Тишина, с которой я живу

Жаба, пьяно переступая с ноги на ногу, пытается поймать баланс.

– Они там есть, – улыбаюсь я.

– Зуб даёшь? А если я сейчас пойду в этот дом и проверю, а? Если там будет хоть один, хоть малюю-ю-юсенький, – он растягивает «ю», – самородок, то я… я выпью за тебя! – он поднимает бутылку.

– Там есть, – встревает Жаба.

– А может Кислый пойдёт, проверит?

– Кислый – лицо заинтересованное. Давай сам.

– Есть, Жаба!

Крот широким жестом вручает мне бутылку и бежит в дом.

– А как ты это делаешь? – спрашивает, подходя ко мне Кислый, пока мы все смотрим, как дом проглатывает своим бездверным ртом Крота.

– Что делаю?

– Определяешь дома.

– Я не знаю, просто чувствую. Ну, знаешь, как голод. Когда ты чувствуешь голод, ты знаешь, что хочешь есть. Когда я нахожусь рядом с домом, я просто понимаю, есть там самородки или нет. Чувство же голода бывает разным: сильным или не очень. Если чувство слабое, значит, в доме почти ничего нет. А иногда приходится постоять подольше, чтобы это понять.

– И много там? – он кивает на дом.

– Нет. А Жаба тебе не рассказывал, как он это делает?

– Да я и не задавался этим вопросом раньше. Ищейка и ищейка.

Крот не появляется минут десять, и я начинаю волноваться. Мы все подходим к дому ближе и громко выкрикиваем его имя, но он не отзывается. Вдруг он появляется на балконе без куртки, держа её прямо над собой в свёрнутом виде.

– Дурак! – кричит ему Кот. – Заболеешь!

– Нашёл! – не обращает внимание на его слова Крот. – Смотрите, нашёл!

Он аккуратно разворачивает куртку, и мы видим достаточно крупный самородок размером с полруки. Крот смеётся и прыгает.

– Спускайся! – кричит ему Кислый.

– Это мой трофей, Жаба, скажи, что это только мой трофей!

– Это только… – начинает Жаба.

– Крот, нет! – резко кричит Кислый, прерывая своего лидера.

Крот победоносно целует самородок, потом пятится, трясёт головой, делает пару шагов вперёд и, переваливаясь через балкон, падает.

Я вскрикиваю.

Все тут же бросаются к нему. Опираясь на Кота, Крот поднимается, пошатываясь.

– Ты в порядке? – спрашивает его Кислый. – Крот, ты в порядке?

Рот Крота приоткрыт и словно обожжён. Он пытается что-то сказать, но губы его не слушаются.

– Надо отвести его к Швее, – заключает Жаба.

– Я отведу, – тут же вызывается Кот.

Жаба садится на мокрую траву и втыкает в одну точку, пока Кот и Крот удаляются за горизонт.

– Извини, что так вышло, – говорит он, не обращаясь к кому-то конкретному. Он что-то ищет в своих карманах, потом встаёт, берёт куртку с отлетевшим самородком и обращается к нам:

– Я лучше с ними пойду, надо убедиться, что всё хорошо. Если с этим дураком всё нормально, отдам самородок.

Кислый жмёт ему руку, и мы остаёмся одни.

– Не отдаст, – говорит он.

– Почему?

– Он жадный… А может быть, и отдаст. Он добрый. Но давай лучше тоже попробуем отыскать какой-нибудь самородок? Передадим Кроту, как поправится. Они там ещё есть?

Я смотрю на дом.

– Их очень мало.

– Мало – больше, чем ничего. Идём!

Небольшой синий пятиэтажный дом с двумя подъездами, в котором почти нет дверей. Мы бродим среди комнат, пустых и холодных, пока Кислый не замечает в углу самородок размером со стакан. Он своим ботинком пытается отбить его от стены – инструментов у нас нет, – но ничего не выходит. Я подбираю лежащую с пола доску и протягиваю ему. Пока Кислый занят работой, я выхожу на балкон третьего этажа. Это маленький балкон с железными прутьями, на которых полопалась и сползла краска.

