Тихий Мир

По совету доктора Фабиан даже уговорил младшего брата Яна и его жену Лею взять Нину к себе на некоторое время. А спустя две недели дядя Ян сказал Нине, что её мама умерла.

Нина сунула руку в карман пижамных штанов и нащупала уголок листочка с текстом роли.

– Может, что-то и сбудется из её сна. Знаешь, что? Я думаю, мама бы хотела, чтобы я хотя бы попробовала. Чтобы не опускала руки, пока ещё есть шанс. Даже крохотный.

– Ну вот опять, – Ирена поморщилась. – Ты вообще слышала, что я тебе только что сказала? Не надо пробовать. Вариантов – нет. Расслабься, отпусти. Пусть другие ослы идут за своими морковками.

– Но если я потом пожалею? Пожалею, что расслабилась и отпустила?

– Ты пожалеешь! Конечно, ты пожалеешь! – неожиданно резко воскликнула Ирена. – В том-то и дело! Но это и вполовину не так хреново, как сделать и разочароваться! Попробовать и надорваться, сломать себе спину! И потом лежать как никому не нужная, использованная половая тряпка! А потом ещё раз. И ещё раз. Уж лучше тысяча сожалений. Поверь мне, я знаю.

Она снова протянула Нине сигарету, и в этом жесте Нина прочла и дружелюбие, и сочувствие, и желание помочь. Ирена искренне желала уберечь её от чего-то страшного, что пережила сама. Не дать Нине постепенно превратиться в такую же, как она, «чертовски счастливую чокнутую шлюху», которая теперь так охотно и даже с упоением убивает себя.

И всё же её аргументы Нину не убеждали. Она как будто уже слышала что-то похожее, пусть и другими словами. «Научись радоваться малому», как сказал ей как-то Хавлик.

– Вчера мы с Агнес сидели у нас на кухне, – вдруг сказала Ирена. – Она сказала, что ты не захотела идти в Театр Откровения на пробы.

– Я ещё не решила, – ответила Нина задумчиво. Она поморщилась: у Агнес язык без костей, интересно, что ещё она успела разболтать Ирене?

– Тогда послушай меня, – Ирена тяжело вздохнула. – Ты права. Не ходи туда, оно тебе не надо. Во-первых, ты не пройдёшь их и будешь чувствовать себя никчёмным ничтожеством. А во-вторых…

– Так я и так себя чувствую ничтожеством! – горько рассмеялась Нина. – Я официантка в дрянном джаз-клубе! Ничего ж не изменится! Ну хорошо, допустим, я сделаю, как хочет отец, закончу адвокатуру, устроюсь на «серьёзную работу». Я перестану чувствовать себя ничтожеством? Нет. И знаешь почему? Потому что это буду уже не я, это будет уже не моя жизнь! Но что если… что если я пройду пробы? Если меня возьмут?

Воспоминания о маме и нежелание идти на поводу у отца быстро подтачивали её былую решимость. Да, скорее всего, в труппу её не возьмут, она снова разочаруется в себе, но взамен получит кое-что другое. Определённость. После проб станет окончательно понятно, что игра в Театре Откровения – за пределами её вариантов, как сказала Ирена. И да, мама будет разочарована, но… не будет ли она ещё больше разочарована, если Нина даже не попытается?

Нина повторила свой вопрос, уже с явным вызовом:

– Чего молчишь? Если случится чудо, и меня возьмут?

Перегнувшись через перила балкона, Ирена сплюнула, снова вытерла губы рукавом и криво улыбнулась. Потом покачала головой, будто отвечая каким-то собственным мыслям, которыми она не хотела или боялась делиться с Ниной.

– Тогда… тогда сон твоей мамы исполнится, – хрипло ответила она. – Только помни, что Театр Откровения может оказаться совсем не тем, что ты о нём думала. И ещё кое-что: даже самые прекрасные сны могут обернуться самыми страшными ночными кошмарами.

