Тихий Мир

– Я не хочу. У меня всё равно не выйдет. У меня нет актёрского таланта! Вы же всё видели.

– Вообще-то, – Йозеф пожал плечами, – довольно сложно оценить талант в таких… эммм… условиях. Но допустим, вы не пройдёте пробы, – и что? Вы же ничего не теряете.

– Это не так, – глухо сказала Нина. Ей отчего-то страшно хотелось плакать, и она изо всех сил себя сдерживала. – Можно… можно я пойду? Переоденусь, смою грим? Пожалуйста! – взмолилась она.

Йозеф и Агнес переглянулись. Агнес пожала плечами.

– Без проблем, – ответил Йозеф и направился вместе с Агнес в гардероб. Подруга напоследок одарила Нину ещё одним неодобрительным взглядом.

Нина в панике смыла грим, в том же лихорадочном темпе переоделась и убрала на место реквизит. В коридоре она столкнулась с Хавликом, он хотел что-то у неё спросить, но Нина соврала, что экстренно нужно домой и унеслась прочь.

После разговора с Агнес и Йозефом в её душе царил жуткий раздрай. От воодушевления после спектакля не осталось и следа, сейчас ей больше всего на свете хотелось бежать из маленького театра. Да и вообще, пора завязывать, она больше не хочет иметь с театральным искусством ничего общего. Эту страницу надо перевернуть. К чёрту мечты детства. Надо повзрослеть, как ей много раз уже говорил отец. Она вернётся в университет, закончит его во что бы то ни стало, получит работу юриста в солидной фирме и станет, наконец, гордостью семьи.

Заменит бедного Вальтера.

Убедив себя, что принятое решение достаточно твёрдо и пересмотру не подлежит, Нина почувствовала некоторое облегчение. Накинув куртку, она побежала к выходу. Она уже была в дверях, когда гардеробщица окликнула её:

– Эй, это же ты – Нина Вицки, верно? Просили передать.

Она протягивала Нине сложенный вчетверо листочек с монологом Исабель.

Весь мир как будто исчез: остались только Нина и этот несчастный листочек.

Глава 15

Тяжело опёршись обеими руками о кафельную плитку по обе стороны от зеркала, Ян долго рассматривал своё опухшее, измождённое лицо. В правом глазу лопнул сосуд, белок был залит тёмной кровью. Но не это заставляло Яна снова и снова вглядываться в собственное отражение. Он будто в реальном времени видел, как остатки молодости и самой жизни покидают его тело, испаряются через мириады невидимых пор. Словно десятки лет отделяли его от того целеустремлённого, моложавого корреспондента, который брился, напевая себе под нос, перед этим зеркалом накануне рейса в Кабул. С тех пор морщины на лбу стали гораздо глубже, кожа – бледнее и суше, скулы заострились. Волосяной покров на голове резко уменьшился, почти уже седая растительность сохранилась только на висках и затылке. Неумолимо приближалась старость, и Яну оставалось лишь покорно отдать себя в её равнодушные объятия.

А самое страшное: Ян не мог понять, видит ли он в зеркале всё ещё себя или своего отца. Именно таким, один в один, отпечатался в его памяти человек, когда-то по воле случая давший ему жизнь. Ян узнавал каждую чёрточку, и в его голове гулкими ударами колокола зазвенели жестокие слова старшего брата, Фабиана, сказанные в одну из их последних встреч: «Я смотрю на тебя и вижу отца». Ян прижался к зеркалу носом, силясь убедить самого себя, что те слова не стали пророческими. Что ж, последний шаг ещё не сделан. Где-то в самых недрах глаз Яна ещё теплится разум. В глубине же отцовских глаз, когда Ян последний раз видел его, – привязанным к кровати в лечебнице на Кленовом бульваре, – не было ничего, кроме безумия.

