Взорванный Донбасс

– То есть, ты за всеобщее равенство? Мне эта идея не близка. Один тупой как валенок, другой семи пядей во лбу, а получали при социализме одинаково. Это что правильно? – разгорячился Петя. – Я против равенства в оплате труда, но и против того, чтобы одни уничтожали других только по тому, что один украинец, а другой русский.

– А ты пойди, поработай шихтовщиком, тогда поймешь, что такое равенство. Одни в белых халатах, а другие в грязных робах, – возразил Толик.

– Ну, уж это кто на кого учился, – беззлобно ответил ему Петр.

– Так товарищи, хватит спорить, – остановил спорщиков Михайлович. – Я вас понял, идея у вас есть – можно за нее воевать.

– А сам-то ты, за что воевать собрался? – поинтересовался Леха.

– Я как был коммунистом, им и умру, – твердо ответил Михайлович.

– Да ладно, все вы коммунисты одинаковые и ваши главные коммунисты Горбачев с Ельциным все сделали, чтобы Союз развалить, а остальные партийные билеты сожгли и в капиталистов перековались, – с нескрываемым сарказмом заявил Леха.

– Все, да не все. Я и многие из моих друзей ни партбилетов не сжигали, и капиталистами не стали. С одним даже курьезная история в девяностые произошла, я еще работал тогда. Звонит мне: «Приезжай, меня ограбили». Взял ребят, приехал. Сидят у него в гараже двое урок со связанными руками, и матерятся на чем свет стоит, а вокруг менты от смеха по полу катаются. Воров кто-то навел на моего дружка, сказали, мол, он коммерческий директор большого завода и у него сейф в гараже стоит, наверняка денег наворовал и там хранит. Дом стоял в частном секторе, гараж рядом с домом. Подломили они его ночью, стали сейф вскрывать, а он ни в какую. Утащить невозможно, неподъемный. Возились, пока их хозяин не засек. Вызвал милицию, те урок повязали, а тут и мы подъехали. Но самое удивительное, что, когда милиция уже во двор входила, воры таки вскрыли сейф и обалдели. Денег в нем не был, а весь он был набит коробками с партийными билетами членов партийной организации завода, которую возглавлял мой приятель. Когда пошел массовый отказ от партбилетов, он их собрал и спрятал в сейф в надежде на то, что народ одумается и вернется за своими билетами. Так что, как видишь, были среди нас не только те, кто отказывался от партии, но и верили, что и другие в нее вернутся.

– Придурок твой приятель, – сквозь смех заявил Леха. – А я ни за кого, моя хата с краю. Меня интересуют только деньги на день насущный. Дальше я не заглядываю.

– В таком случае, может быть, тогда вы нас прямо до Славянска подбросите? Больше заплатим, – спросил у водителя Петя.

– В Славянске уже делать нечего, – ответил за водителя Михайлович. – Сегодня ночью Стрелецкий со своим отрядом покинул Славянск и движется к Донецку. Там с ними и встретимся.

– Покинул Славянск? – в один голос спросили остальные пассажиры машины.

– Да, покинул, больше оставаться в Славянске было невозможно. Полное окружение, ни запасов еды, ни боеприпасов.

– Значит разгром, полный разгром, – расстроился Толик. – Куда же мы тогда едем?

– Разгрома нет. Отступают в Донецк, чтобы его защитить, вот мы Стрелецкому в этом деле и поможем, – спокойно ответил Михайлович.

Все затихли, размышляя о том, что ждет их впереди. Машина неслась через степное Приазовье по прямой дороге в неизвестность. Раскаленный степной воздух, врывающийся в открытые окна машины, не давал отдохновения от жаркого летнего дня и забивал дыхание. Известие о падении Славянска, за героическим сражением которого ребята следили почти два месяца, вера в его непобедимость, потрясла их, но не сломила. Они выбрали свой путь, и сворачивать с него не собирались.

