Светлейшая

– Почему же сразу мерзость, дорогой Гарцони? – спросил, улыбаясь, Да Лезе. – просто вам это уже неинтересно, извините, а так… если подумать…

– Да что вы говорите?! – возмутился седой инквизитор. – Как можно?

– Действительно, Да Лезе, – вступил в разговор третий инквизитор – худощавый бородатый человек с глазами совы, – пусть этот сосед занимается, чем хочет, но какой пример он может подать сыну? Нужно подумать об этом.

– Господин Корреро, – продолжил улыбаться Да Лезе, – мальчишку от этих девиц уже, верно, и за уши не оттащишь, да и за другие места.

– Ваш солдатский юмор не уместен, Да Лезе! Вас выбрали инквизитором не для плоских шуточек!

– Тысяча чертей! – вскричал человек со шрамами. – Да, я солдат! И шучу по-солдатски! А сюда не просился, сами меня назначили! Если бы было можно – не в жизнь не согласился!

– Да успокойтесь вы, господа… – снова устало заговорил седой Гарцони. – Сюда никто не просится… Господи, скорее бы август! Выберут новый состав Совета – и на покой…

– Да уж, – успокоился Корреро, – а ведь находятся те, кто нам завидуют… Дурачки. Да одно чтение этих пошлых доносов стоит…

– Согласен, Корреро, – подтвердил Да Лезе, – послушаешь тут, почитаешь и поймешь, что у старины Боккаччо6 просто не было воображения…

– У Боккаччо не было возможности сидеть тут и читать все эти похабные поэмы про постельные фантазии!

– Но, кстати, господа, – сделался серьезным Да Лезе, – вот к этим французским девкам нужно бы присмотреться. Что-то я про них ничего не знаю.

– А вы знаете всех французских шлюх в Венеции? – угрюмо спросил Корреро.

– Ну, может, и не всех… хотя… – явно издеваясь ответил Да Лезе, так что Корреро только махнул рукой, а старый Гарцони снова с тоской застонал:

– Господи, ну когда же август…

***

Трое людей, заседающих поздно вечером при свечах в комнате с двумя окнами, действительно были государственными инквизиторами. В их функции входил контроль за всем, что может угрожать республике, а значит, почти за всем, что происходит в лагуне и за ее пределами. Инквизиторов назначал Совет десяти, и сами они были его членами. Вернее, двое из них – те, на чьих плечах находилась широкая черная полоса. Их так и называли – черные инквизиторы. Третий же их коллега, у которого черной полосы на тоге не было, назывался красным инквизитором и в Совет десяти входил по праву члена Малого совета при доже.

Сложная система управления в Венеции вся была нацелена на недопущение слишком большой концентрации власти в одних руках и исключение какого-либо сговора. Потому дожу в помощь, а вернее, для надзора за ним Большим советом назначался совет Малый, состоящий из шести патрициев. Ну а Совет десяти – тоже во избежание сговора и для большего контроля – обязан был принимать все серьезные решения только с участием дожа и его Малого совета. Так что грозный и таинственный Совет десяти или Десятка, как его еще называли, состоял, по сути, не из десяти, а из семнадцати человек.

Чтобы упростить работу Совета, придумали назначать из его рядов трех инквизиторов, которые решали дела быстрее и своевременнее. Если по какому-то вопросу у них не возникало разногласий, то он считался решенным, и дело поручали какой-нибудь магистратуре: либо Повелителям ночи – своего рода городской страже, либо камерленги – финансовым магистратам, либо церковным властям, если дело касалось религии и общественной нравственности. Если согласия между инквизиторами не было, или решаемый вопрос был слишком важен, то обсуждение велось в полном составе Совета.

Расследования происходили на основании жалоб чиновников и магистратов, либо на основе анонимных донесений, каждый день извлекаемых из «Львиных пастей» и приносимых одним из секретарей на черном подносе.

Но был у Совета десяти и еще один источник информации, значительно более осведомленный и компетентный, чем горожане, пишущие друг на друга доносы. Это была специальная структура или служба, которая занималась всем, связанным с разведкой, контрразведкой и государственной безопасностью внутри страны и за ее пределами.

