ИСТИНА

Однако что-то в ней меня настораживало. Слишком она была идеальной. Слишком старалась всем понравиться. Я не верила в такую безусловную доброжелательность. У каждого человека есть свои скелеты в шкафу, слабости и недостатки. У Дейзи, казалось, их нет совсем. И это меня беспокоило.

Несколько раз я ловила себя на том, что внимательно наблюдаю за ней. Пытаюсь разгадать её секрет, понять, что скрывается за маской вечного позитива. Но каждый раз безуспешно. Она была непроницаема. И это только усиливало моё подозрение.

Возможно, я просто завидовала Дейзи. Завидовала её умению радоваться жизни, её легкости и непринужденности. Я же, напротив, была слишком серьезной и рассудительной. Всегда все анализировала, взвешивала «за» и «против», и редко позволяла себе плыть по течению. Поэтому я продолжала держать дистанцию и старалась не сближаться с Дейзи, слишком сильно.

В конце концов, работа есть работа. И я по-прежнему остаюсь её начальницей. А дружба с подчиненными – всегда рискованно. Может привести к конфликту интересов, к предвзятому отношению, да и просто к неловким ситуациям. Поэтому я решила, что лучше всего – оставить все как есть. И сохранить с Дейзи исключительно деловые отношения. По крайней мере, пока.

Я вздохнула, собралась с духом и набрала номер мамы. Гудки тянулись медленно, испытывая моё терпение. В голове звучали мамины вопросы: "Почему так долго не звонила? Как работа? Кушаешь ли ты нормально?". Я улыбнулась, предвкушая допрос с пристрастием.

– Алло, дорогая! Как хорошо, что ты позвонила!

– Привет, – стараюсь придать голосу бодрость.

– Доченька! Наконец-то! А мы думали, что ты совсем про нас забыла. Как ты там? Всё в порядке? – Мамин голос звучит взволнованно, но тепло.

– Все хорошо, мам. Работа кипит. Собираюсь вырываться к вам на выходные. Соскучилась.

– Ох, как мы рады! Отец как раз ворчал, что давно тебя не видел. Приезжай, Стелла, отдохнешь, наберешься сил. Я тебе таких пирогов напеку! И супчик куриный, как ты любишь.

Я рассмеялась, представив мамины кулинарные изыски.

–Спасибо, мам. Звучит заманчиво. Постараюсь не растолстеть.

– Как вы там?

– Ой, милая, всё хорошо! Твой отец возится с машиной, а я тут как раз готовлю курицу в ананасовом маринаде. Тетя Рэйчел дала новый рецепт. Не знаю, что из этого получиться, но папа в предвкушении. А ты, как справляешь со своей нелегкой работой, Стелла?

– Мам, всё как обычно. Приём, пациенты.

– Знаешь, все-таки у тебя талант к медицине, это точно. Когда тебя показали по телевизору, я долго рыдала. Потому что мы гордимся тобой, Стелла. Однако ты подвергаешь себя каждый раз опасности, лазая по крышам спасая детей. Может, тебе стоит подумать о дерматологии? Там и график более спокойный, и пациенты не такие… болезненные.

Я закатила глаза. Вот оно, началось.

– Мам, я люблю свою работу. И мне нравится быть психиатром. Знаешь ли, дети не каждый день прыгают с крыши. Это единичный случай, просто как раз в тот день я была дежурным психиатром.

– Да-да, конечно. Но мы просто волнуемся за тебя. Ты совсем не следишь за собой, работаешь допоздна… И когда ты познакомишь нас с приличным молодым человеком? Все твои однокурсники давно женаты, а у некоторых уже и дети! А ты подвергаешь себя опасности каждый день. Ведь твои пациенты далеко не стабильные люди, Стелла. Кто знает, может кто-то из них принёс с собой оружие? Или кто-то будет винить тебя во всех своих неудачах! Ты ведь работаешь с людьми, а это самое неблагодарное дело!

– Мам, пожалуйста, давай не будем об этом. Я знаю, что вы с папой волнуетесь, но я в состоянии о себе позаботиться. И мои пациенты – не монстры, а люди, нуждающиеся в помощи.

На том конце провода повисла короткая пауза. Я знала, что мама переваривает мои слова, обдумывая, как лучше продолжить гнуть свою линию. Она никогда не сдавалась так просто.