Глава 17

Уже больше получаса дежурный офицер трещал по телефону, лениво попивая кофе из пузатой кружки и изредка поглядывая на лежащее перед ним на столе заявление. Ян, не в силах спокойно сидеть на месте, нарезал круги вокруг скамеек в комнате для посетителей, и каждая минута задержки казалась ему непростительным промедлением. Сквозь толстое стекло он не мог слышать слова офицера, но, бросив взгляд на него в последний раз, Ян увидел, что тот смеётся, поглаживая себя по затылку.

Это стало последней каплей. Ян подскочил к окошечку и несколько раз ударил по стеклу ладонью. Офицер исподлобья посмотрел на него, после чего нехотя отложил телефонную трубку и открыл окошечко.

– Слушайте, вы что, не понимаете, ребёнок пропал! – возмущённо крикнул ему Ян. – Пока вы тут болтаете, кто знает, что…

Вместо ответа полицейский недвусмысленно указал пальцем на скамейку, после чего окошечко закрылось.

Обескураженному, рассерженному Яну ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Закусив губу, он сел, но продолжил бросать на офицера враждебные взгляды.

С того момента, когда они с Леей пришли в центральное управление полиции, Яна просто неимоверно раздражали покой и безмятежность, царящие в этом месте. Не только дежурный офицер, но и прочие сотрудники, время от времени появлявшиеся в поле зрения Яна, были просто невыносимо расслаблены и жизнерадостны. Все те полчаса, что прошли с момента подачи заявления о пропаже Шарлотты, Ян медленно закипал. А уж как его бесила самодовольная физиономия начальника полиции на цветастом баннере, сопровождаемая клятвой охранять закон и порядок на улицах Сигора! Хотелось содрать баннер со стены и разорвать его на мелкие клочки.

Сидящий напротив Яна Патрик ничем не показывал своего волнения, предпочитая терпеливо ждать. С момента их с Джулией появления они с Яном не обменялись ни единым словом. Даже когда Патрик заметил, что Ян смотрит на его чуть сплюснутый, асимметричный нос, красноречивое последствие избиения в ресторане, то лишь злобно зыркнул глазами.

Джулия ласково обнимала убитую горем Лею и шептала ей на ухо что-то успокаивающее. Джулия, как и Лея, была вся в чёрном, отдавая дань памяти недавно скончавшейся матери.

Офицер закончил свой бесконечный разговор, сделал ещё два совсем коротких звонка, после чего поманил Яна пальцем.

– Инспектор вас ждёт. Направо по коридору, по лестнице на второй этаж, дальше снова направо, кабинет 22, – он вернул Яну заявление, закрыл окошечко и углубился в сборник кроссвордов.

*  *  *

В кабинет инспектора Ян и Лея отправились вдвоём.

Инспектор Залла оказался тучным лысеющим господином старше сорока с крупным винным пятном от мочки левого уха до уголка рта. Сочувственно посмотрев на заплаканную Лею, он предложил посетителям сесть, взял у Яна заявление, нацепил на кончик носа очки и погрузился в чтение.

– Понятно, – вздохнул он наконец, убрал очки в кожаный футляр и испытующе уставился на Яна. – На всякий случай уточняю: вы обзвонили точно всех знакомых девочки? Родственники, близкие, друзья?

– Всех. А ещё больницы и морги, – всхлипнула Лея, утирая глаза платочком Джулии.

– Хорошо. При этом вы пишете в заявлении, что у вашей дочери не было причин убегать из дома.

– Нет, – Лея покачала головой. – У нас был некоторый… м-м-м… конфликт, но я совершенно уверена, Шарлотта бы никогда так не поступила.

Ян тут же вспомнил несколько случаев, когда своенравная девочка открыто угрожала сбежать из дома, – если мать и дядя Патрик не сделают то, чего она хочет. При этом свою угрозу она так ни разу и не исполнила.

