S-T-I-K-S. «А» – значит атомиты!

– Следующей я отрублю тебе ступню на ноге. Неважно, правую или левую. Посмотрим, как ты без нее потом поковыляешь назад. Так откуда ты?

– Я… Я… Я не… – он задыхался от боли и страха.

– Головка от часов «Заря», – со скучающим видом перебил я его, снова медленно вставая со скрипучего стула и делая вид, что собираюсь продолжить экзекуцию.

Этот простой психологический прием должен был сработать.

– Я из Приморского! Из Приморского я! – наконец, сломался он, выкрикнув это почти в истерике.

– Что это такое – Приморский? – уточнил я, останавливаясь.

– Стаб… Это крупный стаб… Поселение…

– Где он находится? Конкретнее.

– Далеко… Больше трёхсот километров отсюда… На северо-запад…

– И что же ты так далеко делаешь от своего стаба?

– Я… я трейсер…

– Кто-кто? Повтори, не расслышал.

– Трейсер! Тут так называют… охотников… Охотников на заражённых и… и…

Он снова замялся, колебался несколько долгих, тягучих десятков секунд, и мне это откровенно надоело. Я молча подхватил с пола свой ржавый топор и демонстративно подался вперед, к нему. Стул под моей тяжестью опять устрашающе, протяжно заскрипел.

– Левая или правая? – с ленивым любопытством поинтересовался я.

– Что… что левая или правая? – не понял он, глядя на меня расширенными от ужаса глазами.

– Какая ступня тебе менее дорога? Левую или правую будем рубить? Выбирай.

– Стой! Стой! Стой… Да стой же ты, ублюдок! Я… я простой трейсер! Обычный! Валю этих заражённых тварей за спораны! Только за них!

– Сарашённых и… кого еще? – настойчиво повторил я, не опуская топора.

– И… и атомитов, – наконец, выдавил он из себя упавшим, почти неслышным голосом.

Ну вот. Вот мы и подошли к самому главному, к тому, ради чего, собственно, и затевался весь этот неприятный разговор.

– Так ты назвал меня вчера, когда думал, что я уже мёртв, – напомнил я ему. – Так кто же такие эти «атомиты»? Рассказывай. Подробно.

– Атомиты… Обычно так здесь называют иммунных, тех, кто не превращается в обычных зараженных, но… но мутировавших под сильным действием радиации…

Мужик снова запнулся, подбирая слова. А я, чтобы не давить на него и дать ему возможность собраться с мыслями, медленно сел обратно на стул и даже картинно откинулся на его скрипучую спинку, стараясь не висеть над ним с топором и не нервировать его еще больше.

– И каким же таким образом они мутируют? – спросил я, изо всех сил стараясь сохранять на лице беспристрастное, почти скучающее выражение.

Хотя внутри у меня все похолодело от дурных предчувствий.

Что такое эти самые мутации, я, как ни странно, помнил. Еще в школе, на уроках биологии, нам показывали картинки этих несчастных мушек-дрозофил с измененными крыльями или глазами. И на их примере популярно объяснялось, что мутации – это, как правило, ни разу не благо. Они редко кому-то идут на пользу. Настолько редко, что этим ничтожным процентом «успешных» мутаций можно было смело пренебречь, как величиной, стремящейся к бесконечно малым, практически нулевым значениям.

– Да по-разному бывает, – неохотно продолжил он, избегая моего взгляда. – Но в основном… в основном они сильно деградируют башкой. Теряют человеческий облик, становятся похожими на… на зверей. Но это, как оказывается, не так уж и важно для многих. Я знаю нескольких торговцев, которые вполне успешно ведут дела с некоторыми… ну, относительно нормальными атомитами. Среди обычных иммунных тоже есть такие, квазы их называют, они тоже на лицо ужасные, страшные, как смертный грех, но внутри, в башке, у них все в порядке. Они почти как обычные люди, только выглядят… специфически. А вот у атомитов часто внешний облик может почти не измениться, или измениться незначительно, но вот внутренне… внутренне вы, ребята, полностью перерождаетесь.

– Поясни… – потребовал я, чувствуя, как по спине пробегает неприятный холодок.

– Атомиты… они становятся как дикие звери в человеческом обличье. Или как какие-то умственно отсталые, недоразвитые дети. Света солнечного начинают бояться в большинстве своём, панически. Из-за этого постоянно одеваются во всё чёрное и желательно с глубоким капюшоном. Лица прячут, закрывают масками или тряпками.