– Хорошо, хорошо, не будем. Ты хотя бы кушаешь нормально? Не забываешь о себе? Твоя работа – это важно, но и ты сама тоже! А то совсем исхудала, в репортаже, который показывали по телевизору, одни глаза остались, – с напускной легкостью произнесла мама. – Ладно, не буду тебя задерживать. Ты, наверное, занята? Позвони, как будет свободная минутка. И передавай приветы от меня своим пациентам.

Я улыбнулась, представив, как мама изображает мои "приветы пациентам". Она всегда видела во всем опасность, даже в самой безобидной ситуации. Но в этом и заключалась ее любовь – в безусловной, немного навязчивой заботе.

Я глубоко вздохнула, стараясь сохранить спокойствие.

– Мам, я приеду завтра. Давай поговорим обо всем лично. Просто… постарайтесь не давить на меня, ладно?

– Хорошо, дорогая. Мы просто хотим, чтобы ты была счастлива. Ждем тебя с нетерпением! И, пожалуйста, оденься во что-нибудь приличное.

– Ладно, мам. До встречи.

Кладу трубку, чувствуя, как снова начинает болеть голова. Кажется, Дейзи права. Это будет долгий и трудный процесс "воссоединения".

Я немого посидела, улыбаясь своим мыслям. Городская суета, дедлайны, вечная спешка – все на миг отступило, оставив лишь предвкушение предстоящих выходных. Я уже чувствовала запах маминых пирогов и слышала папины ворчания по поводу футбола.Впереди меня ждали два дня, полных домашнего уюта, вкусной еды и душевных разговоров.

Около часа мне потребовалось, чтобы добрать до дома.

Когда я вошла в квартиру, то ощутила привычную тяжесть в плечах.

Скинув туфли и бросив сумку на диван, я прошла на кухню. Хотелось чего-то простого и согревающего. Чашку травяного чая и тишины. За окном зажигались огни города, но в квартире царил полумрак.

Я быстро скинула рабочую одежду и переоделась в домашнюю пижаму.

Чайник уже кипел, источая тихий свист. Я заварила любимый чай с чабрецом, добавив ложку меда. Аромат, разлившийся по кухне, немного успокоил.

Сделав глоток обжигающего напитка, я прикрыла глаза, стараясь отпустить заботы уходящего дня. В микроволновке разогревалась лазанья.

На кухне было тепло и уютно. Я присела на подоконник, наблюдая, как осенний ветер гонит по улицам опавшие листья. Город жил своей жизнью, полной движения и шума, но здесь, в моей маленькой квартире, царил покой. Мне нравилось ощущение уединения и защищенности.

«Святая миссия»… вспомнились слова Дейзи. Она даже не представляла, как далека от истины. Я не святая. Я всего лишь человек, пытающийся помочь другим людям найти выход из лабиринта их собственных страхов и травм. Человек, который каждый день сталкивается с болью, отчаянием и безнадежностью. И эта боль иногда становится невыносимой.

В такие моменты меня спасает одно – осознание того, что я могу хоть немного облегчить чьи-то страдания. Могу протянуть руку помощи, когда кажется, что выхода нет. Могу напомнить о том, что жизнь, несмотря ни на что, стоит того, чтобы за нее бороться.

Наспех перекусив даже не включая телевизор, я помыла за собой посуду и прошла в гостиную. На диване меня ждал плед и недочитанная книга. Забравшись под плед, я открыла книгу и погрузилась в историю, забыв обо всем на свете.

Постепенно усталость давала о себе знать. Глаза слипались, буквы плясали перед глазами. Закрыв книгу, я отложила её на столик и зевнула. Пора спать. Завтра снова начнется работа, встречи, звонки, но сейчас необходимо позволить себе расслабиться и отдохнуть.

В спальне я приоткрыла окно, впуская свежий ночной воздух. Я легла в кровать, укрывшись теплым одеялом. В голове крутились обрывки мыслей, но постепенно, под мерный шум ночного города, они стихли, и я провалилась в сон.

Телефонный звонок вырвал меня из сладкого сна. На экране высветился незнакомый номер.

С неохотой отвечаю.

– Доктор Пирс? Беспокоит отделение скорой помощи. У нас пациент, назвавший ваше имя как контактное лицо. Кажется, у него острый психоз…

Я вздохнула.

– Имя?

– Том Хендерсон. Семьдесят два года.

Моё сердце екнуло. Острый психоз – всегда непредсказуемо. Это хаос в сознании, буря эмоций, вырвавшаяся на свободу.

