Тишина, с которой я живу

За барной стойкой стоит тень с красными глазами. Тени не похожи на разумных существ. Да и ответить они уж точно не могут.

Мы с Лётчиком подсаживаемся к Змее.

– Нет, ну, вы представляете? – она тут же переключается на нас, пока тень уплывает куда-то на кухню. – У них кончились сливки!

– Боже, Змея, три часа дня, а ты уже скандалишь! – замечаю я.

– Что ты хочешь этим сказать, стервочка? – её сладкий голос вдруг начинает горчить.

Её тон обижает меня, но я пытаюсь не поддаваться на её провокации.

– Побереги силы для ходки. Она сегодня, – вступается Лётчик.

– Сладкий, как будто я не знаю.

– Не называй меня «сладким».

Она прикусывает свой длинный ноготок указательного пальца и внимательно смотрит на Лётчика:

– Извини.

Звучит достаточно искренне.

Тут ей приносят кофе со сливками, и она переключается на него. Мы заказываем себе обед и от греха подальше решаем пересесть к Ёлке и Хрусталю.

Хрусталь – почти двухметровый громила, здоровенная груда мышц, за чьей спиной можно спрятаться, разве что он сам не спрячется за кем-то другим. Рост Ёлки, пожалуй, чуть больше полутора метров, но она всегда носит высокие каблуки и часто короткую шубу. Шуба никогда не бывает естественного цвета, и она меняет их каждый день. Сегодня она фиолетовая. Носить шубу летом странно, соглашусь. Но когда это мода была трезвой? В тон шубе – губная помада. Иногда кажется, что у них со Змеёй негласное соревнование: у кого сегодня стиль лучше. Я со своими джинсами и свитшотом даже отбор не прохожу.

– Говорю тебе: он будет что-то решать насчёт Суфле, но я ничего не знаю. О, привет, ребят! – Ёлка пододвигает свой стакан.

Мы с Лётчиком садимся друг напротив друга, я – к Ёлке, он – к Хрусталю.

– Что-то не так с Суфле? – интересуется Лётчик.

– Ты ещё не в курсе? – удивляется Хрусталь. – Я думал, что все знают.

– Ну, об этом как бы никто не говорит, но знают все, – поправляет его Ёлка.

– Так в чём дело?

Ёлка цыкает и закатывает глаза. Она нагибается к столу, жестом просит нас сделать то же самое, а затем шёпотом говорит:

– Муха бросил Суфле.

– Муха – в смысле прям Муха?

– Да, – недовольно отвечает она. – С кем она встречалась, тот её и бросил.

– И что, это какая-то проблема? – не понимаю я. – Тоже мне новость! – знали бы они, с чем мы вернулись из Детского Дома. Замечаю недовольное лицо Лётчика и его многоговорящий взгляд, тут же решаю исправиться: – Ну, кого в жизни не бросали. Она же не первая. Да, личная трагедия. Могу представить, какая это личная трагедия для тонкой души Суфле, но встречаться с Мухой – сам по себе выбор специфичный.

– Он бросил её, потому что так сказал Паук.

–То есть?

– Паук изгнал её.

– Что?! – в один голос спрашиваем мы с Лётчиком.

– Да, – подтверждает Хрусталь, – поэтому Муха и не может с ней встречаться.

– Но почему? – начинает засыпать вопросами Лётчик. – Зачем он так поступил? И что она теперь будет делать? Не будет же она одна… – он понижает голос. – Как Мрак.

Все, конечно, смотрят в дальний правый угол у двери. Мрак своими пугающими чёрными глазами смотрит на центр стола и потягивает что-то из бутылки. Надеюсь, она сегодня не придёт на ходку. И я уверена, что она слышала Лётчика. Она часто знает больше, чем нужно, но ей просто нет дела до всей этой информации.

– Никто не может быть настолько безумным, кроме Мрак, разумеется, чтобы остаться совсем одному, – соглашается Хрусталь. – Это же Суфле. Она – одна, ну, никак.

– Значит, ей нужно помочь, – говорит Лётчик.