– А насколько сильно у них проседают когнитивные способности?

– Когни… Чего-чего? – мужик непонимающе выпучился на меня своим единственным здоровым глазом.

– Насколько сильно глупеют эти самые атомиты? – пришлось упростить вопрос.

– А-а… Вон ты о чём… Ну, тут тоже очень по-разному бывает. Но, как правило, да, у них башка сильно течёт, крыша едет конкретно. Некоторые из них по поведению очень напоминают обычных заражённых, только атомиты, как правило, физически слабее. Другие, те, что поумнее, способны освоить примитивное оружие – дубину, копьё, пращу, иногда даже лук или арбалет. А самые продвинутые «умники» среди них могут даже с огнестрельным оружием обращаться, гранатами пользоваться и всяким таким разным. Но из-за почти полной потери памяти и нарушения логического мышления дерутся они обычно очень прямолинейно, без всяких хитростей. Но зато компенсируют это своей невероятной живучестью, почти полной невосприимчивостью к боли и совершенно звериной, иррациональной жестокостью. Пощады от них ждать точно не приходится, но, справедливости ради, и сами они о ней никогда не просят…

– А атомитам вообще имеет смысл просить о пощаде? – жестко осадил я этого разговорившегося мужика.

– Нет, – немного подумав, честно ответил он. – Пожалуй, что нет… Атомиты – они сами по себе и всегда против всех. Они неудобны для остальных. Даже для других атомитов, если таковые встречаются. Их либо убивают на месте, либо стараются держаться от них подальше…

Я молча кивнул своим собственным, невеселым мыслям. Картина вырисовывалась все более мрачная. Дела обстоят хуже чем даже я думал.

– Так почему же ты тогда принял меня за одного из… атомитов? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее.

– Ну… всё как-то сразу сошлось, – он снова замялся, но под моим тяжелым взглядом продолжил: – Кластер этот, где мы сейчас находимся, он ведь граничит с радиоактивным кластером. Тут иногда могут появляться эти… рад-заражённые, а они, скажу я тебе, поопаснее обычных тварей будут, намного. А ты… ты вчера вел себя как-то странно, отстраненно, словно тебе до всего этого вообще нет никакого дела… Язвочки еще эти непонятные у тебя на лице, взгляд какой-то дикий, безумный, мешок этот дурацкий на голове… Даже на руках перчатки… Все признаки, как говорится, налицо.

– И только из-за этого ты решил меня убить? – спокойно, почти равнодушно, спросил я, хотя внутри у меня все клокотало от ярости. – Я ведь, повторяю, не сделал тебе ничего плохого. Наоборот, ты сам ко мне навязался. Почему?

Мужик выглядел откровенно растерянным, но потом его взгляд упал на стоящий у моих ног топор, и он ответил так, словно нырнул с головой в ледяной омут:

– Атомиты… они ведь людоеды. Почти все. Мне что, ждать надо было, когда ты проголодаешься и попытаешься меня съесть, а? Я из-за тебя всю ночь не спал, как дурак, сидел с «Сайгой» наготове, караулил тебя. Боялся глаза сомкнуть.

– А почему сразу не убил, раз так боялся? – с неподдельным интересом спросил я.

– Так… нельзя же свежаков сразу обижать, примета плохая, – он неловко усмехнулся. – Да и не был я уверен на все сто. Нужно было сначала убедиться… понаблюдать.

– Ну и что, убедился? – я чуть склонил голову набок.

– Да, – неожиданно твердо ответил он. – Теперь убедился. Ты – точно атомит. Стопроцентный.

– Это еще почему? – искренне стало любопытно мне. Что еще такого я сделал, что окончательно убедило его в моей «атомитности»?

– А ты вспомни, как ты по репе сегодня получил прикладом от моего «Калаша». Обычный человек после такого как минимум в глубоком нокауте бы валялся, а то и вовсе бы коньки отбросил. А ты… ты не только остался в сознании, но еще и вполне себе боеспособен оказался… Такое только атомитам под силу… Ну, теперь-то я, конечно, вижу, что ты нормальный, братан, свой в доску! – неожиданно зачастил он, пытаясь изобразить на своем разбитом лице подобие дружелюбной улыбки. – Давай, может, миром как-нибудь решим, а? Я тут знаю кое-какие темы интересные, можем споранчиков немного поднять, если хочешь…

– Ты трейсер, – не спрашивая, а утверждая, произнес я. – Ты всегда охотишься один?

