Тишина, с которой я живу

– Жизнь в Паучьем Логове не сахар, но нужно…

– …выполнять, что он просит, и тогда будет легче, – зло обрывает она меня. Не видел раньше, чтобы она злилась. – Не будет!

Её лоб морщится, а губы поджимаются. Есть в этом что-то неестественное, дикое.

– Как ты не понимаешь, Муха! Я пошла за тобой, за тобой!

– Не надо всё сваливать на меня. Я просто выполняю свою работу.

– Я всё равно уйду!

– Дура! – хватаю её за локоть. Ей, наверное, больно, но она не подаёт вида.

– Уйдём вместе. Ты меня защитишь. И Паук нам ничего не сделает.

Как же! Её-то я, может быть, и смогу защитить, а кто защитит меня?

– Нет, вместе не получится.

Слёзы заполняют её глаза.

– Только не надо плакать! – одёргиваю от неё руку.

– Хорошо, – она говорит сухо и тихо. – Не хочешь идти со мной – не надо. Но я здесь не останусь. Просто помоги мне уйти отсюда.

Я отвечаю ей далеко не сразу:

– Только из большой любви к тебе. Только потому, что ты единственная, на кого мне не плевать, и потому, что я несу за тебя ответственность. Какой у тебя план?

Она долго рассматривает упавшую снежинку на своей чёрной кожаной перчатке.

– Уйду ночью из Паучьего Логова. Поживу у Швеи какое-то время. Она пока не знает.

–Дурацкий план.

Она сердито стряхивает снежинки сначала с перчатки, а потом с волос.

– Нужно выставить всё так, чтобы Паук сам захотел тебя выгнать.

– Он не захочет.

– Поначалу будет сопротивляться, да. Но нужно ему как-то показать, что ты отряду не нужна, что ты теперь бесполезна. Он же держит тебя только из-за слёз. Это все понимают.

– Мне перестать плакать?

Вспоминаю, как меня побили, когда слёз стало меньше. Что будет, когда их не станет вообщеё?

– Нет. Нужно сделать так, чтобы твои слёзы перестали быть эффективными.

Я всё ещё не поддерживаю её идею уйти. Я знаю, к каким последствиям это может привести. Но я лишь надеюсь, что Паук сам решит от неё избавиться. Он выжимает из каждого все соки, а потом бросает. Паук во всём ищет выгоду, и самое правильное – эту выгоду перестать ему давать.

Мы действуем поэтапно. Разбавляем водой слёзы в пробирках. Сначала эффекта от разбавления нет. Но с каждой неделей мы увеличиваем содержание воды, и в конце концов это даёт о себе знать. На одной из ходок Аконит тратит две пробирки вместо одной, чтобы выломать дверь. И когда мы собираемся по окончании ходки, он выплёскивает всё своё недовольство на Суфле. И он оказывается не единственным, кто замечает неладное. Они так сильно начинают гнать на Суфле, что я боюсь, что она вот-вот заплачет, и весь наш план пойдёт насмарку.

– У Суфле проблемы после того, как она надышалась спорами, – говорю я.

Все тут же прекращают ор. Воцаряется тишина.

– Что-то раньше не было заметно, – возражает Ящер после паузы.

– Видимо, часть спор осталась в организме и даёт о себе знать.

– Ну, так пусть лечится!

– Если бы она ушла лечиться к Швее, – говорит Мотылёк, – мы бы возникали, что запасов мало. А так хоть что-то.

– Да это что-то – полнейшее дерьмо! – не соглашается Аконит. – Это ладно я дверь с трудом могу вскрыть, а если что-то серьёзное? Мне что, по сто пробирок с собой таскать? Не напасёшься!

– Надо с этой хренью разбираться, – поддакивает Ящер. – Выложим всё Пауку.

– И что он сделает?

– Ну, придумает уж. Кто лидер-то?

Аконит и Ящер в это же утро докладывают Пауку. Он тут же наведывается в мой дом и бесцеремонно выхватывает из шкафа пробирку, проверяя её на моём деревянном столе. Дерево разъедается, но медленно, оставляя неровную сквозную дыру на поверхности.