– Достал, – Кислый демонстрирует самородок, завёрнутый в отстёгнутый от куртки капюшон.

– Я бы хотела тут жить.

– Почему?

– Вид красивый. Видно город и деревья.

– Но дом же маленький, пять этажей всего.

– А мне много и не надо, – опираюсь о перила.

– Я могу помочь с переездом. Мне дом тоже нравится, – он тоже опирается, и наши локти соприкасаются.

– Но это будет мой дом, и ты не сможешь сюда переехать.

– Мы можем переехать вместе.

Вместе? Что это значит? Что мы будем делить дом на двоих, или мы будем жить вместе? Никто ещё не делил один дом на двоих. Да и не жил вместе.

Я вопросительно смотрю на него. Что же он имеет в виду?

– Можно тебя поцеловать? – спрашивает он, глядя мне прямо в глаза.

Я немного теряюсь от прямого вопроса, но он не дожидается ответа и целует меня.

Будто сотни новых звёзд, взрываясь внутри, освещают меня. Невозможно, чтобы я чувствовала себя настолько счастливой.

Кислый обнимает меня:

– Я всегда буду с тобой.

На рассвете меня будит настойчивый стук в дверь и громкий голос Жабы:

– Календула! Календула! Я знаю, что ты дома! Открывай! Календула!

Заспанная и потрёпанная, открываю дверь, укутываясь в белый махровый халат.

– Извини, что бужу, но ты мне нужна. О, цветы – это кстати!

Осторожно касаюсь волос и нащупываю бутоны.

– В чём дело?

– Швея зовёт. Ты ей нужна, чтобы настойку приготовить для Крота.

– А, да, сейчас.

Не закрывая дверь, но и не приглашая Жабу внутрь, быстро переодеваюсь. Мы торопимся к Швее под солнечным осенним утром.

– Как он?

– Как-как! Хреново. Галлюцинации всю ночь. Швея кое-как его усыпила. Говорит, все запасы на него извела. А ей ещё его ожог лечить.

Швея суетится на кухне и, не задавая лишних вопросов, сажает меня на стул, чётким движением руки срезает прядь моих волос. Она не вынимает цветы.

– Это всё? – спрашиваю я.

– Надеюсь, что да, – отвечает Швея. – Сейчас буду готовить. Как там Крот? – обращается она к кому-то в комнату.

– Спит, – слышу я знакомый голос Смог.

Она выходит, тихо закрывая за собой дверь. Увидев меня, бросается мне на шею:

– Я так рада!

– Рада? – не понимаю я. – Крот же пострадал.

– Да я не про него. Этому дураку ничего не будет. К тому же ему уже лучше. Я про тебя и Кислого. С первого дня я знала, чем всё это кончится.

– Всё только начинается, – улыбаюсь я.

– Если этот засранец сделает тебе больно, я прекращу с ним общение. Где ещё он найдёт такое солнышко?

Она снова обнимает меня.

– Кислый сказал, что вы переезжаете, – говорит Жаба.

– Он так сказал? – удивляюсь я.

– Да, в дом, откуда свалился Крот.

– Ну, мы это не обсуждали всерьёз…

– А чего обсуждать? – подхватывает Смог. – По-моему, это будет прекрасное начало.

– Послушай, Календула, – Жаба подходит ко мне, – вы с Кислым из разных отрядов, и я не хочу, чтобы то, что происходит между вами, как-то влияло на нашу привычную жизнь.

– Конечно, Жаба.

Я даже не думала об этом. Он хлопает меня по плечу:

– Пойду, погляжу, как там Крот. Спасибо, что пришла.

Мы со Смог выходим на улицу. Она зовёт меня на завтрак в кафе, которое открылось совсем недавно. За стойкой я вижу тень и цепенею, но Смог толкает меня вперёд:

– Не бойся. Это от Шлюхи. Они ручные.