– Ну, конечно! Давай позовём её к себе в отряд! – недовольно подхватывает Ёлка.

– Это не нам решать.

– Ну да. Только если мой брат ей предложит. А она, если не дура, согласится. Но, чёрт побери, почему мы должны подбирать слабые звенья?

– На кого это ты намекаешь?

Ёлка строит недовольную гримасу и чуть заметно кивает в сторону барной стойки. Ёлка недолюбливает Змею.

– В любом случае, нам следует поддержать Суфле, – говорит Лётчик.

– Ах да, она же теперь у Хирурга.

– Твою ж мать! – вырывается у него.

– Просто так к нему не придёшь, – понимающе говорит Хрусталь. – Значит, дело хреново.

– Мой брат отвёл её к нему.

– Значит, всё плохо, если сам Аква это сделал.

– Ну, он не сказал, насколько, поэтому… кто знает.

– Будем надеяться, что сил у неё больше, чем кажется, – говорю я и сама не верю в свои слова. Если Хирург не поможет Суфле, то ей уже никто и ничто не поможет.

Ходка – это наша работа. Без чёткого графика. Этим мы занимаемся по велению Аква. Он ищейка, а у ищеек есть чутьё. Все лидеры – ищейки. Чутьё помогает им понять, где мы можем добыть самородки.

В нашем отряде, как, пожалуй, в каждом, есть свои негласные правила, за нарушение которых может последовать наказание. Насколько суровое, сказать не могу. У нас в отряде никто их не нарушал. Мы не просто отряд, мы семья, и, что бы внутри семьи ни происходило, мы всегда должны оставаться семьёй. Именно это условие, единственное, выдвинул Аква, когда брал каждого из нас к себе.

Правило первое: ходка назначается лидером. Аква лично оповещает каждого о месте и времени.

Правило второе: на ходку созывается весь отряд независимо от возможных разногласий внутри него.

Правило третье: ходка – обязательное мероприятие, не прийти на неё можно только в случае болезни или травмы.

Правило четвёртое: запрещено рассказывать о месте, времени и других деталях ходки членам других отрядов. Это может привести к нездоровой конкуренции.

Правило пятое: не создавать самостоятельных нелегальных ходок. Это может быть СМЕРТЕЛЬНО опасно.

Правило шестое: собирать как можно больше самородков.

Это, в свою очередь, приводит к седьмому правилу: участник сам несёт ответственность за свою экипировку, включая объём сумки или рюкзака.

Правило восьмое: все без исключения добытые самородки сдаются Аква.

Он относит их Хирургу, тот делает пересчёт, перерабатывает их в кристаллы, возвращает их Аква, а Аква в равном количестве раздаёт всем участникам ходки. В том числе и себе. Вне зависимости от того, кто сколько собрал.

Мы следуем этим правилам так давно, что они нам кажутся сами собой разумеющимися. Хотя я знаю, что в других отрядах существуют иные правила. Например, никто из других лидеров сам не присутствует на ходке.

Ходка опасна по многим причинам. Во-первых, это сами самородки. Это острые, прозрачные, полупрозрачные или цветные кристаллы. Большая удача – отыскать чистые, прозрачные кристаллы. Особо ценятся друзы. Самородки прорастают через мебель, стены, предметы быта, и поэтому их часто сложно изъять, приходится применять дополнительные инструменты. Во-вторых, самородки опасны. Они жалят, поэтому экипировка – это не просто прихоть. В-третьих, самое большое скопление самородков чаще всего приходится на старые дома. Старые – значит, догнивающие. Находиться в таких аварийных зданиях опасно, потому что они могут рухнуть. Все мы знаем, что случилось с Кислым. Ну, и четвёртая опасность – это дома-матки.

