Дети теней. Торт или ботинки

– Вставай, – скомандовала она.

– Зачем?

– Вставай, говорю. Сейчас будет урок от топ-блогерши. Бесплатно.

Лея неохотно поднялась.

– Смотри, – Далия расставила ноги на ширину плеч. Уперла руки в бока, как Чудо-Женщина. Подняла подбородок. – Делай так.

– Зачем? – Лея чувствовала себя идиоткой.

– Это Поза Силы, – объяснила Далия менторским тоном. – Нам про это Вэнс рассказывал, но он идиот, он говорил про это как про позу для фото. А это – биохимия.

Далия шмыгнула носом.

– Когда ты стоишь вот так, как супергерой, две минуты… твой мозг думает, что ты главная. Тестостерон вверх, кортизол вниз. Страх уходит.

– Это глупо, – сказала Лея.

– Глупо – это дрожать, как чихуахуа, – парировала Далия. – Делай. Я не отстану.

Лея вздохнула. Она оглянулась – в сквере никого не было.

Она расставила ноги. Уперла руки в бока. Подняла подбородок, глядя на верхушки голых кленов.

– Грудь вперед, – скомандовала Далия. – Дыши животом. Вдох – я крутая. Выдох – все остальные просто массовка.

Лея сделала вдох.

Холодный ноябрьский воздух наполнил легкие.

Она стояла в нелепой позе, в старой куртке, с шоколадом на губе. Но…

Странно.

Дрожь в коленях унялась. Сердце перестало колотиться как пойманная птица и забилось ровно, сильно.

Бум-бум. Я здесь. Бум-бум. Я занимаю место. Бум-бум. Я имею право.

Лея посмотрела на Далию. Та стояла в такой же позе рядом. Две маленькие фигурки против огромного, холодного города.

– Работает? – спросила Далия.

– Кажется, да, – удивилась Лея.

– Еще бы, – хмыкнула Далия. – Я так перед каждым выходом к доске стою в туалете. Иначе бы меня стошнило от страха.

Лея посмотрела на неё с новым чувством. Не завистью. Не восхищением.

Уважением.

Далия боялась. Она боялась каждый день. Но она нашла способ справляться. Она не просто носила маску – она ковала из себя воина, пусть и гламурного.

– Спасибо, – сказала Лея. – За шоколад. И за… позу.

Далия махнула рукой, но Лея увидела, как её щеки слегка порозовели. Не от холода.

– Ерунда. Нам нужно держаться вместе. Директор теперь с нас не слезет. Мы теперь… – она замялась, подбирая слово.

– Сообщницы? – предложила Лея.

– Хуже, – усмехнулась Далия. – Мы теперь "Глюк Системы". А глюки обычно удаляют.

Она снова села на скамейку и взяла свой стакан.

Лея села рядом. Теперь она сидела чуть ближе.

Она закрыла глаза и впервые за двенадцать лет посмотрела не наружу, а внутрь себя.

Раньше там была черная дыра, куда она скидывала боль. Пустота, которую она боялась трогать.

Но сейчас там было тепло. Там плескалось озеро горячего шоколада. И на берегу этого озера сидела маленькая, светящаяся фигурка – её Внутренний Ребенок. Она больше не сжималась в комок. Она стояла в Позе Силы, уперев руки в бока, и улыбалась.

«Я есть, – подумала Лея. – Я съела булку. Я сломала камень. Я стою как герой. Значит, я существую».

– Знаешь, – сказала Далия, глядя на пустой стакан. – А ведь это был самый вкусный обед в моей жизни. Хотя это просто булка.

– Ага, – согласилась Лея. – Потому что мы её не сфоткали. Мы её просто съели.

Далия замерла. Потом рассмеялась – звонко, по-настоящему.

– Точно! – воскликнула она. – Мы хакнули систему! Мы получили удовольствие мимо кассы!