Мы садимся за стойку и делаем заказ, пальцем указывая на нужную позицию.

– Если честно, мне не по себе рядом с тенью, – признаюсь я, когда тень удаляется на кухню.

– Брось! Ладно, поначалу я сама скептически относилась, но они и правда безобидные. Шлюха их дрессирует, что ли…

Колокольчик над дверью звенит, и появляется Кислый с книгой в руках. Он подходит к нам и целует меня в щёку. Мне становится немного неловко.

– Смотри, что достал, – кладёт передо мной книгу, на которой написано «Табак и табачные изделия». – Тут может быть что-то полезное.

– Откуда это? – я быстро пролистываю страницы.

– Достал из библиотеки.

– Ты ходил в библиотеку? Один?

– Да не пугайся ты так. Я сначала переговорил со Шлюхой, чтобы убедиться, что мне ничего не угрожает.

– И ты так легко поверил?

– Ну, я каждую секунду был готов бежать. Но там, правда, никого нет.

– То, что ты ничего не видел, ещё ничего не значит. Давай отойдём?

Я спрыгиваю с барного стула, и мы отходим в сторону:

– Ты что, правда решил переехать?

– А почему бы и нет? Нет, если ты не хочешь переезжать…

Он ждёт моего ответа. А я хочу. Я, вообще, теперь хочу быть постоянно рядом с ним, чувствовать его тепло и видеть его улыбку. Мне нравится чувствовать, что он рядом. И мне хочется делать его счастливым.

– Хочу.

Он целует меня в щёку, и мы идём завтракать. И пока Кислый пьёт крепки чай, а Смог рассказывает какую-то очередную историю, чуть размахивая вилкой во все стороны, я думаю о том, что хочу сделать для него что-то особенное.

В моих волосах всё ещё цветы. С самого утра у меня не было времени их собрать. И тогда мне в голову приходит идея: каждое утро, снимая с головы бутоны, я кладу несколько штук, разных или одинаковых, в конверт, а в конце месяца запечатываю его и пишу дату. Я хочу, чтобы он знал, что я цвету благодаря ему, что он – причина моего счастья. Может быть, цветы и не передадут моей любви, но от них останется запах, цвет, он сможет прикоснуться к ним, ведь они – неотъемлемая часть меня, как и он теперь неотъемлемая часть моей жизни. Я подарю ему эти конверты на пять лет наших отношений.

Ведь что такое пять лет? Мгновенье.

На новоселье мы зовём весь отряд Жабы, мой отряд и Аквамарина. Оказывается, Аква – лучший друг Кислого, я раньше не знала об этом. Празднование расползается на несколько этажей. Пока гости собираются, я суечусь на кухне. Жаба, увешанный разными фотоаппаратами как кулонами: мыльницами, цифровыми и полароидом – ходит и фотографирует всё вокруг: меня на кухне, гостей, как Аквамарин играет на укулеле, сидя на подоконнике второго этажа.

Кислый появляется на кухне с горшком фиалок.

– Цветок? – смеюсь я. – Ты серьёзно?

– Раз все свои цветы ты сдаёшь Швее, решил, что нам не помешает.

Жаба вваливается к нам, мешая Кислому поцеловать меня:

– Кислый, замри с горшком! – он фотографирует его у окна кухни. – Повесите в рамку!

– Поставь на балконе, – обращаюсь к Кислому. – Смог ещё не приходила?

– Скоро будет, – заверяет Жаба. – Так, кажется, я ещё не фоткал Кота.

Смог приходит вместе к Кротом. Он уже совсем в порядке, но почему-то одолевает чувство, что он долго болел и вот наконец вернулся.

Шквал приносит ящик пива. Пока мы все сидим за большим, собранным из нескольких столом, ощущаю светлую радость. Все, кто здесь, так счастливы и беззаботны. И это делает меня счастливой. Даже Аквамарин, который всегда сдержан и немногословен, так расслаблен рядом с Кислым, смеётся от души во весь голос и ярко улыбается. Он потом очень долго не будет улыбаться, как и мы все. И всё из-за одного человека.

