Светлейшая

Когда второй допрошенный покинул комнату, Рошфор снова спросил:

– Есть мысли?

– Показания вроде бы совпадают.

– Вроде бы… Во всяком случае, явных противоречий нет и ничего не скрывают. Кажется. Но скрывать они и не могут, по показаниям остальных сразу вскроется их ложь. Если они все не сговорились, конечно.

– Когда придет Фуртад?

– Я просил его прийти вечером, не знал, когда мы закончим с остальными. Так что у нас еще куча времени, можно побродить по…

В это время в дверь раздался стук: аккуратный, негромкий, но четкий. Рошфор подошел к двери, отпер засов, но «войдите» сказал, лишь отойдя к окну.

В дверь вошел среднего роста и крепкого телосложения человек в коротких штанах грязно-желтого цвета, какие здесь носили гондольеры, и светло-серой рубахе, подпоясанной широким красным кушаком. Сходства с гондольером ему придавал ярко-красный платок, из-под которого кое-где выбивались светлые волосы.

Человек в платке сделал два шага в комнату и поклонился:

– Я Тиль Фуртад, господа. Жаке передал, что вы хотите меня видеть.

– Садитесь, – пригласил Рошфор гостя, – хотите вина?

– Глоток, если можно. На улице – пекло.

Фуртад утолил жажду, снял платок и положил себе на колени:

– Устал от него за день, – пояснил он Рошфору, поймав его взгляд, – а без платка – никак. Цвет волос у меня не подходящий для этой местности, как попугая – видно издалека.

Действительно, у Фуртада были на редкость светлые волосы, какие Филипп видел чаще у представителей германских народов, да еще и в сочетании со светло-голубыми глазами. На фоне загорелого лица волосы казались еще светлее. В Италии подобный цвет встречался только у иностранцев, так что бросался в глаза и сойти с такими волосами за местного было крайне непросто.

– Вы и с платком не похожи на итальянца, – произнес Рошфор, внимательно оглядывая гостя.

– Я знаю. Говорю при случае, что у меня отец из Тироля.

– Почему вы так рано? Жаке не передал вам, что мы ждем вас вечером?

– Передал. Но вы уже поговорили и с ним, и с Лотье. Остался только я, так зачем же ждать?

– Вы следили?

– Да. Мои парни доложили, что к нам приехал еще один гость, – Фуртад сделал поклон в сторону Филиппа, – а сегодня меня, наконец-то, вызвали. Я догадался, что вы начали следствие.

– Какое следствие?

– Как какое? Об убийстве Николя Лаффита, моего патрона.

– Вы знали его настоящее имя?

– Естественно. Мы были знакомы уже несколько лет, до того, как я переехал сюда. Не близко, конечно. Он разыскал меня в конце прошлого лета и предложил работу. Вам рассказать?

– Нет. Потом, может быть… Так вы уверены, что его убили?

– А то как же? Он убит, это без сомнений.

– Почему вы так думаете? И из-за чего он убит, по-вашему?

– Из-за службы, разумеется! – Фуртад был явно возбужден. – Послушайте, это же очевидно!

– Тогда расскажите о вашей службе в последнее время и той ее части, из-за которой убили Лаффита.

– Все началось недели за две-три до его убийства, – начал Фуртад быстро, иногда глотая слова от волнения. – Я пас один кабак в Кастелло, рядом с Арсеналом. Там всегда собираются наемные военные и наемные рабочие… проститутки, конечно, словом, такое еще место…

– А зачем вы пасли кабак? Лаффит так приказал?

– Нет, – досадливо произнес Фуртад, словно его отвлекли от важной мысли несущественными мелочами, – патрон поставил задачу следить за испанцами. Но когда стало понятно, что испанцы налаживают контакты с иностранцами, я решил зайти с другой стороны.

– То есть?

– Ну, понаблюдать за этими наемниками! Вдруг мы знаем не всех людей Бедмара? Да ведь точно – не всех! К тому же, может, и не один Бедмар этим занимается!

Рошфор и Шато-Рено непроизвольно переглянулись – Тиль Фуртад, хоть и выглядел немного взбалмошно, но производил впечатление неглупого и ловкого в своем деле человека.

– Так вот, – продолжил свой сбивчивый рассказ Фуртад, – если пропустить мелочи, то некий Сен-Боннель подкатил к одному типу, по виду – не итальянцу. Я взял это дело в оборот и начал слушать… Два дня слушал. Парень так на предложение этого Сен-Боннеля и не согласился, ну а самого его мы взяли в наблюдение. Оказалось, что он связан еще с одним человеком, который вроде как был его начальником.