Последние дни Яна снова одолевала сонливость. Хоть он и проспал больше четырнадцати часов, он не чувствовал себя выспавшимся. Вслед за сонливостью вернулись и ломота во всём теле, и дрожание рук. Строго говоря, Ян больше не чувствовал себя полноценно бодрствующим: состояние полудрёмы практически его не отпускало.

Ян в третий раз остервенело намылил руки и лицо, потом стал смывать, растирая докрасна кожу. Этот простой ритуал обычно помогал ему взбодриться, хотя бы ненадолго. Но не в этот раз.

Шарлотта вот-вот уедет. И это не изменить. И что дальше? Ради чего это всё? Ради чего продолжать уныло убивать время перед телевизором, в пивной или на кровати, тупо разглядывая потолок? Может, разом прекратить бессмысленное существование? Своими руками приблизить закономерный финал? Ведь больше никакой надежды нет.

Ян, тяжело ступая, покинул ванную комнату, щёлкнул выключателем и привалился спиной к стене. Несмотря на самый разгар дня, в доме царил густой полумрак: лампы и телевизор были отключены, шторы практически не пропускали солнечный свет.

И посреди этой удушающей темноты медленно плыло пятно света.

Ян уже видел его здесь. И в этот раз Ян последовал за ним.

Пятно исчезло за дверью детской. Дверью, уже почти пять лет закрытой на ключ. Эта детская была самым пугающим Яна местом в его доме: вскоре после переезда Леи и Шарлотты в дом Патрика, Ян перенёс в детскую все оставленные ими личные вещи, а ещё всё то, что красноречиво напоминало ему о далёких днях тихого семейного счастья. Портреты, альбомы с фотографиями, мягкие игрушки, старое рукоделие Леи, открытки, которые он посылал из своих командировок в Египет, Турцию и Индию…

Ян нащупал в темноте ключ, вставленный в замочную скважину, но повернуть его у него не хватило духу. Он не готов лицом к лицу встретиться с прошлым. А сейчас – особенно. Яну казалось, что за время сеансов со Штайнхартом какая-то часть его сознания воспалилась, набухла, – и теперь достаточно лишь крошечного стимула, самого невинного воспоминания, чтобы она лопнула, обдав всё вокруг ядовитыми брызгами. И тогда Ян сойдёт с ума.

Впрочем, может, это не так и плохо?

Примкнув лбом к шершавой поверхности двери, Ян закрыл глаза.

*  *  *

Череда остервенелых звонков в дверь мгновенно привела Яна в чувство. Да и не только звонков: их сопровождали гулкие удары кулаками по двери. Это точно не Штайнхарт и не Шарлотта. Кому он мог понадобиться? Кому вообще ещё есть до него дело?

Звонки не прекращались. Включив свет, озадаченный Ян отпер дверь, и тогда, бесцеремонно оттолкнув его в сторону, в гостиную влетела Лея.

– Где она?! – закричала Лея прямо в лицо бывшему мужу. Лея была вся растрёпанная, запыхавшаяся, да и одета слишком легко для поздней осени. – Где она, я тебя спрашиваю?! Куда ты её дел?

Не дожидаясь ответа, она побежала вглубь дома: проверила спальню, ванную, отперла и заглянула в детскую. Вернувшись в гостиную, она открыла шкаф, даже посмотрела под диван. Всё это время Ян ошеломлённо стоял в прихожей, не зная, как реагировать на неожиданное вторжение.

– Где ты её спрятал, говори сейчас же! – в ярости потребовала Лея. Она без сил опустилась на диван и попыталась выровнять дыхание.

– Лея, в чём дело? – произнёс озадаченный Ян. – Что происходит?

– Моя дочь, – прошипела его бывшая жена. – Где моя дочь? Куда ты её спрятал?