– Можно поподробнее про конфликт? – инспектор Залла что-то записал в клетчатый журнал.

– Да, мы планировали уехать из Сигора. Насовсем, – тихо ответила Лея, не глядя на Яна. – Шарлотта была против. Правда, так вышло, что отъезд пришлось отложить.

– Записал. Может, вы в связи с переездом замечали в поведении дочери что-то необычное? Всё что угодно, любая мелочь.

– Я… Видите ли, у меня на днях умерла родственница, мать моей невестки. Поэтому мы все были немного… ну… не в себе эти дни. Ну и переезд отложили.

– Ага. А как на это всё отреагировала сама Шарлотта? – инспектор задумчиво покрутил шариковую ручку, после чего пододвинул журнал поближе и стал быстро строчить.

– Она как-то, не знаю, как объяснить, очень замкнулась в себе. Почти не выходила из комнаты.

– Так, с этим понятно, – инспектор погладил подушечками пальцев подбородок, на секунду прервав заполнение журнала. – Теперь расскажите мне о её учёбе. Школа, успеваемость, привычки, учителя, одноклассники…

Инспектор продолжал задавать Лее вопросы, выясняя разные подробности жизни Шарлотты, и записывать её ответы в журнал. Ян же тем временем всматривался в самого инспектора. Это лицо, особенно яркое винное пятно, казались Яну какими-то очень знакомыми, но он никак не мог припомнить, где он видел инспектора Заллу. Память снова его подводила, как и тогда, в парке Свирельщиков, где он встретил Милоша.

Только когда сам инспектор перехватил его взгляд, Ян смутился и начал рассматривать полки книжного шкафа позади полицейского. Любопытно, но из четырёх полок только одна была отдана под литературу по криминалистике, сборники материалов из судебной практики и юридические справочники. На остальных красовались труды Рассела, Хайдеггера, Фуко и Сартра, а венчали всё это богатство тома «Суммы теологии» Фомы Аквинского.

– Я думаю, мне этого пока хватит, – исписав почти шесть страниц, инспектор отложил журнал. – Мы приступим к работе, и, как только появится хоть какая-то новая информация, немедленно с вами свяжемся. Спокойно идите домой и ни о чём не волнуйтесь – уверен, с Шарлоттой всё в порядке. Поверьте, дети в её возрасте довольно часто выкидывают подобные штуки. Особенно учитывая стрессовые обстоятельства: смерть родственника, скорый переезд… Полагаю, мы её отыщем в течение пары дней.

– Инспектор, – кажется, уверенный тон Заллы немного успокоил Лею, но она всё равно переспросила: – вы правда так думаете? Вы уверены, что это не… ну… похищение?

– Вероятность минимальна, – Залла помотал головой. – Ещё раз. Дети часто из дома убегают. Знаете, сколько раз мой собственный сын сбегал? Мне пальцев руки не хватит пересчитать. И ничего, возвращался живым-здоровым. Теперь вот недвижимостью занимается. Вам, кстати, квартира не нужна? – весело добавил он, желая снять напряжение.

– Спасибо, – Лея слабо улыбнулась. – Мне как будто даже полегче стало. Прошу вас, верните её нам.

– Обязательно, – пухлый инспектор с трудом вылез из-за стола и проводил посетителей до двери. – Всего вам наилучшего.

Выходя из кабинета инспектора, Ян ещё раз украдкой посмотрел на его лицо.

*  *  *

После захода солнца Сигор погрузился во мрак и холод, пронизывающий ветер носил над мостовыми первые хлопья снега. Инспектор Залла вышел на широкое крыльцо полицейского управления, скептически огляделся, поднял воротник пальто и, насколько позволяли его сто двадцать кило веса, тяжело побежал на парковку, где в самом углу его терпеливо дожидалась видавшая виды Шкода.