– Йорг Ювальт?

– Да. Вы, наверное, знаете, что он выдавал себя за швейцарца. Так, очевидно, удобно было работать с протестантами, коих здесь полно: единоверцы… лютеране, кальвинисты – главное, что не католики.

– Так, что дальше?

– Дальше? Дальше нам снова повезло – мы с моими парнями наткнулись еще на две вербовки. Какой-то человек, не Сен-Боннель – очень серьезный и осторожный, я так ничего и не выяснил про него – предлагал заработать хорошие деньги двум наемным офицерам из полка страдиотов. Кажется, они уже были знакомы друг с другом. Офицеров этих звали Деказвиль и Гриссак, они тут были в отпуске на время затишья…

– Деказвиль и Гриссак… Продолжайте.

– Ну, патрон велел продолжать наблюдать за наемниками, а Сен-Боннеля и Ювальта поручил Жаке и Лотье.

– И вдруг Сен-Боннель исчез?

– Да, это было странным. Лаффит приказал продолжить наблюдение за Деказвилем и Гриссаком. Про последнего мы не успели ничего собрать, зато о Деказвиле я кое-что узнал. Такой себе старый вояка, любитель утонченных удовольствий. Шлюх выбирал со вкусом, похоже, только они его и интересовали.

– Шлюхи?

– Ну, не шлюхи, конечно. Скажем так – куртизанки. Многие – вполне благородные барышни. Особенно он любил посещать Джулию Фроскезе. Дорогая штучка. Но самое интересное, что к ней же ходил человек, с которым Деказвиль встречался в кабаке! Тот, что предлагал им с Гриссаком заработать! Ну, в салоне у такой мадам мне делать нечего, там вел наблюдение сам патрон.

– Он что-нибудь рассказывал о результатах?

– Нет, у нас это не принято… Потом Деказвиль исчез…

– Отправился в свой полк?

– Может быть… Хотя не могу представить, что хоть один солдат может вернуться в свой полк, если у него еще осталась неделя отпуска. В общем, Гриссак тоже пропал, а через два дня исчез и Лаффит.

– Ваши предположения, Фуртад!

– Расшифровали патрона, это точно. И избавились от него. Он стал опасен для них.

– Для кого? Для представителей Лиги Божьего дома?

– Извините, господин де Рошфор, но… Сомневаюсь я, что они швейцарцы.

– Кто тогда?

– Не знаю… Кто угодно может говорить с этим горным акцентом.

– Хорошо, Фуртад… Есть, что добавить?

– Добавить особо нечего, но есть, что спросить.

– Да?

– Что мне и моим парням делать?

– Во-первых, не следить за нами, – строго сказал Рошфор. – Поверьте, мы владеем оружием и можем постоять за себя.

– Я понимаю. Кстати, если вы не знаете… В Венеции запрещено ношение огнестрельного оружия. Правда, все носят…

– Почему вы живете в Кастелло? – спросил Шато-Рено. – Почему не здесь?

– Патрон разрешил мне. Мы с моими людьми там в гуще событий. Арсенал под боком, наемные рабочие и военные по большей части там живут, опять же, кабаки и бордели… Если нужно, я могу вернуться сюда…

– Нет, оставайтесь там, это разумно, – продолжил Рошфор. – Продолжайте наблюдать за иностранцами, только будьте осторожнее, чтобы не повторить судьбу Лаффита. Похоже, что те ребята – серьезная компания.

Фуртад ушел, оставив Рошфора и Шато-Рено в задумчивости. У Филиппа в голове уже сложились определенные выводы и направления поиска, но он ждал, что сначала скажет Рошфор. Его друг заговорил только через несколько минут, без обычной для себя уверенности и энтузиазма:

– Попробуем начать? Напрашивается такая версия событий… Ломбарди лично занялся таинственным и осторожным человеком, завербовавшим Деказвиля и Гриссака. Фуртад видел, что он посещает куртизанку Джулию Фроскезе, как и его подопечный – Деказвиль. Ломбарди тоже пошел туда, чтобы понаблюдать за ними… Каким-то образом он себя выдал, или произошло еще что-нибудь, и этот… назовем его для краткости вербовщиком, так вот этот вербовщик решил устранить Ломбарди. И каким-то образом сумел это сделать. Пока все логично?