Я дохожу до места встречи с походным рюкзаком. Лётчик, Ёлка и Пепел уже на месте. Мы собираемся на возвышении у старой стены, сплошь исписанной какими-то обрывками и разрисованной, впрочем, вполне недурно. Часть изображений и рисунков стёрты дождём и часто прислонявшимися к ним спинами. Перед стеной целое поле многоэтажек. Если пройти километров пять вперёд, то уже можно наткнуться на первые загнувшиеся высотки, покрытые белой и зелёной плесенью. Чуть позже к нам присоединяется Хрусталь. Ёлка нервно поглядывает на часы. Последней из отряда появляется Змея, когда остаётся шесть минут до начала.

– А где Аква? – спрашивает её Ёлка.

– Не знаю. Я его весь день не видела.

Мы с Лётчиком переглядываемся, и я говорю:

– Мы сегодня ходили в Детский Дом. Было экстренное совещание старших и лидеров. Наверное, Аква всё ещё там.

– Это из-за того, что сделал Паук? – спрашивает Хрусталь.

Я пожимаю плечами:

– Нас на собрание не пустили, мы сидели с детьми.

– Не помню, чтобы Аква когда-либо пропускал ходку.

– Значит, ситуация там действительно проблемная, – подключается Лётчик, пытаясь свети разговор на нет.

И вряд ли бы у него это получилось, если бы за нашими спинами не раздалось сухое «привет».

– И ты… – закатив глаза, произносит Змея.

Уже темно, и света в этой части города нет, но благо, мы все стоим с огромными фонарями, и я могу разглядеть скелетоподобный силуэт Мрак. У неё чёрное всё: волосы, кожаная куртка, джинсы, берцы, перчатки, рюкзак… даже глаза кажутся чёрными. Только кожа бледная, как у смерти. В руках она держит стеклянную бутылку и что-то выпивает из неё. Все мы знаем, что она употребляет.

– Твой парень меня сам позвал, – спокойно отвечает она.

Змея шеей делает волну, пытаясь в это время подобрать очередной язвительный ответ, но Мрак успевает вставить:

– Не ревнуй только. Бизнес и ничего личного.

– Стерва, – шепчет Змея.

Меня удивляет спокойствие Мрак. Она прекрасно знает, что из присутствующих тут, да и, пожалуй, во всём городе, нет того человека, которому было бы приятно находиться с ней в компании. Она знает, что Ёлка и Змея готовы вырвать ей глаза, что Пепел часто сдерживает себя, чтобы не переломать ей кости. Я знаю, как она неприятна Лётчику. Но больше всего на свете я хочу быть уверена, что она не знает, насколько сильно её боюсь я. При её появлении я сильнее впиваюсь в ручку фонаря, будто этот искусственный свет способен прогнать эгоцентричную Мрак.

– Кстати, где он? – спрашивает она.

Ёлка снова смотрит на часы.

– Время, – она разводит руками. – Надо начинать.

Я бросаю взгляд назад. Вдруг он уже на подходе?

– Его не будет? – в голосе Мрак улавливается толика обеспокоенности.

– Рот закрой, – отвечает Змея. – Тебе тут не рады.

От такой неожиданной грубости Мрак приподнимает брови. Не видела раньше её такое лицо.

– Змея! – Лётчик отдёргивает её.

– Она не в нашем отряде, она не семья. Я уверена, что Аква просто снисходит, – она быстро осматривает девушку с головы до ног, – до столь жалкого существа.

Мрак кивает головой:

– И всё же я тут, поэтому вам придётся работать со столь жалким существом. Рады вы или нет.

Пока они ссорятся, я достаю из кармана куртки коробок и вынимаю семь спичек, по количеству собравшихся.

– Старым дедовским способом, – я протягиваю спички на ладони.

– Но нас семь! – говорит Лётчик, пока Ёлка начинает обматывать спички цветными нитками.

– Значит, кто-то пойдёт один, – отвечает Пепел.

– Я даже знаю, кто, – Змея не упускает шанса вставить своё слово.

Ёлка прячет спички в своём кулаке, торчат только головки.

– Итак, – произносит она, – вытягиваем по одному. Зелёный с зелёным, синий с синим, белый с белым. И одна пустая.