Едва он преодолел половину пути, как дорогу ему преградила мужская фигура. Инспектор отступил на шаг, а его рука мгновенно нырнула во внутренний карман пальто.

– Я вас узнал, – мрачно сказал Ян. – И не думайте отнекиваться.

– А, это вы, – удивился Залла. – Вы отчаянный человек, так пугать инспектора полиции. Не думали, что я могу вас застрелить на месте? И, кстати, здесь работают камеры.

– Вы ведь тот самый инспектор Залла, верно? Вас ещё показывали по телевизору, вы давали интервью? Несколько раз?

Инспектор нахмурился.

– Ну, предположим… я не понимаю, какое отношение это имеет к вашей пропавшей дочери.

– Самое прямое. Почему это дело поручили именно вам?

– А вас это не устраивает? Я один из самых опытных детективов Сигора. Двадцать шесть лет безукоризненного стажа и больше пяти сотен успешно закрытых дел. Впрочем, вы в любом случае вольны написать официальное прошение о смене…

– Почему этим занимаетесь именно вы? – с нажимом повторил Ян.

– Я вас не понимаю.

– Отлично понимаете. И я хочу получить ответ: почему пропажей Шарлотты занимается детектив, который возглавляет расследование по делу Викария?

Повисла гнетущая тишина. Залла неодобрительно покачал головой. Он попытался обойти Яна сбоку, но тот снова преградил ему путь.

– У вас будут серьёзные неприятности, – заметил инспектор.

– Я пропущу вас, – пообещал Ян, не двигаясь с места, – как только вы ответите на мой вопрос.

Он подошёл к инспектору чуть ближе.

– Инспектор… Моя дочь пропала. Вы видели её мать, она просто с ума сходит от горя. Вы обещали нам найти Шарлотту в течение пары дней, а что на самом деле? На самом деле она попала в лапы серийного убийцы?!

Голос Яна задрожал. Не в силах справиться с собой, он отступил назад и начал ожесточённо растирать себе лицо ладонями. Держаться! Держаться!

– Начнём с того, что вы делаете преждевременные выводы, – неохотно сказал Залла, оглядываясь по сторонам. – Да, у нас есть такое предположение. Но это далеко не единственная версия.

Яну этого было достаточно. Сам того не желая, инспектор всё подтвердил. Всего на секунду Ян представил их с Леей девочку лежащей на полу и в отчаянии зовущей родителей, а в этот момент над ней склоняется чёрный человек с молотком и громадными гвоздями. Ян застонал, его ноги подкосились.

– Послушайте, господин Вицки… – голос инспектора смягчился, в нём зазвучало искреннее сочувствие. – Не падайте духом раньше времени. Ещё раз, могут быть разные варианты…

– Но это дело поручили вам.

– Да, предварительно. Видите ли… – инспектор замялся, потом ещё раз огляделся по сторонам. – Ладно, кое-что я вам раскрою. Это не первое похищение за последнее время. Исчез молодой парень по имени Руди Розенталь. До него – ещё несколько человек, причём через примерно равные промежутки времени. Чтобы не сеять панику, было принято решение расследовать каждое из этих дел формально отдельно, и, конечно, воздерживаться от официальных комментариев.

– Но постойте… какое это вообще имеет отношение к Викарию? – с внезапной надеждой спросил Ян. – Викарий не похищает людей. И по телевизору, и в газетах говорили, что он убивает и распинает людей у них в доме!

– Я не имею права посвящать вас в детали расследования, но… у нас есть причины думать, что и за похищениями, и за ритуальными убийствами стоит один и тот же человек.

Ян закрыл рот ладонью и отвернулся. Самые страшные предположения захлестнули его. Он даже боялся себе представить, что творит сумасшедший садист с похищенными: ведь там, куда он их забирает, он может делать с ними всё, что угодно, не торопясь и не опасаясь обнаружения!

– Скажите только… хоть одного из похищенных нашли?

