Взорванный Донбасс

Пока были на море, Сонино настроение скакало, как по волнам. То она взялась плавать наперегонки с ребятами, заметно опередив Толика, но существенно отстав от Пети, потом, по всей видимости расстроившись из-за своей неудачи, принялась их дразнить.

– Толик, почему у тебя такие большие уши? – приставала она к Толяну.

– А уши у меня как у бати, а у него как у бабушки, – беззлобно отбивался парень.

– Петро, скажи, а что означают полосы на твоем лице? Я их успела дома разглядеть.

– Это тайные знаки, – отвечал Петя, глубже натягивая панаму на голову.

– Чьи? – удивилась, не ожидавшая такого ответа, Соня.

– Марсианские, видишь, написана буква «М», – стащил Петя на миг головной убор с головы. – Меня марсиане поймали и знак свой поставили.

– Марсианин, марсианин, – развеселилась Соня и захохотала, запрокидывая голову и хлопая в ладоши.

– А ты лучше расскажи, кто ты? – поинтересовался у девушки Петя.

– Я – украинка, живу в Донецке. Там у родителей огромный дом, у меня собственная квартира, а здесь общая дача, – гордо ответила та. – Учусь, студентка второго, вернее уже третьего курса Национальной академии экономики.

– Понятно – академик, и на кого же ты в донецком Гарварде учишься? – неосторожно съехидничал Петр.

– Да наша академия одна из сильнейших в Европе! – с полуоборота завелась Соня, может быть и не Гарвард и не Оксфорд, но по рейтингу мы далеко обгоняем многие университеты мира и России в том числе.

– Да уж куда нам тупым и убогим ватникам до вас! – пытался отшутиться Петя, но это только подлило масла в огонь и Соню понесло.

Она с жаром расписывала достоинства своей академии, не имеющей аналогов ни в Украине, ни в Европе. Расхваливала Донецк, где два года тому назад проводился чемпионат Европы по футболу «Евро12», где построен лучший в мире аэропорт, стадион «Донбасс-арена», новый железнодорожный вокзал и масса торгово-развлекательных центров. Она с восторгом рассказывала, как город буквально за несколько лет превратился в настоящий европейский центр, такой, каких в России нет и быть не может.

– Да, видимо пора мене, Толян, перебираться из Питера в Донецк, раз ваша шахтерская столица лучше северной столицы России. Что же ты молчал? Я бы сейчас не сидел тут с вами на пляже, а пешком бы ушел в этот центр мировой цивилизации.

– Тю, а откуда я про то знал? Я ведь ни в Донецке, ни в Питере не был ни разу. Я вообще с Мариуполя никуда не выезжал, – ответил ему простодушный парень, но Соня, видимо, завелась не на шутку.

– Я тоже не была в Питере. Мне хватило Москвы, где одни автомобильные пробки и не продохнуть. Моя мама, которая была в Санкт-Петербурге, говорит, что и ваш город тоже не подарок, грязный и серый, тучи прямо по головам ходят. Вы сами не можете жить по-человечески и нас в Европу пускать не хотите! – выкрикнула девушка, да так сердито и громко, что лежавший у ее ног Перс, вскочил на ноги и загавкал на парней.

– Ню, ню, – ваша взяла, – криво улыбнулся Петя. – Признаю, Питер не Донецк, живем мы в грязи, и моря не роем, поэтому мы сейчас с Толиком лучше пойдем, а то споры с украми до добра не доводят. Еще поцарапаешь меня. Мне это ни к чему, марсиане до тебя постарались, да и тебя великие дела ждут.

– Какие дела? – не чувствуя подвоха спросила Соня.

– Море Азовское надо углубить, и берега подравнять, видишь, лишку намыло, – показал Петя рукой на выступающий в море берег. Черное вырыли глубокое, а на Азовское, видимо, силенок не хватило, – обнажив в улыбке ровный ряд зубов, ответил ей Петя, и, лихо чмокнув, озадаченную его речью девушку в щеку, поднялся и пошел в сторону дома Лехи, увлекая за собой Толика.

– Не, ну больная, на всю голову больная, а ты ее еще целуешь, – ворчал Толик, следуя за приятелем.

– Это акт усмирения строптивых! Ты же не хочешь, чтобы она разоралась, привлекла внимание к нашим особам, чтобы нас повязали еще до прибытия в Донецк. К тому же отец у нее хороший, накормил, напоил и не сдал. Он знает, кого Леха возит в Донецк. Надо бы быстрее отсюда выбираться, как бы он не передумал он лояльничать под напором дочки-укропихи.