Над их головами, сквозь серые тучи, на секунду пробился луч солнца. Он был слабым, но он осветил их – Блестящую и Бесцветную, сидящих на одной скамейке и доедающих крошки сахарной пудры.

И в этот момент Лея поняла: магия – это не камни. Магия – это когда кто-то делится с тобой теплом, не требуя баллов взамен.

НЕПРАВИЛЬНОЕ ОТРАЖЕНИЕ

Они шли по брусчатке Златой Улочки. Это была нейтральная территория – узкая, извилистая, заставленная крошечными лавками, где торговали не рейтингом, а вещами.

Далия остановилась у витрины с антиквариатом. Стекло отразило их вдвоем.

Они были странной парой.

Далия – высокая, с золотистой, тронутой южным солнцем кожей (папа возил их на Острова, +1000 баллов к семейному рейтингу). Её карие глаза горели живым, теплым огнем.

Лея – на полголовы ниже, бледная, как зимнее небо. Её серо-зеленые глаза казались прозрачными.

Но в стекле, где их силуэты наложились друг на друга, они выглядели как негатив и позитив одного снимка. Тот же овал лица. Те же острые, упрямые подбородки. Те же светлые волосы, только у Далии они блестящие и пшеничные, а у Леи были пепельные.

– Стой, – скомандовала Далия. Она выхватила свой телефон. – Свет падает идеально. «Золотой час». Надо зафиксировать.

Она навела камеру на Лею.

Лея привычно отвернулась, натягивая шапку на глаза.

– Не надо. Я плохо получаюсь. Камера меня… размывает.

– Это потому что ты не умеешь работать со светом, – фыркнула Далия. – Смотри. Лайфхак номер один: Никогда не стой лицом к тени.

Она подошла к Лее, взяла её за плечи и развернула.

– Тень подчеркивает морщины, которых у нас нет, и делает лицо плоским. Встань так, чтобы свет бил в скулу. Вот так. А теперь – не улыбайся.

– Что? – удивилась Лея. В школе учили только улыбаться.

– Улыбка делает щеки шире, – авторитетно заявила Далия. – Просто приоткрой рот. Как будто хочешь сказать букву «О», но передумала. Это расслабляет лицо. И смотри не в камеру, а чуть выше. Как будто там… ну не знаю… единорог летит.

Лея послушно приоткрыла рот. Посмотрела на крышу дома.

Далия щелкнула затвором.

– Смотри.

Лея взглянула на экран.

С фото на неё смотрела не «серая моль». На неё смотрела загадочная девочка с сияющими глазами. Свет очертил её скулу, превратив бледность в благородный фарфор.

– Это… я? – прошептала Лея.

– Это физика, – подмигнула Далия. – Ты красивая, Лея. Просто у тебя пиар-менеджер плохой. То есть ты сама.

Она убрала телефон.

– А твой где?

Лея неохотно достала свой старый, потертый смартфон. Экран был разбит в паутину.

– Оу, – сказала Далия. – Винтаж.

– Он работает, – защищаясь, сказала Лея. – Просто… камера треснула. Снимки получаются мутными.

– Дай сюда.

Далия взяла телефон Леи. Она не поморщилась, не стала вытирать руки влажной салфеткой (как сделала бы Эрика). Она просто включила камеру.

– Смотри. Трещина идет прямо по центру. Если навести её на источник света… – Далия покрутила телефоном, ловя блик от витрины. – Видишь? Свет преломляется. Получается радуга.

Она сделала фото.

На снимке витрина выглядела волшебно. Трещина превратила обычный блик в сияющую звезду, перечеркивающую кадр. Это выглядело не как дефект. Это выглядело как искусство.

– Лайфхак номер два, – улыбнулась Далия, возвращая телефон. – Превращай баг в фичу. Твоя камера не сломана. Она просто видит мир через призму. Как и ты.

Лея сжала теплый корпус телефона. 37.0.

Они подошли к лотку с украшениями.

Старик-продавец (V4, Тень) раскладывал товар. Здесь не было Люмосита. Здесь были простые вещи: деревянные бусы, плетеные фенечки, кольца из меди.