Паук не говорит ни слова, разворачивается и уходит.

А вечером ко мне наведывается Суфле. Она держит в руках какую-то склянку, стенки которой окрашены красным. Склянка пуста.

– Что это?

– Кровь.

– Твоя?

–Нет. Паук дал мне её выпить.

– Зачем?

Её губы начинают дрожать.

– Он сказал, что это меня вылечит, что это помогает от всего. Мы больше не сможем притворяться. Я никогда отсюда не уйду…

– Хватит разводить панику! – я выхватываю склянку и подношу её на свет. – Откуда это у него?

– Я не знаю.

– Так узнай! Сделай хоть что-то ради своей свободы!

Пауза.

– Слушай, Суфле, – смягчаюсь я. – Ты хочешь уйти или нет?

Она кивает один раз.

– Тогда нужно прилагать усилия. Я не могу всё делать за тебя. Скажем, что кровь помогла.

– Но мы уже разбавили все запасы!

– Нарыдаешь новые. Я же вижу, что ты уже готова разреветься. Пусть все думают, что тебе это помогло. Но временно. А ты пока выяснишь, откуда кровь, кто дал. Понятно?

– Понятно.

Из-за этого побег Суфле откладывается ещё на некоторое время. Но в итоге Паук перестаёт давать ей кровь. Как мне рассказывает Суфле, она вышла на того, кто снабжает его кровью, и Суфле попросила того, кто даёт кровь, больше не передавать её Пауку.

– И он так просто согласился?

– Она. Да.

– Ты ей ничего не обещала взамен?

– Ничего. Почему ты спрашиваешь?

Потому что этот город устроен по-другому. Так не бывает. Паук будет требовать от этого человека кровь и сделает всё, что угодно, чтобы её получить. И я даже настраиваюсь на то, что он обратится ко мне за помощью, чтобы донажать на этого снабженца.

Но Паук давить не просит.

К лету мы слёзы превращаем в воду.

Мы с пацанами сидим в кафе за пивом. Аконит рассказывает какие-то смешные истории, так что наш смех слышится, наверное, и снаружи. За окном темнеет от сгущающихся туч. Поднимается ветер, вихрем проносит песок и пыль. Вот-вот должен начаться дождь.

Паук обрывает общий смех:

– Надо забрать у Суфле кулон.

Мы замолкаем.

– Ты что, её выгоняешь? – решается спросить Аконит.

Что-то внутри меня уже празднует победу. Нам вдвоём удалось обвести Паука. Без Суфле нам придётся несладко, мы уже привыкли к хорошей жизни, но как-то же мы справлялись до её прихода. Отхлёбываю пиво.

– Кормить этот лишний рот невыгодно. Если восстановится полностью, пусть возвращается. А сейчас от неё совершенно никакой пользы.

– Я думал, что мы команда… – начинает Ящер, но Паук резко хлопает по столу.

Зубочистки подскакивают и рассыпаются по столешнице. Цеце спокойно начинает их собирать.

– Мои решения не обсуждаются. То одни приходят – уходят, то другие теряют свою полезность. Я тут не благотворительный фонд, чтобы подбирать отбросы. За этим смело обращайтесь к Аквамарину! Она опять в этом вонючем Детском Доме? – он злобно смотрит на меня. – А ты, кажется, лучше должен присматривать за своей подружкой.

Пока он злится, Аконит и Ящер словно срастаются с диваном. Они боятся попасть под его горячую руку. Как рассыпавшиеся зубочистки.

– Забери кулон. Скажи про решение. С меня хватит.

Я встаю:

– Паук говорит – Муха делает.

Смешанные чувства, но я знаю, что эта новость только обрадует её.

– И да, – Паук разворачивается в мою сторону, положив руку на мягкую спинку дивана, – мухи с отбросами не общаются. После сегодняшнего никто не должен с ней говорить.

