S-T-I-K-S. «А» – значит атомиты!

Почему я, находясь на самой вершине этой внушительной, хорошо просматриваемой со всех сторон башни, совершенно не боялся своего преждевременного обнаружения? Ну, во-первых, я был вооружен и готов был дорого продать свою жизнь. А во-вторых, и это было куда важнее, мне отсюда, сверху, было прекрасно видно то, что эти несчастные, ничего не понимающие «свежаки» внизу не имели ни малейшего шанса вовремя заметить.

Сначала я даже не придал особого значения какой-то невнятной, едва заметной дымке, появившейся на самом горизонте. Но чем больше проходило времени, тем все более и более очевидным для меня становилось – это была не просто дымка. Это была пыль, густая, серая пыль, сбитая с поверхности земли и поднятая высоко в воздух тысячами ног.

Еще через каких-то двадцать минут, которые показались мне вечностью, стало совершенно ясно, что это были они – зараженные. Целая армия, орда голодных, обезумевших тварей. И эти твари, что было особенно странно и тревожно, появились совсем не с той стороны, откуда я их, исходя из своего скудного опыта, ожидал увидеть. Они словно инстинктивно опасались приближаться к зловещей черноте и все время держались от нее на расстоянии метров так ста пятидесяти, а то и трехсот. Я тут же, не раздумывая, залег на своей импровизированной огневой позиции, на холодном каменном полу смотровой площадки, боясь, что меня могут заметить эти твари с их невероятно острым зрением. Но я не прекратил напряженного наблюдения за тем кошмаром, который сейчас, в эти самые минуты, творился внизу, в этом только что вырванном из привычной реальности городе. Немея от всепоглощающего, леденящего душу ужаса, я пытался по памяти, по тем скудным книжным описаниям из брошюры, определять виды атакующих зараженных.

Первыми, как и следовало ожидать, в этот несчастный, обреченный город ворвались так называемые «элитники» – самые быстрые, самые сильные и самые смертоносные из всех известных мне видов зараженных. Их было всего какой-то жалкий десяток, не больше, но то опустошение, которое они производили на своем пути, было по-настоящему эпическим. Эти твари, двигаясь с какой-то совершенно запредельной, почти невозможной для живого существа скоростью, просто жрали, рвали на куски всех тех несчастных, кто не успел вовремя спрятаться, убежать или хотя бы забиться в какую-нибудь щель. «Руберы», «кусачи» и «топтуны» – более медлительные, но не менее опасные виды – шли за ними с небольшим, почти незаметным отрывом, жадно доедая то, что по какой-то причине оставила после себя эта кровожадная «элита». Они с легкостью, как консервные банки, потрошили и переворачивали легковые автомобили, вылавливая из них тех немногих «счастливчиков», которым удалось каким-то чудом избежать первой, самой страшной встречи с самыми развитыми и быстрыми тварями. Они с легкостью заскакивали в любые легкодоступные места, вроде небольших магазинов, кафе и офисов на первых этажах, – чтобы там, внутри, без помех, схарчить перепуганных до смерти людей. Следом за ними, как стервятники, пришли «лотерейщики» и «бегуны», которые и открыли финальный, самый кровавый акт этой безумной, дьявольской драмы. Эти твари уже не неслись сломя голову, а бродили по опустевшим улицам, заглядывая в каждый подъезд, в каждую подворотню. А «лотерейщики» с ловкостью и проворством огромных, уродливых обезьян, без особого труда забирались даже на самые верхние этажи высотных зданий, выламывая окна и двери.

Видимо, меня от неминуемого обнаружения всеми этими тварями спасал только тот факт, что я находился очень близко к пугающему их «черному кластеру». Это кровавое, безумное пиршество продолжалось весь остаток этого бесконечно долгого дня и всю следующую, не менее кошмарную, ночь. Несколько многоэтажных домов в разных концах города по какой-то причине загорелось, и их яркое, зловещее пламя раскрасило ночную темноту в жуткие, тревожные багровые тона. Лишь когда уже начало заниматься серое, безрадостное утро следующего дня, и крики жертв и урчание тварей немного поутихли, я, наконец, решился очень тихо, предельно осторожно, покинуть свою холодную, неудобную лёжку и снова спрятаться в своем теплом, уютном спальнике от ужасов, которые только что, на протяжении многих часов, вынужден был наблюдать.

Я заставил себя немного перекусить холодными консервами, запил их остатками «живуна» и «гороховки». Я думал, что после всего увиденного не смогу и куска проглотить, что меня просто стошнит. Но, к своему удивлению, я сам не заметил, как быстро и почти с аппетитом приговорил содержимое целых пяти банок тушенки. В моей голове все это время, как заевшая пластинка, крутилась только одна–единственная, навязчивая мысль: «Как, бес возьми, иммунным вообще удается хоть как-то выживать при таких вот раскладах? И как, каким чудом, до сих пор выжил я сам? Нет… Ну, серьезно… Если я действительно какое-то время бегал по этому миру такой же безумной, ничего не понимающей и не помнящей тварью, как те, что сейчас пируют внизу, то как так получилось, что я за все это время ни разу не встретился с каким-нибудь достаточно развитым и голодным мутантом, который бы с удовольствием употребил меня на ужин, так же, как я только что употребил свои консервы?»

Одолеваемый этими безрадостными мыслями о том, как мне теперь жить дальше, и что вообще делать в этой безвыходной, казалось бы, ситуации, я некоторое время беспокойно ворочался в своем спальнике, пытаясь найти хоть какой-то ответ, хоть какую-то зацепку. Как мне нужно себя вести, чтобы просто выжить, не говоря уже о чем-то большем? Пока что все, что я делал с момента своего пробуждения в этом мире, – это просто плыл по течению, реагируя на события, а не создавая их. И это было категорически неверным, проигрышным решением. Нужно было срочно что-то менять. Нужно было иметь как минимум несколько хорошо продуманных краткосрочных планов на ближайшее будущее, и хотя бы парочку долгосрочных, стратегических. Терзаемый подобными, совершенно новыми для меня, идеями и сомнениями, я сильно сомневался, что мне вообще удастся сегодня уснуть. Однако, или я за эти последние, безумные дни устал гораздо сильнее, чем сам думал, или же я, к своему удивлению, имел куда более крепкие, чем я всегда считал, нервы. Так или иначе, сам не заметил, как, несмотря на все мои тревоги и страхи, снова провалился в тяжелый, беспокойный, но такой необходимый сейчас сон.

12. Ремор

Резким, отточенным движением Ремор бросила тлеющий окурок на бетонный пол парковки и с какой-то ожесточенной грацией растоптала его узким, изящным носком своей модельной, явно дорогой, туфли. Секундной паузы ей хватило, чтобы тут же, почти не глядя, вытащить из пачки новую сигарету и снова закурить, глубоко, почти судорожно, затянувшись. Дым вырвался из ноздрей.