– Я не прятал, я не…

– Она тебя предупредила, что пойдёт к подруге, да? И вы по дороге встретились, верно? Потому что до подруги она не дошла! Я всех её одноклассниц обзвонила, я…

– Лея, да послушай ты…

– Ян, я тебя предупреждаю. Или ты мне её вернёшь по-хорошему, или ты горько пожалеешь. Патрик и Джулия хотели сразу же вызвать полицию. Наверное, они правы, надо было так и поступить. Но ещё не поздно.

Она подбежала к телефону и схватила трубку. Опомнившись, Ян рванулся за ней, и, пока она набирала номер, выдернул вилку из розетки.

– Так, ладно, – Лея медленно положила трубку на рычажки. Потом она повернулась к Яну, и он увидел на её лице такую страшную ненависть, на какую, как он думал, Лея и вовсе не способна. – Ты думаешь, меня это остановит? Думаешь, можешь украсть ребёнка, и тебе это сойдёт с рук?!

Она бросилась на него и, прежде чем он успел сориентироваться, больно расцарапала ему щёку и подбородок. Он схватил её запястья, сжал, она стала изо всех сил вырываться, рыча, как раненая тигрица. А когда осознала тщетность своих попыток, плюнула ему прямо в лицо.

– Ну, чего ты остановился? Давай дальше, теперь избей меня, как ты избил Патрика! Что, считаешь, я тебя боюсь?!

Но надолго ярости ей не хватило. Лея обмякла и горько зарыдала. Только тогда Ян осторожно отпустил её руки. Женщина без сил опустилась на ковёр.

– За что мне всё это, Господи? – её тело содрогалось, она с трудом выговаривала слова. – Чем я согрешила, что ты так меня наказываешь? Я… я же всегда жила по твоим заповедям, я… – Она подняла глаза на Яна. – Верни мне дочь. Пожалуйста. У меня больше нет никого. Если в тебе ещё осталось хоть что-то человеческое, прошу, умоляю, верни её мне!

Ян ничего не ответил, он стоял будто оглушённый и с всё возрастающим ужасом смотрел на рыдающую Лею. Только сейчас до него начала доходить простая мысль: Шарлотта пропала. Возможно, конечно, что она сбежала из дома, не желая уезжать из Сигора, уезжать от отца. И тогда она уже скоро вернётся. А если всё не так, и их девочка попала в беду?

– Как это вообще возможно? – продолжала Лея, с силой сжимая голову руками. – Как? Я ей отдала всю себя, все свои силы, всё время, пожертвовала всем, но она больше любит подонка, который годами изводил и бил её мать! Почему? Почему всё так… неправильно?

– Бил годами? – Ян непонимающе уставился на неё. – О чём ты? Это было один раз, я пришёл нетрезвый, после вечеринки в бильярдной, я проиграл финал и был весь на нервах. И я потом на коленях умолял простить меня!

– Вот, вот, я об этом и говорю! – с торжеством закричала Лея. – Ты так ничего и не понял!

– Слушай, я не похищал Шарлотту, я не знаю, где она.

– Ты врёшь! Ни одному слову твоему не верю! Ты столько лет врал мне, ты врал Шарлотте. И бедная девочка тебе всё ещё верит. И теперь вот, вы объединились против меня! Она не хотела уезжать, и любимый папочка…

– Да послушай же ты меня! – вдруг закричал Ян что было сил и с размаху ударил ладонью о журнальный столик. Не выдержав такого обращения, одна из ножек столика с хрустом надломилась.

Лея замолчала, со страхом глядя на него.

– Я не знаю, где наша дочь, – сказал он медленно, чеканя каждое слово. – И я вот что думаю: если бы она планировала сбежать из дома, она бы меня предупредила. И если ты действительно обзвонила всех её подруг, и никто ничего не знает, это значит… – он сглотнул. – Это значит, что Шарлотту похитили.

Глаза Леи начали медленно расширяться, её губы задрожали. Стиснув зубы, Ян снова включил телефон и приложил к уху трубку.