Я точно знаю, что Суфле одна не справится. И даже живя у Швеи, она будет нуждаться в поддержке. И защите. Моей защите. У Паука может поехать крыша. Кто его знает, как он устроен, как он отыграется на ней? Может, у него уже есть план, о котором я не должен знать? Ведь объём добываемых самородков теперь значительно уменьшится…

Выхожу на улицу. Крупными каплями дождь начинает орошать сухую землю. Капли обжигают холодом льда. Под дождём иду в самый центр города – Детский Дом, огороженный забором. Никто не пускает посетителей ночью. Особенно ранее тут не бывавших. Особенно мух. Особенно меня. Поэтому, недолго думая, перелезаю через забор, прохожу вперёд и стучу.

Дверь мне открывает седоватый мужик в тонком свитере. Он смотрит на меня как на привидение:

– Муха?

Откуда он знает, кто я? Впрочем, плевать. Думаю, все должны были хоть раз обо мне слышать.

– Что ты тут делаешь?

Он выталкивает меня на крыльцо, не давая войти внутрь. Не понимаю, чего это он не даёт мне зайти. На улице холодно, хлещет дождь. Он прикрывает за собой дверь.

– Я знаю, что Суфле у вас. Позови.

Разглагольствовать с ним совсем нет никакого желания. Нужно как-то по-быстрому уладить этот вопрос.

– Ты в курсе, который час? – его глаза изучают моё лицо. – Ты что, перелез через забор?

Он что, собирается отчитывать меня, как этих детдомовцев? Какой-то левый мужик будет мне указывать? Только Паук имеет на это полное право.

– Не твоё дело. Надо с ней поговорить.

– Свои шашни решайте в другом месте!

А он знает больше, чем я думаю. Мужик разворачивается, чтобы уйти, но я кладу ему руку на плечо и говорю:

– Паук сказал.

Уж это должно на него повлиять. Но вместо беспрекословного подчинения, которого я от него теперь жду, он вдруг разворачивается и выдаёт:

– И что, мне теперь плясать под его дудку?

И он скидывает мою руку со своего плеча. Его дерзость застаёт меня врасплох.

– Или передай сам.

– Нет уж! Ваши разборки меня касаться не должны. Жди здесь! Внутрь не пущу.

Он уходит, но я ему не верю. Если через пару минут он не выведет Суфле, я, если это потребуется, влезу в окно или проберусь через крышу. Уж какого-то мужика я боюсь меньше, чем Паука.

Суфле выходит и озадачено смотрит на меня.

– Я от Паука.

Она начинает паниковать и молча ходить из стороны в сторону, закусив губу.

– Он выгоняет тебя, как ты и хотела.

– Но что-то не так? Что-то не так? – она не прекращает своих метаний по крыльцу.

– Слушай, цель достигнута. Ты свободна. Остальное неважно. Сейчас тебе главное успокоиться. Главное – договориться со Швеёй, а там уж что-нибудь придумаешь.

Я хватаю её за руку и вытаскиваю под дождь:

– Идём к Швее! Я тебя провожу.

Но, спустившись со ступенек, она вырывает свою руку. Я оборачиваюсь на неё. В свете фонаря вижу, как она напугана. Её искажённое страхом лицо меняется на злое:

– Что ты не договариваешь, Муха?

– Это не моё решение, но я больше не могу общаться с тобой, никто из нас.

– Что ты такое говоришь? – она злится и тычет мне пальцем в грудь. – Кто мне поможет? Я ведь одна не справлюсь. Ты всегда был рядом. Ты помогал мне, защищал. Я ничего не знаю в этом дурацком городе, кроме Паучьего Логова. Я… я… я…

Я знаю, что она вот-вот заплачет. Я воспринимаю это в штыки. Мне не хочется видеть, как она истерит, меня это выбешивает.

– Всё, – громко обрываю её истерику. – Паук так решил.