Глубоко вздохнув, я резко соскакиваю с кровати, одеваюсь, хватаю сумку и выхожу из квартиры.

***

В приёмном покое царит суета. Врачи и медсестры снуют туда-сюда, раздавая указания, успокаивая перепуганных родственников. Найти нужного пациента оказалось несложно. Пожилой мужчина в смирительной рубашке яростно кричал что-то нечленораздельное, его глаза были полны ужаса.

Подхожу к нему и беру за руку

– Мистер Хендерсон, всё хорошо. Я здесь. Вы узнаёте меня?

К моему удивлению, старик затих и уставился на меня, совершенно диким взглядом. В его взгляде промелькнуло что-то похожее на мольбу.

– Помогите… – прошептал он, слова прозвучали как крик души.

– Вы узнаете меня, мистер Хендерсон?

– Да… Доктор Пирс… Вы должны мне помочь. Они… они… следят за мной.

В моей голове пронеслись обрывки информации из личного дела Тома Хендерсона. Одинокий старик, страдает от посттравматического синдрома после перенесенной автокатастрофы, в которой он потерял жену. Пару лет назад случались эпизоды панических атак, но медикаментозное лечение помогло стабилизировать его состояние. Что могло на этот раз спровоцировать такой серьёзный рецидив?

– Кто следит за вами, Том? – спокойно спрашиваю, стараясь не повышать голоса. – Расскажите.

– Они… Они… повсюду. В стенах, в телевизоре, в моих мыслях. Они хотят забрать меня, доктор. Не дайте им! Моя Маргарет… представляете, даже она приходила ко мне. Я видел, видел её! Видел собственными глазами, так же ясно, как я сейчас вижу вас. Что если она выжила в той аварии, доктор?

Я почувствовала, как его костлявые сильные пальцы судорожно сжимают мою руку. В глазах старика плескался первобытный ужас, и я понимала, что сейчас мистер Хендерсон живёт в совершенно ином мире, где реальность переплелась с кошмаром. Нужно как можно скорее вернуть его в реальность.

– Послушайте, мистер Хендерсон. Я не позволю никому вас забрать. Я буду с вами рядом. Мы в больнице, вы в безопасности. Постарайтесь дышать ровно. Сосредоточьтесь на моём голосе. Что вы видите вокруг? Постарайтесь описать это.

Он тяжело дышал, взгляд метался по палате. Наконец, старик остановился на моём лице, словно искал спасение.

– Я… я вижу… вас, доктор Пирс. Белый халат… стол… книги… Но я знаю, они здесь тоже есть. Прячутся. Ждут.

– Да, вы видите меня, мистер Хендерсон. И стол, и книги. Это реальность. А те, кто прячутся, – только игра вашего воображения. Мы вместе сможем разобраться, почему они появились. Помните, как мы работали над техниками заземления? Давайте попробуем одну из них. Почувствуйте свои ноги на полу. Пол холодный или тёплый?

Он опустил взгляд вниз, на свои ботинки, и несколько секунд молчал.

– Холодный… Пол холодный.

– Хорошо. Теперь прислушайтесь к звукам вокруг. Что вы слышите?

Его лицо немного расслабилось, напряжение в пальцах ослабло. Медленно, но верно, мистер Хендерсон возвращался. Нужно действовать осторожно, шаг за шагом, чтобы не спугнуть хрупкое ощущение реальности, которое начинало пробиваться сквозь пелену паранойи. Укол успокоительного и снотворного, который ему сделали в скорой, начинал действовать.

Впереди меня ждала долгая ночь. Полная разговоров, успокоения, попыток достучаться до затуманенного сознания. Ночь, в которой я снова стану тем самым человеком, протягивающим руку помощи в самый тёмный час.

Присаживаюсь рядом с ним на койку, стараясь говорить мягко и спокойно.

– Я здесь, чтобы помочь вам, мистер Хендерсон, – произношу, чуть ли не по слогам, глядя ему прямо в глаза. – Расскажите, что вы чувствуете.

Он молчит, лишь часто дышит, а по щекам текут слезы.

Нужно время. Время и терпение, чтобы завоевать его доверие и пробиться сквозь стену безумия.

Несколько часов мы провели в тишине, прерываемой только всхлипами мистера Хендерсона и моими тихими словами поддержки. Постепенно, лёд тронулся, мистер Хендерсон начал отвечать. Сначала односложно, потом более развернуто.