Ёлка решает доверить свою судьбу нам и соглашается оставить себе последнюю невытянутую спичку. Первым тянет Лётчик. Зелёная. Вторым Хрусталь. Белая. Третьей вытягивает спичку с зелёной ниткой Змея. Она аж вздыхает от облегчения. Лётчик набирает воздуха всей грудью. Он уже предвидит, как ему будет тяжело с ней. Я тяну четвёртой. Пустая. Встречаюсь взглядом с взволнованным Лётчиком, пытаюсь изобразить, что всё в порядке, хотя на меня накатывает некоторое беспричинное беспокойство. Пятым Пепел. Синяя. Мрак достаётся белая. Все расходятся по парам.

– Может, взять Пламя к кому-нибудь в тройку? – предлагает Лётчик.

– Тогда мы не успеем охватить все дома, – возражает Пепел. – И так без Аква сегодня.

– Всё в порядке, – я понимаю, что Лётчик переживает, но мне будто приходится оправдываться перед всеми, словно все думают, что одна я не справлюсь.

– Давай тогда ближняя четвёрка домов твоя, а остальные мы делим между собой.

Все соглашаются. Лётчик и Змея берут следующую шестёрку домов, вглубь уходят Ёлка и Пепел, ещё дальше – Мрак и Хрусталь.

Расходимся. Я принимаюсь за свой дальний четвёртый дом. Большая железная дверь держится на нижней петле, перекрывая собой вход внутрь. Я пробую приподнять её и сдвинуть, но мне не хватает сил. Она лишь немного приподнимается, но я боюсь, что она свалится мне на голову. Тогда я снимаю свой пока ещё пустой походный рюкзак и пропихиваю его внутрь. Между накренившейся дверью и полом есть достаточное расстояние, чтобы пролезть. Натягиваю платок на нос в связи с возможной плесенью и запахами внутри, ложусь на живот и проталкиваю себя вперёд по пыльному полу, стараясь не задевать дверь. Почему-то есть страх, что от моего лёгкого прикосновения тазом или ногой она рухнет, хотя мне едва удалось её сдвинуть до этого. Оказавшись внутри дома, автоматически отряхиваюсь, хотя это обычно не имеет никакого смысла. Никто не приходит после ходки чистым. Надеваю рюкзак на плечи, беру в руки фонарь и осматриваюсь.

Пустой дом – гробница. Глухая, немая, скрывающая свои тайны. Кромешную тьму прорезает луч искусственного света фонаря. Никаких отблесков и мерцаний я не замечаю. Скорее всего, самородков тут нет. Или они пока не успели прорасти. Обхожу весь первый этаж. Тут нет мебели, только голые стены без обоев и других признаков жизни. Дом-пятиэтажка без лифтовой шахты. Я поднимаюсь по лестнице на последний этаж. Всегда начинаю с первого и последнего этажей.

На последнем этаже пахнет чем-то забродившим. Здесь четыре квартиры. У двух из них нет входных дверей, и я с лёгкостью попадаю внутрь. Тут меня ждёт целый урожай находок. Небольшие острые носики самородков проглядывают через прорезанную ими обивку дивана, перевёрнутый стол и даже из задней стенки платяного шкафа с обвисшими дверьми. Достаю инструмент из рюкзака и начинаю их понемногу откалывать. Каждый мой стук сотрясает тишину, окружившую этот заброшенный район. Вскоре слышу звуки работающих инструментов и понимаю, что остальные тоже приступили к работе.

Повозившись с первыми двумя квартирами, я приступаю к тем, что имеют закрытые двери. У одной деревянная дверь со сломанным замком открывается легко. Но в квартире почти ничего нет, и на неё у меня уходит совсем немного времени. Дверь второй квартиры добротная. Я пытаюсь вскрыть её подручными инструментами, но дверь оказывается упрямей моих навыков. Я достаю из кармана джинсов мел и помечаю дверь огромным знаком Х. Надо будет вернуться сюда позже вместе с отрядом. Уж у кого-то получится её вскрыть.