Да, не всё происходит так, как я того хочу. Но не велика потеря. Она выбралась из этого дерьма. Совершенно чистая. Она сумеет построить свою жизнь. Её, по крайней мере, знает Швея. Это я связан по рукам и ногам. Это мою особенность так просто не скрыть. Это не ей Паук доверяет больше всего.

Я медленно приближаюсь к ней, глядя прямо в полные слёз глаза. В них ещё сверкает холодным блеском надежда. Она ловит своим взглядом каждый мускул, который дёргается на моём лице. Я срываю цепочку с кулоном.

Нам больше не о чем говорить. Да и нельзя теперь. Разворачиваюсь и быстро ухожу, также перелезая через забор, только чтобы не слышать и не видеть её. Я знаю, что это причиняет ей боль, но теперь я ничем не могу ей помочь.

Так решил Паук.

Получилось не так, как мы планировали, но это лучше, чем ничего. Она ещё будет мне благодарна, просто уже никогда не сможет мне об этом сказать.

Спустя день вечером ко мне стучится Мотылёк. Она говорит, что Паук всех собирает. И это вызывает во мне тревогу. Что-то неладное. Паук не заявился ко мне узнать, как всё прошло. Он собирает всех нас. И глупые мысли лезут ко мне в голову, пока мы идём к кафе. Это связано с Суфле? А что, если Суфле?.. Нет, она не может. Она ведь не может?

Паук злой. Чертовский злой. Таким я его ещё не видел. Мы все собираемся в кафе на диванах в углу. Паук падает напротив Цеце, мы рассаживаемся, но нас так много, что теснимся, как можем, прижавшись плечами друг к другу. Кто-то из нас перетаскивает барные стулья поближе к столу и располагается на них.

– В городе пропало четверо и один мёртв, – без всяких церемоний выдаёт Паук. – На мёртвого плевать, это парень из Детского Дома. Двое старших и двое наших.

Ничего не понимаю. Суфле была в Детском Доме, когда я уходил. Она что-то сделала с пацанёнком? У неё поехала крыша? Ну, вполне может быть, но я в это верю слабо.

Тяжёлое напряжение, повисшее между нами, прерывает Цеце:

– Кто пропал?

– Не твоё собачье дело, – огрызается Паук.

Да нет уж, пожалуй, наше общее. Если Суфле съехала с катушек… Это наша ответственность. Моя ответственность.

– Суфле? – спрашивает Цеце.

– Ты совсем придурок? – выкрикиваю я, вставая и замахиваясь на него, но Мотылёк жестом усаживает меня обратно.

Я даже и не подумал, что могла пропасть Суфле. Но это теперь звучит так логично. Только стал бы Паук так из-за неё психовать?

– Суфле больше не с нами, идиот, – отвечает он Цеце. Выдыхает. – Из стариков: Кукольник этот и Актёр. А из наших: Аквамарин и один из Жабьих.

Никого из них не знаю, кроме Аквамарина. Это тот самый лидер, чей отряд Паук называет сборищем отбросов.

– Кто? – спрашивает Цеце.

Засунуть бы ему его любопытство в жопу.

– Да плевать, кто, – паникует Ящер. – Тут хрень неведомая творится!

– Кто из Жабьих пропал? – не отступает Цеце.

Впрочем, он прав. Надо знать их имена.

– Да насрать мне, кто пропал! – злится на его упёртость Паук. – Если хоть кто-то из вас причастен к этому, я вам башку размозжу. Собственноручно.

Сомневаться в его словах не приходится. Но неужели кто-то из нас?.. Но кто? Окидываю всех взглядом. Если бы Паук хотел избавиться от кого-то, он бы отправил меня. Но я был лишь с Суфле в эту ночь и потом сразу вернулся домой сохнуть. Ящер? Он слишком паникует от происходящего, явно не понимает, что происходит. А может, это у него игра такая? Цеце вот тоже задаёт много вопросов. Из праздного интереса? Из-за боязни за свою шкуру? Или из-за причастности? Ведь он вполне на такое способен. А если они сделали это вместе?

– Кто ещё пропал? – не унимается Цеце.