– Добрый день, леди, – проскрипел старик. Он не смотрел на их рейтинг. Он смотрел на них.

Далия сразу же включила вежливость. Не ту, холодную, для учителей. А настоящую.

– Здравствуйте! – сказала она. – У вас очень красивые браслеты.

– Выбирайте, – старик улыбнулся щербатым ртом. – Для такой яркой барышни… и для её сестренки.

Лея замерла. Далия тоже.

Они переглянулись.

– Мы не… – начала Лея.

– Похожи, правда? – перебил старик, кивая. – Глаза разные, да. У одной – шоколад, у другой – море. Но порода одна. Видно же. Упрямые обе. Подбородки-то вон как вздернули. Точно сестры.

Далия вдруг рассмеялась.

– Вы нас раскусили, – сказала она, подмигивая Лее. – Она моя младшая. Вечно теряется.

Лея почувствовала, как краска заливает щеки. Но это был не стыд. Это было тепло.

«Сестра».

Слово было странным, непривычным, но оно легло на сердце мягко, как тот самый шоколад.

– Мы возьмем вот эти, – Далия ткнула пальцем в пару плетеных браслетов. Простых, из красной нити. Никакого золота. Никаких камней.

– С вас 20 баллов, – сказал старик.

Далия достала свой телефон и приложила к старому, потертому терминалу.

Терминал пискнул. Экран телефона Далии загорелся красным предупреждением:

«ВНИМАНИЕ! Вы совершаете транзакцию в зоне низкого рейтинга. Это может негативно повлиять на ваш Социальный Капитал. Подтвердить?»

Лея увидела это.

– Не надо, – шепнула она, хватая Далию за руку. – Твой рейтинг…

Далия посмотрела на экран. Потом на старика. Потом на Лею.

В её глазах мелькнуло упрямство. То самое, «сестринское».

– Плевать, – сказала она.

И нажала «ПОДТВЕРДИТЬ».

Терминал одобрительно пиликнул. Списано.

Рейтинг Далии дрогнул и упал на 0.5 пункта. Мелочь. Но для Блестящей это была трещина в броне.

Далия взяла браслеты. Один надела себе на левую руку, рядом с дорогими золотыми цепями. Красная нитка выглядела там чужеродно, но Далия смотрела на неё с гордостью.

Второй она протянула Лее.

– Держи, – сказала она. – Теперь мы связаны.

Лея надела браслет. Красная нить обхватила запястье.

– Спасибо, – сказала Лея. – Сестренка.

Далия фыркнула, но Лея увидела, как уголки её губ дрогнули в настоящей, не отрепетированной улыбке.

– Пошли отсюда, – сказала Далия, поправляя рюкзак. – А то папа увидит списание в «Лавке Старьевщика» и решит, что меня похитили цыгане.

Они пошли прочь по улице. Солнце садилось, окрашивая город в тревожный оранжевый цвет. Но Лее больше не было страшно.

Она шла рядом с Далией. Шаг в шаг.

Прохожие видели Блестящую девочку и какую-то тень рядом с ней.

Но Лея знала правду.

Впервые в жизни у неё было доказательство существования. Не в телефоне. А на запястье.

ДВЕ КРОВАТИ, ОДНА МЫСЛЬ

Лея вернулась домой, когда в коридоре уже пахло жареной картошкой соседей. Она проскользнула в свою комнату, стараясь не скрипнуть половицей.

Мамы еще не было. Только тиканье часов и холод, идущий от окна.

Лея забралась на кровать, не раздеваясь. Она вытащила телефон. Экран мигнул, оживая. Батарея – 12%.

Она зашла в «V-Life».

В ленте висело новое фото Далии.

Тот самый кадр. Трещина на камере Леи превратилась в радужную молнию, которая пересекала лицо Далии, делая её похожей на героя комикса. Она не улыбалась той самой фальшивой улыбкой. Она смотрела чуть вверх, приоткрыв рот, и выглядела… живой.