– К сожалению, нет.

Инспектор говорил что-то ещё, но Ян уже был не в состоянии воспринимать его слова. Не попрощавшись с детективом, едва различая дорогу, дрожа всем телом, Ян побрёл прочь с парковки.

Глава 18

Участниц проб встречала помощница художественного руководителя Театра Откровения, строгого вида женщина в роговых очках по имени Грета. Дотошно проверив каждую фамилию по списку, она велела стайке девушек следовать за ней, не отставая и не нарушая царящую в театре тишину.

Пока Нина шла в составе процессии, её уверенность и оптимизм, которыми она сама себя подпитывала с момента разговора с Иреной на балконе, медленно улетучивались. Она тайком заглядывала в лица своих конкуренток, и ни у одной не заметила того сумасшедшего волнения, которое испытывала сама. Казалось, все, кроме неё, уверены в собственных силах, и от этого ещё больше опускались руки.

Как Нина успела понять из разговоров, у двух девушек было профессиональное актёрское образование: одна закончила университет театра и кино в Бухаресте, вторая была выпускницей чешской Академии исполнительских искусств. Ещё у трёх за плечами было много лет игры на сцене районных театров. Нина же не могла похвастаться ни тем, ни другим.

Но проблема заключалась не только в этом. Из-за своего двухлетнего отсутствия в Сигоре Нина так и не попала на спектакль «Иеговой и Геенной». Соответственно, ей и не приходилось слышать монолог Исабель в исполнении актрисы Театра Откровения. Получалось, что у других претенденток перед ней серьёзное преимущество: она была вынуждена разбирать монолог и выстраивать его партитуру с нуля, в то время как у них уже был образец для подражания. Технически монолог был довольно сложным, и Нине бы очень не помешали уже проверенные временем акценты, интонации и паузы. И она, скорее всего, здесь единственная, у кого их нет.

Пробы проходили прямо в главном зале. После тёмного коридора гигантское пространство, залитое светом софитов, с десятками зажжённых канделябров и роскошной хрустальной люстрой под потолком, где всё вокруг блестело, искрилось, переливалось, буквально ослепило бедную Нину. Она была уже много раз здесь в качестве зрителя, но сегодня, впервые в жизни, ей предстояло самой подняться на эти великолепные подмостки.

Велев претенденткам рассесться в партере на пятом и шестом рядах, Грета быстро засеменила к сцене. Там, посреди первого ряда, в одиночестве сидел мужчина в стареньком жёлтом свитере и с взъерошенными светлыми волосами. Нина, конечно, не могла узнать его со спины, но сразу догадалась, кто это. Её тут же бросило в холодный пот.

Тот самый. Натаниэль Парсли. Художественный руководитель Театра Откровения, режиссёр-постановщик, драматург и бывший ученик легендарного мастера и основателя театра, покойного Густаво Сальваторе.

Нине вдруг стало безумно одиноко. Она обвела глазами партер в надежде увидеть Йозефа и получить от него хотя бы ободряющий взгляд, но кроме Парсли, Греты и других претенденток на роль в новом спектакле, в зале присутствовали лишь три-четыре незнакомых ей актёра.

Грета, обменявшись парой фраз с постановщиком, повернулась к девушкам, снова достала список и громко огласила первую фамилию. Нина была во второй половине списка, и это немного облегчало её участь: посмотрев на других претенденток, она сможет составить себе более-менее чёткое представление о том, как всё будет происходить и насколько сильны соперницы. Вдруг всё совсем не так для неё безнадёжно, как она думала?

Тем временем первая участница, рыженькая девушка модельной внешности, вскочила со своего места, побежала по проходу и забралась на сцену. После чего поприветствовала Парсли.

– Это лишнее, – тут же прервала её Грета. – Напоминаю, от вас ждут только монолог Исабель. Ничего больше. Приступайте.