– Да не помню я, как его зовут, – нервничает Паук. – Планета, Космос, Сатурн, Уран… А что? Ты что-то знаешь?

Мы все смотрим на Цеце. Он выглядит как и всегда, разве что чуть напряжённым. Но мы все тут напуганы.

– Что значит… «пропали»? – сидя на стуле, спрашивает Море.

– Значит, что их не могут найти, – огрызается Паук. – Что ещё это, по-твоему, может значить?

– А про Суфле что-то говорили? – уже я задаю волновавший меня вопрос.

– Про Суфле? Нет. А что, что-то не так?

– Нет. Она изгнана, вот, – я достаю из кармана кулон и кладу его на стол.

Паук на паутине чуть блестит под искусственным освещением кафе. Паук притягивает его себе и наматывает цепочку на палец.

– Тогда чего спрашиваешь?

– А разве это не странно? Ты сказал, что мальчик из Детского Дома умер. А Суфле была там.

– Ты думаешь, что эта балерина… – Аконит не договаривает, пугаясь собственной мысли.

– Она больше не с нами, – говорит Паук. – Так что это не наша проблема.

– Нет, наша, – возражает Морская Оса. – Потому что если она начнёт мстить нам…

– А чего нам бояться? – вступает Мотылёк. – С нашими особенностями нам бояться нечего.

– Суфле у Хирурга. Успокойтесь уже, – говорит Паук. – И пока она там, нам точно ничего не угрожает. И что она может сделать? Слёзы её теперь не работают. Даже если бы и работали, она разъела бы нас всех?

Паук выходит из-за стола и идёт к стойке делать заказ. Мне есть совсем не хочется. Хочется выпить. Когда Паук говорит, что Суфле у Хирурга… Мне становится неприятно. Больно. Как будто меня полоснули ножом. Как Лезвие тогда. Возникает желание пробраться к Хирургу и всё разузнать. Но мы не ходим к Хирургу. Паук запрещает.

Но я должен убедиться, что это не её вина.

Одному к Хирургу не попасть. Мне нужен кто-то ещё. Но никто же не согласится. Соврать кому-то, что у меня проблемы? Донесут Пауку. Побить кого-то и отправиться к Хирургу? Я же не монстр какой-то.

Но время идёт. О пропавших ничего не слышно, да и не пропадает больше никто. В Паучьем Логове об этом никто не говорит. Я выжидаю пару месяцев, прежде чем объявиться на пороге Швеи. Уж за несколько месяцев Хирург мог бы разобраться с Суфле. Она ведь планировала пожить у Швеи первое время. Но Швея сообщает мне, что Суфле к ней не приходила. Она ещё так смотрит на меня, словно осуждает. Терпеть не могу, когда кто-то меня осуждает. Даже молча.

– Она ещё у Хирурга? – спрашиваю я.

– Знаешь, Муха…

– Или где? – прерываю я.

Швея смотрит на меня с высоты своего небольшого роста. Она точно знает больше, чем я, но почему-то не хочет мне говорить. Она тяжело вздыхает и закрывает дверь. Я стучусь, но Швея мне не открывает. Может, она всё-таки прячет её у себя?

Я выжидаю ещё пару месяцев и снова иду к Швее. Прежде чем постучаться, обхожу её дом и заглядываю во все окна, надеясь увидеть признаки пребывания Суфле. Швея замечает меня, задёргивает шторки и выходит ко мне недовольная:

– Что тебе нужно? Пугаешь старую женщину.

– Я насчёт Суфле.

– Нет её тут. Не приходила.

– Что с ней?

– Муха, оставь её в покое.

– Но мне нужно кое в чём убедиться.

– За твоим лицом нет души.

– Я не понимаю.

– Вот именно. Оставь её в покое. И меня заодно.

Я живу как раньше. Только теперь всё стало напряжённее оттого, что в городе появилась тайна. И хотя я не думаю, что кто-то из Паучьего Логова – кроме Суфле, но она больше к нам не относится – причастен к тем событиям, никогда нельзя знать наверняка. Разве кто-то из нас не подставлял другого? Не добивался своего с помощью других?

