Тишина, с которой я живу

Мы ссоримся и даже можем не разговаривать несколько дней. Меня бесит это её упрямство. В дни ссор она проводит время с Лётчиком. Явно мне назло. Почему не с Пантерой или Русалкой? Конечно, ей нужен Лётчик, кто же ещё. А он и рад её поддержать. Я вижу, как он смотрит на неё, и тогда я иду мириться, потому что Пламя моя.

Ссоры становятся рутиной. По ним можно вести календарь. Когда я узнаю, что после ходки Лётчик провожает её до дома, пока я с парнями тащу самородки к Хирургу, я решаю разобраться и поставить точку.

Я встречаю его в его же районе. Он удивляется, завидев меня. Вечереет, и он, кажется, куда-то направляется.

– Что-то случилось? – спрашивает он. – Что-то с Пламя?

– С ней всё отлично, – отвечаю я, не считая, что мы снова поругались.

– Хорошо, – он молчит. – Тебе нужен я?

– Отстань от Пламя.

– Что?

– От Пламя отстань.

– С ней что-то случилось?

Я делаю шаг на него:

– Я по-хорошему прошу.

Лётчик хмурится:

– Ты это брось, Скала. Пламя – мой друг.

– В жопу такую дружбу. Только придурок будет говорить о дружбе между парнем и девушкой.

– Но между нами ничего нет. Я знаю её всю жизнь.

– Именно это и бесит меня в тебе, Лётчик.

– Бесит? Я думал, мы друзья.

– Ну да. Друг не попытается увести у друга девушку.

– Скала! Она выбрала тебя.

– Так ты не отрицаешь, что хочешь её увести?

Лётчик потирает шею, он словно сам боится себе признаться.

– Слушай, Скала, ты хороший человек, ты нравишься Пламя. Это очевидно.

– А чего тогда она сбегает к тебе поплакаться?

– Ты всё выворачиваешь наизнанку!

– Ты будто бы лучшая версия меня, Лётчик! – хватаю его за куртку. Жаль, что у меня только одна рука. Даже с одной я, безусловно, сильнее него, но отсутствие руки лишь убавляет уверенности. Лётчик не будет драться, я знаю. А жаль. – Тебе разве что ру́ки не целуют! Их-то у тебя две.

Он хватается обеими ладонями за мой сжимающий куртку кулак.

– Я не могу сделать то, что ты просишь.

– Почему? Если мы, как ты говоришь, друзья, Лётчик.

– Потому что она мне тоже нравится.

Я стискиваю куртку ещё сильнее. Я знал. Я знал, но не хотел это услышать.

– Но я не увожу её у тебя. Она выбрала тебя. Значит, ей нужен ты, а не я.

– Пошёл ты, Лётчик! – разжимаю кулак.

Хочется нажраться.

Проще всего нажраться на вечеринке и уйти в разнос. Алкоголь выбивает из меня того меня, каким я пытаюсь казаться. Двуруким, сильным, с девушкой. Всё это фальшь, пыль. У меня даже нет друзей, кому можно излить душу, потому что никому не интересен калека. В меня можно только тыкать пальцем.

Но на самом деле я понимаю, что дело не в руке, а во мне. Будто бы от меня отвернулся сам город. Не люди в нём, а город. Будто меня не должно быть. Не то, чтобы меня не должно быть здесь, а просто не должно быть. Я как неудачный эксперимент, вырвавшийся в люди. Но мой создатель – как это часто бывает в подобных историях – допускает ошибку, собирая меня по кускам. Он этого не знает. Ему нет до этого дела. А я живу с этой ошибкой.

Уравнение с ошибкой, которое никогда не сможет быть решено.

Алкоголь тянет на глубину. И чем глубже я ухожу, тем меньше думаю о поверхности. Лечь на дно – не такое уж плохое решение, если нет никого, кто может выдернуть тебя на сушу, где ты будешь плеваться водой и жадно хватать воздух.

Пламя хватает меня за руку и вытаскивает в коридор.