Девушка начала монолог, и у Нины в очередной раз сжалось сердце. Её соперница была чертовски хороша. Она играла так выразительно и при этом уверенно, что казалось, будто она репетировала этот монолог месяцами. Буквально каждое слово и каждый жест казались уместными и отточенными.

Когда она закончила, Парсли повернулся к Грете и указал пальцем куда-то назад. Та понимающе кивнула и вызвала следующую девушку.

Вторая девушка показалась Нине чуть слабее первой, она даже пару раз запнулась, но чёрт побери, какая же у неё шикарная пластика! Она так двигалась по сцене, что было буквально невозможно не засмотреться. И весь зал как один впился в неё взглядом – кроме режиссёра, как с изумлением заметила Нина. Начиная со второй половины монолога, он и вовсе запрокинул голову назад, глядя куда-то в украшенный мозаикой сводчатый потолок.

Грета вызвала третью претендентку, потом четвёртую. Эту четвёртую остановили в самой середине монолога, в итоге она вернулась на шестой ряд вся раскрасневшаяся и злая. Зато пятая буквально произвела фурор: в конце монолога она разрыдалась на сцене. Нина увидела, что даже двое актёров театра, прежде о чём-то шушукавшиеся между собой, наградили девушку лёгкими аплодисментами. Парсли подозвал к себе Грету и что-то сказал ей на ухо.

Нина почувствовала, что ей не хватает воздуха, она задыхается. Пока претендентки менялись, Нина выскользнула в проход между креслами и покинула зал.

*  *  *

Выбежав в фойе и упав на обтянутую бархатом скамейку, Нина отдышалась и сразу почувствовала себя чуть лучше. Слабость и головокружение быстро прошли, но её моральное состояние всё ещё было хуже некуда. Сжимая в бессильной ярости кулаки, она обрушилась с обвинениями на саму себя.

Боже мой, какая же она дура! На что рассчитывала? У неё же нет никаких шансов! Как она не поняла сразу, что Йозеф и Агнес просто посмеялись над ней! Нину душила злоба: на них, на других претенденток, даже на Грету, но больше всего на саму себя. Зачем? Зачем она сюда полезла?

Ирена была права. Во всём. Надо уходить, пока не поздно. Незачем позориться.

Двери, ведущие в вестибюль, были заперты, и Нина стала крутиться на месте, пытаясь сообразить, как ей добраться до служебного входа. Тем временем в фойе из зала вышел один из актёров, невысокий, упитанный шатен, с жиденькими, слегка асимметричными усами и озорным огоньком в глазах. Заметив Нину, он застенчиво улыбнулся:

– Ой, простите! Я думал, выскочу на минутку, позавтракаю… – он неловко покосился на бумажный пакет, который сжимал в руке. – Даже неудобно как-то.

– Нет-нет, всё в порядке, – торопливо ответила ему Нина. – Я уже убегаю.

– Убегаете? – удивился шатен и с чуть ехидным интересом посмотрел на Нину. – А я, представьте, и не заметил, что пробы уже закончились. Такой рассеянный!

– Да, я… я передумала, – пробормотала Нина, избегая его цепкого взгляда. – Передумала, и всё. Мне это не нужно.

– Понял, всё понял, – подчёркнуто деловито ответил шатен. Он сел на скамейку, вытащил из пакета политый джемом пончик и с наслаждением затолкал в рот сразу половину. При этом он не отводил глаз от Нины. – Ммм, вкусная, зараза! Хотите второй? Доброе дело сделаете, мне вредно столько сахара.

– Нет-нет, спасибо, – запротестовала Нина. Она чувствовала себя не в своей тарелке под откровенно насмешливым взглядом актёра. – А вы не могли бы подсказать, как мне найти служебный вход?

Актёр между тем принялся за вторую половину пончика. Из-за набитого рта его ответ прозвучал совершенно невразумительно.

– Простите, я не поняла, что вы сказали, – смущённо переспросила Нина.