Глава 2. Донецк

Машина шла по гладкой двуполостной асфальтовой дороге, между двумя рядами пирамидальных тополей изредка разбавленных акацией.

– Я смотрю, дороги у вас отличные, – заметил Петя, – почти как в Питере, только экранов нет, да и что здесь огораживать от шума? Сколько едем, ни одного поселка у дороги, так издалека виднеются, а я читал в Википедии, что Донецкая область густонаселенный регион, с самой высокой плотностью населения на пост-советском пространстве.

– На Украине хороши только те дроги, которые ведут в города, где проводили футбольный чемпионат «Евро12», остальные буквально танкодром, – прокомментировал Михайлович слова Пети.

– Подожди, сейчас и наши дороги, в танкодромы превратятся. Вы же воевать в Донецк едете, – буркнул Леха. – Так что и Донецк, и остальной Донбасс можно будет в поминание записать.

– У дороги стоит только Оленовка, Еленовка на русском, – не обращая внимания на слова Лехи, продолжил Михайлович. – Остальные города Волноваха, Докучаевск, Новотроицк и множество сел, удалены от этой трассы. Приазовье не слишком плотно застроено, это вокруг Донецка шахта на шахте. Города и поселки стоят вплотную друг к другу. Как там воевать, чтобы не задеть мирное население, ума не приложу?

– Другие за тебя думать будут, а ты командуй – куда вас вести? – опять перебил его Леха, и не дождавшись ответа сердито засопел. – Чего я с вами связался?

– Алексей Валерьевич, а знаете ли вы, о том, что о ваших связях с желающими воевать с хунтой, знает все ваше село? – ехидно поинтересовался у водителя Петр.

– Откуда? – удивился Леха, – тебе, что Вадим сказал? Он знает, а больше никто, хотя и черт с ними, у нас никто не выдаст, пока в его огород не залезешь, а залезешь – убьют.

– Да ладно убьют за помидоры, такое говорите! – удивился Толян.

– За помидоры, конечно, не убьют, а вот, если рыбацкие сети тронешь, да рыбу вытащишь – не помилуют, закон такой у рыбаков. Зря стучать не станут, а за нарушение рыбацкого закона настучат тебе веслом по голове и концы в воду. Вадик тоже на меня не настучит, ему рыба нужна, да и зачем ему с местными ссориться? Красные петухи и его бункер склюют, не поперхнутся…

Вскоре за опрятным и довольно большим придорожным селом Еленовка, перед путниками открылась панорама Донецка с обширным частным сектором, спальными районами, застроенными блочными домами, и центром, который был помечен несколькими современными высотками из стекла и бетона, возвышающимися над пятиэтажками.

– Понятно, европейский город, – Петя, вспомнив восторженный рассказ Сони про любимый город. – А сколько Донецку лет?

– Донецк можно назвать юным городом, так как возник он только в начале двадцатого века из маленького шахтерского поселка Юзовка, названного в честь бельгийца Юза, построившего в Донбассе первый металлургический завод. Город стал расти и развиваться с подъемом промышленности Донбасса и был признан его столицей, получив перед войной название Сталино. Хрущев, сделав себе имя на разоблачении культа личности Сталина, в 1962 году переименовал город в Донецк, но скоро был смещен с поста первого секретаря ЦК КПСС, а название города так и осталось, – дал развернутый ответ на вопрос Пети Михайлович.

– Для молодого города он очень большой, – заметил Петя огладывая раскинувшийся перед ним город.

– Около миллиона, но с шахтными поселками где-то около полутора. Он пятый по величине в Украине. Донецк всегда прирастал шахтами. В годы первых пятилеток в Донбассе они стали появляться как грибы после дождя. Еще при царе здесь стали строить металлургические и машиностроительные заводы, производящие шахтное оборудование, а в советское время стали появляться и другие заводы. В результате когда-то довольно пустынный край, который долгое время называли Диким полем, стал быстро заселятся людьми.