– Вполне. Но возникает вопрос: зачем Ломбарди сам пошел к этой… Фроскезе?

– Тут вполне объяснимо. И Фуртад, и оба помощника не совсем подходят для визитов в такое место – там собирается общество поизысканней. А аббат Лаффит все-таки человек образованный.

– Я еще раз хочу обратить внимание, Рошфор, что после исчезновения Сен-Боннеля и Ювальта Лаффит фактически отстранил своих помощников от этого дела, приказав им снова заниматься людьми Бедмара.

– Согласен, это действительно похоже на отстранение… Но Фуртад продолжал заниматься этим, отсюда следует, что…

– Что Лаффит перестал доверять своим помощникам?

– Что-то в этом роде. Но удивительного в этом нет: их поставили заниматься Сен-Боннелем и Ювальтом, оба исчезают – это провал, как не крути. Лаффит недоволен, берет все на себя… Но Фуртад продолжает ему помогать. Ладно, это обдумаем попозже, а пока приступим к выводам.

– Похоже, что Сен-Боннеля и Ювальта мы уже не найдем. Тогда нам нужно найти этого безымянного вербовщика, что предлагал деньги Деказвилю и Гриссаку.

– Согласен. Как это сделать? На мой взгляд у нас есть три основных пути, чтобы выйти на него. Первый – заведение Джулии Фроскезе. Даже если сам этот господин там не появится, то кто-то ведь должен его там знать. Второй путь – сами Деказвиль и Гриссак.

– Их нам не достать. Если они уехали в свой полк…

– Почему бы и не съездить? Если они под Монфальконе – это не так и далеко. Возможно, и Сен-Боннель там. Ну, и третий путь…

– Кабаки Кастелло?

– Да. Ведь Фуртад уже вышел однажды на этих вербовщиков. Почему ему не сделать это еще раз?

– Вы ему доверяете?

– Пока не вижу причин не доверять. Когда наши парни освоятся в городе, нужно будет отдать их ему на стажировку. Вам, друг мой, тоже нужно узнать город, да и я здесь толком еще не освоился. Займемся этим в ближайшее время, а также подготовимся к визиту к госпоже Фроскезе – возможно, она знает что-нибудь и о Ломбарди, и Деказвиле, и об этом его вербовщике.

– Нужно было спросить у Фуртада, где она живет.

– Незачем. Венеция – удобнейший город для развлечений. Там у окна лежит каталог, посмотрите его.

Филипп взял в руки тонкую темно-зеленую книгу ин-октаво, которая называлась «Каталог главных и наиболее достойных куртизанок Венеции, 1616». Рядом лежала книжица попроще: «Расценки венецианских проституток». В первой книге Шато-Рено без труда нашел Джулию Фроскезе и узнал, что ее дом находится на канале Сан-Больдо за мостом Коломбо.

– Каталог проституток… – удивленно произнес Филипп. – А нет ли здесь случайно каталога грабителей и справочника по убийцам?

– Наверное, есть. Не удивлюсь, во всяком случае.

– Где вы это купили?

– Эти книжицы достались мне от предыдущего жильца, так сказать, по наследству.

– Кажется, он действовал в том же направлении, что и мы.

– Главное, Шато-Рено, нам не закончить в том же направлении, как он… А кстати, вам не кажется, что ни Жаке, ни Лотье не знают про Джулию Фроскезе?

– Они не упоминали ее, а Фуртад вышел на эту даму уже после того, как Лаффит отстранил от этого дела своих помощников.

– Что ж, мы, пожалуй, тоже не будем пока распространяться о ней. Думаю, что сначала нам, а особенно – вам нужно пообвыкнуться в городе, понять, как он устроен, чем дышит… Сразу не получится, но хотя бы поверхностно. Ну и парням нашим пора изучить здесь все закоулки и канавы. Заодно понаблюдать за домом некоей прекрасной дамы, которая живет…

– На канале Сан-Больдо, за мостом Коломбо…

Глава 4 Шелковый рай и его праведники

Неделя не прошла даром. Новый город, хоть и такой необычный, постигался успешно. В голове у Филиппа быстро возникла его карта, с каждым днем обраставшая все новыми подробностями. Прежде всего – структура: Венеция имела шесть районов – сестиере. Каждый имел свое самоуправление. Главным районом, можно сказать центром города, был Сан-Марко, где находились одноименная площадь с одноименным собором и Дворец дожей.