Я работаю не так быстро, как хотелось бы. Возможно, события сегодняшнего дня так влияют на меня. Но улов неплохой, и я передвигаюсь к дому напротив.

Это уже здание в шестнадцать этажей. Тут я засяду надолго. На мою удачу часть окон на первом этаже оказываются выбитыми. Убеждаюсь, что на подоконнике нет стекла, и залезаю внутрь. Обхожу первые шесть квартир и собираю то, что есть. Аква советует не пользоваться лифтами, потому что можно в них застрять или, чего хуже, рухнуть вместе с ними. Да и никто не знает, как обстоят дела с проводкой в заброшенных домах. Но перспектива подниматься на шестнадцатый этаж кажется совсем уж не радужной. Нажимаю на кнопку вызова, и она подсвечивается голубым. Дом пробуждается ото сна. Лифт, дребезжа, медленно спускается вниз. Добравшись до первого этажа, он своим светлым лучом ещё за закрытыми дверями делит меня пополам. Потом со скрипом и скрежетом открывает свою голодную пасть. Свет оказывается слишком ярким, с непривычки жмурюсь. Захожу внутрь, выбираю шестнадцатый этаж и еду вверх, чуть пошатываясь в лифтовой кабине. Лифт останавливается на нужном мне этаже, но не открывает двери до конца. Я пропихиваю свой рюкзак и пролезаю сама на этаж. Яркая полоска лифтового света освещает пол и стену, усыпанную самородками. Я начинаю извлекать инструменты из рюкзака и слышу какой-то звук справа. Будто я не одна. Внутри всё съёживается. Я сжимаю инструмент в правой руке, в левой – самородок. Тоже может быть неплохой защитой.

Стараясь быть бесшумной, я медленно выпрямляюсь. Делаю аккуратный шаг левой ногой, правой, снова левой. Наступаю на гравий. Раздаётся характерный звук. Сжав губы, замираю и напрягаю слух. Слышны только далёкие постукивания из соседних домов. Выдыхаю и расслабляюсь, как вдруг слышу точно такой же, как и мой, шаг в стороне. Чтобы не поддаваться панике, начинаю вдыхать носом и выдыхать ртом. Если тут кто-то есть, он теперь явно слышит моё дыхание.

Резко врываюсь в одну из квартир, будто это облава. Внутри темно, стёкол в окнах нет, и задувает прохладный ветер. А может быть, холодно из-за страха. Без оставленного мною в коридоре фонарика не особо хорошо видно. Осматриваюсь, стоя в дверном проёме, и даю глазам привыкнуть. Продвигаюсь чуть вперёд и останавливаюсь прямо между входами в две комнаты. Комнату справа отделяет дверь, слева – ничего. Пол усыпан песком, гравием и стеклом. В квартире почти нет самородков, или я их не вижу из-за темноты. Выбираю левую комнату и, осторожно ступая, двигаюсь к ней.

Меня резко дёргает назад, и чьи-то мощные руки прижимают меня к стене. Моя правая рука чуть выше локтя впивается в кристалл, растущий из стены. Он протыкает куртку, свитшот и кожу. Я чувствую сильную боль. Я вскрикиваю. Он затыкает мне рот ладонью, и я вижу его напуганные, но полные решимости серые глаза. Всё начинает двоиться.

Мутнеет. Зелёные глаза. Я слышу смех. Как будто во сне. Он так близко, что я чувствую запах пива.

Свободной левой рукой наношу удар кристаллом, но он уворачивается, и я лишь едва задеваю его. В испуге или ярости он ещё сильнее прикладывает меня к стенке, так что от удара у меня болит спина, а правая рука онемевает. Он выше меня и явно сильней. Я не видела его раньше.

Глухие шаги. Он смотрит на меня. Мне страшно. Мне некуда бежать. Я горю.