На задворках одной из бесчисленных улочек, в месте совершенно неприметном, находилось четырехэтажное здание городского Магистрата мостов и набережных. Здание магистрата располагалось за помпезным зданием авторитетного и могущественного Водного магистрата, который ведал всем, что касалось водных путей внутри города и в лагуне, рек и земель к ним прилегающих. Скромный же Магистрат мостов и набережных в свое время отпочковался от Водного и имел в своем составе всего несколько чиновников уютно и бездельно расположившихся в кабинетах на первом этаже здания. Они принимали жалобы на состояние городских мостов и набережных, планировали ремонты, распоряжаясь скромными по сравнению с другими учреждениями фондами, ибо все-равно большая часть ответственности и решаемых вопросов оставалась лежать на Водном магистрате.

Но за фасадом этой идиллии и блаженной синекуры скрывалась тайна. У здания магистрата был и другой вход, а еще выход прямо к каналу Милосердия, так что чиновники магистрата, делавшие вид, что денно и нощно думают об улучшении набережных и укреплении мостов, были в своей части здания как бы изолированы от всех других его помещений и этажей. Окончив наконец к вечеру свой тяжелый трудовой день, они покидали службу, но в остальной части дома продолжала кипеть жизнь. И часто ночные прохожие с одобрительным удивлением и гордостью видели свет в окнах Магистрата мостов и набережных и восхищались трудолюбием и бескорыстностью чиновников этого учреждения, так вовлеченных и любящих свою работу, что, похоже, забывавших о себе и своих семьях в трудах на благо горожан.

Свет, понятное дело, горел в кабинетах людей, занимающихся вовсе не мостами, а делами, куда более важными и зачастую не терпящими отлагательства до утра. Именно в этом здании располагалась секретная служба Совета десяти, бывшая его глазами и ушами, а если нужно, то и руками, причем очень даже длинными и крепкими. Конечно, эта секретная служба не умещалась вся в одном здании – здесь была лишь ее штаб-квартира; были в городе еще несколько адресов с конспиративными квартирами, «казармами», где жили некоторые сотрудники, было даже здание-тюрьма в Джудекке, словом, организация была многолюдная, но старалась быть незаметной. В идеале она желала бы, чтобы считали, будто ее не существует вовсе.

Но, разумеется, о ее существовании знали. Прежде всего, естественно, члены Совета десяти. Но члены Совета сменялись каждый год, поэтому за десятилетия ротации посвященных патрициев набиралось изрядно. Правда, познакомившись с деятельностью Совета и работой, а главное, с возможностями его секретной службы, у этих господ напрочь пропадало желание болтать на эту тему. Непосвященные же члены Большого совета знали о тайной структуре только понаслышке; тем более о ней не знали почти ничего обычные горожане, среди которых ходили только слухи о фантастическом всемогуществе Совета десяти.

Но даже и сами члены Совета десяти знали о своей секретной службе далеко не все. Прежде всего, они не знали имени ее руководителя. Его настоящее имя было известно только дожу, канцлеру и трем старейшим прокурорам Сан-Марко. Также, как и имена его заместителей. Общались с ними члены Совета регулярно, но что за люди перед ними – не знали. Они называли руководителя службы просто магистратом или господином Консильери, а его заместителей – вице-магистратами, каковых было четверо и которые занимались разведкой, контрразведкой, специальными операциями и так называемой внутренней безопасностью республики – контролем за собственными гражданами, особенно за теми, кто в силу своего социального или финансового статуса имел влияние на политику страны.

Хоть состав Совета десяти регулярно менялся, были у него особые чиновники – камерленги, которые назначались Советом и не менялись вместе с ним. Чиновники эти были своеобразными хранителями традиций деятельности Совета, связующим звеном между ним и его секретной службой, занимались финансовой составляющей ее деятельности, контролируя солидные средства, выделяемые на ее работу. Так что и камерленги Совета десяти были посвящены в некоторые его тайны, но по тем же причинам, что и их руководители держали язык за зубами.