Подпись гласила: «Иногда баги – это фичи. #NewVibe #NoFilter #Secret».

Никаких отметок. Никаких имен. Далия не могла отметить Лею – у Леи не было аккаунта, да и рейтинг бы рухнул. Но Лея знала: это про неё.

Она провела пальцем по экрану, касаясь лица на фото.

– Глупости, – раздался голос из угла.

Лея не вздрогнула. Она знала этот голос. Он был сухим, как шелест старой бумаги.

В углу, там, где тени от шкафа сгущались в плотный клубок, сидела Тень.

Она была похожа на Лею, только сотканную из серого дыма. Тень сидела, подтянув колени к подбородку – в любимой позе Леи.

– Это опасно, – сказала Тень. – Ты нарушила три протокола за один день. Ты сломала камень. Ты ела сахар. Ты говорила с Блестящей.

– Было вкусно, – прошептала Лея.

Тень наклонила голову. Её глаза были пустыми провалами, но в них читалось недоумение.

– Тебе должно быть больно, – констатировала Тень. – Ты должна бояться. Я приготовила нам кокон из страха, чтобы спрятаться. Почему ты не лезешь в кокон?

– Потому что мне тепло, – сказала Лея.

Она подняла руку. На запястье краснел дешевый плетеный браслет. Он кололся. Он был грубым. Но он был самым красивым украшением в мире.

Тень потянулась к браслету дымчатым пальцем, но не коснулась. Отступила.

– Это… якорь, – прошептала Тень. – Он держит нас здесь.

– Да, – улыбнулась Лея. – Он держит нас здесь.

Тень вздохнула и растворилась в сумерках комнаты, став просто тенью от стула. Но впервые за двенадцать лет от неё не веяло могильным холодом.

Лея закрыла глаза. Температура – 36.6. Идеальный баланс.

В пяти километрах оттуда, в Верхнем Городе, Далия лежала на огромной кровати с балдахином.

Её комната была похожа на музей принцессы: белая мебель, пушистые ковры, стеллаж с наградами за танцы.

Далия сняла с себя «броню». Золотые браслеты, тяжелые серьги, колье – всё это полетело на туалетный столик с глухим стуком.

На руке осталась только красная нитка.

Телефон на тумбочке завибрировал. Агрессивно, требовательно.

Далия взяла его. На экране мигало красное уведомление от Службы Социальной Гармонии:

«ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: НАРУШЕНИЕ ЗАКОНА СОЦИАЛЬНОЙ ГИГИЕНЫ. Вы провели 45 минут в непосредственной близости с объектом категории "Бесцветный". Ваш рейтинг снижен на 15 баллов. Рекомендуется пройти процедуру очистки ауры».

Далия фыркнула.

– Обойдетесь, – сказала она экрану.

Она свайпнула уведомление влево. Удалить.

Она посмотрела на браслет. На фоне её загорелой кожи и дорогого шелкового постельного белья он выглядел как мусор. Дешевая шерсть, кривой узел. Папа бы сказал: «Выкинь эту гадость, ты подцепишь блох».

Далия прижала браслет к губам. Он пах пылью, шоколадом и… правдой.

Впервые за день ей не нужно было притворяться. Не нужно было «работать лицом».

Она выключила свет. Темнота в комнате была мягкой и уютной.

В разных концах города, в разной темноте – одной богатой, другой бедной – две девочки закрыли глаза.

И последняя мысль перед сном у них была одна и та же. Слово в слово.

«Меня увидели».

МАСКА «ВСЁ ХОРОШО»

Утро после Дня Оценки было серым. Лея стояла перед зеркалом в ванной.

Зеркало было старым, с черными пятнами амальгамы по краям. В нем отражалась девочка, которая привыкла исчезать.

Лея закатала рукав пижамы.

На левой руке, бледной, как бумага, белел шрам. Длинный, неровный. След от ножниц.