– Ну, что ребята накупались? – встретил их словами Леха, сидящий в очередной компании за распитием пива. – Завтра едем, в Мариуполе еще одного человечика подхватим и вперед.

Выехали при первых лучах солнца на машине Лехи, которая пряталась за шеренгой машинного хлама. Проехали селом, которое вытянулось вдоль моря. Село было крепкое, зажиточное. Вдоль улиц тянулись дома с четырехскатными крышами старой постройки. Они были разбавлены новыми домами, по всей видимости, дачами горожан, однако разглядеть эти дачи из-за высоких заборов было сложно.

– Понастроили буржуи еврозаборов, едешь, как в туннеле, – ворчал Леха.

А почему евро? – удивился Петя.

– Потому, что на Украине все евро: евроаэропорт, евроремонт и еврозабор, только страдает от этого укрозадница простого человека, – буркнул Леха.

– Какое длинное ваше село, – удивился Петя, едем, едем, а конца не видно.

– Мы уже из своего села выехали и уже еще два поселка проехали. Тут вдоль моря один поселок, сменяет другой, и нет между ними никакой границы, – ответил ему Леха, – сейчас вдоль левобережного пляжа поедем.

Действительно, скоро слева от дороги потянулся пляж, и сразу за ним открылся вид на выходящую в самое море странную гору, над которой висело бурое облако, накрывавшее большую территорию.

– Это завод, где я работаю. Это шлаковая гора, куда весь шлак из всех печей сливают, а облако – это дым от конвертерного цеха. Он прямо на берегу стоит на старой шлаковой горе, тоном гида стал пояснять Толик.

– Я что-то не пойму, что ваш завод расположен прямо в курортной зоне, на пляже? – удивился Петя, разглядывая мелькающие за окном заводские трубы, проглядывающие сквозь бурый дым.

– Это, Петруха, наша южная Магнитка во всей своей красе, ее «Азовсталью» зовут. Толик ее не только видит каждый день, но и щупает за вымя, – внес разъяснения Леха. – У нас не заводы у пляжа расположены, а пляжи у завода. В Мариуполе, все, что не пляж, то завод или порт, так вот и живет народ. Правильно бандеры донбасовцев рабами зовут. Только рабы могут жить в таких страшных условиях и не выступать. В городе пыль, ее видишь, нюхаешь, ощущаешь на ощупь и пробуешь на зуб. Поэтому я и не работаю на заводе и живу за городом.

– Прав дядька Леша! Он еще не сказал, что и трудимся мы за копейки. Пусть бы наш Алимов эту тяжеленный скребок потягал целый день, я бы на него посмотрел, – мрачно поддержал родственника Толик.

– А кто это такой? – поинтересовался Петр.

– Владелец всех наших заводов, газет, пароходов, – ответил за парня Леха. – Главный олигарх Украины. Все захапал, весь Донбасс, да и не только, его. Сейчас увидишь его владения, которые ему советский народ построил, а он прихватизировал.

Машина шла вдоль высокого забора, сложенного из шлакоблоков. За ним стояли огромные грязные корпуса и частокол труб, выбрасывающих в воздух тяжелые дымные облака, которые медленно оседали на землю.

– Дышите глубже, проезжаем Сочи, – пошутил Толик, когда в салон автомобиля наполнился резким тяжелым запахом. – Едем вдоль Коксохима. Там хуже даже, чем в доменном цехе. У нас, по крайней мере, не так воняет.

Въехали на мост, соединяющий берега узкой речушки, потом повернули на улицу, застроенную старыми убогими одноэтажными домами.

– Старый Мариуполь, Торговая улица, – прокомментировал Толик. – Сейчас центр будет.

Центром города, по всей видимости, была довольно широкая улица, вдоль одной стороны которой стояли сталинские дома, а вдоль другой дома дореволюционной постройки, но этажностью повыше, чем на Торговой улице. Улица раздваивалась вокруг сквера, где стоял, вполне симпатичный драматический театр, и опять сходилась в широкий проспект, застроенный хрущовками и брежневками. Над этим архитектурным великолепием возвышалась облезлая пятнадцатиэтажка, с пристроенным к ней зданием пониже, с выбитыми стеклами и закопченным фасадом.