– Говор здесь какой-то особенный, – опять прервал Михайловича Петр, – ни русский ни украинский.

– Не смотря на проводимую Сталиным насильственную украинизацию Юго-Востока Украины, городское население Донбасса всегда говорило на русском языке, обогащенном заимствованиями из языков, съехавшихся сюда народов. Донбасский говор не суржик, на котором говорит центральная Украина, но имеет южнорусскую манеру выговора буквы «Г» и чисто украинскую манеру «шокать», то есть говорить «шо» вместо «что», а также в множество украинских словечек, придающих донбасскому говору особую прелесть. Но вот что интересно, любого можно научить паре фраз на украинском языке, а вот для того, чтобы изобразить донецкий говор, необходимо пожить в этих краях довольно долго, так своеобразно произносятся здесь русские слова.

– Короче, Петруха, – перебил Михайловича Толик, – на Донбассе самый правильный русский язык, который тебе не выучить, так и будешь гекать, как тот гусак.

– Я смотрю одни новостройки, не обращая внимания на наезды приятеля, – произнес Петя.

– Так хватит философствовать, еще раз спрашиваю: куда везти? – раздраженно спросил приятеля Леха.

– Вези к Обладминистрации. Куда же еще? Там, по всей видимости, штаб ДНР.

– Ух, какой город! Большой, красивый, – причитал Толян, пока перебирались по зеленым улицам Донецка к Обладминистрации. С Мариуполем не сравнить, и заводов не видно.

– Зато видны терриконы, вон посмотри зеленая горка, возле стадиона, это озелененный террикон, – внес ясность Леха, – по телику несколько лет тому назад писали, что Донецкий ботанический сад выводит растения, которые могут расти на пустой породе терриконов.

– Это давние разработки. Как только в ботаническом саду Алиев построил свой дворец, работы прекратились, – сердито сказал Михайлович. – Все чего касается рука этого человека, гибнет. Теперь пришла очередь самого Донецка.

– А говорят, что он сам из Донецка и любит его. Много денег вкладывает в его благоустройство, – возразил ему Леха.

– Если бы он платил нормальную заплату шахтерам и металлургам города, показывал ис тинную прибыль предприятий, то город бы расцвел и без его помощи на одних налогах. А так бросает кусок, посмотрите, мол, какой я хороший.

– Да, не любишь ты его, – покрутил головой Леха.

– А за что мне его любить? Я множество дел разрабатывал по убийствам авторитетов, и везде выплывала фигура этого донецкого благодетеля. Многие в органах считают, что это по его заданию был убит его патрон – вор в законе Алик–Грек. Алиев был у него главой охраны и единственным не взлетел на небо после взрыва на стадионе Шахтер в 1995 году. Ведь должен был находиться рядом с начальством, а не был! После этого, завладев всем воровским общаком, и стал прибирать к рукам один завод за другим.

– У тебя есть доказательства?

– Были, но сплыли. Все было приказано уничтожить. Да чего тут говорить, бандитский городок этот красивый Донецк. Только кровопусканием можно его очистить.

– Что ты такое говоришь? Как можно воевать в таком городе? – возмутился Леха.

– Как иначе разогнать отсюда всю бандитскую нечисть? Ты вот с урками никогда не работал, а я всю жизнь ловил этих гадов. Они против мирного населения молодцы, а начнись война, сбегут все. Гнилой это народец. Вот тогда и можно будет тут строить социализм, правда, Толик?

– Наверно, – ответил ему Толян, слушавший Михайловича открыв рот. – Вы умный, я никогда таких не встречал, – добавил он простодушно.

Припарковавшись возле обладминистрации, Леха взял с них оговоренную плату за извоз и уехал, а Михайлович, оставив ребят на скамейке в сквере, и приказав им ждать его, пошел искать народную власть и потерялся надолго.