– Нет, – после короткой паузы ответил он.

– А где же остальные члены твоей охотничьей группы?

– Мертвы… Все мертвы… – его голос снова стал глухим и безжизненным.

– И почему же ты один выжил? – спросил я, хотя, кажется, уже и сам знал ответ на этот вопрос.

– Ну… так получилось… – он отвел взгляд.

Хищная, злая ухмылка сама собой изогнула мои разбитые, окровавленные губы. Но с выбитыми и переломанными зубами это зрелище, наверное, получилось донельзя жалким и отталкивающим. Однако моего пленника, кажется, это все равно проняло до самых печенок. В его единственном глазу на мгновение мелькнул неподдельный, животный страх.

– Хороший у тебя Дар… Ты способен выжить там, где все гибнут, да? – вкрадчиво уточнил я. – Но из-за него я не могу тебя отпустить. Ты стрелял в меня, когда думал, что я сплю. Что тебе стоит применить Дар, обойти квартал кругом и вернуться, чтобы под скрытом прикончить меня? Зря ты пришёл на землю атомитов… братан…

Я выхватил пистолет из кобуры и выстрелил пленнику в голову. Тяжёлая пуля ружейного калибра разнесла череп неудачливого трейсера. Фейерверк из брызг крови и ошметков мозгов мужика получился впечатляющим и жутким.

08. Неожиданный вызов

Пробуждение Лии всегда было похоже на маленькое чудо, на плавный, почти неуловимый переход из мира снов в зыбкую реальность. Она потянулась с ленивой грацией дикой кошки, нежащейся на солнце, улыбнулась каким-то своим, только ей ведомым утренним мыслям, и вот она уже здесь, бодрая, свежая, полная энергии. Коротко и легко, словно перепорхнув с цветка на цветок, она перешла ото сна к яви, как делала это всегда, каждое утро. За эту ее удивительную способность я, часто в шутку называл ее своей маленькой черной ведьмой. Но Лия, дитя южного солнца, привыкла вставать с первыми, еще робкими лучами, едва забрезжившими на горизонте. Это не доставляло ей ровным счетом никаких неудобств, а вот я, мужчина северных широт, точно не принадлежал к породе жаворонков. Нет, при необходимости я, мог встать и до рассвета, и посреди глухой ночи, если того требовали обстоятельства. Но если мне не удавалось как следует выспаться, то весь последующий день я обычно пребывал в самом мрачном, почти депрессивном расположении духа, готовый взорваться от любой мелочи.

Мое личное, чернокожее, улыбчивое солнце сейчас приветственно улыбалось солнцу небесному, желтому, хотя, если быть совсем точным, то по земному небосводу в это время года обычно плавало огромное, наливающееся багрянцем красное солнце. Но все по какой-то странной, устоявшейся привычке продолжали называть его желтым. Так уж исторически сложилось, и никто не собирался эту традицию менять.

Слегка пританцовывая на ходу, словно исполняя какой-то древний, ритуальный танец, Лия босиком прошлепала по гладкому, прохладному ламинату из спальни на кухню. Что-то негромко мурлыкая себе под нос, какую-то незатейливую, одному ей известную мелодию, она, в конце концов, осела там, среди кастрюль, сковородок и баночек со специями. И тут же на кухне что-то зазывно зашкварчало на плите, забулькало в кастрюльке и начало аппетитно жариться на сковороде. По всей квартире, наполняя ее уютом и теплом, поплыли волшебные, дразнящие ароматы и запахи, настойчиво предвещая скорое появление на столе какой-то невероятно вкусной еды. Завтрак от Лии – это всегда было маленьким гастрономическим праздником.

Вот только эту утреннюю, почти пасторальную идиллию безжалостно, самым наглым образом, нарушил резкий, требовательный звонок. Пронзительно, на одной высокой ноте, запищал и назойливо завибрировал на тумбочке мой… Или всё же этого парня, Арка, коммуникатор, требуя к себе немедленного внимания всеми возможными и доступными ему способами.

Настойчиво, безапелляционно, словно сигнал воздушной тревоги, этот бездушный разрушитель утреннего спокойствия трезвонил и трезвонил, не умолкая ни на секунду. Лия недовольно нахмурилась, смешно сморщив свой маленький, точеный носик. Задумчиво накрутила на тонкий палец свой непослушный, иссиня-черный локон и, тяжело вздохнув, отправилась на поиск и поимку этого электронного нарушителя тишины.