– Высотка – это здание «Азовгипромеза». Его не штурмовали, оно было порепанным еще до Майдана, – продолжил экскурсию Толик. – Рядом горисполком, который укры штурмовали на девятое мая. Верхние этажи сгорели. Уже два месяца прошло, а исполком не ремонтируют. Боятся, наверное, что скоро мы его опять возьмем.

– Сейчас заедем во двор, подхватим приятеля и вперед, – перебил Толика Леха. – Он в свое время был большим милицейским начальником в городе, а теперь пенсионер. Мы давно друг друга знаем. Вчера, как узнал, что я в Донецк еду, попросил, чтобы и его захватили.

Только заехали во двор одного из зданий, стоявших на центральной улице, как открылась дверь крайнего подъезда и из нее вышел немолодой сухопарый человек в камуфляжных брюках и серой футболке, с рюкзаком за спиной. Он тут же нырнул на переднее место в машине, предусмотрительно оставленное для него.

– Здравствуйте, – по-военному сухо произнес новый пассажир. И отдал команду:

– Поехали, Алексей.

Вырулили на широкую людную улицу, с которой опять открылся вид на заводские трубы.

– Я думал, что завод остался позади, а он впереди. Мы что возвращаемся? – удивился Петя.

– Нет, это другой завод, металлургический комбинат «Ильича», – внес разъяснения Толик.

– Боже, а сколько же их у вас? – удивился Петя.

– Два, а еще «Азовмаш», но он тоже почти металлургический, так как делает оборудование для металлургической промышленности. И представьте, все эти заводы принадлежат одному человеку, вернее – акуле капитализма, которая проглотила народное добро и не поперхнулась, – вступил в разговор бывший мент. – Но ничего скоро они все подавятся.

– Что опять будет пролетарская революция? – усмехнулся Петя. – Мне тут один буржуй говорил, что народ Донбасса решил свое добро силой вернуть.

– Правильно говорит, чует кошка, чье мясо съела. Или как говаривал Маяковский: Ешь ананасы и рябчиков жуй, день твой последний приходит буржуй, – почти весело продекламировал стихи Лехин приятель, которого тот называл Михайловичем.

– Слышу вы, молодой человек, не мариупольский. Из России? – повернул он к Пете свое жесткое лицо с цепким взглядом.

– Да, я из Питера, приехал отдохнуть на море и деда в Донецке проведать.

– Нашел, как говорится, время и место для отдыха, – хмыкнул Михайлович. – У каждого свои вкусы, а может быть на сафари в Донбасс приехал?

– В смысле чего? – напрягся Петя.

– В смысле того, что сейчас богатые люди и их детки едут за экстримом в горячие точки, чтобы поучаствовать в реальных боевых действиях и уровень адреналина в крови поднять. Их принимают добровольцами обе враждующие стороны.

– Ну что вы! Я простой студент, кстати, машиностроитель, из семьи военного, всю жизнь с батей по гарнизонам мотался. Я слышал, что есть уроды, которые на войну ездят, чтобы развлечься, но я бы никогда не стал бы рисковать жизнью, ради какого-то адреналина. У меня его и так через край.

– А с лицом что? – не отставал от него мужик, хотя Петя сидел в глубоко надвинутой на глаза панаме.

– Нормально с лицом, обжегся немного, теперь от солнца и прячу, – буркнул Петя.

– Понятно, что обжегся, а где?

– Извините, у нас с вами не экзамен, не зачет и не допрос, чтобы вы меня опрашивали. Это мое дело, где обжегся, но, если это интересно скажу. Напились с друзьями в общаге, я упал на нагреватель лицом, получил ожоги. Вас такой ответ устроит? – начал сердиться Петр.

– Нет, не устроит, так как ожоги другого характера, да и ты алкашом не выглядишь. Я же задаю вопросы потому, что хочу знать с кем еду в одной машине. Вот этот хлопец, сразу видно наш, мариупольский, наверняка работает на заводе.

– Откуда вы знаете? – удивился Толик, – На «Азовстали» пашу, шихтовщиком.

– Михалыч, ты все же настоящий мент, – обратился к приятелю Леха, – что ты ребятам допросы устраиваешь? Едут они с тобой в одну сторону и с той же целью, а ты их пугаешь, – вступился за ребят Леха. – Лучше расскажи нам, как могли ваши менты так подставиться, что их Дырявый девятого мая всех единым махом уничтожил. Можешь говорить прямо, как есть. Петруха и Толян парни надежные, я ручаюсь.