– Патрик и Джулия были правы. Надо было сразу звонить в полицию.

Глава 16

Первые утренние лучи солнца тихонько пробрались в спальню Нины и отразились в стоявшем на комоде стеклянном кувшине сотнями ярких пятнышек, разбежавшихся по всей комнате. Нина вскочила с кровати, сдвинула занавеску вбок, после чего снова завернулась в одеяло и уткнулась в листочек текста. Это был монолог Исабель из «Иеговой и Геенной», тот самый текст, который требовалось подготовить к пробам в Театре Откровения.

Правда, уже в следующий момент она сбросила листочек с кровати и откинула голову на подушку, искренне не понимая, какого чёрта она вообще возится с этим монологом. Зачем читала его вчера и зачем перечитывает сегодня. Какие пробы, кому она там нужна?

К тому же, она ведь уже твёрдо решила. Она поедет к отцу. И больше никогда не вернётся в опостылевший джаз-бар, где грубые посетители и мелочные официантки уже несколько раз доводили девушку до слёз. Она устала бороться, она больше не хочет плыть против течения, волоча за собой несбыточные мечты детства. Ей не суждено быть профессиональной актрисой, пора это признать. Вместо этого она снова отдаст себя в строгие руки отца, вернёт ему право распоряжаться её жизнью, – и тогда все тревоги и неопределённость последних недель покажутся лишь страшным сном. Будущее станет чётким, простым, однозначным. Без соблазнов и иллюзий.

Накануне она ездила прощаться с Хавликом. Раз она скоро вернётся в университет, с любительским театром ей больше не по пути. Хавлик не на шутку расстроился: у него же больше нет никого на роль Норы! Нина не может так с ним поступить, это бесчеловечно! Он с пеной у рта нахваливал её игру, обещал ей большое будущее, опускался на колени, даже пытался шантажировать. Нина, хоть ей и жаль было смешного старичка, была непреклонна.

О случае в декорационной и хохочущем человеке с четырьмя ногами она упоминать не стала. В конце концов, с Хавликом они вряд ли когда-нибудь ещё пересекутся, а его психические проблемы – это его личное дело. Ну и его жены. Пусть разбираются сами, ей своих забот хватает.

Пожелав Хавлику всего наилучшего, Нина поймала такси и назвала адрес отцовского особняка. Уже сидя в салоне автомобиля, она нервно теребила в кармане джинсов краешек листочка, врученного ей Йозефом Шала. Когда доедет до пункта назначения, надо будет выбросить его в урну. Мысль о том, чтобы всё-таки принять участие в пробах, Нина всеми силами гнала от себя: выйти на сцену и публично опозориться перед потрясающими артистами во главе с гениальным Парсли – как пережить такое унижение?

Но что ещё хуже, это означало бы, что покойная мама ошибалась. Что её горячая вера в талант дочери, которая сама по себе много лет согревала Нину изнутри и давала силы жить и бороться, была беспочвенной.

Пойти на эти пробы – значит сыграть ва-банк. Ну уж нет.

Забыть про гордость и вымолить прощение у отца будет куда легче.

Однако дальше всё пошло не по плану, вмешался слепой случай. Такси довезло её до Вороньего моста и там угодило в глухую пробку. Причём вставшие сзади и по бокам машины не оставили никакой возможности развернуться и преодолеть реку через другой мост, в районе южной промзоны.

На самом мосту беспорядочно сгрудились несколько автомобилей, за ними Нина различила кузов грузовика. Таксист, недовольно крякнув, вышел из машины и побежал на мост выяснять перспективы. Когда вернулся обратно, он выглядел изрядно обескураженным.

– Это надолго. Думаю, вам лучше будет перейти реку пешком, а там сядете на восьмой автобус или другое такси поймаете. Извините, но кто ж знал, – он беспомощно развёл руками.

– Я понимаю, вы не виноваты. А что там случилось-то?