Вскоре настырный коммуникатор нашелся в небрежно брошенной у входа в гостиную куче моей одежды, там, где мы вчера, обнявшись, слушали музыку и танцевали. Приятные, теплые воспоминания о вчерашнем вечере заставили девушку невольно улыбнуться. Она нежно погладила кончиком пальца гладкий, холодный сенсорный экран, и на это простое прикосновение коммуникатор неожиданно для самой Лии ответил разблокировкой и разрешением на просмотр входящего вызова. Увидев на экране знакомую иконку с логотипом компании, в которой я, ее возлюбленный, трудился, она недоуменно мотнула головой и, как испуганная лань, метнулась в спальню, где все еще безмятежно спал Солнечников, не подозревая о надвигающейся буре.

– Эй, Арк, милый, проснись! Тебе, кажется, твой босс звонит. Видимо, что-то очень срочное, раз так ни свет ни заря! – она принялась энергично расталкивать меня, упорно не желавшего расставаться с объятиями Морфея. – Или, может, мне ему самой ответить и сообщить, что его драгоценный начальник отдела продаж сейчас крепко спит и отдыхает после очень бурной и насыщенной ночи? А?

Эта недвусмысленная угроза, похоже, возымела должный эффект: мои глаза под веками беспокойно задвигались, и уже через пару мучительных мгновений я с трудом, но все же открыл их, пытаясь сфокусировать взгляд на встревоженном лице Лии.

Но моя любимая немного ошиблась. Это был не мой непосредственный босс, хотя звонили действительно с работы.

Контактом «Адамос Inc» в телефонной книге моего коммуникатора была подписана некая Катя Ремор – одна из влиятельных фигур в топ-менеджменте нашей компании, начальник департамента по работе с персоналом. Я мельком с неудовольствием отметил, что на часах всего лишь 5:54 утра. Не рановато ли для звонков с работы, даже по очень срочным делам?

– Солнечников. Слушаю, – буркнул я в трубку, стараясь, чтобы голос звучал как можно более бодро и официально.

– Аркадий, доброе, доброе утро! Как спалось? – преувеличенно жизнерадостным, почти восторженным тоном зачастила женщина на том конце линии.

Ее голос звенел, как натянутая струна.

– Доброе утро, Катя! – с трудом подавив зевок, ответил я.

В компании «Адамос», в которой Арк, трудился уже почти год на довольно ответственной должности, было почему-то не принято обращаться друг к другу по имени-отчеству, даже к вышестоящему руководству. Все, от курьера до генерального директора, были на «ты» и по именам. Из-за этого я, воспитанный в несколько иных, более консервативных традициях, иногда чувствовал себя немного не в своей тарелке, словно попал на какую-то молодежную тусовку, а не в серьезную коммерческую организацию.

Катя… Катя Ремор была весьма примечательной особой. Спортивная, всегда подтянутая, стильная, нарочито, почти демонстративно, ненатуральная блондинка с короткой, модной, асимметричной стрижкой и очень выразительными, темно-карими, почти черными, умными глазами. Несмотря на то, что эта начальница департамента персонала каким-то непостижимым образом умудрялась всегда выглядеть максимум на двадцать пять, эта крепкозадая, как говорили про нее за глаза некоторые злоязычные сотрудники, любительница фитнеса и здорового образа жизни уже давно разменяла третий десяток и уверенно, семимильными шагами, приближалась к четвертому, если уже не успела перешагнуть через этот возрастной порог. Вечно моложавая, энергичная женщина, которая была почти в два раза старше меня, девятнадцатилетнего Арка, почему-то навязчиво, почти агрессивно, просила всех называть ее просто «Катей». Не «Екатериной Львовной», как полагалось бы по статусу и возрасту, и даже не «Екатериной», а именно так – по-свойски, по-дружески, «Катей»!