Каждая муха что-то скрывает. Это очевидно. Потому что у каждой мухи должно быть что-то, что не позволяет мухе не съехать с катушек. Для Суфле это был я. Я только сейчас это осознаю. Живи по законам Паука, – говорил я, – это не так уж сложно. Хрень. Мы друг перед другом носим маски, играя в опасную игру. Каждый из нас готов подставить другого, лишь бы самим не попасть под руку Паука.

Я выплёскиваю своё давление в разборках. Когда я понимаю, что дело пахнет мордобоем, мой мозг отключается. Мне плевать, кто передо мной. Мне просто нужно освободить себя, свой… страх.

Меня называют самым отбитым из всех мух. Паук сам меня так называет. Но правда в том, что я влезаю во все эти разборки, во всю эту затягивающую меня трясину потому, что просто боюсь Паука и последствий. И с этим страхом, я уверен, живёт каждая муха в Паучьем Логове.

Пожалуй, Цеце единственный, кто мог бы это сделать. Он всегда кажется таким спокойным и отстранённым. И это всё происходит на наших глазах.

Цеце не просто подставляет Паука, он идёт вразрез с его законами, его системой Паучьего Логова. Конечно, Паук не будет это терпеть. И Цеце тоже это знает.

Ящер и Аконит за шкирку выбрасывают Цеце к ногам Паука. Они протаскивают его по всем этажам, начиная с самого верхнего, так что на улице Цеце уже выглядит изрядно потрёпанным. Паук склоняется над ним:

– Предатель!

Цеце пытался навязать свои правила Паучьему Логову. И мы долго пытаемся поймать его, пока, в конце концов, нам это ни удаётся. Цеце успел обвести нас вокруг пальца несколько раз. В одиночку. И почему-то в тот момент, когда он падает лицом вниз в ноги Паука, у меня проскакивает мысль, что и это не просто так, что он хотел, чтобы его поймали.

– Предатель! – кричит Паук, сотрясаясь всем телом. – Я! Взрастил тебя. Дал тебе всё, что нужно! А ты диктуешь свои правила в моём городе?

Своими жестами и выкриками Паук поднимает нас на бунт против Цеце. Но это выглядит так абсурдно и театрально. Стоит ему только приказать, и мы сделаем, что он скажет. Ведь Паук говорит – Муха делает.

Паук щёлкает пальцами, уже успевший подняться Цеце от страха делает шаг назад, понимая, что мы его сейчас изобьём и, если нужно, до смерти, но вдруг говорит:

– А сам? Разве ты не хочешь убить меня сам? Или ты трусишь?

Мы неподвижно смотрим на Паука. Он, и правда, сам никогда не дрался. Он всегда для этого использует нас. Но, если он захочет…

Паук бросается на Цеце…

Их драка оказывается стремительной, и вот Паук лежит неподвижно на земле, окровавленный, но точно живой. Никто не смеет подойти к нему, а выдохшийся Цеце с кровавыми кулаками отползает отдышаться к стене дома. В тени он становится почти незаметным. Никто из нас не решается помочь Пауку. Странно. Такого желания даже не возникает. Просто хочется знать, чем всё это закончится. Потому что никто из них не убил другого, а значит, это не конец. Паук очнётся. И дальше будет только хуже.

Но и добить его никто не стремится.

А Цеце теперь вообще внушает страх. Самый спокойный и молчаливый из нас выплеснул всё, что в нём копилось. Хотелось бы мне оказаться на его месте? Да. Я бы с удовольствием избил Паука. Мы все об этом думаем.

Я подхожу к нему и молча закидываю на плечо, а потом молча удаляюсь от всех мух, пока они не успевают опомниться. Я ещё не знаю, что буду делать, но царству Паука пришёл конец.

Я бросаю его на диван в своей комнате. Он медленно приходит в себя и что-то мычит. Я беру стул и сажусь напротив него.