– Точно говоришь, Толян, Донецк классный город, смотри сколько роз! – с восхищением сказал Петя, оглядываясь вокруг.

Роз действительно было много, и в их аромате утопал весь сквер.

– У нас Донецк называют городом миллиона роз, их стали сажать еще при коммунистах, проявил осведомленность Толик.

– И девушки в то давнее время были такими же красивыми? – стрельнул Петр глазами на проходящих мимо двух загорелых барышень в мини юбках, покачивающихся на высоченных каблуках.

– Кто о чем, а ты все про девчат. То на Соньку запал, теперь эти. У тебя же барышня в Питере есть.

– Да разве я для себя? Это я для тебя стараюсь. Расслабился здесь в этом райском донецком саду, где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь, а народ в мини и шортах шарится, и решил тебе истинную красоту жизни показать. Вон, вон, гляди еще две идут в нашу сторону, очень даже ничего! Ехали мы с тобой на войну, а приехали славный город, где живут такие красотки. Правда, девочки? – сказал Петя громко, обращаясь к проходившим мимо девчонкам.

Те только хмыкнули в ответ, и пошли по горячему асфальту аллеи, радуясь жаркому дню и тому факту, что на них обращают внимание.

– Жара здесь просто фантастическая! Как вы тут живете? – сказал Петя и, и, стянув с головы панаму, стал ею обмахиваться.

– Это еще что! Сидим в теньке, в футболках, в джинсах, кроссовках, а ты бы попробовал постоять в такую жару на шихтовом дворе в суконной робе, да еще составы с жидким чугуном мимо сунутся. От них жар идет, как от печки.

– В шахте наверняка легче, полный, как ты говоришь, тенек.

– У меня двоюродный браток в шахте пашет. Жарко там, а иногда и по колено в воде работает. Пылюка такая, что дышать нема чем и не смывается. У него глаза как будто подкрашенные. Пылюка позабивается под ресницы и ее никак не вытащить соттудова. И в любую минуту газ рвануть может. Надо за метаном следить, а шахтеры приборы поотключают, чтобы их не эвакуировали и дальше рубят уголь. Гроши-то всем нужны. Так что нам металлургам проще, хоть не взорвемся.

– Вот я и говорю, что вы народ героический…

– Хлопцы! – перебил Петра неожиданно возникший перед ними Михайлович. – Вы поступаете в распоряжение вот этого командира, показал он на стоящего за его спиной мужчину в камуфляже и с автоматом на плече. Я остаюсь в Донецке в составе отдела по борьбе с бандитизмом, который тут, оказывается, цветет бурным цветом. Учли мои заслуги на этом поприще и взяли мента-пенсионера начальником отдела. Молодые то в основном разбежались. Так что держитесь, дерзайте. Нужен буду ищите тут в администрации. Я – Краснов Сергей Михайлович. Увы, все как-то не было времени представиться.

– Позывной Борзый – представился ребятам мужчина в камуфляже. – Обращаться ко мне только так. Здесь нет фамилий имен и званий, здесь все с позывными. У вас позывные есть? – строго спросил он у притихших парней.

– Нет, – неуверенно ответил Толик. – Ну, меня можно Толян, этого – Петруха.

– Не пойдет, никаких имен, только позывные. Сейчас придумаем. Называй откуда ты, где работаешь, что любишь?

– Я из Мариуполя, работаю шихтовщиком, – ответил Толик.

– Вот и будешь Шихта, такого позывного у нас еще нет. А ты? – повернулся Борзый к Пете.

– Я студент из Питера.

– Так, Студент у нас уже есть и Питер тоже. Надо что-то другое.

– Можно Одесса?

– Почему? – удивился Борзый.

– Я там родился и в мае под раздачу попал, поэтому и пришел воевать.

– Уважуха тебе брат, но не пойдет, тут через одного из Одессы, многие сюда ломанулись мстить после той страшной бойни. Потом расскажешь, как ты туда попал из Питера, а пока думай.