С одной стороны, такие неформальные порядки, безусловно, действительно сокращали социальную дистанцию между сотрудниками разных рангов и способствовали созданию более теплой, дружеской атмосферы в коллективе. Но с другой – из-за этого было очень просто, почти незаметно, пересечь ту тонкую, невидимую черту, которая отделяет нормальное рабочее общение от недопустимого панибратства. А что, скажите на милость, может быть хуже панибратства с твоими непосредственными подчиненными? Как потом с них строго требовать выполнения твоих распоряжений и соблюдения трудовой дисциплины, если вы вчера вместе пили пиво и обсуждали последний футбольный матч? Конечно, может быть, я еще слишком молод и неопытен для таких глобальных выводов… да и на руководящей должности я всего лишь меньше года, но такие вот «демократичные» способы управления персоналом мне категорически не нравились. Они казались мне какими-то фальшивыми, неискренними.

Я вдруг с раздражением поймал себя на мысли, что, погрузившись в эти свои невеселые размышления о корпоративной этике, совершенно упустил несколько первых фраз из ее тирады. Я тупо разглядывал свое сонное, слегка помятое и небритое лицо в большом зеркале на дверце шкафа-купе, совершенно не слушая, что она там говорит.

– Простите, Катя, что вы сказали? Я немного не расслышал, – пришлось переспросить мне, стараясь скрыть свое замешательство.

– Ой, Аркадий, вы что, еще не проснулись? – картинно захихикала Катя в трубку. – Ну и любитель же вы поспать, однако! Прямо как медведь в берлоге!

Раздражение от этого слишком раннего и совершенно неуместного звонка, смешанное с ее этой наигранной, фальшивой бодростью, чуть было не заставило меня сказать ей какую-нибудь откровенную гадость в ответ. Но я, Арк, стоически, с огромным трудом, сдержался. Раньше эта Ремор в пустой, бессмысленной болтовне как-то замечена не была. Она всегда была предельно конкретна и деловита. Значит, у нее ко мне какое-то действительно важное и срочное дело, требующее моего немедленного вмешательства. Именно поэтому Катя, видимо, и не испытывала никакого морального неудобства, названивая мне в такую рань, в пять с лишним утра субботы. Фоном для нашего разговора служили приглушенное автомобильное гудение и чей-то далекий, но отчетливый отборный мат. Все ясно: она уже за рулем своей машины и куда-то на полной скорости мчит. Скорее всего, не из дома, а прямиком из своего круглосуточного фитнес-клуба, где она, наверное, уже успела отпахать пару часов на тренажерах. Я тоже любил спорт и старался регулярно посещать спортзал. Но вставать ради этого в такую несусветную рань… Блин… А во сколько же эта Катя вообще встает каждый день, чтобы все успевать? В три ночи, что ли?

– Я спросила, Аркадий, дорогой, в котором часу вы сегодня планируете осчастливить нас своим появлением в офисе? – бодрым, хорошо поставленным, почти командным голосом повторила эта блондинка свой вопрос.

– Как и всегда по субботам, Катя, часам к восьми утра, – немного устало ответил я.

– О, это просто отлично! Замечательно! Давайте тогда встретимся с самого утра, пока офисная суета вас не засосала. Вы сможете подойти ко мне в кабинет примерно в восемь десять – восемь пятнадцать? С меня самый лучший кофе в городе! – радостно прощебетала эта неутомимая фитнес-няша.

Эти непрерывные заряды какой-то преувеличенной, почти истеричной бодрости и неуместного жизнелюбия, исходящие от моей собеседницы, уже изрядно утомили меня, Арка. Поэтому я произнес довольно сухо, без всякого энтузиазма:

– Ловлю вас на слове, Катя. Насчет кофе.

И даже не посчитав нужным попрощаться, как того требуют элементарные правила приличия, просто завершил звонок, нажав на красную кнопку на экране коммуникатора. Настроение было окончательно испорчено.

*****

Монументальное, двадцатиэтажное здание нашего бизнес-центра, как и всегда, встретило меня, Арка, своим привычным холодным, бездушным и каким-то неживым блеском хромированной стали, отполированного до зеркального блеска гранита и огромных, панорамных окон из сверкающего, тонированного стекла. Стерильный, прохладный, кондиционированный воздух, полностью лишенный каких-либо естественных запахов, и повсюду расставленные уродливые, безжизненные муляжи каких-то экзотических растений в массивных кадках. Наверняка тот неизвестный, но, без сомнения, очень дорогой дизайнер интерьеров, когда творил свой очередной «шедевр», эскиз дизайна этих внутренних помещений, подразумевал, что все эти пальмы и фикусы будут живыми, настоящими. Но его возвышенная идея, как это часто бывает, столкнулась с суровой, прозаической реальностью и банальной экономией.