– Ну, раз ручаешься, тогда скажу. Уже третий месяц идет зачистка Мариуполя от пророссийских сил. В апреле возле воинской части перебили активистов, в мае в МВД уничтожили тех, кто мог к ним примкнуть с оружием, т. е. милиционеров. Теперь идет отлов оставшихся, кого не успели перебить. Все это хорошо спланированные операции, поэтому и проходят так успешно.

– Успешно говорите? Получается вы за них? – сердито сказал Толик и посмотрел на бывшего мента с нескрываемой ненавистью.

– Нет, я из тех, кого не добили.

– А кто это организовал? По телику говорили, что это русские диверсанты бойню устроили, – поинтересовался Леха.

– Бойню в Мариуполе устроила киевская хунта. Россия тут не при чем. Мой огромный опыт оперативника и те сведения, которыми я располагаю, дают основания нарисовать такую картину. Сдав без единого выстрела Крым, по глупости или по сговору, новая власть перепугалась, что чего доброго так и вся Новороссия разбежится, и начала действовать. Харьков, который больше всех выступал и крутого россиянина из себя строил, сдался быстро. Какие россияне из этих Дупы и Гепы? Одесса город интернациональный и богатый тоже начал трепыхаться. Его усмирять послали, коменданта Майдана. Опыт у него подходящий, это он устроил расстрел Небесной сотни. Того, что под его руководством натворили националисты в Одессе, хватило насмерть напугать торговый город. Донбасс дело другое. Тут народ не слабый, у кого русские корни, у кого криминальные. Строили его раскулаченные, репрессированные, расконвоированные, и, конечно, комсомольцы – добровольцы. Все их потомки теперь шахтеры и металлурги. Наших на испуг не возьмешь. Испугались только новоявленные хозяева Донбасса, поняли, что, разрушив склоками свое донецкое единство, проиграли многолетнюю битву днепропетровским и к их заводам уже тянет руки Беня Коломойский. Но главное, чего они испугались – это был народ, который поднялся и против хунты, и против олигархов, пообещав вернуть себе обманом отнятое. Наши капиталисты, а именно так называются олигархи, помчались в Киев замиряться с хунтой. Замирились и начали дружить против народа, где обманом, где обухом.

В Мариуполе все хитро провели. Народная власть, посаженная в горсовете, состояла из людей Алиева и тех, кто по наивности к ним прибился, приняв за настоящих оппозиционеров существующей власти. С этими наивными возле воинской части разобрались, куда их провокаторы повели солдат-срочников освобождать. Люди ничего не подозревая пошли. В первый раз им дали уйти, а во второй раз, когда их много собралось, окружили и расстреляли на месте. С этой задачей легко справились ПСы.

– Вот тогда моего братка и убили, а я едва спасся, – глотая слезы, произнес Толик.

– Все с тобой понятно, пацан, сочувственно посмотрел на парня Михайлович, – держись! Однако того расстрела оказалось мало. Мариупольцы вместо того, чтобы перепугаться стали митинговать, требовать самостийности и возврата в Россию. Милиция была на их стороне, а это уже вооруженные люди. С ними даже бешенные правосеки справиться бы не смогли. Подтянули войска с бронетехникой. Есть оперативная съемка, где Ляшко обсуждает детали разгрома оппозиционеров в Мариуполе, и эту операцию назначает на 9 мая. За неделю до праздника Мариуполь из Киева прислали нового начальника горотдела милиции Андрющенко. Девятого мая утром, он собрал всех милиционеров в актовом зале горотдела и сказал, что поступил запрет на проведение митинга, который в день Победы всегда проводили у драмтеатра и милиции поручено пресекать все попытки горожан в нем участвовать. Народ конечно возмутился, начал кричать, что не станут подчиняться таким преступным приказам. Тогда начальник выхватил пистолет и выстрелил в одного из самых активных крикунов. После этого он в сопровождении своих прихлебателей, сбежал в свой кабинет, где забаррикадировался и позвал на помощь Ляшко, который уже ждал команды. Войска на БТРах быстро вошли в город и практически одновременно ударили по горсовету, разметав баррикады и разогнав протестных сидельцев, и по МВД, где уже в свою очередь забаррикадировались милиционеры. Много в интернете роликов, где наглядно видно, как солдаты из пулеметов БМП и стрелкового оружия расстреливают вооруженных одними пистолетами милиционеров. Многих из них я хорошо знал, а некоторых воспитал и сделан настоящими ментами. До сих пор я не могу поверить в то, что их уже нет, что здание горотдела милиции, где я проработал без малого сорок лет, куда пришел еще студентом металлургического института, увлеченный идеей борьбы со злом, сожгли по приказу ублюдков – самозванцев, изображающей из себя власть.