– Тогда Марсианин, – предложил Петя, вдруг вспомнив, как его назвала Соня. – Видишь буква «М» у меня на лице, это их метка.

– Кого? – удивился Борзый.

– Ну не марсиан же конечно, а одесских Псов, – ответил хмуро Петр. – Можно называть просто Марс.

– Вот это пойдет, скромненько, но со вкусом, Марс – бог войны! – одобрил позывной Петра Борзый. Забудьте, как вас звала ваша мама, как называла любимая, как обзывали одноклассники. Теперь вы Марс и Шихта. Нам поручено организовать блокпост на донецкой трассе, чтобы не пропускать укропов к аэропорту. Идем вон к той БМП, махнул он в направлении, дороги. За мной, шагом марш!

Боевой машиной пехоты оказался видавший виды, раскаленный на донецком солнце, пропыленный на проселочных дорогах уазик с остатками голубой краски на боках. В нем сидели трое: два парня и мужчина средних лет.

– Марс – протянул Петр руку пассажирам.

«Нинзя», «Правда», «Иса» ответили те. Нинзя – плотный невысокий паренек с круглым лицом и крепкой шеей, сразу стал расспрашивать: кто, да откуда? Правда – строгий парень со сведенными воедино бровями и жестким ртом, только кивнул вновь прибывшим, а Иса, самый старший из пассажиров, пододвинулся на деревянной лавке, заменявшей в уазике сидения, давая ребятам сесть.

– Вы мусульманин? А не похожи, – обратился к нему Петя.

– Почему мусульманин? – ответил мужчина. – Иса – с ударением на первый слог – это на эстонском – отец. Тут всем пожилым пытаются дать позывной: «Отец» или «Батя». Я когда-то жил в Эстонии и перевел это слово на эстонский, тем более инициалы совпадают Иван Сергеевич Александров – Иса. Сам я донецкий, вернее из пригорода Донецка – Песок. Есть, вернее было, такое курортное местечко.

– А что же вы с курорта и в ополчение? – спросил его Толян.

– Когда 26 мая начали бомбить аэропорт, попало и нашему городку. Он рядом стоит. Мы там жили: дом, садик. Мы с женой научные сотрудники на исследовательской базе Донецкого института агропромышленного производства в поселке «Опытное». Красота, курорт, работа рядом, чистый воздух. Бомба попала прямо в наш домик. Жену, сына и тещу убило сразу, а у меня ни царапины, только пыли наглотался. Знаете, такая известковая пыль, которая летит, когда рушатся дома. Не знаете? Все еще впереди. Я похоронил их, кладбище, рядом, и сразу в Облисполком. Бог же зачем-то оставил меня на этом земле? Не для того же, чтобы и дальше выводить новые сорта пшеницы? Ребята вон говорят, что я остался для того, чтобы косить укроп. Наверное, они правы. Буду косить.

Иса говорил бесстрастным голосом, но от его слов холодела и сжималась душа. Видимо та трагедия, которую он пережил, что-то повредила в нем и он, зациклившись, рассказывал о ней постоянно, убеждая себя, что все это случилось на самом деле, а не в страшном сне, и с этой бедой надо как-то жить.

– А почему Нинзя? – после небольшой паузы спросил Петя у сидящего напротив круглолицего парня, подумав про себя, что тот действительно чем-то смахивает на небольшую круглую черепашку из мультфильма.

– Это все Борзый. Услыхал, что я говорю «низя», типа «нельзя» вот и приклеил Нинзя, теперь говорит, что похож. Правда, Правда?

– Правда, – кивнул головой хмурый паренек, не отрывая взгляда от пыльного окошка Уазика.

– Ты откуда? – спросил у него Петр.

– Из Череповца, мои предки раньше здесь жили. Я приехал бабушку проведать и заодно погреться на солнышке, а тут такое. Второго июня Луганск бомбили. Я бросил все и в ополченцы подался.