– Вы точно хотите знать? Довольно неприятная история.

– И всё-таки?

– Грузовик, ЛиАЗ, на полном ходу выехал на встречную и протаранил легковушку. Машина всмятку, а внутри была целая семья! Я краем глаза видел – ужасно, женщину просто размазало…

– Спасибо, я поняла, – быстро остановила его Нина. Жестоких подробностей ей знать точно не хотелось.

– Не представляю, как скорая и полиция туда проедут, – продолжал словоохотливый таксист. – А водителя грузовика как пить дать в психушку отправят. Вы не поверите, но этот парень заперся в кабине, надел на руки сапоги, бьёт ими по лобовому стеклу и хохочет! Я серьёзно, сам видел!

Расплатившись с таксистом, Нина вышла из машины и остановилась в нерешительности.  Переходить мост пешком значило пройти через место страшной аварии, увидеть тела жертв. Какие у неё ещё варианты? Ждать непонятно сколько времени? Или найти другое такси и сделать круг через весь город? Но поблизости не было ни одной машины с шашечками.

В результате Нина решила вернуться домой пообедать – тут было не более десяти минут пешком. А уже после обеда она поедет к отцу.

Да, это был бы самый оптимальный вариант.

Но после обеда Нина так никуда и не поехала. Как сообщила ей по телефону экономка Оливия, Фабиан Вицки собирается в мэрию, а потом его ждут на благотворительном вечере в отеле «Примадонна». Повесив трубку, Нина легла на кровать, из чистого любопытства развернула текст роли Исабель и стала читать. И не выпускала листочек из рук, пока её не сморил сон.

*  *  *

Где-то в восемь утра с лестничной площадки донёсся болезненный, заливистый кашель. Нина слышала его далеко не в первый раз и догадалась, что это Ирена вернулась с одного из своих таинственных ночных мероприятий. Вынырнув из-под шерстяного одеяла, девушка вышла в коридор встретить соседку.

Это и правда вернулась Ирена. Нина в очередной раз подивилась её гардеробу: приталенная кожаная куртка с меховым воротником от Mango, атласная блузка с широким вырезом и короткая блестящая юбка. Причём сегодня и блузка, и юбка были измазаны какой-то зеленоватой дрянью, а на правой скуле Ирены красовался свежий синяк. Но Нина заметила и кое-что ещё: в правой руке соседка держала засаленный серый платок, на котором отчётливо виднелось пятнышко крови. Ирена, проследив за взглядом Нины, тут же торопливо убрала платок в сумочку.

– Чего тебе? – буркнула она неприветливо, согнулась и начала расстёгивать молнию на сапогах. Молнию заело, и Ирена стала отчаянно дёргать замочек вверх-вниз.

– Тебе помочь? – искренне предложила Нина.

– Отвали.

– Слушай, этот твой кашель… Может, тебе стоит…

– Не стоит. Это вообще не твоё собачье дело.

Нина пожала плечами и вернулась в комнату. Она как раз раздумывала, что бы такое взять почитать за завтраком, но тут на пороге появилась соседка.

– Знаешь что, подруга, – начала Ирена, – У тебя есть что-то… я не знаю… для бронхов, для лёгких? У меня тут правда всё распирает, как будто вот-вот лопнет.

– У меня есть таблетки для горла, но мне кажется, они тебе не помогут, – Нина почесала висок. –  Тебе бы к доктору с таким кашлем.

– Эй, если бы я хотела пойти к доктору, я бы пошла, ясно? – сварливо ответила Ирена. – Тоже мне мамочка нашлась. А если ничего не можешь сделать, так и говори.

Нина с момента знакомства с Иреной уже успела неплохо её изучить. Ей случалось быть и свидетельницей вспышек плохого настроения соседки, и мишенью её язвительного ворчания, и пару раз она даже подвергалась прямым оскорблениям. Но Нина до сих пор задавалась вопросом, отчего такое поведение Ирены совсем её не обижает. Разве она не расстроилась бы, если бы те же обидные слова говорила ей Агнес?