Основной водной артерией Венеции был Большой канал, что, извиваясь, как змея, пересекал весь город. Он делил Венецию на две части: с одной стороны – северная и восточная, с другой – южная и западная. Самым восточным районом был Кастелло – район Арсенала и его рабочих, район казарм и портовых причалов. Еще одним районом с северной стороны Большого канала был Каннареджо, через который Шато-Рено совсем недавно прибыл в Венецию.

Большой канал был довольно широк и его пересекал всего один мост – тот самый мост Риальто, который соединял с центром города остальные три сестиере: Сан-Поло, Дорсодуро и Санта-Кроче. Были, конечно, еще и острова в лагуне, где тоже селились люди, стояли дома, а по каналам плавали лодки. Самым крупным и населенным был Мурано, где вот уже больше трехсот лет обитали стеклодувы, изготавливавшие знаменитое венецианское стекло, и хранили свои секреты мастера зеркальщики, поставлявшие свой товар по всей Европе.

Вопреки своим представлениям и ожиданиям Шато-Рено узнал, что почти к каждому дому в Венеции можно подойти посуху. Мостов в городе было – не сосчитать, уж во всяком случае точно не одна сотня, а улочки были настолько узки, что парижские вечно темные ущелья между домами, где не могли разъехаться две кареты, казались теперь широкими и комфортными аллеями.

Другой бросающейся в глаза особенностью Венеции было огромное число церквей и монастырей. Такого их количества на душу населения Шато-Рено не видел нигде больше в Италии, а тем более во Франции. Уже потом он узнал, что каждая уважающая себя семья в Венеции считала своим долгом самостоятельно или хотя бы в складчину построить свою церковь – отсюда и происходило такое их количество и разнообразие.

Наличие водных преград, которое Филипп воспринял сначала, как помеху, вдруг оказалось вовсе даже не помехой, а преимуществом и удобством – к большинству домов вели фактически две дороги: сухопутная и водная. Решая, какой путь выбрать, обычный человек мог исходить из времени и удобства, ну а шпион – из необходимости выследить или, наоборот, уйти от слежки. Благо улицы и каналы города просто сами располагали к подобным играм в кошки-мышки. Филипп по совету Рошфора, бродя по улицам и мостам, заглядывая в трактиры и кабаки, подбирал себе места, где можно без труда оторваться от наблюдения, отмечал точки, откуда удобно наблюдать сразу за целой площадью, запоминал набережные, где всегда можно найти гондольера или лодочника.

Быстро складывалось и понимание, что за публика населяет тот или иной район. Где народ побогаче, а где – победнее, где находятся совсем уж трущобы, куда после заката лучше не заходить, а где расположены роскошные аристократические палаццо.

Разумеется, недели было недостаточно, чтобы изучить двухсоттысячный город в совершенстве от мраморных фасадов Большого канала, до притонов и борделей Кастелло, но определенное представление о внешней стороне Венеции у Шато-Рено вполне сложилось.

Жак и Торо, предводительствуемые успевшим уже кое-что узнать о городе Пико, тоже не сидели без дела и плотно изучали возможный будущий театр боевых действий. Но их образовательный и познавательный процесс пришлось прервать и определить их самих в наблюдение за домом Джулии Фроскезе: кто приходит, когда, на сколько, как часто сама хозяйка покидает дом, сколько слуг, сколько выходов из дома и еще бесконечное количество сколько, когда и кто. Творческий коллектив был уже вполне сложившимся, и результат вскоре выдал быстрый и качественный.

Шато-Рено с Рошфором, продолжая изучать город, тоже приняли участие в сборе информации. Только несколько другого рода – их интересовала исключительно сама госпожа Фроскезе, имя которой было напечатано на пятой странице уже известного каталога куртизанок. Как обычно самыми осведомленными оказались владельцы кабаков и гостиниц. От них стало известно, что Джулия Фроскезе происходит из вполне уважаемой семьи читтадини. Тот же трактирщик и объяснил несведущим иностранцам, что читтадини это сословие граждан, уступающее в своих правах только патрициям города. Чтобы быть читтадини необходимо было доказать, что не менее двух поколений предков жили в Венеции и занимались почетным ремеслом, не связанным с физическим трудом.

– Почему же женщина из такой семьи стала куртизанкой? – не удержался от волновавшего его вопроса Шато-Рено.