– Отстань от меня, – я, шатаясь, отпихиваю её. – Что тебе нужно?

– Послушай, ты мне нужен. В любом состоянии.

Она говорит что-то ещё, но мои мысли не поспевают за ней. Я не хочу её слушать.

– Брось, Пламя. Разве я не вижу, как вы все смотрите на меня? Больной калека. Я хоть слово сказал тогда? Я даже не сдал вас. А мог. И должен был.

Почему я не рассказал Календуле? Смешно. Если бы я сказал, что это дело рук Лётчика, она бы его выгнала.

Пламя тянет меня за рукав и что-то говорит.

– А Лётчику ты тоже отказала или дала?

– Что?

Она замирает. Я стою, пошатываясь. Она знает, о чём я говорю. Она не может не знать.

– Я вижу, как он на тебя смотрит. Ты думаешь, Календула почему тебя взяла? Она не дура. Ей девки не нужны. Это он её уговорил. А ей бы только получить такого красавчика. А? Поганая тварь. Красивый Лётчик, красивый? Дала ему, а?

Она что-то говорит, но я разбираю только: «Мне нужен ты, а не Лётчик, ты».

– Да? А она меня на Лётчика променяла.

Календула предпочла его мне. Потому что он лучше. А Пламя выбрала меня – что осталось. Как мусор подобрала. Календуле – конфетка, Пламя – обёртка.

– Чем я хуже Лётчика?

– Отпусти её, – строгий голос Календулы заставляет меня обернуться.

– Ты не смеешь мне указывать.

– Ещё как смею.

– Я для тебя ничто, и ты для меня ничто.

– Нам стоит переговорить. Пламя, ты в порядке?

Почему её так заботит состояние Пламя? Календула подходит ко мне и приобнимает за плечи. Всё моё тело разом напрягается. Она ведёт меня по коридору и выводит на свежий воздух.

Мы стоим на пустыре под тёмным небом. Ветер пытается остудить мою горячую голову. Мы молчим. Молчать с Календулой невыносимо.

– Извини за то, что ты видела.

Она ничего не говорит. Я поворачиваюсь к ней:

– Можно тебя обнять? Я всегда хотел тебя обнять, – делаю пол пьяного шага к ней.

– Нет.

Но я впервые не слушаюсь её и обнимаю, как можно крепче, одной рукой. От неё пахнет чем-то очень приятным. Я стою так, и сердце моё колотится в два раза быстрее.

– Календула, я и Пламя… Это ошибка. Просто…

– Тебе лучше уйти.

– Ладно, – я отстраняюсь от неё.

Я не хочу уходить. Боль пронизывает меня.

– Тебе лучше уйти из отряда. Это была ошибка. Мне сложно это признавать и сложно сообщать тебе, но тебе не место в моём отряде.

– Нет, Календула, пожалуйста! – я падаю на колени. – Не выгоняй меня. Я сделаю всё, что ты хочешь. Я буду с Пламя, если ты хочешь. Я буду заботиться о ней. Только скажи!

Она молча смотрит на меня. Безжалостно. От её холода мурашки по всей спине.

– Это из-за руки? Из-за руки?

Она разворачивается и идёт в сторону здания.

– Тварь! Тварь! Продажная шлюха!

Она останавливается.

– Прости меня, пожалуйста, прости! – я ползу на коленях к ней. Ползти тяжело.

Она медленно, опустив голову, мотает головой, в ночи даже почти не заметно, и уходит.

Я остаюсь один.

Я падаю на землю ниц. Кое-как разворачиваюсь на спину. Под небом я ощущаю всю эту толщь одиночества. Меня сравняли с землёй.

Мне больно. Я чувствую, как каменеют мои руки и ноги. Словно иглы врастают в моё мясо. Я кричу от боли. Я кричу от боли, и никто под всем этим чёртовым небом не слышит меня.

Я отключаюсь.

Polnalyubvi – Чужой среди своих

Прихожу в себя уже в помещении. Искусственный свет слепит в лицо. Я лежу на чём-то твёрдом и без футболки. Физически чувствую себя превосходно. А морально – отвратительно.