Говорил паренек с расстановкой глухим, идущим откуда-то от диафрагмы голосом, строго глядя в глаза собеседнику.

– Зачем взял такой странный позывной? – продолжал допытываться у парня Петя.

– Почему странный? Нормальный. В чем сила брат? В правде! Мои предки фанаты фильма «Брат» и меня на него подсадили. Кто прав в том и сила. Моя сила в правде.

– А в чем твоя правда, брат? – не отставал от парня Петр.

– Правда в Донбассе простая. Хунта желает народ фашистами сделать или выгнать с родной земли. Кто прав? Народ, который не хочет жить по их законам и отдавать этим гадам свою землю. Еще вопросы есть? – спросил парень и, нахмурившись, замолчал.

– Ну, ты, Марс, молоток! Надо же, Правду говорить заставил. С нами он почти не разговаривает. Только хмурится, – засмеялся Нинзя, а тебе даже секрет позывного открыл.

– А твоя правда в чем? – повернулся к нему Петр.

– Моя правда простая, как трусы за рубль двадцать. Пошел после бурсы в шахту. Наверняка в аду лучше, и каждую минуту завалить может. Другой работы нет. Сосед пошел в ополчение, и я за ним. Говорит: кормят и пострелять дают, – ответил беззаботно парень.

– Тогда тебе надо было идти в украинскую армию служить, там точно кормят, и мог бы бандеровский орден получить, – зло глянул на Нинзю Шихта.

– Может быть, и пошел бы туда, но в Донецке призыва нет, только в ополчение можно попасть.

– Ну, ты и гад! – отвернулся от Нинзи Шихта. – Ты же предашь в любую минуту, как с тобой в бой идти?

– Да, ладно, не предам, – по-прежнему весело ответил ему Нинзя, – я телячу мову не переношу. У меня даже в бурсе по ней пара была, так что я за русский язык сражаться буду. У меня прадед из Рязани.

Едва он закончил фразу, как Уазик зарычал и остановился.

– Выходим, – поступила команда от Борзого. – Не успели стрелковцев встретить на въезде в город, встретим тут.

Вышли из раскаленного кузова Уазика в июльскую жару улицы, и услыхали шум множества мощных моторов. Скоро мимо них, ревя и выбрасывая клубы черной копоти, пошли Камазы, БТРы и танки, на которых сидели закопченные, бородатые, суровые мужчины со спокойным презрением взирающие на мирный город и на чистеньких необстрелянных пацанов, вытянувшихся вдоль дороги в почтенном приветствии.

– Ура! – закричал победно Нинзя, ожидая ответа от бойцов.

Те молчали. Лишь, один из ополченцев устало махнул ему рукой, мол, слышим не глухие.

– Похоже, им не до твоего «уря», – одернул парня Борзый. Они вырвались из ада. Идут видимо к воинской части, перекурить и оправиться. По машинам, нам надо блокпост обустраивать, некогда гав ловить.

Город кончился за чередой одноэтажных домов частного сектора. Дальше потянулась унылая посадка акаций и пирамидальных тополей, выстроившихся вдоль двуполостного шоссе. Остановились возле свежей кучи песка и, выгрузив из кабины Уаза лопаты и белые мешки из синтетической ткани, по команде Борзого: «Грузи песок в мешки», начали энергично загружать мешки и укладывать их, набитые до верху, поперек встречной полосы дороги. Работали молча сосредоточено, не обращая внимания на удивленные взгляды и реплики водителей из снующих мимо машин. Война, взглянувшая на них глазами стрелковцев, не давала расслабиться. Мирный, летний Донецк с шортами и каблучками девочек остался позади. О том, что их ждало впереди, размышлять было некогда. Надо было создать преграду на пути тех, кто обязательно придет вслед за отступающим ополчением. Часа через три все мешки были наполнены и уложены в баррикады, а от кучи песка осталось только желтое пятно на обочине дороги.