Мои волосы вспыхивают со скоростью спички. Он отскакивает от меня молниеносно. Я освобождаю руку и бросаюсь к коридору, но какой-то пьяной походкой. Впившийся кристалл даёт о себе знать. Он хватает меня за кофту. Я тут же пытаюсь её снять, чтобы он снова меня не зажал. Куртка загорается от моих пылающих волос. И он снова отскакивает. Я горю. Снимаю куртку вместе с кофтой, пятясь спиной к окну, и выкидываю их наружу. Свежий воздух чуть отрезвляет. Но я всё ещё не могу прийти в себя.

Он сидит, вжавшись в дальний правый угол, как испуганный кролик. Я вжимаюсь в угол у окна, сползаю по стенке, потому что ноги теперь немного ватные и им сложно меня держать. Пытаюсь успокоиться и вернуться к действительности. Он пока больше не нападает, только следит, как волосы медленно перестают гореть. Я стараюсь незаметно от него набрать в ладонь горсть песка и стекла, чтобы бросить ему в лицо, если понадобится защищаться снова. Мы смотрим друг на друга, не отрываясь, но и не решаясь пошевелиться.

– Что ты такое? – спрашивает он.

Он меня определённо не знает.

– Кто ты? – отвечаю вопросом на вопрос. – Я тебя не видела раньше.

Он молчит.

– Что ты тут делаешь? – теперь его очередь.

– Это твой дом?

Он выдерживает паузу, а затем мотает головой.

– Тогда что ты тут делаешь? – спрашиваю я, выделяя «ты».

– Прячусь.

– От кого?

Он не успевает ответить, я слышу какое-то движение на первом этаже.

– Пламя! – я узнаю голос Лётчика.

Незнакомец напрягается, но я поднимаю правую руку:

– Это за мной, – аккуратно встаю по стенке. Уже получше, но ещё хреново. Правая рука горит от боли, но я не могу показать ему свою слабость. – Не двигайся. Я просто ухожу, – медленно иду к выходу, не отрывая взгляда от незнакомца. Он не встаёт, но следит за мной. Пятясь назад, я возвращаюсь в коридор, хватаю рюкзак, фонарик и сбегаю вниз по лестнице этажа на три. Там я сталкиваюсь с Лётчиком. Позади него стоит Змея.

– Что случилось? – спрашивает Лётчик.

Испуг на моём лице не скрыть.

– Почему вы здесь?

– Мы услышали крик, а потом… – он запинается.

– А потом в окне увидели, как что-то горящее летит с верхних этажей, – объясняет Змея. – Мы подумали, что это ты.

– Ты в порядке?

– Я… я наткнулась на самородок, очень жжёт руку.

Правая рука почти неподвижна, в неё будто только что залили свинец.

– Это решаемо, – Змея пытается подняться, но я преграждаю ей путь.

– Не ходи туда, – шёпотом произношу я.

– Почему? – ничуть не испугавшись, даже скорее, с чувством задетого самолюбия, осведомляется она.

Я не успеваю ответить. Незнакомец с шестнадцатого этажа так быстро проносится вниз, что сбивает Змею с ног. Лётчик успевает её поймать. Мы слышим его громкие шаги, удаляющиеся всё ниже и ниже. Лётчик делает пару смелых шагов, а потом останавливается:

– Кто это?

– Я не знаю, – мне хочется разрыдаться.

– Здесь ещё кто-то есть? – Змея перегибается через перила и светит фонарём вверх и вниз.

– Я не знаю. Нет.

– Тогда спускаемся. Только тихо.

Лётчик помогает вылезти мне и Змее через окно. Садимся на крыльцо. Лётчик светит на меня фонарём. Змея подворачивает левый рукав моей футболки и осматривает больную руку, которую я уже совсем не чувствую. Затем она достаёт из кармана складной ножик, делает надрез на своей ладони и прислоняет её к месту, куда впился самородок из стены. Она размазывает свою кровь по больному месту. Боль адская. Я ёрзаю, стараясь не издать ни звука.

– Больно? – волнуется Лётчик.

– Ей приятно, не видишь? – язвит Змея. – Не задавай глупых вопросов.

Она лезет в свой рюкзак, достаёт бинт и за считанные секунды ловко обматывает свой порез. Ей не в первый раз. Потом она хватает свой фонарь, отходит и начинает светить в окна, пытаясь найти там что-то или кого-то.