– Как почему? – удивился странному вопросу иностранца трактирщик. – Из-за денег, конечно! Одни семьи богатеют, другие беднеют, а что делать девушке, которой не найти себе достойного мужа? Можно, конечно, в монастырь, так многие и делают.

– Разве в городе нет мужчин, из которых можно выбрать мужа?

– Мужчин, сударь, полно – достойных мало. Оно ведь как? Все состояние семьи всегда переходит к одному из сыновей, иначе через три поколения весь род превратится в барнаботти.

– Барнаботти? Кто это?

– Родовитые патриции, чье состояние – медяк в кармане и вошь на аркане. Но все из фамилий, записанных в Золотой книге, а значит, имеют право заседать в Большом совете и голосовать. Этим и промышляют – продают голоса тем, у кого есть деньги.

– Разве так можно?

– Ха! Конечно нельзя, но все делают. Так вот, сударь, чтобы не дробить состояние семьи, все получает один наследник, а остальные… Попробуй, заработай свое сам! Получится – хорошо, не получится… С голоду умереть не дадут, но и жениться запретят – нечего нищету плодить! С таким подходом, я вас спрашиваю, где же девицам женихов искать? Только и остается, что или в монашки, или раздвигать ляжки, извиняюсь…

– Но разве такое занятие не позорит семью? – несколько взволнованно продолжал интересоваться Филипп.

– Конечно позорит, – ответил трактирщик, польщенный, что его объяснениям внимают двое благородных господ. – Если в подворотнях подол задирать. А если, как та же госпожа Фроскезе, например, то что же тут позорного? К ней ведь ходят люди уважаемые, солидные и небедные. И сенаторы, и военные, уж про иностранцев не говорю. А почему? А потому, что ее не только потискать можно – таких-то везде полно – с ней ведь можно проводить время, как с какой-нибудь благородной дамой! Вот это и ценится.

Оказалось, что стать куртизанкой в Венеции не так и просто. Девушке приходилось получать для этого настоящее образование и не только в области удовлетворения мужских прихотей. Чтобы быть привлекательной для благородных и образованных господ, ей самой приходилось изучать историю и литературу, в идеале – сочинять стихи, обязательно уметь петь, впрочем, с последним у итальянок и итальянцев проблем никогда не было.

И клиентами таких женщин не всегда мог стать любой, обладающий тугим кошельком или списком предков, не умещающемся на пяти страницах. Куртизанка имела право сама выбирать клиентов, и ради ее благосклонности порой разворачивались настоящие драмы, достойные трагедий (или комедий) самого Шекспира. Обычно у каждой из таких дам складывался узкий кружок почитателей, завсегдатаев ее приемной, зачастую враждовавший с кругом поклонников какой-нибудь другой куртизанки. А среди таких людей подчас попадались особы самые богатые и влиятельные в стране, так что статус подобных женщин в обществе был высок и определялся статусом ее покровителей.

Рошфор лекцию трактирщика о культурных и общественных аспектах такого явления, как венецианские куртизанки воспринял спокойно и по-деловому, а вот у Шато-Рено, что называется, кошки скребли на душе. Он сам не мог понять, что же его так задело. Красивая молодая девушка, вместо того чтобы создать семью, быть верной женой и доброй матерью становится продажной женщиной. Что здесь удивительного? Самая обыденная вещь… И в Париже, и в Венеции от проституток не протолкнуться. Что-то другое вселило в душу Филиппа грусть и тоску. Может быть то, что такой выбор приходилось делать девушке из хорошей семьи? Ведь она рассчитывала на другое будущее. Нет, ерунда! Ни одна девушка не живет мечтами стать шлюхой. Что же тогда? Наверное, это просто обида, что умная, красивая, образованная женщина, которая могла бы составить чье-то счастье, занимается подобным ремеслом. Да, наверное… Для себя же Шато-Рено давно уже решил, что не станет никогда клиентом такой женщины, ведь продавать, а равно и покупать любовь – все-равно, что торговать честью…

***

Вечером был сбор и совещание. Только свои, никаких местных. На правах старшего и самого опытного докладывал Торо. Все по делу, подробно, но ничего лишнего – приятно слушать.

Выяснилось, что у трехэтажного дома госпожи Фроскезе традиционно было два входа: один с воды, а второй с улицы. Точное количество слуг выяснить не удалось, но было их как минимум шестеро: устрашающего, разбойного вида привратник, пожилой дворецкий, еще какой-то мужчина – то ли посыльный, то ли гондольер, непонятно, и три женщины, не все из которых жили при доме.