– Крепость есть, а чем мы ее защищать будем? – поинтересовался Петр у Борзого.

– Пока в нашем арсенале есть один автомат, один пистолет, коробка гранат и несколько кусков арматуры.

– Что в рукопашную будем сражаться? – вытянулось лицо у Нинзи.

– Как получится, так и будем, – сказал, как отрезал Борзый. – Зачем вам оружие, вы все равно из него стрелять не умеете.

– Я умею. У меня первый разряд по пятиборью. Стреляю из пистолета с правой и левой, – заявил Петр. – К тому же я без пяти минут лейтенант. Не дотянул до звания буквально два месяца. После летних сборов обещали присвоить. Нас на военной кафедре в универе учили разбирать и стрелять из автоматов и другого стрелкового оружия.

– Ты ценный кадр! – обрадовался Борзый. Пистолет я тебе дам и кусок арматуры вместо рапиры. Вы же в пятиборье с рапирой сражаетесь, а пока назначаю тебя Марс заместителем по стрелковой подготовке отряда.

– А я в тире любил стрелять и, надо сказать, хорошо попадал, – похвастался Нинзя, – думал, тут настоящий ствол дадут, а вы говорите арматура.

– Если кого догоним и оружие отнимем, то обязательно тебе его дадим, а пока собирайся, съездим в магазин за едой и питьем. Ты на вид парень хозяйственный. Всем, у кого есть деньги, скинуться по сто гривен на закупку провианта.

– Так что кормить не будут? – удивился Нинзя.

– А кто тебя обещал кормить? Армия-то народная, – резко прикрикнул на него Борзый, собирая протянутые ему ребятами деньги.

Борзый с Нинзей уехали, а остальные бойцы растянулись в тени деревьев посадки на начинающей желтеть от жары траве. Петя от непривычного тяжелого труда, тут же провалился в сон. Снилась ему Ирина, но лица ее было не разобрать, просто он знал, что это она – желанная и любимая склонилась над ним, и щекочет его щеки завитками черных волос. Он проснулся от накрывшего его жгучего желания, и не сразу понял, где он? Над головой опрокинулось линялое южное небо, на фоне которого качались ветки акации. Дотронувшись рукой до щеки, Петя поймал ползущего муравья, которого принял во сне за кудряшки любимой. «Увы, она далеко и так и не позвонила». Сюда явно сигнал не достанет, да и телефон быстро разрядится. А тут еще кости, с которых совсем недавно сняли гипс, невыносимо ноют. Однако отступать некуда, за нами Донецк», думал он свою нерадостную думу.

Вернулись Борзый с Нинзей, привезли провиант и воду в шестилитровых бутылях. Борзый порылся в брюхе уазика и достал закопченный алюминиевый чайник и несколько потрепанных суконных одеял.

– Обустраиваемся, каждому по одеялу. Марс чего скис? – спросил он у заскучавшего Марса.

– Болят старые раны, я ведь всего неделю как из больницы. Переломали меня всего псы в Одессе.

– Все понятно, ты переходишь на легкий труд: дежурство на блокпосту, обучение стрельбе рядового состава и приготовление пищи. Понятно?

Так под жарким солнцем за несением службы на блокпосте, где они досматривали все проезжающие в город машины, за занятиями военной подготовкой и рытьем укреплений, проходили дни охраны границ новорожденного государства. Вечерами, оставив двоих бойцов охранять блокпост, остальные четверо усаживались в кружок за чаем с краюхой хлеба, обильно посыпанной сахаром. Они болтали без умолку, вспоминая мирную жизнь, не веря в то, что она, такая привычная и понятная, закончилась. В этих условиях очень пригодился талант выдумщика и рассказчика Марса. Поведав, сослуживцам свою горькую Одесскую историю, он, для поднятия настроения, стал забавлять народ выдуманными на ходу байками. Особой популярностью пользовались его сочинения про влюбленного Шихту.