Лётчик присаживается рядом.

– Я подумал, что это ты летела.

– Я загорелась.

– Не только волосы?

– Куртка. С кофтой. Я начала снимать куртку, когда волосы уже горели, – мы немного молчим. – Я не знаю, кто это был, Лётчик. Я не видела его раньше, но он был чертовски напуган. Кажется, даже больше меня.

– Нужно рассказать об этом Аква, потому что, если это кто-то из другого отряда…

– Не думаю, что это кто-то из другого отряда.

– Всё равно рассказать нужно, – встревает Змея. Мне неприятно, что она нас слышит и мешает. Лётчик крепко обнимает меня. – Ну, какой дальнейший план действий? Этот придурок мог ломануться куда угодно.

– Да, но вряд ли он решится скрыться в одном из домов, где орудуют ребята. Их же слышно.

– Подать красный сигнал тревоги? – предлагает Лётчик.

– Скорее, оранжевый, – отвечает Змея. – Никто же не пострадал, – она замечает мой осудительный взгляд и добавляет: – Ну, я же помогла тебе, ты почти в порядке. Не сахарная же: не растаешь.

– Спасибо! – саркастично отвечаю я.

– Твои слова как бальзам на душу, – она прикладывает ладонь к сердцу.

– Змея права, – соглашается Лётчик. – Рана несерьёзная, тем более, что уже в процессе излечения. Серьёзных травм и повреждений нет, дом не разваливается, плесени нет, так что да, оранжевый.

Мне ничего не остаётся, как принять их выбор. Втроём молча поднимаемся на холм, с которого пришли, ставим фонари рядом и надеваем на них оранжевый фильтр.

– Только ни в какие дома мы сегодня больше не пойдём, – прошу я, – он может быть в любом из них.

– Конечно. Надеюсь, ребята скоро заметят и вернутся.

– Улов, конечно, будет богатый! – восклицает Змея.

– Как мы это всё будем объяснять Аква…

– С ним точно всё в порядке? – спрашиваю я.

Лётчик едва заметно толкает меня в бок локтем.

– Он не отчитывается передо мной за каждый свой шаг, красавица. Он мой парень, а не подданный.

Молчим. Под глухой звук работающих инструментов начинаем приводиться себя в порядок: вытираем лицо и руки, отряхиваем одежду от пыли, осматриваемся на наличие плесени. Наши потихоньку начинают возвращаться. Первыми добираются Пепел и Ёлка. Он сваливает с плеча доверху набитую сумку рядом с нашими полупустыми.

– Оранжевый сигнал, серьёзно? Что могло случиться на первой линии? Или вы так решили отлынивать от работы, пока нет Аква? Так вот что я вам скажу…

– Пепел, заткнись, если не знаешь! – осаждает его Змея.

– Что-то серьёзное, что ли? – он будто не верит.

– Чрезвычайное происшествие. Но никто особо не пострадал.

– А кто пострадал-то? – интересуется Ёлка, переводя взгляд с Лётчика на меня, а потом и на Змею.

Я виновато поднимаю руку.

– Опять волосы? – она спрашивает так, будто они всегда загораются на ходках.

– Нет, волосы тут ни при чём, – отвечает Лётчик.

– Можно сказать, что мои волосы меня сегодня спасли.

– То есть волосы тебя спасли? Не я, не мы, а волосы? – раздражается Змея. – Ладно. Я запомню.

К нам как раз подходят Хрусталь и Мрак.

– Ну, и кто объяснит, что случилось? – спрашивает Хрусталь.

– Пойдёмте к Аква, – я встаю с земли. – По дороге я всё расскажу.

Рассказывать о случившемся неприятно. Боюсь, что меня начнут осуждать или даже обвинять в некорректности действий. Но, пока мы движемся к дому Аква, все слушают внимательно, лишь изредка задавая вопросы вроде «ты хорошо разглядела его лицо?», «во что он был одет?», «у него были с собой инструменты?».