– Я сказал: зачем вам служебный вход, давайте сразу в окно, – с совершенно серьёзным лицом ответил шатен, слизывая с пальцев капли джема. – Кстати, я Леонард. А как зовут прекрасную даму? Эсмеральда? Галатея? Стойте, я знаю! Офелия! Хотя нет, там была река, а не окно…

Бедная девушка была совершенно сбита с толку. Почему этот субъект не хочет ей помочь? Зачем он издевается? Она решила попробовать ещё раз:

– Пожалуйста, мне нужна ваша помощь, я…

– Ваше имя! – потребовал Леонард хорошо поставленным баритоном.

– Нина.

– О, почти угадал. Но увы, дорогая Нина, рыцарский кодекс запрещает мне помогать прекрасным дамам, – Леонард тяжело вздохнул и потупил взгляд, после чего снова сунул руку в пакет. – Так что либо вы разделите со мной этот чудный шоколадный пончик с кокосовой стружкой – смотрите, какой красавец! – либо извольте сопроводить вас обратно в зал. Не ровен час, Грета дойдёт и до вашей фамилии…

Нервы Нины сдали. Она наугад рванулась по ведущему вправо коридору, моля бога, чтобы это оказалось верным направлением. Но её молитвы услышаны не были: она упёрлась в тупик, так и не найдя ни служебного входа, ни соответствующего указателя. Как назло, в коридоре не было ни души, никого, кто мог бы подсказать направление. Она стала изо всех сил дёргать ручки дверей, что попадались ей на пути, но все двери были заперты.

Нине начало казаться, что её нарочно заманили в ловушку, а теперь пытаются свести с ума. Весь мир ополчился против неё одной. Ей хотелось кричать, звать на помощь хоть кого-нибудь, но горло вдруг сдавило так, что она не смогла извлечь ни звука. Будто сам Театр Откровения следил за соблюдением тишины в своих коридорах.

В конце концов, разочарованная и обозлённая, она вернулась в фойе. Леонард как раз закончил завтрак и аккуратно складывал пакетик.

– Ладно, давайте серьёзно, – начал он, поднявшись со скамейки и стряхивая крошки с брюк. – Что у вас стряслось?

– Слушайте, это… я ведь уже сказала, я… – не найдя подходящих слов, Нина в конце концов выпалила: – Я просто не желаю позориться, ясно вам?!

– И правильно. Но сильнее, чем они, – Леонард махнул рукой в сторону зала, – вы опозоритесь вряд ли.

– Вы о чём? Они прекрасно играли.

– Кто прекрасно играл? Они?! Вы слепая и не заметили, как реагировал Парсли? Я даже думал, он уснёт. Вот был бы номер.

– Я вас не понимаю, – растерянно ответила Нина.

– Да ладно вам. Все эти красивые жесты, интонации, вся эта мишура – ей грош цена. Мы всё это тысячу раз видели. Они пришли на пробы и думают, что, если они один в один повторят всё, что делает наша актриса, их возьмут? Да Парсли такое презирает! Творчество-то где?

Огорошенная Нина села на скамейку, пытаясь переварить то, что сказал ей актёр. Ей прежде не приходило в голову взглянуть на ситуацию под таким углом. Это ведь многое меняло. Леонард же наклонился к ней и заговорщически сказал:

– А хотите небольшой совет?

– Давайте.

– Не бесплатно. Скажу, если обещаете вернуться со мной в зал и рискнуть.

Нина подняла на него испуганные глаза. Она не понимала, какого чёрта происходит. Зачем Леонард это делает? Её одновременно разрывали два противоположных желания: с одной стороны она хотела поскорее от него избавиться, найти чёртов служебный вход и больше никогда не возвращаться в Театр Откровения. А с другой: она понимала, что это её последний шанс. Последняя возможность реализовать сокровенную мечту, которую лелеяла всю сознательную жизнь.