Жаба много ест, пьёт и травит байки, не забывая фотографировать каждого, создавая нелепые и неловкие кадры. Я уверена, половина из них – это просто жующие люди. Смог заботится о Кроте и следит за тем, чтобы он не так уж много пил. Он, видимо, часто перебирает. Она немного напряжена, но тоже счастлива. Кот выбирает кассеты и ставит музыку. Конечно, теперь никто из жабьих не может долго усидеть на месте. И вот Крокодил уже приглашает мою Русалку на танец, Кот – Пантеру. Броненосец, Холод и Шквал тоже не сидят на месте, а пускаются в безудержный пляс, явно не попадая под музыку. Смог, Крот и Жаба орут песни, сбиваясь и подливая себе алкоголь.

Ближе к вечеру застолье приобретает лиричный оттенок. Аквамарин наигрывает мелодию на укулеле и поёт песню. Кислый подхватывает и отстукивает её по столу.

Это день поднимает меня так высоко. Словно вся жизнь – это подъём в гору, местами опасный, местами сложный, с передышками у холодных озёр. А сейчас меня будто посадили на нежное облако, и оно резко несётся вверх, отчего захватывает дух. Немного страшно от быстро набирающейся головокружительной высоты, но я знаю, я чувствую, что это облако – моя безопасность. И мне так легко и свободно дышится, что я хочу постоянно улыбаться. Так хорошо! Так хорошо. А внизу эта гора, по которой я карабкалась, кажется такой далёкой и маленькой. Словно весь мир принадлежит теперь мне, умещаясь на моей ладони. Так хорошо! Так хорошо…

Несмотря на то, что вечеринки я устраиваю совместно с Жабой раз в несколько месяцев, мы начинаем собираться нашими отрядами постоянно. Такие встречи отличаются от шумных вечеринок, они более ламповые. Я люблю, когда ребята из отряда Жабы играют на музыкальных инструментах, люблю, когда в гости приходит Аквамарин. Они с Кислым пишут песни и дают мне первой их послушать.

Я продолжаю заниматься танцами у Смог и теперь не боюсь танцевать на публике. Кислый много репетирует, иногда приходит очень поздно, уставший и голодный, но я всегда его жду и разогреваю ужин. Даже уставший, он улыбается мне. И его улыбка полна любви. Искренняя улыбка уставшего человека. Я помогаю ему собираться на ходки, а он – мне. Он всегда очень переживает, когда я ухожу на них. Я сама нервничаю каждый раз, и Кислый, замечая это, предлагает мне не ходить совсем, ведь моя работа – искать дома, а добычей пусть занимается отряд. Жаба, оказывается, не ходит на ходки. Мне это кажется не совсем правильным, но так мне спокойнее, и я соглашаюсь с Кислым. Объявляя об этом отряду, очень переживаю за их реакцию. Мне всё время кажется, что мой авторитет не слишком высок для них. Ребята сдержано принимают эту новость, но своих истинных мыслей по этому поводу мне не озвучивают. В конце концов, я лидер, и я решаю, как формировать внутреннюю жизнь отряда. А если им не нравится… Вряд ли кто-то решится покинуть отряд.

Каждый раз, когда Кислый уходит на ходку, он просит его не ждать. Первый год я ждала его до самого его возвращения, а потом стала к этому проще относиться. Возвращаясь с ходки и ложась ко мне после душа и еды, он всегда целует меня в макушку и обнимает. Я чувствую это даже через сон.