То, что венецианская секретная служба крайне сильна и компетентна, то знало или догадывалось немало людей, но вот как ей удавалось быть по-настоящему секретной в городе с вековыми традициями коррупции и замысловатым коллегиальным управлением, понимали совсем немногие. Собственно, истинная ее структура, принципы работы и размах были в полной мере известны лишь магистрату и четверым его заместителям. Абсолютная непубличность, разделение на сектора, участки и отделы, непересекающиеся и имеющие право контактировать между собой только с разрешения вышестоящего руководства и, наконец, присяга. Причем вовсе не похожая на контракт, договор или даже помпезный и торжественный феодальный оммаж7 – скорее, это была скромная клятва смирения, практикующаяся в шайках воров и убийц в Италии, особенно на ее юге. Такая клятва запрещала сообщать любую информацию о деятельности банды и ее членах и вообще подразумевала отрицание существования банды как таковой. Нарушение клятвы каралось, естественно, смертью, поэтому и сотрудники «Магистрата мостов и набережных», от осведомленных обо всем руководителей до рядовых шпионов, и не слышавших ни о каком «Магистрате», предпочитали клятву не нарушать, чтобы прожить дольше. Ибо про длинные и не брезгующие при необходимости кровью руки их родной конторы понимали все.

Была у секретной службы Совета десяти и еще одна особенность, отражающая разделение венецианского общества и политическую структуру Венеции. Пропитывающий всю систему управления государством страх перед узурпацией власти привел к тому, что по неписанной, но свято соблюдающейся традиции членами тайной службы не могли быть люди из патрицианского сословия, входящие в Большой совет. Проще говоря, к управлению секретной службой Совета десяти на пушечный выстрел не подпускались люди, имеющие вес, влияние, а главное – политические амбиции. Огромные возможности, которые давало руководство такой организацией, недопустимо было отдавать, даже на время, в руки одной из семей, что и так уже держали многие бразды правления в республике, поэтому по всеобщему согласию уже не одно столетие все должности в магистрате (который, конечно же, раньше имел другую вывеску) занимали исключительно выходцы из простых горожан. Оно было и лучше: никаких интриг и споров между семейными кланами и политическими группировками за должности в секретной службе; организация была как будто ничья, вернее, принадлежавшая всем правящим семьям города и равноудаленная от них.

В сам Совет десяти по закону не могли входить два человека из одной семьи, и все его члены ревниво наблюдали друг за другом, чтобы никто из них не мог воспользоваться возможностями магистрата в своих личных целях. Такая система позволяла предотвратить тайный сговор между руководством секретной службы и отдельными представителями Совета десяти, ведь вне рамок его заседаний члены Совета не имели права встречаться с магистратом и его заместителями. Даже ежегодная или внеочередная проверка деятельности «Магистрата мостов и набережных» проводилась комиссией из трех глав Совета, но никогда поодиночке.

***

В этот день на заседание инквизиторов должен был прийти сам магистрат и доложить, что же важного произошло в городе и за его пределами за неделю. Трое инквизиторов, измученных своими высокими обязанностями, с покорностью ожидали доклада, в котором, впрочем, не предполагали услышать сегодня ничего особенно нового и важного.

Одна из дверей – самая дальняя – открылась и в комнату степенно вошел невысокий коренастый чуть полноватый человек весь одетый в черное, начиная с приплюснутой круглой шапочки и заканчивая черными ботинками. К своему лицу человек в черном прижимал белую маску-бауту, которую опустил сразу же, как встал перед столом инквизиторов. Человек в черном вежливо поклонился.

– Что, господин Консильери, – насмешливо спросил Корреро, – не можете расстаться с маской? Даже несмотря на запрет?

– Во дворце полно народу, – ответил магистрат приятным мягким голосом и тоном доброго дедушки, разговаривающего с любимыми внуками, – не хочется лишний раз показывать себя.

– Все уж спят, наверное, – проворчал Да Лезе. – только мы тут, как совы…

– Ладно, господа, начнем, – произнес Гарцони, – а то и правда уже поздно. У нас, господин магистрат, сегодня ничего серьезного для вас, только один распутник – некий Джакомо Гальяно с канала Сан-Маурицио

– Распутник? Это, скорее, к церковным властям…

– Церковным наказанием и угрозой тюремного заключения, можно добиться более искреннего и полного раскаяния, чем просто церковным наказанием, так что если мои коллеги согласны…

Оба инквизитора: и Гарцони, и Корреро вопросительно посмотрели на Да Лезе, который встрепенулся и несколько удивленно оглядел их обоих, словно вопрошая: «Я вам зачем-то нужен?» Но потом Да Лезе приложил руку к сердцу и с нескрываемой иронией произнес:

– Если вам, господа, это так важно, то я, разумеется, возражать не стану. Проучите этого растлителя, и пусть в следующий раз найдет какую-нибудь тряпку, чтобы повесить на окно.