Память – это не библиотека. Это минное поле. Лея наступила на мину, и время отмоталось назад.

Шесть лет назад. Ей шесть.

В комнате пахло пылью и маминой усталостью. Эмилия спала. Она пришла со второй смены, не раздеваясь, рухнула на диван и провалилась в тяжелый, черный сон без сновидений.

Лея сидела на полу.

У неё была кукла. Самая дешевая, с пластмассовыми волосами и нарисованными глазами. У куклы не было имени, только фабричный номер на затылке. Дорогих и модных кукол у нее не было. Она даже не знала об их существовании.

У девочек из Верхнего Города куклы носили серьги. Лея видела это в журнале, который кто-то выкинул. Золотые колечки в ушах. Это делало кукол важными. Любимыми.

Лея взяла мамины маникюрные ножницы. Острые, с загнутыми концами.

– Тебе будет красиво, – шепнула она кукле.

Она прижала острие к пластиковой мочке уха. Надавила. Пластик был твердым. Лея надавила сильнее, закусив губу от усердия.

Ножницы соскользнули.

Лезвие вошло в мягкую плоть руки, чуть выше запястья. Глубоко. До кости.

Боль пришла не сразу. Сначала был холод. Потом – горячая пульсация.

Кровь хлынула темным потоком, заливая куклу, ковер, колени.

Любой другой ребенок закричал бы. Заплакал. Позвал маму.

Лея открыла рот… и закрыла его.

Она посмотрела на маму. Эмилия спала, чуть приоткрыв рот. У неё дергалось веко. Ей нужен был этот сон. Если Лея закричит, мама проснется. Мама испугается. Мама будет плакать. У мамы будет истерика. Мама заболеет.

«Я не должна быть проблемой, – пронеслось в голове у шестилетней Леи. – Проблем и так много».

Она зажала рану ладонью. Кровь просачивалась сквозь пальцы, горячая и липкая.

Лея встала. Тихо, на цыпочках, она вышла из комнаты.

Коридор коммуналки был длинным и темным. Из-за двери дяди Миши (алкоголика) слышался храп. Лея дошла до общей кухни.

Она подставила руку под кран. Ледяная вода смешалась с кровью, окрашивая раковину в розовый. Вода щипала, но Лея стояла неподвижно, глядя, как красные змейки уползают в слив.

Дверь скрипнула.

Вошла тетя Маша. Полная, добрая соседка с первого этажа. Она несла кастрюлю.

Тетя Маша увидела Лею. Увидела кровь. Увидела разрезанную руку, похожую на сырое мясо.

Кастрюля выпала из её рук. Грохот.

– Боже мой! – взвизгнула соседка. Она бросилась к Лее. – Ребенок! Ты… ты порезалась! Господи, сколько крови! Эмилия! Эмилия!!!

Лея дернулась.

– Тшш! – она прижала палец к губам свободной рукой. Её лицо было белым, как мел, но голос – ровным. – Не кричите, пожалуйста. Мама спит.

Тетя Маша застыла. Её глаза расширились. Она смотрела на Лею не с жалостью, а с ужасом.

– Тебе же больно… – прошептала женщина. – Почему ты не плачешь?

– Всё хорошо, – сказала Лея. Она улыбнулась. Это была первая версия её Маски. – Просто царапина. Не говорите маме. Она упадет в обморок.

Но тетя Маша уже тащила её к выходу, громко зовя Эмилию.

Мама выбежала в коридор. Увидев кровь, она побледнела так, что стала похожа на призрака. Её руки затряслись.

– Скорую! – кричала она, хватая телефон. – Надо зашивать! Врача!

В дверях появился папа. Виктор. Он собирался на работу. Он посмотрел на руку Леи, потом на часы.

– Эми, не истери, – бросил он, завязывая галстук. – Просто порез. Замотай бинтом и всё. Вечно ты раздуваешь драму из ерунды. Мне пора.

Он перешагнул через лужу крови на полу и ушел.