С гостями было сложнее – Торо и его коллеги, естественно, не знали никого, но два имени визитеров им удалось выяснить у гондольеров, их привозивших. Одним был капитан Леонардо Фосколо, давний поклонник госпожи Фроскезе, другим – Бертуччо Вальере, двадцатилетний молодой человек, из уважаемой патрицианской семьи, известный своей образованностью и ученостью.

Вообще гостей каждый вечер приходило немало, пару человек однозначно идентифицировали, как иностранцев. Собирались все после шести-семи часов и расходились уже почти ночью. До утра, конечно, Торо и компания не ждали, так что ничего не могли сказать о том, кто из гостей оставался в доме на ночь.

Саму хозяйку тоже видели. Сухими деловыми словами Торо – около двадцати пяти лет, среднего роста, стройна, шатенка, черты лица мелкие… Жак выдал более эмоциональную характеристику: красива, миловидна, изящная в движениях, словом, очаровательна до невозможности.

И Шато-Рено, и Рошфор были достаточно заинтригованы и жаждали оказаться, наконец, в салоне госпожи Фроскезе. Осталось только решить, как это удобнее сделать. Можно прийти и без приглашения – это допускалось, хотя, конечно, гораздо лучше было бы, если кто-то из завсегдатаев представил бы их хозяйке.

Визит запланировали на завтрашний вечер. Пришлось подновить гардероб и приобрести кое-что по последней венецианской моде. У Рошфора мелькнула было мысль прийти по раздельности, словно они не знали друг друга, но потом он отказался от этого плана.

Ровно в шесть вечера они с Шато-Рено не спеша прохаживались в районе моста Коломбо, наблюдая за узкой улочкой, а скорее, просто темным ходом, ведущим через лабиринт таких же проходов к площади Сан-Больдо. Туман начинал просачиваться по каналам вдоль домов и становился все плотнее. Туман вообще, похоже, был частым явлением в Венеции.

Ждать пришлось недолго, вскоре из затянутой туманом улицы на мосту появился человек, похожий на того, что описывал Торо. Впрочем, им не нужно было гадать: он это или нет – Торо все сделает сам. И Торо не подвел. Черным вихрем он вылетел из-за угла, подлетел к ничего не ожидавшему человеку в красном плаще, толкнул его, молниеносно срезал привязанный к поясу кошелек и бросился на мост. Но тут ему не повезло: двое благородного вида молодых людей не растерялись, сумели остановить вора и даже отнять у него кошелек. К сожалению, тому удалось вырваться и скрыться, но кошелек зато вернулся законному владельцу.

– Благодарю вас, господа, – произнес молодой человек одного, примерно, с Филиппом возраста, – вы подоспели вовремя. Меня зовут Бертуччо Вальере.

– Шевалье де Рошфор.

– Шевалье де Шато-Рено.

– Очень приятно. Вы французы? Давно в нашем городе?

– Уже неделю, – ответил Рошфор.

– Как вы находите нашу Венецию? Впрочем, что я говорю? Вор, срезающий кошелек – лучше других передает облик нашего города.

– Ну, в Париже ворья не меньше. Судить о городе по ворам и разбойникам – все-равно, что судить о дворце по подвалу с крысами.

– Конечно, но мне все же неловко… И я еще раз благодарю вас за помощь.

Благодарил он вполне искренне, но вот большой радости от возвращения кошелька в его голосе не было. Это было, впрочем, совсем не удивительно, ибо Рошфор успел навести справки об «объекте». Бертуччо Вальере в своем молодом возрасте уже являлся главой семьи после ранней смерти отца, а богатство рода Вальере было велико. Так что потеря кошелька, безусловно, никак не отразилась бы на его благосостоянии.

– Быть может, я могу вам чем-то помочь, господа? – спросил Вальере. – Вы что-то ищете?

– Да, – изобразив смущение, сказал Рошфор, – мы ищем дом Джулии Фроскезе, но найти его, оказывается, непросто.

– Вам повезло, господа! Я как-раз следую к госпоже Фроскезе. Собственно, это в двух шагах.

– Невероятное везение! А то мы думали, как нам прийти в гости без приглашения…

– Приглашение вовсе не обязательно, но раз так, то я, разумеется, представлю вас Джулии. Пойдемте за мной.