– Итак, решено, – не реагируя на шутку Да Лезе, сказал Корреро. – У нас – все. Что у вас, господин Консильери?

– У меня тоже немного. Начну с забавного. Сопракомито8 Николо Мочениго поссорился и расстался со своей любовницей, но в тот же день пожалел об этом и пришел к ней мириться. Однако дама не теряла времени даром и как-то ухитрилась за этот срок обзавестись новым любовником. Господин Мочениго – офицер флота, человек решительный и смелый. Угрожая любовнику своей любовницы шпагой, он заставил того прыгнуть с балкона в канал в чем тот был, когда его застали. То есть ни в чем. К сожалению, шутка закончилась не очень весело – любовник от страха прыгнул неудачно, до канала не долетел и упал на набережную. Головой об камни… В общем, умер.

– Что же тут забавного… – тоскливо произнес Гарцони. – Один умер, другой сядет в тюрьму…

– Погодите, этот Николо Мочениго – сын Маркантонио? – изумленно спросил Корреро.

– Совершенно верно, – ответил магистрат. – И племянник епископа Сенеды.

– Послушайте! – воскликнул Да Лезе. – Я, кажется, знаю этого парня. Это настоящий сорвиголова! В прошлом году под Полой он сражался, как герой со своей галерой и сжег несколько австрийских кораблей! Адмирал Дзане мне сам про него рассказывал!

– Вы правы, господин Да Лезе, – подтвердил магистрат, – господин Николо Мочениго отличился в сражении при Поле.

– Мы все знаем его отца, – смущенно продолжил Корреро, – это достойный человек из уважаемой семьи… Нельзя допустить, чтобы он… его имя…

– Да вы серьезно, господа? – не унимался Да Лезе. – Из-за какой-то шлюхи и недоумка мы арестуем сопракомито, героя войны? А с кем мы воевать потом будем?

– Да, но… все же это убийство… – в раздумьях произнес Гарцони. – Если бы он имел дело с равным… Но из-за него погиб простой обыватель… Вы же знаете наши традиции – это отягощающее обстоятельство… Звание патриция – это не привилегии, а прежде всего ответственность!

– Нет, я решительно против!

– Да и его отец – слишком уважаемый человек… – добавил Корреро. – Арест сына по такому поводу… Я тоже против.

– Ну хорошо… – устало согласился Гарцони, – замните это дело, господин Консильери.

Вместо ответа магистрат поклонился и внимательно посмотрел на всех троих инквизиторов, ожидая, будет ли продолжение.

– Мы вызовем Николо Мочениго в Совет и заставим объясниться.

– Правильно, Корреро! – сказал Да Лезе. – Попугать мальчишку немного, чтобы не думал, что ему все дозволено, а потом загнать в какой-нибудь гарнизон на пару месяцев, для ума. А галерой пусть пока командует его комито.

– Что ж, с этим решили. Что у вас еще, господин Консильери?

– Через Кьоджу в Венецию прибыл дон Франсиско де Кеведо, помощник вице-короля Неаполя.

– И что?

– Ничего особенного, в общем-то… В прошлый раз он покинул Венецию полтора месяца назад, проведя у нас несколько недель.

– Почему он показался вам подозрительным?

– Потому что он шпион.

– Да? – с сомнением спросил Да Лезе, подняв брови. – Это на нем написано?

– Судите сами. Он прибывает неофициально, тайно встречается с маркизом Бедмаром, постоянно проверяет, есть ли за ним наблюдение. Наконец… он мастерски гримируется, переодевается и уходит от слежки, а это, я вам скажу, совсем непросто.

– Да… Интересный человек, – резюмировал Гарцони.

– В довершение всего, – продолжил магистрат, – он великолепно знает язык, обычаи и город, в нем невозможно увидеть иностранца.

– Я ведь помню… – задумался Корреро, – вы уже говорили о нем на Совете в апреле.

– Совершенно верно.

– Что же нужно этому господину в Венеции?

– В прошлый раз мы уделили ему недостаточно внимания и не знаем обо всех его связях. Мы не вели плотного наблюдения… Несколько раз, как я уже докладывал, он уходил от слежки. Покинув Венецию, Кеведо тогда отправился через Падую и Верону в Милан, где по сообщению наших людей встречался с маркизом Виллафранка, испанским губернатором.

– Интересно… У вас есть мысли по этому поводу?