Лея смотрела ему вслед. Потом посмотрела на трясущуюся маму.

«Папа прав, – решила она. – Моя боль – это ерунда. Моя боль – это неудобство для других. Я должна быть тихой. Я виновата».

Еще раньше. Ей пять.

Они ругались. Снова.

Крики летали по кухне, как битая посуда. Мама плакала. Папа кричал, что он задыхается, что ему нужно пространство.

Лея сидела в своей комнате, зажав уши. Она знала способ.

Она задержала дыхание. Напряглась. Сильно зажмурилась, направляя давление в переносицу. Она научилась этому случайно, но теперь использовала как кнопку «Стоп».

В носу лопнул сосуд. Теплая струйка потекла по губе.

Лея вышла на кухню.

– У меня кровь, – сказала она.

Крики смолкли. Родители бросились к ней. Ссоры забыты. Тишина. Мир.

Кровь покупала покой. Боль была валютой, которой она платила за тишину в доме.

Полгода спустя.

Тот вечер Лея помнила не как картинку, а как запах. Запах папиного одеколона – резкого, «парадного». И запах маминого страха.

Эмилия гладила рубашку.

Её руки дрожали, но она разглаживала каждую складку с маниакальным усердием. Она знала, куда он идет. Он шел не на работу. Он шел к Ней. К той, другой.

Но Эмилия решила бороться. Она верила, что если она будет идеальной, если она будет услужливой, он останется.

– Я приготовила ужин, – сказала она, подавая ему рубашку. Голос был тонким, ломким. – Твое любимое жаркое. Если ты вернешься пораньше…

Виктор надел рубашку. Он не смотрел на неё. Он смотрел в зеркало, поправляя воротник.

– Не жди, – бросил он.

Лея сидела на ковре. Ей было шесть. Она всё понимала. Дети понимают всё, даже когда взрослые думают, что они играют в кубики.

Она видела, как папа взял чемодан. Не портфель. Чемодан.

Страх – ледяной, огромный – заполнил комнату.

Лея вскочила. Она подбежала к нему и упала на колени. Она обхватила его ногу своими маленькими ручками.

– Папочка, – закричала она. – Не уходи! Пожалуйста! Я буду хорошей! Я не буду болеть! Не уходи!

Виктор замер. Он посмотрел вниз.

На его лице не было жалости. На нем была брезгливость. Лея мяла его отглаженные брюки. Лея создавала сцену. Лея была… липкой.

Он наклонился и разжал её пальцы. Аккуратно, но с силой.

– Лея, прекрати, – сказал он холодно. – Не устраивай цирк.

Он отодвинул её, как стул, который мешает пройти.

Дверь хлопнула.

Тишина.

Лея осталась сидеть на полу. Она ждала, что мама поднимет её. Обнимет. Скажет, что всё будет хорошо.

Но Эмилия стояла у гладильной доски. Её спина была прямой, как палка.

Она не плакала. Слёзы кончились. В тот момент, когда дверь закрылась, та мягкая, любящая, старающаяся мама умерла.

Эмилия повернулась. Её лицо было маской. Холодной, гипсовой маской.

– Встань, – сказала она.

– Мама… – всхлипнула Лея.

– Встань с колен, – голос Эмилии был стальным. – Никогда. Слышишь? Никогда больше не смей унижаться. Если кто-то хочет уйти – пусть уходит. Мы не просим. Мы не плачем.

Она выдернула шнур утюга из розетки.

– Иди умойся. У нас много дел.

В тот вечер Лея поняла: слезы не работают. Просьбы не работают. Любовь – это слабость, за которую наказывают одиночеством.

Лея моргнула. Отражение в зеркале вернулось.

Шрам на руке был старым, белым.

Она опустила рукав.

В коридоре послышались шаги мамы. Быстрые, деловые.

– Лея! Ты готова? Мы опаздываем!

Лея натянула на лицо привычное выражение – спокойное, немного отсутствующее.