Но в случае Ирены всё было иначе. Когда Ирена прибегала к «уличной» манере речи, бранила Нину или сквернословила, её фразы звучали как будто чуть-чуть понарошку, не до конца натурально. Как у ребёнка, который пытается разговаривать как взрослый. Или как у актрисы, которая повторяет давно выученные, но всё равно чужие реплики.

– Ты можешь хотя бы объяснить, что с тобой? – участливо спросила Нина. – Или ты сама не знаешь?

– Ты всё равно не поймёшь.

– Ты имеешь в виду, это какая-то редкая болезнь?

– Я имею в виду… А, чёрт с тобой. Пошли на балкон, я уже третий час сигарету в рот не брала.

– Ты серьёзно собираешься курить? У тебя же кровь! – ужаснулась Нина.

– Вы такие интересные все, – Ирена посмотрела на Нину с насмешливым вызовом. – Это ведь моё тело, нет? Что хочу с ним, то и делаю, – она нехорошо улыбнулась, после чего быстро закатала правый рукав заляпанной блузки. – Гляди, какая красота, а! И с другой стороны то же самое.

На внутреннем сгибе локтя отчётливо проступал десяток тёмных точек. Нина с изумлением перевела взгляд на Ирену. Она впервые встречала человека, который губил собственное здоровье и заявлял об этом с таким воодушевлением. Ирена же явно наслаждалась замешательством соседки.

– Жду тебя на балконе, – сказала она, прежде чем развернуться и уйти.

– Мне ещё нужно… – начала было Нина, но Ирена уже скрылась в своей комнате.

*  *  *

Когда Нина в куртке, надетой прямо поверх пижамы, вышла на балкон, Ирена протянула ей пачку Camel с вставленной внутрь зажигалкой. Нина не взяла.

– Я не буду. Не курю больше.

– Ой, где-то я уже это слышала, – хмыкнула Ирена.

– Это был последний раз.

– Запомни, подруга, никогда не говори: «последний раз»! – глубокомысленно заявила соседка. – Ты не отвечаешь за Нину, которая проснётся завтра.

– Может быть. Но вообще, я на пару минут, а потом пойду сделаю себе тосты.

Ирена с досадой закатила глаза:

– Но это же тупо! Тупо отказываться, если знаешь, что рано или поздно всё равно согласишься!

– А может, как раз наоборот?

Ирена хотела что-то возразить, но её прервал приступ жестокого кашля. Настолько жестокого, что Ирена буквально согнулась пополам. Когда же отпустило, она, не найдя под рукой ничего более подходящего, вытерла рот рукавом блузки. Нина инстинктивно отодвинулась.

– Чего нос воротишь? Оно не заразно, – заметила Ирена. – А даже если так: тебе что, настолько нравится твоя дерьмовая жизнь, что ты так над ней трясёшься?

– Да, сейчас у меня не лучшие времена, но я уверена, скоро всё наладится и…

– Пфф. А как по мне, оно по-другому работает. Ну посмотри на себя, ты хоть из кожи вон лезь, не станешь не то что английской королевой, а даже уважаемой тётей с приличным счётом в банке. Твои варианты, они… – Ирена провела рукой горизонтальную черту. – Ты через них не переступишь, хоть тресни. Так что смирись, тебе в этой жизни ничего хорошего не светит. И бери сигарету.

Похоже, сегодня был один из тех дней, когда Ирене охота пофилософствовать. Может, на неё так действовали вещества, которыми она интенсивно пичкала свой бедный организм, а может, причина была и в чём-то другом. Нина уже знала, что самое лучшее, что она может делать в этой ситуации, – просто поддерживать беседу и не пытаться спорить.

– Ну, допустим, в этой жизни всё плохо и лучше не станет. А как насчёт следующей?