– Сам по себе визит Кеведо ничем не примечателен, – магистрат докладывал ровным, спокойным, почти убаюкивающим голосом, – тем более что и в этот раз он вроде бы даже не прячется. Но на его появление накладывается еще несколько странных событий. Во-первых, испанский посол маркиз Бедмар развил бурную дипломатическую деятельность. Он обхаживает французского посла, господина де Жанлие, он чуть ли не каждый день встречается с посланником Англии, его частыми гостями стали посланники Швеции, Флоренции и Савойи. Я уж не говорю о папском нунции и представителе императора.

– Ведь это входит в его обязанности, – произнес Корреро.

– Безусловно. И странность только в разнице между его активностью сейчас и той, что была еще, допустим, зимой. Но есть еще одно. Появились сведения, что люди Бедмара наладили несколько контактов с иностранцами на нашей службе, главным образом с военными.

– Вот это уже нехорошо, – оживился Да Лезе. – Зачем?

– Никаких объективных данных на этот счет пока нет.

– Предположения?

– Они должны основываться на фактах, иначе это будут фантазии. Из имеющихся пока данных можно построить любую теорию. Нужно наблюдать.

– То есть вы не готовы сделать выводы?

– Сейчас – нет. Возможно, за всем этим не кроется ничего опасного или наносящего серьезный вред республике, но мой долг – обратить ваше внимание на эти обстоятельства. К тому же политика – не моя прерогатива, я лишь сообщаю информацию, поэтому не могу видеть многие вопросы со всех сторон. Вы же, господа, вместе со Светлейшей Синьорией обладаете большей информацией о дипломатии и политике государства, так что вам эти знания могут пригодиться.

– Вы сделаете доклад перед Полной коллегией, господин Консильери, – подумав, произнес Гарцони, – вопрос, мне кажется, все же стоит того.

– Как будет угодно, – поклонился магистрат.

– Кстати, вы упомянули посла Франции. Что может быть общего у него с Бедмаром?

– Вопрос скорее к дипломатам… Вы хотите получить информацию об изменениях во французской политике?

– В объеме необходимом, чтобы оценить…

– Я понял, господин Гарцони. Начну с посла. Господин Шарль Брюллар де Жанлие, как вы наверняка знаете, назначен еще правительством Марии Медичи, так что это человек полностью происпанских взглядов. После тех громких событий во Франции и смены правительства король вернул иностранные дела маркизу де Виллеруа. Ожидалось, что Людовик Тринадцатый сменит политику страны на резко антииспанскую, но этого не произошло, по крайней мере, это неочевидно. Никаких враждебных Испании действий ни король, ни его правительство не предпринимают. У меня есть сведения от моих людей, что у короля появилась другая политическая идея – борьба с гугенотами. Она теперь занимает все его мысли.

– Это и правда не было ожидаемым… – произнес Корреро. – Мы рассчитывали в лице Людовика получить врага Испании и, следовательно, нашего союзника. Но, видимо, новые советники короля настраивают его по-другому…

– Это так, – продолжил Консильери. – Самое большое влияние на короля имеет маркиз д`Альбер де Люинь.

– Его деятельность угрожает Венеции?

– Он как раз самый осторожный и миролюбивый из окружения короля и если и угрожает, то только вдове Кончини.

– Да уж, несчастная женщина, – произнес Гарцони. – По ней, кстати, что-нибудь известно?

– Суд не закончен, но приговор известен – ее казнят.

– Да… Печально, но они с Кончини сами виноваты… – Гарцони вздохнул и задумался о чем-то своем.

– Возвращаясь к французской политике, – снова направил беседу в деловое русло Корреро. – Господин Консильери, можно ли полагаться на короля Людовика, как на союзника против Испании? Хотя бы через некоторое время.

– Нельзя, – уверенно ответил магистрат. – Во-первых, Франция не в той форме, чтобы вообще активно участвовать во внешней политике – она занята внутренними проблемами. Во-вторых, если короля и можно было бы рассматривать, как недруга Испании, то его министров – нет. А еще есть его жена – испанка, есть влияние иезуитов… На Францию нельзя рассчитывать ни в ближнесрочной, ни в среднесрочной перспективе.

– Хорошо, господин магистрат, – подвел итог беседы Гарцони, – мы выслушали вас. Есть ли у вас что-нибудь еще?

– Более ничего интересного нет, господа.

– Тогда до свидания, ждем вас завтра в Совете.