Маска «Всё хорошо». Она приросла к коже так плотно, что Лея уже не знала, где заканчивается ложь и начинается она сама.

– Иду, мам, – крикнула она. Голос был ровным.

Она взяла рюкзак. Внутри, на дне, лежал осколок зеркала и сфера с чужим голосом.

Сегодня она пройдет Тест. Или исчезнет. Но она не будет плакать. И она точно не встанет на колени.

Никогда больше.

КАК ПРЯЧУТ ТЕХ, КТО ЧУВСТВУЕТ СЛИШКОМ МНОГО

Лея сидела в кабинке школьного туалета. Это было единственное место, где нет камер.

В коридоре гудела перемена, но здесь было тихо, только капала вода из ржавого крана. Кап. Кап. Как отсчет времени.

Лея достала из кармана Сферу.

Та самая, что выкатилась у сумасшедшей Марты на площади. Размером чуть крупнее грецкого ореха, стеклянная, холодная. Внутри неё клубился серый, грязный туман.

Лея знала, что это. В детстве, когда мама еще читала ей сказки (до того, как папа ушел), там были истории про Библиотеку Забытого. Про слова, которые застревают в горле и превращаются в стекло.

Но это была не сказка. Это была улика.

Лея сняла перчатку. Её пальцы дрожали. Температура – 37.3. Нервы.

Она коснулась стекла подушечкой пальца.

Мир дернулся.

Туалет исчез. Запаха хлорки больше не было. Пахло озоном и мокрым асфальтом.

…Она видела мир глазами Марты.

Рыночная площадь. Вечер. Тени длинные, как щупальца.

У фонтана стоит мальчик. Тот самый, в синей куртке. Он плачет. Он потерял маму.

К нему никто не подходит. Люди обходят его, как лужу.

Вдруг тень от чумной колонны отделяется. Она становится объемной. Она растет.

Это не человек. Это дыра в пространстве в форме человека. У неё нет лица, только белые провалы глаз.

Пожиратель.

Мальчик поднимает голову. Он не кричит. Он просто смотрит. Его лицо становится бледным, потом серым, потом прозрачным.

Пожиратель протягивает руку-дым. Касается плеча мальчика.

И мальчик рассыпается. Как пепел на ветру. Его просто… стирают.

Марта (в воспоминании) хочет закричать, но голос застревает в горле, превращаясь в стеклянный шар…

Лея отдернула руку.

Сфера выпала и покатилась по кафельному полу с глухим стуком.

Лея хватала ртом воздух. Её трясло. Это был не глюк. Марта видела правду. Мальчик не потерялся. Его съели. И никто, кроме сумасшедшей, этого не заметил.

Она быстро подняла сферу и сунула глубоко в рюкзак, завернув в запасные носки. Никто не должен это найти.

В дверь туалета забарабанили.

– Эй! Ты там уснула? Выходи, у нас собрание!

Школьный двор был оцеплен желтой лентой с надписью: «ТЕХНИЧЕСКОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ».

У ворот стояли два фургона Службы Социальной Гармонии. Их мигалки не работали, но от машин исходила тяжелая, давящая вибрация, от которой ныли зубы .

Лея вжала голову в плечи, проходя мимо группы Блестящих. Марк громко, чтобы слышал весь этаж, рассказывал о своей обновке: – Зацените подошву! Это новая коллекция с воздушной подушкой. Говорят, в них гравитация на 10% ниже. Его свита закивала, разглядывая логотип. Лея посмотрела вниз, на свои ноги. На правом ботинке отходил носок, и утром она закрасила белеющую трещину черным маркером. Те самые «новые» ботинки, которые мама принесла в коробке, Лея сегодня решила не надевать. Она берегла их. Этот серый, обычный день не стоил того, чтобы топтать подошву, купленную ценой маминой гордости. Для таких дней годились и старые. Гравитация для неё была на 100% тяжелее, чем для Марка. Дальше идти было некуда. Она остановилась и стала искать глазами Далию.