граничащий с безумием.

Комичность происходящего рассмешила, но не удивила. Феликс… Он был душой компании, разорванной в клочья.

Мы встретились далёкой зимней ночью в послевоенных трущобах – развалины домов, нищета, вой голодных собак. И среди этого ада – мальчишка. Лет семи. Дрожащий. Подобно Марии, он был оставлен на произвол голодной смерти.

Зачем такой одиночке, как я, понадобилось спасать этих забытых миром детей? Приводить в свой тёплый, но пустой дом? Не знаю. Возможно, их пустые, как ледяная пропасть, взгляды напомнили мне скорбь Себастьяна. Он всё ещё оплакивал свою семью: жену, сына и совсем малышку-дочку.

А Себастьян принял их как своих. Полюбил. Посвящал всё свободное время. С нежностью оберегал и заботился. Ночью пел колыбельные, днём учил завязывать шнурки. Но мог и отругать, если дети слишком сильно шалили.

✼✼✼

Департамент шумел – как потревоженный улей. Коридоры кишели офицерами, сгибающимися под тяжестью папок. Бумаги хлопали, телефоны трещали, сапоги отбивали нервный ритм по мраморным полам.

Кабинет встретил приятной тишиной. В нём не было показной роскоши Штальграфа, золотых регалий. Только холодная элегантность с острыми углами и функциональная строгость.

В воздухе витал слабый запах лаванды. Свет из окон с полупрозрачными шторами падал ровными полосами на паркет – без теней. Никаких тёмных уголков. Никаких тайных мест.

Центральное место занимал широкий стол из чёрного дуба, идеально гладкий. На нём – чернильница с пером, один телефон для прямой связи и лампа с абажуром из тёмного стекла.

У дальней стены возвышались два шкафа с папками – их матовые дверцы отражали солнечные блики. Рядом на стене, словно окно в другой мир, висела обширная карта Европы, испещрённая булавками.

Я медленно прошла к столу. Кожаная обивка кресла, протёртая под тяжестью бессонных ночей, скрипнула под весом. Взгляд задержался на краю стола – стопка документов от секретаря. Их углы слегка помялись под чьими-то нетерпеливыми пальцами. Внутри – отчёты полиции, фотографии… И ни одной полезной зацепки.

Беспорядок. Хаос. Идеальные жертвы. У генералов – ни громких подвигов, ни грязных секретов, ни очевидных врагов. Остальные – простые жители приграничного округа Кракова. Без связей, секретов и тайн, за которые стоило отдать жизнь.

Фотографии оставались безмолвными свидетелями. Кто убийца? Судя по всему, дело рук обезумевшей стаи волков. Или, по крайней мере, так казалось на первый взгляд. Но раны на телах… Слишком точные. Нанесённые с человеческой яростью.

Голова кружилась от бесполезных догадок. И вдруг – стук в дверь. Я закрыла папку – чуть сильнее, чем нужно – отодвинула в сторону. Пальцы невольно поправили складки мундира: привычка, выработанная годами.

– Войдите.

Дверь скрипнула, и в проёме возник знакомый силуэт в чёрном мундире. Косой луч упал на лицо, подчеркнув резкие скулы и тень под глазами – словно не спал последние сутки.

– Приветствую, генерал-инспектор! – Вальтер закрыл дверь за собой. Шаг. Ещё один. Сапоги глухо прозвучали по паркету. Рука выпрямилась в чётком военном приветствии.

– Что вы… здесь делаете? – мои брови удивлённо взлетели вверх. Его появление стало неожиданностью. Я была уверена: после вчерашнего «разговора» в имперском департаменте он и носа не покажет.