Магистрат поклонился и собрался уходить, даже сделал уже пару шагов, но вдруг остановился, словно в нерешительности.

– У вас еще что-то? – спросил Корреро.

– Даже не знаю… – впервые за вечер в голосе Консильери не было слышно спокойной, мягкой уверенности. – Этот Кеведо волнует меня почему-то… В прошлый его визит произошло одно событие… Исчез один человек, он работал на отца Жозефа.

– Кто это, отец Жозеф? – спросил Да Лезе.

– Мой французский коллега, если хотите. Его представитель исчез, пропал как раз во время пребывания здесь Кеведо. Вроде бы мелочь… Совпадение… Мы особенно и не наблюдали за французами, какой в этом смысл? Так, изредка проверяли для порядка… Впрочем, вероятнее всего, здесь нет никакой связи.

– Я не совсем понимаю, – произнес Да Лезе, – что вы хотите этим сказать?

– Сам не знаю… Может быть… нам просто устранить его? Мало ли людей пропадает в Венеции?

– Ну что вы, господин Консильери! – мягко возмутился Гарцони. – Это вообще не похоже на вас! Вы ведь так редко прибегаете к подобным методам…

– Извините, господин Гарцони.

– Да и не простой это человек – помощник вице-короля Неаполя, – добавил Корреро, – нам мало поводов для конфликтов с Испанией?

– Вы правы господа, – снова обрел уверенность голос магистрата, – простите меня за мои эмоции. Мы усилим наблюдение и за Кеведо, и за Бедмаром, и за их контактами. До завтра, господа.

***

Особняк маркиза Бедмара, посла короля Испании в Республике Святого Марка, располагался в прекрасном месте в районе Сан-Поло, с выходом к Большому каналу. Особняк этот когда-то был выстроен по заказу семьи Зиани, одной из старейших в Венеции, принадлежавшей к так называемым «старым» семьям, давшей республике двух дожей, но вымершей около двух веков назад. С тех пор палаццо переходило из рук в руки, было перестроено в 1560 году, а в 1607 его занял маркиз Бедмар.

Расположение резиденции посла имело помимо чисто эстетических преимуществ и сугубо практические удобства. Кроме парадного выхода прямо в Большой канал было еще два, менее заметных. Один – через внутренний двор в скрытый маленький канал, что позволял добраться до канала Мадонета, другой – тоже через двор, но в другую сторону – давал возможность пройти узкими улочками до площади Сан-Поло или непосредственно к церкви, давшей площади свое имя. Площадь была большой, с нее имелось много выходов, а от церкви можно было пройти к довольно широкому и оживленному каналу, также называвшемуся Сан-Поло, прямо к мосту, который, естественно, носил то же имя. Кроме всего этого имелась возможность, не доходя до церкви, сесть в лодку в маленькой узкой канаве, которую и каналом-то нельзя было назвать, зато из нее можно было незаметно попасть непосредственно в канал Сан-Поло или в Большой канал. Так что обитатели палаццо могли выбраться в город самыми разнообразными способами и, что не менее важно, у его посетителей была такая же масса способов в палаццо попасть.

Но то, что одним создает удобство и облегчает жизнь, другим порой доставляет трудности и жизнь осложняет. В данном случае жизнь осложнялась у сотрудников службы наблюдения, что входила в департамент контрразведки Магистрата мостов и набережных. Хорошо еще, что сотрудники службы знали город, как свои пять пальцев и умело этим пользовались, дабы минимизировать количество привлекаемых для наблюдения людей, но все-равно: чтобы надежно перекрыть все выходы из особняка испанского посла приходилось задействовать целую бригаду из девяти-десяти человек. При этом, естественно, кольцо вокруг резиденции маркиза Бедмара создавалось прочнейшее и неразрываемое, даже если необходимо было выделять людей для слежки за покидающими палаццо гостями. Два-три человека, покинувшие особняк посла и «уведшие» за собой наблюдателей не оставляли «дыр» в контроле за резиденцией. Этому способствовал огромный опыт сотрудников службы наблюдения, которые использовали многолетние наработки и знания своих предшественников. Тут применялось все: система условных знаков, переодевания, связники для сообщения между постами и для того, чтобы при необходимости вызвать подкрепление и резко нарастить численность наблюдателей, отличная материальная часть, включая несколько гондол, и еще масса всяких хитростей и уловок.