«Капитализм, счастье, зашибись!» и «Экономика должна быть экономной, а еще лучше – бесплатной!» – это были далеко не единственные цитаты из классиков, которые назойливо напрашивались мне на ум, пока я, Аркадий Солнечников, пришедший на эту деловую встречу на целых пять минут раньше назначенного времени, бесцельно топтался у дверей кабинета Кати Ремор и с нескрываемым отвращением созерцал пластиковые листья ненастоящих тропических растений. Не то чтобы я был каким-то ярым фанатом ботаники или гринписовцем, но это унылое зрелище было все же лучше, чем разглядывать преувеличенно бодрые, фальшиво-улыбчивые лица многочисленных кадровиков, которые уже начали потихоньку набиваться в это огромное, эргономичное рабочее пространство, организованное в модном нынче стиле «опенспейс». Один только мимолетный взгляд на этот бурлящий офисный планктон, на вечно спешащих, суетящихся людей с горящими, немного безумными глазами, почему-то сразу навевал на мысли о кокаине, словно его снова, как в старые добрые времена, начали свободно продавать в аптеках без рецепта. Других, более приличных, ассоциаций у меня попросту не рождалось. Ну не может же так сильно «штырить» обычных людей от простого утреннего кофе, даже если он очень крепкий!

Я, Арк, сначала услышал ее, Катю. Характерный, мерный, уверенный цокот ее высоких металлических набоек на тонких шпильках по мраморному полу коридора говорил о непоколебимой уверенности в себе ее обладательницы. Она буквально впечатывала каждый свой шаг в пол, словно методично, одного за другим, заколачивала последние гвозди в крышку очередного гроба.

«Какие-то не самые радужные, прямо скажем, ассоциации лезут мне в голову с самого утра!» – я невесело ухмыльнулся своему собственному мрачному ассоциативному ряду. Нужно было, конечно, сегодня получше выспаться, а не… Но моя Лия вчера была просто неутомима. При воспоминании о ней улыбка на моем лице невольно стала теплее и шире. Сколько же мне в итоге удалось поспать этой ночью? Часа три, не больше? Да уж… Но я все равно был абсолютно удовлетворен, полностью доволен собой и сложившейся ситуацией, как сытый лев, только что получивший свой законный, честно добытый в бою трофей.

Катя Ремор выглядела… ну, как всегда, впрочем, эффектно и безупречно выглядела Катя Ремор: стильная, идеально уложенная короткая стрижка, живой, выразительный, чуть насмешливый взгляд темных глаз, строгий, идеально сидящий на ее точеной фигуре черный юбочный костюм и контрастирующая с ним какая-то легкомысленная, почти фривольная, полупрозрачная блузка под ним. Почти не скрывавшая кружевной лифчик и аппетитные полушария груди. Весь этот безупречный, тщательно продуманный образ деловой женщины завершала неизменная, намертво натянутая на лицо профессиональная улыбка, ярко декорированная безупречно накрашенными алой помадой губами. Когда только эта фальшивая, пластмассовая ухмылка, так похожая на эти искусственные офисные растения, успела так прочно приклеиться к лицу Кати? Хороший вопрос, однако… Вероятно, это случилось уже довольно давно, так давно, что она уже успела стать неотъемлемой частью ее обязательного дресс-кода, превратив живого человека в какого-то бездушного, запрограммированного на успех киборга.

В нашей процветающей компании «Адамос» добрая половина всех директоров и начальников отделов были, что называется, «блатными»: чьи-то многочисленные родственники родственников, близкие друзья друзей, родственники этих друзей, любовницы, любовники, любовники этих друзей и так далее, до бесконечности. Прямо как на Ноевом Ковчеге, каждой твари по паре, а то и по три. Чего уж греха таить, я и сам, был одним из этих так называемых «блатных». Генеральный директор «Адамоса» был старым, закадычным другом моего отца – они вместе ходили на рыбалку, парились в бане, охотились на кабанов, играли в гольф и занимались еще бог знает чем непотребным. А как еще я, при другом, менее удачном раскладе, смог бы отхватить себе такое теплое и денежное место руководителя целого отдела продаж в свои неполные девятнадцать лет от роду? Однако, в отличие от многих других таких же «блатных» лентяев и бездельников, я, по крайней мере, получал свои немаленькие деньги не зря. Под моим чутким руководством наш отдел за последний год начал работать намного эффективнее и приносить компании гораздо больше прибыли, чем до моего прихода.