Мистер Хендерсон говорил о голосах, которые преследовали его, о видениях, которые пугали до смерти. О чувстве потерянности и одиночества, которое сжигало изнутри после потери жены. Детей у них не было, сестры живут далеко, и старик остался совсем один. Я слушала внимательно, не перебивая и не осуждая. Просто слушала и давала ему понять, что он не один.

К рассвету состояние мистера Хендерсона стабилизировалось. Ярость утихла, в глазах появился проблеск осознанности. Он поблагодарил меня за то, что я была рядом, за то, что выслушала. Я улыбнулась и сказала, что это только начало пути. Путь к выздоровлению долгий.

Мистер Хендерсон попросил устроить его в пансионат для пожилых людей с психическими заболеваниями под круглосуточное наблюдение врачей. Он боялся оставаться наедине с собой. Медицинской страховки должно хватить на всё его время проживания, до конца жизни. Решение далось нелегко, но и я и он понимали, что так будет лучше. Старик боялся смерти в одиночестве. Да и мне не хотелось отпускать его домой в таком нестабильном состоянии. Я пообещала подготовить необходимые документы для перевода.

Уходя, я ощутила дикую усталость, но и удовлетворение. Ещё один луч света, пробившийся сквозь тьму. И это придаёт силы продолжать, несмотря ни на что. Ведь пока есть надежда, есть и шанс на спасение.

ГЛАВА 5

Мне удалось поспать три часа. Надо было пораньше встать и выехать, чтобы успеть проскочить пробки. Родители живут в штате Дэловер, и добираться туда предстояло несколько часов.

Выбегаю из дома, проверяя наличие ключей и кошелька в сумочке. Машина стоит на своём месте, блестя капотом под утренним солнцем. Включаю радио, настраивая на любимую радиостанцию, откуда доносятся знакомые звуки музыки.

Первая половина пути проходит относительно спокойно. Затем шоссе начало заполняться машинами. Пробки становились плотнее, приближаясь к границе штата.

Подъезжая ближе к Дэловеру, ощущаю лёгкое волнение от предвкушения встречи с родителями. В памяти всплывают образы семейного ужина, долгих прогулок вдоль реки и теплых летних ночей, проведенных в саду у костра.

Когда я была маленькой, подобные поездки за город, казались бесконечными, наполненными детским нетерпением и запахом свежего сена, доносившимся с полей по обе стороны дороги. Сейчас, сидя за рулем собственной машины, я испытываю ностальгию по тем временам, когда мир казался проще и беззаботнее. Тогда дорога была приключением, а не испытанием на прочность в борьбе с плотным трафиком.

Мысли витали в голове, перескакивая с одного воспоминания на другое. Вспомнился старый бабушкин дом, скрипучие половицы, огромная яблоня в саду, на которой мы строили с соседскими детьми шалаш. Дедушка и бабушка всегда умели создать атмосферу уюта и тепла, где каждый чувствовал себя любимым и защищенным. Именно этого тепла мне так не хватало в последнее время, утопая в рутине городской жизни.

Наконец, впереди, показался указатель на Дэловер. Сердце забилось чаще, как будто маленькая девочка снова проснулась внутри меня. Волнение нарастало с каждой милей, приближая к знакомым улицам. Скоро я смогу обнять маму и папу, услышать их голоса, почувствовать их тепло.

Сворачиваю на подъездную дорожку родительского дома. Выхожу из машины и вдыхаю аромат до боли знакомого воздуха. Запах родительского дома, соседей которых знаешь с самого рождения.

Шум и краски летнего пригорода наваливались со всех сторон. Оглядываюсь по сторонам. Дети проносятся мимо на велосипедах, одетые в настежь распахнутые куртки и вязанные шапки. Мистер Хамото, владелец частного автосалона подстригал свою лужайку. Супруги Брейн прогуливались под руку; когда-то они основали сеть книжных магазинов, но теперь она стала частью более крупной. Возле дома Стейтанов играли в баскетбол; ни с кем из игравших я знакома не была. С заднего двора Пирманов ветер доносил запах барбекю. Дом Уилсонов на углу, все того же жуткого салатового цвета и с тем же пластиковым гномом на лужайке. Абигейл Уилсон была в свое время на несколько классов старше меня и тогда казалась нам с подругами высшим существом. Она постоянно воевала с родителями и тайком курила в сарае позади дома. Её парень приезжал за ней на спортивной тачке. В прошлом году я случайно увидела Абигейл в одном супермаркете в Балтиморе и ожидала, что буду разочарована, как это обычно случается, когда спустя много лет встречаешь кумира. Но Абигейл выглядела превосходно и казалась вполне счастливой.