Кислый любит лазать по заброшкам просто так. Мне это не нравится. Но он уверяет, что в этом нет ничего опасного, и что Аквамарин составляет ему компанию. Из заброшек ему иногда удаётся принести новые кассеты с музыкой, а однажды он притаскивает тяжёлый нерабочий проектор. Он несколько дней пыхтит и колдует над ним, пытаясь починить, и в итоге у него получается. У Кислого, вообще, всё всегда получается. Про таких ещё говорят: если талантлив, то талантлив во всём. А через несколько недель после починки он приносит из заброшки фильмы. Мы вешаем белую простыню на стену, зашториваем окна, удобно размещаемся на кровати в обнимку и смотрим кино. Кислый говорит, что теперь кино можно увидеть только в двух местах: у нас и у Шлюхи. Но Шлюха берёт за это деньги.

Каждые три-четыре месяца Кислый откуда-то приносит по новому горшку: большому или маленькому, а в день нашего переезда – обязательно горшочек фиалок. Их теперь четыре на балконе. Я ухаживаю за всеми цветами в доме, наш дом – это маленький сад, маленький рай. В холодное время я убираю цветы с балконов внутрь. Для меня это так странно – ухаживать за цветами, которые не растут из моей головы. Но со временем я к этому привыкаю. И мне это нравится.

Я продолжаю отдавать часть цветов из волос Швее, а ещё она иногда с моего позволения срезает один-два локона для приготовления целебных сильнодействующих настоек. Но она работает мастерски, так что даже я сама не могу сказать, откуда именно она срезает волосы.

Зима выдаётся холодной. На собрании лидеров Аквамарин делает объявление:

– Наверное, вы слышали о Детском Доме. Сейчас им управляет Пожарный. На днях я посетил Дом, и у меня появилось предложение. Я предлагаю помочь детям. Ничего сложного, просто проводить с ними время, играть, возможно, помогать Пожарному по кухне, или с уборкой, или ещё с чем.

– Мы, по-твоему, похожи на нянек? – спрашивает Паук. – Мне до этих детей нет никакого дела.

– Я не говорю, что мы должны этим заниматься. Я лишь предлагаю поучаствовать. На добровольной основе, Паук.

– Я добровольно отказываюсь, – он встаёт со стула.

– Ты даже не передашь своим? – спрашиваю его я.

– Мои мухи делают только то, что я скажу, а я им говорю этой хернёй не заниматься.

– Дети – это не херня!

– Перестань, Календула, – спокойно реагирует Аквамарин. – Это его право. Не нужно делать это, если не хочет.

– Спасибо за снисхождение, – Паук показательно кланяется и уходит.

– Жаба?

– Я так понимаю, за это не платят.

– Я предполагал, что это будет бесплатно. Вряд ли у Пожарного есть лишние кристаллы.

Жаба морщится:

– Я скажу своим. Но если это будет как-то влиять на эффективность ходок, я им запрещу.

– Нам стоит составить график. Не нужно ходить каждый день.

– Ну, я надеюсь, ты этим займёшься.

– Да. Календула?

– Я готова помочь. И с графиком, если нужно.

Я договариваюсь с Аквамарином о первом посещении Дома. Жаба предлагает сразу захватить Кислого, чтобы из его отряда тоже кто-то был в курсе.

Дома я говорю об этом Кислому, а он раздражается.

– Я не против благотворительной деятельности, но нужно было узнать, удобно ли мне, а то ты с Аквой уже всё решила за меня. А у меня репетиции: группа, танцы… Я устаю.

– Мы можем выбрать другой день. Это же не так важно. И Аквамарин поймёт. Он, вообще, считает, что не нужно это делать из-под палки.

– И он как всегда прав.

Я не могу назвать это ссорой, но это, пожалуй, наше первое разногласие, по крайней мере, озвученное вслух. Аквамарин соглашается пойти с Кислым отдельно, так что со мной он идёт первым.

Пожарный встречает нас широкой улыбкой, которая напоминает мне улыбку Кислого. Он проводит нас в Детский Дом, рассказывает о комнатах и детях, показывает, что где. Сами дети в это время гуляют на улице. Они играют в снежки на футбольном поле и строят снеговиков. Аквамарин предлагает смастерить им снежную горку. Пожарный тут же подхватывает эту идею. Он предлагает ребятам постарше тоже помочь, а я беру на себя ребят помладше.