Михалыч замолчал и, достав из кармана пачку сигарет, спросил:

– Можно? Я пять лет не курил, а в тот день закурил опять, – сказал он затягиваясь.

Потом после нескольких затяжек, повернулся к ребятам:

– Вы, наверное, хотите спросить меня, где я был в это время? Я с другими ветеранами милиции и остатками не ссучившихся регионалов-добровольцев был в оцеплении, которое должно было охранять митинг ветеранов, пришедших на празднование 9 мая. Нас зажали с двух сторон солдаты, они были с автоматами, но мы навалились на них и оцепление прорвали, кто-то даже автомат сумел у этих пацанов из рук выхватить, но стрелять не стали, а вот они открыли стрельбу. Нескольких человек из наших убили. Мы стали отводить ветеранов в соседние улицы, а тут мне позвонили ребята из горотдела. Описали обстановку, просили помощь. Я обзвонил все милицейское начальство и в Мариуполе, Донецке и Киеве. В Мариуполе просто не отвечали, из Донецка говорили, что уже не подчиняются Киеву, а в Киеве говорили «разберемся», хотя наверняка знали, что происходит. Обзвонил своих друзей свою партячейку (я свой партбилет не сдавал). Подтянулись мы к Горотделу милиции, когда он уже пылал. Народ, который до этого пытался остановить БМП на центральной улице буквально голыми руками, уже начал разбегаться, поняв, что это все не шутки, что их пришли усмирять и пощады им не будет. Вечером по телевизору сказали, что МВД было подожжено пророссийскими террористами – титушками, которые вначале подожгли горисполком, где до этого сидели, а потом пошли на штурм Горотдел милиции и сожгли и его. В результате погибло около сорока милиционеров.

– Все как в Одессе. Псы нас напали, убивали, жгли, а на нас же все и свалили, – не удержался Петя.

– Я так и подумал, что ты обгорел в Одессе. Что случайно попал, или…?

– Случайно, – перебил Михалыча Петр. – Мы с девушкой ездили туда на майские праздники, к моей родне. В Дом профсоюзов зашли по пути за моим двоюродным братом-активистом и вместе с ним попали под раздачу. Его убили, меня искалечили, пламенем зажигалки одна сволочь выжгла на лице букву «М», так что я здесь не случайно. Я должен отомстить за брата и за себя.

– Девушка то жива? – поинтересовался Леха.

– Жива, но мы расстались, не хочу говорить об этом. – ответил Петя, – Меня другой вопрос сейчас занимает. Я не пойму, если активистов уничтожили возле воинской части, милиционеров в Горотделе милиции, кто же тогда одиннадцатого мая, провел в Мариуполе референдум о самостоятельности Донбасса? Он же у вас состоялся. Я в инете видел, толпы шли голосовать. Не могла же провести референдум украинская власть или Правосеки?

– В том то все и дело, что, так называемую народную власть, в Мариуполе хунта якобы свергать не стала. Надо же было на кого-то вину свалить за расстрел милиции и активистов. Украинские СМИ так и заявили, мол, пророссийские сепаратисты штурмовали воинскую часть, а девятого мая они сожгли горсовет и милицию. Ради такой дезы даже референдум дали возможность провести. Наверняка надеялись, что народ испугается и не придет, а он пришел возмущенный и расстрелом и этой наглой брехней. Люди же видели, что стреляли военные, которые приехали в город утром на БТРах, сметая на главное улице все, что попадалось на пути: билборды, деревья, рекламу. Некоторые смельчаки их руками хотели остановить, все думали, попугают и уйдут, а когда поняли, что пощады не будет ринулись на референдум. Только поздно уже было. В городе народная власть была уже уничтожена.

– Кто же тогда на Первомайской улице сидел в университетском корпусе? – удивился Толик. Они себя народной комендатурой назвали. Чечен у них главным был.

– Это были типичные подсадные утки. Они старательно изображали из себя народную власть Мариуполя, а скорее всего, были людьми Алиева, который после расстрела милиции организовал народные дружины в городе для охраны предприятий.