Необычное чувство свободы действий. Он теперь не скажет мне, что делать. А что делать-то?

– Муха, – едва слышно шепчет он.

Мерзкое имя.

Он тянет ко мне дрожащую руку. Так и хочется ударить по ней.

– Воды.

Слышу голоса с улицы. Вскакиваю со стула и, прижавшись к стене спиной, выглядываю из окна, стараясь остаться незамеченным. Аконит, Ящер и Море идут к моему дому. Им явно интересно знать, что с Пауком. Но я не буду делить его с кем-то. Теперь он мой. Он моя муха.

Вырубаю Паука одним ударом, опять закидываю его на плечи и выхожу из дома через чёрный вход. Я прячу его в одном из подвалов, привязав к трубе. Кто тут только не сидел привязанный! А теперь и сам Паук. Думаю, у меня есть несколько часов, чтобы сообразить, что делать, но нет ни одной идеи.

Выхожу отдышаться. Сажусь на развороченные ступени дома и закуриваю. Замечаю краем глаза приближающуюся с правой стороны фигуру Цеце. Не похоже, что он меня ищет. Поравнявшись со мной, он проходит дальше, не обращая на меня никакого внимания. Как и раньше.

– Цеце! – неожиданно для себя самого окликаю я его. – Ты остался бы в отряде, если бы избавился от Паука?

– Ты хочешь занять его место? – останавливается он.

– Думаешь, я не справляюсь?

– Я думаю, что ты не ищейка, а без ищейки не выжить.

Цеце прав. Я не могу заменить Паука.

– Тебе не интересно, где Паук? – спрашиваю я.

Он окидывает взглядом здание позади меня и говорит:

– Лучше бы он сдох.

– Могу это устроить. Ты подумай.

Мы недолго смотрим друг на друга, как будто нужно что-то сказать или объяснить.

– Остальные ищут нас? – спрашиваю я.

Цеце пожимает плечами:

– Не знаю. Мне плевать.

И он уходит, а я возвращаюсь к Пауку, развязываю его и тащусь с ним к Хирургу. У бетонных блоков сбрасываю его и начинаю кидать камни в стены. Ударяясь, они выдают глухой стук, разносящийся эхом. Загорается свет в окне дальнего дома. Я подбираю Паука и, пробираясь через лабиринты коридоров, попадаю к Хирургу.

Сбрасываю Паука на пол.

– Что с ним? – спрашивает Хирург.

Он делает пару шагов в его сторону, но я преграждаю ему путь:

– С ним всё в порядке.

Хирург выглядывает из-за моего плеча:

– Но он избит. Это ты приложил руку?

– С ним всё в порядке. Я здесь не из-за него.

Хирург хмурит брови.

– Что с Суфле?

– А что с ней?

– Это ты мне скажи.

Ох хмурится ещё сильней:

– В последний раз, когда она была у меня… Но это было так давно. Сколько лет прошло!

– Ну, что с ней было?

– Я не понимаю.

Хирург пытается обойти меня, чтобы пробраться к Пауку, но я отталкиваю его. Он кажется напуганным.

– Что конкретно из моих вопросов ты не понимаешь?

– Она пострадала из-за своих слёз. Аквамарин доставил её сюда, но её внутреннее состояние оставляло желать лучшего. Она провела у меня некоторое время, пока всё не нормализовалось.

Аквамарин… Он видел Аквамарина, пока тот был жив. Он как-то причастен к их исчезновению? А Суфле причастна?

– Где она сейчас? Она у тебя?

– Я не знаю, где она.

– Где она сейчас? – делаю шаг к Хирургу.

Он отступает. Паук что-то кряхтит.

– Слушай, Муха, я отпустил её, я не знаю, куда она пошла.

Я оборачиваюсь к Пауку:

– Я хочу его убить.

– Оставь его лучше мне.

– Нет, – улыбаюсь правым краешком губ Хирургу, – тебе я его не оставлю.

– Он же ищейка.

– Мне насрать. Значит, теперь у Суфле всё хорошо?