Когда Пожарный, выстроив ребят в линейку, начинает распределять их на две группы: тех, кто будет строить горку, и тех, кто будет играть со мной, – часть ребят начинает вопить «не бери Водорослю», «не надо Водорослю», «только без него», когда дело доходит до мальчика лет двенадцати в серой пуховой куртке и зелёной шапке, натянутой по самые брови. Из-под шапки виднеются его мокрые от снега, чёрные, чуть выше плеч волосы. Он стоит, опустив взгляд, покорно ожидая приговора.

– Ну, сколько можно повторять, – пытается перекричать их Пожарный, – не называйте вы его Водорослей!

Я успокаиваю гул и сажусь напротив мальчика, взяв его руки в варежках в крупную красную снежинку в свои. Тонкие шерстяные варежки тоже немного сырые.

– А ты сам куда хочешь?

Он поднимает на меня свои глаза, полные изумления. Такой чистый, распахнутый взгляд, полный доверия и детской невинности. Он несколько раз быстро моргает, наверное, пытаясь поверить в заданный ему вопрос. Мне его жалко, но я пытаюсь не показывать этого. Они все тут брошенные. Им всем тут не хватает обычной, человеческой любви.

– Не смей! – выкрикивает мальчик из группы тех, кто будет помогать строить снежную горку.

Водоросля снова опускает голову и что-то произносит так тихо, что я не могу разобрать. Пододвигаюсь, полусидя, чуть ближе.

– Можешь повторить?

– Строить горку, – он говорит громче, но всё же тихо, так, чтобы мальчишки из толпы не могли расслышать.

– Тогда иди к ним!

Он резко поднимает на меня голову и радостно убегает к мальчишкам. С правой стороны прямо в мою шапку прилетает снежок. Пока я стряхиваю снег, Аквамарин в свойственной ему спокойной манере идёт разговаривать с тем, кто это сделал, а Пожарный продолжает распределение.

Мы с детьми оккупируем сторону с деревьями. Сначала мы играем в догонялки, а потом я завязываю кому-нибудь из них глаза своим ярко-желтым шарфом, и они по хлопкам пытаются поймать кого-либо. Стараюсь не попадаться, так как, хоть это и игра, я сейчас несу ответственность за детей. Потом мы начинаем лепить одного огромного снеговика. Снега тут навалом.

– Ну, всё! – кричит Пожарный. – Мы залили горку водой. Завтра можно кататься. А сейчас давайте в Дом! Будем пить какао и есть сладкие гренки!

Ребята с визгом и криками наперегонки несутся в дом. Их замыкают Аквамарин и Пожарный. Водоросля остаётся стоять у горки. Я подхожу к нему:

– Она ещё не застыла, надо подождать.

– Я понимаю, – он вздыхает. – Так странно, что я тоже принимал в этом участие.

Мне снова становится его жалко. Он снимает варежку и прикладывает ладонь к горке, чуть надавливая на снег. Остаётся вмятина от его ладони. Я не знаю, зачем он это делает, но в попытке поддержать его, прикладываю свою ладонь рядом.

– Она ведь когда-нибудь растает? – спрашивает он, но, не дожидаясь ответа, говорит: – А я всё равно буду её помнить.

– Календула! Веди его в дом! – кричит с крыльца Пожарный.

В столовой мы сидим за столом и вместе со всеми пьём какао с гренками. Аквамарин играет лёгкую мелодию на принесённом с собой укулеле, а когда мы прощаемся, обращается к Пожарному:

– Мы составим график посещений, но если будет нужна какая-то дополнительная помощь, то я всегда готов выслушать.

Пожарный пожимает ему руку, и мы покидаем Дом.

В этот вечер Кислый приходит домой поздно, ужинает, и я предлагаю посмотреть вместе кино, которое мне удалось вытащить у Шлюхи на несколько дней за небольшую плату. Кислый тяжело вздыхает:

– Я устал. Можешь посмотреть одна, если хочешь, я лучше пойду спать.