– Кажется, он всё, – говорит кто-то.

Высокий парень подходит ко мне и помогает принять сидячее положение. Я растерян. И ничего не понимаю. Часть людей из комнаты выходит. Мне помогают натянуть футболку. Кажется, что-то случилось. Только я не в курсе.

В дверях появляется Пламя.

Я не хочу её видеть. Я не хочу видеть никого из тех, кого я знаю. Хочу забыть всё и всех. И исчезнуть.

Я не могу смотреть ей в глаза.

– Жить будет, – парень обращается к Пламя, а потом ко мне: – Наша помощь требуется?

– Нет.

Двое парней уходят, и мы с Пламя остаёмся одни. Надо с этим заканчивать. Как покончили со мной.

– Мы расстаёмся, – голос мой слабый.

– А?

Я не хочу повторять эти слова.

– Мы больше с тобой не встречаемся, – я не смотрю на неё. Я боюсь её реакции.

– Но почему?

Она хочет подойти ко мне, и мне срочно нужно что-то придумать, сказать такое, после чего она сама не захочет больше меня видеть.

Слова сами выпрыгивают из меня:

– Я только что изменил тебе с Календулой.

Встаю и выхожу.

Светает. Я иду, вымотанный и брошенный. И бросивший. Не знаю, что хуже. Мне хочется больше не быть. Ноги сами ведут меня к Дому Шлюхи.

– Можно мне здесь переночевать?

Возвращаться в район нет никакого желания. Никогда. Забирать вещи тоже. Да у меня и нет ничего. Ничего особо не приобрёл, ни к чему не привязался. Ни к кому. Надо просто влачить где-то своё существование, попутно сгребая остатки сил.

– Это тебе не отель, Скала. Иди спать домой.

– У меня нет дома.

Шлюха изучающе смотрит на меня.

– Брось. Это из-за Календулы? Все через это проходили. Ты не первый, ты не последний.

– Она всех выгоняла?

– Календула выгнала тебя? – Шлюха меняется в лице. – А это что-то новенькое.

– Так я могу тут пожить?

– Нет, Скала. Могу предложить откачку и дозировку, но я не сдаю комнаты.

Я смотрю в пол. Мыслей особо никаких. Мне совсем некуда идти, и я не знаю, что мне делать. Мне даже не хочется напиться.

Я иду в кафе и, пока никого нет, сплю на диване. Хорошо, что тень не человек и не способна осуждать. Когда меня будит колокольчик над дверью, просыпаюсь, жду какое-то время и делаю заказ. Кристаллов при мне не так много, в моём доме их тоже мало. Мне нужно придумать, на что я буду жить дальше.

Я помню дом, в котором я впервые очнулся. Сейчас меня тянет к истокам. Когда всё рушится, хочется обернуться назад и понять, где же была совершена ошибка. Я никогда не возвращался в тот дом. Я его боялся. Сам уже не помню, чего. Как будто бы в этом доме я могу столкнуться с самим собой, взглянуть себе в лицо и понять, где я налажал. Будто дом способен рассказать мне всё.

Дом молчит.

Я стою перед ним, как путник перед старцем и жду чего-то сакрального. Дом мало отличается от других соседних, но я помню его, а он помнит меня. Он должен помнить. Он даже должен помнить больше, чем я. Например, как я оказался внутри.

Захожу внутрь. Пыльно и темно, а у меня с собой никакого инструмента. Может, это и хорошо. Я обезоружен перед ним, а значит, не могу нанести ему вреда.

Поднимаюсь по лестнице к лифту, нажимаю на кнопку. Дом оживает, гудит. Со стуком и треском лифт опускается на первый этаж, открывая передо мной свою пасть, приглашая внутрь. Свет в лифте тусклый и неприветливый. Спустя несколько секунд двери лифта закрываются. Кнопка гаснет. Я нажимаю на неё ещё раз. Двери с лязгом открываются, и я просто снова жду, когда они закроются.