Я дома. Чемодан остался лежать в багажнике. Сейчас мне нужно было только одно – увидеть родителей. Я быстро прошла по дорожке к дому, поднялась на крыльцо и постучала в дверь. Стук отдавался эхом в голове, смешиваясь с учащенным сердцебиением.

Дверь открылась. На крыльцо вышли родители. Отец, высокий и худощавый, улыбался широкой улыбкой, а мать прижимала руки к груди, сдерживая слезы счастья.

– Добро пожаловать домой, доченька! – громко произнёс папа, крепко обнимая меня. – Нам так тебя не хватало! Надо по чаще встречаться.

– Милочка, как ты похудела, – прошептала мать, нежно касаясь моих волос. – Тебе следует побольше отдыхать, Стелла. И следить за питанием, дорогуша.

– И вам привет, мам, пап!

– Заходи скорее в дом, я только что вытащила из духовки штрудель!

Войдя в дом, я вдыхаю знакомый аромат свежесваренного кофе и пирога, который испекла мама специально к моему приезду.

Гостиная выглядит точно так же, как и в детстве: старые фотографии на стенах, диван, покрытый бабушкиным покрывалом, книжные полки, забитые книгами отца. Казалось, время остановилось здесь, оставаясь неизменно тёплым и гостеприимным.

Отец достаёт из шкафа одну из бутылок красного вина, которые он хранит специально для особых случаев, а мама суетливо наставляет на стол: нарезанный кусочками домашний яблочный пирог, жаркое, салаты и кучу разной еды. Складывается впечатление, что родители собираются устроить вечеринку. Такого количества еды нам точно не съесть троим.

Надо немного рассказать о моих родителях.

Итак, начну с отца. Стэнли Пирс – гений медицины. Его имя упоминается во многих современных медицинских изданиях. Папа автор статей, которые кардинально изменили подходы и принципы к лечению военных медиков.

Представьте, когда личный врач, которого сам Господь Бог наградил талантом, представляет доклад на международном медицинском форуме, естественно, его выступление вызовет фурор. Папе будут предлагать престижные должности, от которых он вежливо откажется, ссылаясь на утомляющие командировки и исследовательские программы над которыми он работал днём и ночью.

Его отец, мой дед, был одним из основателей Главного Медицинского Совета и рекордсменом по сроку пребывания на посту председателя. Его заслуги, скорее в административной сфере, чем в клинической практике, но его вклад в историю медицинской этики неоспорим.

Таков мой род. Я, долгожданная дочь, которая должна была априори продолжить медицинскую династию, однако я стала слабым звеном, оборвавшим эту цепь. Возможно, отец должен был предвидеть это, заметив мою неспособность и нежелание играть на фортепьяно или заниматься скрипкой для всестороннего развития. С тех пор в его глазах мои недостатки только множились, и я стала его личной неудачей. Он не понимал моей заинтересованности к его усопшей двоюродной сестре Глэдис, да и я не пыталась объяснить. Глэдис была белой вороной в нашей семье, как дядя Росс, ставший фермером вместо белого воротничка в офисе, или кузен Билл, уличенный в краже шоколадки из магазина.

Родители никогда не говорили в стенах нашего дома о Глэдис. Информацию приходилось выуживать у дядей и тётей, и дальних родственников, по кусочкам собирая общую картину. Глэдис работала медсестрой во время Великой Отечественной войны, в полевом госпитале. В то время она и её семья жила в Австрии. Так получилось, что Глэдис забеременела от случайного солдата, погибшего на фронте. Шестнадцатилетняя, одинокая и несчастная, она услышала от своей матери: «Никто никогда не женится на женщине с ребенком!», и тогда Глэдис отправили в Дэловер. Она видела своего ребенка только раз, когда его родила. Больше о судьбе малыша никто ничего не знает или тайну серьёзно похоронили. По крайне мере, в Дэловер, Глэдис приехала без ребёнка. Глэдис психологически сломалась, и ни один врач не смог ей помочь. Нэнси, моя троюродная сестра, утверждала, что где-то в семейных архивах сохранилась единственная фотография с Глэдис. Она была сделана, когда её поместили в психиатрическую лечебницу в Ричмонде, где Глэдис и стала жить, когда я поступила в университет.