– Тогда я тоже пойду спать, – говорю я, а сама думаю, что у него что-то случилось. Он не улыбается и правда выглядит замученным. Он, конечно, замечает моё настроение:

– Завтра ходка, надо быть в форме.

– Конечно.

Он улыбается. Но есть в этой улыбке какое-то принуждение. Нет, он не врёт, я знаю, что он не врёт, но что-то внутри меня вспыхивает мимолётной паникой, которую пока можно просто смахнуть рукой, словно глупого комара. И я улыбаюсь в ответ. Такой же вынужденной улыбкой оправдания.

Мы идём спать, и я, прижимаясь, обнимаю его, слушаю его дыхание. Вдруг в отряде Жабы что-то случилось, о чём он не хочет, или не должен, или боится рассказывать? Но ведь мы вместе, а вместе – значит навсегда. Я долго не могу отогнать эти мысли. Как комары, они становятся очень надоедливыми. И я долго засыпаю.

Кислый как человек слова сдерживает своё обещание и идёт в Детский Дом с Аквамарином, когда становится посвободнее. Меня это почему-то успокаивает.

Хирург собирает нас на собрание. Все четыре ищейки присутствуют в этом тёмном зале. Я сижу на диване рядом с Аквамарином. Жаба вальяжно размещается в огромном кресле, как король на троне, опустив руки на подлокотники. Паук стоит, опираясь о массивный стол и крутя в руках какую-то безделушку. В полумраке сложно разобрать, что именно: то ли статуэтку, то ли шкатулку. В углу стоит седой старик в шапке и пальто. От него по комнате разит кисловатым неприятным запахом старых домов. Хирург стоит перед нами у камина, в котором горят дрова:

– Я прошу прощения, если оторвал вас от ваших важных дел, но у нас есть неприятные новости.

Мы обеспокоенно переглядываемся.

– Жизнь в городе устроена таким образом, – спокойно продолжает он, – что вы занимаетесь поиском самородков для поддержания достаточного уровня проживающих здесь. Возможно, кто-то из вас уже отметил, что в последнее время самородков становится больше, и это, несомненно, хорошая новость. Но недавно мы обнаружили дом с невероятным количеством самородков.

– Как ж вы его обнаружили, если среди вас нет ищеек? – вопрошает Жаба.

Хирург чуть заметно бросает взгляд на старика в углу.

– Что, кто-то из вас работает на Хирурга? – тут же подхватывает Паук, оглядывая нас.

– Это произошло случайно, – отвечает Хирург.

Меня удивляет его вечно спокойный тон. Он мастерски владеет контролем своих эмоций.

– Мы не занимаемся вашими делами, а вы нашими. Таков был уговор, прежде чем вы вышли в город. Так что если кто-то обвиняет нас или меня в чем-либо, я готов переговорить с ним после этого собрания. А сейчас вернёмся к моему вопросу. Повторюсь: мы обнаружили дом с невероятным количеством самородков. Но дом опасен. Это мёртвый дом.

– Что значит «мёртвый»? – спрашиваю я. – Дома же не живые.

– Живые. И этот дом доживает свои последние… – он запинается, – дни, недели, года – я пока не знаю.

– Дом что, в аварийном состоянии? – вступает Жаба.

– Да. В доме присутствует плесень, внутри и снаружи. Он покрыт ею как одеялом, толстым слоем. Ещё внутри некоторая жидкость. И много не выброшенных спор.

– Каких ещё спор? – уточняет Паук.

– Я пока пытаюсь понять, что это такое. Дом подобно карточному домику может рухнуть в любой момент. Я надеюсь, что у лидеров отрядов есть головы на плечах, и вы не приведёте свой отряд к этому дому, потому что это смертельно опасно. Мы говорим не о самородках, – он смотрит на Жабу, – а о жизни и смерти. Художник, покажи на карте, где расположен дом.