– Ну вот, а я к ним ходил в добровольцы записываться, – расстроился Толик. – Меня не взяли, сказали, что не надо, что людей хватает.

– Для этого их туда и сажали, чтобы не дать организоваться народу и собирать информацию о том, кто в городе против хунты. Тебя, что прессовать начали, что ты в Донецк бежишь? – спросил Михайлович.

– Не, мы с мамкой уехали на огороды в Талаковку, там у нас контейнер стоит. Я там заховался. На работу больше не ходил и домой не возвращался. Когда мои дружки из активистов стали по одному пропадать, я дяде Алексею подался, он нам дальняя родня. Теперь в Донецк еду.

– А местные газеты пишут, что это власти в середине июня разгромили народную комендатуру и Чечена уничтожили, – подал голос Леха. – Народ их не любил, говорили, что они бандиты и беспредельничают.

– Дискредитация народной власти тоже входило в задачу этих подсадных. Надо было показать мариупольцам, что с такой властью, которая занимается рэкетом, вымогательством и откровенным бандитизмом им не по пути. Чечен и его дружки с успехом с этим справлялся. Когда народ стал, что-то подозревать, устроили показательный штурм Народной комендатуры, правда Чечена там уже не было. Он сбежал из Мариуполя задолго до этого. Мне ребята говорили, что он жив, здоров и находится в официальном розыске. И его ряженные ополченцы сбежали чуть позже, буквально за несколько часов до штурма. Восками под командованием доблестного патриота Ляшко оставалось только для вида пострелять по окнам здания университетского корпуса, где был штаб ополчения, и объявить о победе над бандитами. Если бы это клоун знал, что они окажут сопротивление, он бы не зашел в Мариуполь. Говорят, он еще около четверти миллиона долларов на этой афере по очистке Мариуполя от мнимых сепаратистов заработал.

Все время беседы с Михайловичем, Петр смотрел в окно. Мимо пролетали городские пейзажами, заполненными унылыми блочными домами, закопченными заборами, из-за которых выглядывали заводские корпуса, железнодорожные составы и ржавые железные конструкции. Все это купалось в удушливом белом смоге, расцвеченном рыжими и черными дымными хвостами, валящими из сотен труб. Когда машина выехала на прямую трассу Мариуполь – Донецк, проскочив стоящего на въезде в город фигуру сталевара, Михайлович, спросил его:

– Ну как тебе наш славный город?

– Как вам ответить, чтобы не обидеть? – сказал Петр. – Я много поездил с родителями по городам России и Украины, но такого города, как Мариуполь никогда не видел. Его, по-моему, и городом можно назвать только условно, быстрее это поселок городского типа, построенный на гигантской заводской территории.

– Ну, ты гонишь! – обиделся Толик, – Красивый у нас город, а без заводов как? Где работать?

– Толян, я не стану с тобой спорить, ты должен любить свой город, но будь я президентом Украины, только за одно то, что народ тут живет и работает, ему бы низко в ноги поклонился, а ваша власть в вас стреляет.

– Донбасса весь такой, – вздохнул Михайлович, – работяга, работягой, но кто это ценит? «Ватники, рабы, колорады», – кричат западенцы, а сами за наш счет живут. Вот мы им и покажем, кто из нас на Украине хозяин. Так хлопцы?

– Так, – ответили те хором.

– Единственное вы должны понимать, что воевать, из мести нельзя. Воевать надо только за идею. Вот за какую идею идешь воевать ты – русский? – спросил Михайлович у Пети.

– После Одессы, я понял, что Украину захватили фашисты. И, если их не уничтожить, они вначале перебьют нормальных людей в своей стране, а потом примутся за Россию. Так что моя идея – уничтожение украинских нацистов, – ответил Петя.

– Я тоже за это, но еще я буду воевать за справедливость, – взялся формулировать свою идею Толик. – Я буду воевать против олигархов, которые из народа кровь пьют. Нам работягам платят копейки, а сами жрут в три горла и никак не нажрутся.

– Так бы и говорил, что ты коммунист! – воскликнул Петя.

– Не, я не коммунист, я за народ. И у нас на комбинате все работяги за народ, чтобы работа была и зарплата высокая. Мне предки говорили, что при советской власти народ тоже не жировал, но зато и этих наглых олигархов не было. Миллиардеры, блин, а тут живешь от зарплаты до заплаты, и ничего не остается.