Мама сообщила мне о её смерти во время экзаменов на втором курсе, которые я с треском провалила. По заключению коронера, пожар начался в столовой и быстро охватил лечебницу. Температура была такой высокой, что от комнаты Глэдис осталась лишь горстка пепла. Она всегда говорила моему папе, что её вынесут из дома только в гробу. В итоге Глэдис просто смели в мусорный ящик.

К тому времени я ещё не решила, хочу ли я быть врачом. Я не знала, что выбрать, у меня возникало в голове больше вопросов, чем ответов. Смерть Глэдис тронула меня до глубины души. Не могу толком объяснить почему. Я её совсем не знала, видела только на фотографии. Возможно у меня хорошее воображение, а может повышенное чувство эмпатии. Глэдис была близка мне по духу. Когда она умерла, я почти физически ощутила её боль. Поэтому я отчаянно хотела разобраться в её нелепой смерти. Понять, почему Глэдис так боялась окружающего мира, и мог ли кто-нибудь ей помочь? По слухам она специально неадекватно себя вела, чтобы попасть в психушку и никогда оттуда не выходить. Она стала вести затворнический образ жизни, ударилась в религию и редко разговаривала. Даже когда её хотели вписать, Глэдис умышлено напала на медсестру с ножом. Никто не пострадал, однако, Глэдис, конечно больше не выпустили на свободу.

Итак, после провальных экзаменов я удачно их пересдала осенью и продолжила обучение, выбрав для себя специализацию – психиатрия. Отец не упускал случая назвать меня «психологиня» и подшучивал при каждом удобном случае, упоминая, что мне, наверное, надо будет заказывать каждый месяц грузовик песка и запастись граблями, чтобы пациентам было проще расслабиться. Ха-ха, очень остроумно. Даже когда мою диссертацию опубликовали в известном журнале, он ничего не сказал. Его молчание сопровождало каждый этап моей карьеры.

После окончания университета, я работала в медицинском департаменте Сиэтла. Затем переехала в Нью-Йорк, потихоньку обрастая опытом и повышением по карьере. Я продержалась два года, а потом сбежала из-за Стефана в Балтимор. И именно этот город показался мне родным.

Теперь о матери. Лилиана Пирс. У неё милое лицо с изящным, чуть курносым носом, и прямые волосы, которые я помню всегда одинаково аккуратно уложенными в гладкую прическу, зафиксированную серебряными заколками. К сожалению, от отца я унаследовала непокорную копну волос. Достаточно им отрасти хоть на сантиметр больше положенного, и они становятся совершенно неуправляемыми, создавая впечатление, будто я пережила удар током.

Всё в облике моей матери отражает её роль жены врача: плиссированные юбки, блузки спокойных оттенков и туфли на небольшом каблуке. Преданная привычкам, она берёт сумку с собой, даже когда просто выгуливает собаку. Мама способна организовать званый ужин на дюжину персон быстрее, чем сварится яйцо всмятку. Она всегда организовывала мои праздники в саду, школьные мероприятия. А так же успевала распространиться своей неуемной энергией на церковные торжества, благотворительные акции, экскурсии, ярмарки, соревнования по ходьбе, крестины, свадьбы и похороны. И при всех этих талантах мама прожила жизнь, так и не узнав баланса своего банковского счета, ни разу не приняв решения об инвестициях и не высказав публично свои политические взгляды. Она предоставляла эти вопросы моему отцу. Каждый раз, размышляя о её жизни, я удивляюсь этому воплощению нереализованных надежд и упущенных возможностей.

В восемнадцать лет мама получила стипендию на изучение математики в университете Кардиффа. В двадцать пять она защитила диссертацию, после чего представители американских университетов выстроились в очередь, чтобы заполучить её к себе. И что выбрала мама? Вышла замуж за моего отца и посвятила себя жизни, полной правил и компромиссов.

Мне нравится представлять, как она однажды сядет и напишет откровенный роман. Как Лилиана Пирс отбросит осторожность, приличия и самодисциплину и будет танцевать босиком на залитом солнцем лугу и покорит Таити. Приятные фантазии…. Это, конечно, гораздо привлекательнее, чем представлять маму стареющей под звуки телевизора, ворчание отца и чтение его посланий в различные газеты.

И хотя мама пожертвовала карьерой ради семьи, я не уверена, что она ни о чем не сожалеет. Хотя сколько я себя помню, мама позиционировала, что главным достижением её жизни было моё счастливое детство и успешное будущее.