Нина иронизировала и ожидала, что Ирена отшутится в ответ, но к её удивлению соседка восприняла вопрос абсолютно серьёзно:

– А в следующей будет то же самое. И потом снова, и снова, и снова. Это бесконечный бессмысленный цикл без конца и края. Мы такие дураки, умираем с надеждой, что в следующий раз нам выпадет лучшая доля. Но нас просто дурят, – Ирена затянулась и выпустила струйку дыма вертикально вверх. – Это как морковка, которая висит перед мордой осла, запряжённого в повозку.

– Очень мрачно… И, кстати, ты раньше не говорила, что веришь в перерождения. Ты буддистка?

– Буддистка? – Ирена растянула губы в кривой улыбке. – Ну, можно и так сказать. И, как буддистка, я тебя уверяю: никуда ты не денешься от этого тупого повторяющегося цикла от жизни к смерти. Я тебе больше скажу: этот цикл везде. В твоём дебильном распорядке дня, в смене дня и ночи, даже в несчастной капле воды, которая испаряется, потом проливается дождём, и потом снова. Нет ничего, кроме проклятого одинакового цикла, из которого не выбраться…

Она какое-то время молчала, а потом размахнулась и швырнула окурок в просыпающийся город.

– И никакой рак лёгких тебя не спасёт.

Нина с сочувствием посмотрела на соседку. Хотя кроме сочувствия, в этом взгляде было намешано немало всего. Ирена одновременно отталкивала, пугала, интриговала и привлекала Нину. В этой женщине, упрямо и с улыбкой на лице себя убивающей, было что-то непостижимое. И капельки этого непостижимого сквозили в её интонациях, улыбке, даже в жестикуляции.

Между тем Ирена снова повернулась к Нине, и её выражение лица вдруг стало игривым. Нина подняла брови.

– Клёвые серёжки, – с завистью сказала Ирена, подёргав собственную мочку уха.

Нина только сейчас поняла, что с вечера так их и не сняла. В глубине же души она была благодарна Ирене, что та сменила тему и больше не будет мучать её своей оригинальной философией.

– Мамины. А в тот день, когда узнала о болезни, она подарила их мне, – сказала Нина, разглядывая подёрнутые утренним туманом контуры зданий за рекой. – Положила их мне в руку и сказала, что теперь они будут защищать от неприятностей меня.

– Её они что-то от лейкемии не защитили, – скептически заметила Ирена.

– Да, папа сказал то же самое. А мама ответила, что, возможно, без этих серёжек болезнь пришла бы гораздо раньше. Даже до моего рождения. Никто не знает.

– Да, у них всегда найдётся ответ. Даже завидую людям, которые умеют вот так во что-то верить. Вслепую, – хмыкнула Ирена.

– Мама верила. Например, она верила в сны. Как-то рассказала мне, что ей приснилась я, играющая на сцене Театра Откровения главную роль! Можешь себе представить? Я помню, подошла к её кровати, и она рассказала мне всё в мельчайших подробностях. Сказала, что увидела меня взрослой, красивой, уверенной в себе женщиной, известной актрисой и счастливой женой.

– Что-то непохоже, чтобы что-то из этого сбылось, подруга.

Нина помрачнела. Но не столько слова Ирены её расстроили, сколько само воспоминание. Мама рассказала Нине свой сон в один из тех последних дней, когда болезнь ещё не покорила мозг Регины, когда мать ещё не погрузилась в забытье. Они тогда ещё не знали, какой кошмар их ждёт. Не знали, как быстро Регина Вицки превратится в капризное и жестокое дитя, изводящее всех вокруг бесконечными жалобами, беспочвенными претензиями и язвительными оскорблениями. У неё разыгралась мания преследования, и домочадцы превратились в злодеев, втайне желающих Регине мучительной смерти. И она уже не осознавала, как жестоко её слова ранят сердца её близким.