Светлейшая

Владимир Панов

Светлейшая

Книга первая

Время находить

Пролог

Дождь то лил, то прекращался на час-два, то просто накрапывал, то висел влажной пылью, и так уже три дня. Вот и сейчас монотонные капли летели с неба, пропитывая водой все, с чем встречались на своем пути. Хорошо хоть дождь в апреле уже не такой холодный. Но все-равно противный.

И днем-то все вокруг было серо, а уж в сумерках тем более. Дома, набережные, мосты – все были темными, грязными, мокрыми, с едва различимым под слоем влаги их истинным цветом. Серыми были и люди в городе. Сгорбившиеся, закутавшиеся в плащи, с фонарями (эти опасности не представляли) или без фонарей (а вот от этих всего можно ожидать).

Человек в таком же мокром черном плаще, как и у других, имел причины опасаться. В первую очередь, конечно, грабителей и убийц, коих на темных улицах города всегда было в избытке. Нет, не в первую очередь. Прежде всего опасность исходила от других. От самой той игры, в которую он начал играть, от самой важной на сегодня игры в его жизни. Нужно было не проиграть жизнь. Потому человек в черном плаще уже неделю не выходил из дома без тонкой прочной кольчуги под одеждой. И без кинжала. Никогда он не ходил с оружием, но теперь… теперь оно давало хоть какую-то защиту.

Впрочем, кого он обманывает, не защиту давал спрятанный под одежду кинжал, а лишь надежду. Оружием он никогда не владел, никогда его не применял и знал о том, как это делается только из книг, да со слов других. Всегда он был сугубо мирным человеком: с детства при церкви, потом коллеж братьев-францисканцев, и вот все уже его называют аббатом. Аббатом! Смешно подумать даже! Какой из него аббат? Никогда он не был религиозен, никогда не хотел связать свою жизнь с церковью…

Но от судьбы не уйдешь. Когда ты нищ, когда за спиной у тебя нет ни состояния, ни богатых родителей, то путь тебе один. И это еще неплохо, могло быть и хуже. А учеба… Библиотека коллежа – кладезь знаний, вот зачем он пришел учиться, а не за теологией, апологетикой и схоластикой. Его разум был мятежен и пытлив, восприятие – критично. Он не верил на слово своим профессорам, он стремился сам проверить все своими глазами, осмыслить все своей головой. Ночи напролет он проводил в библиотеке. Пока другие студенты веселились, тайком посещая кабачки и бордели, он изучал историю, философию древних, литературу и языки. Латинское право и премудрости Сократа, «Записки о Галльской войне» Цезаря и каким-то чудом попавшая в библиотеку «Божественная комедия» – они стали его проводниками в мир настоящего образования.

Очень скоро он понял, с неотвратимостью и обреченностью, что серая, однообразная жизнь в сутане не для него. Он просто не вынесет ее, не сможет смириться с ней. Он открыл сам для себя, что создан для другого. Для чего? Этого он тогда еще не знал. Но одно он знал точно: чем серое прозябание или даже сытое бессмысленное существование, лучше он наймется в солдаты или на корабль, лучше, если его жизнь будет короткой, но яркой, лучше жизнь души и смерть тела, чем жизнь тела и смерть души…

А потом был тот монах. Серый капуцин с бородой и проникающим вглубь тебя взглядом. Кем он стал в его жизни? Спасителем, посланником высших сил? А может, посланцем дьявола? Да кем бы он ни был, молодой аббат, мечтающий о жизни, отдал ему свою душу не раздумывая. Не продал, а именно отдал. Теперь он получил, что хотел. Теперь он занимался делом, которое ему нравилось. Шпион? Да и черт с ним! В конце концов, что может быть интереснее…

Вот только даже здесь рутина и обыденность настигали, а разум-то требовал деятельности, задачи! Задачи он научился ставить себе сам. И решать их. Это развлекало на какое-то время, но хотелось большего!

А тут еще вдруг он столкнулся с тем, что никогда не тревожило его раньше и никогда не мешало – с одиночеством. Эта проблема была новой, и он пока не знал, как ее решить, но понимал, что делать что-то нужно. Это было странно. Ты окружен людьми, весь в делах и заботах, жизнь твоя, в общем-то, интересная, но ты одинок… Говорят, помогают женщины. Но женщины – это привязанность, а привязанность он не мог себе позволить…

Человек в черном плаще вдруг резко остановился и обернулся – ему показалось, что за шумом дождя он услышал шаги. Если они и были раньше, то теперь их не было слышно. Может, показалось… Нужно быстрее дойти до дома, там спокойнее. Вернее, и там теперь нет спокойствия, но все же…

Нет, шаги определенно есть. Кто-то идет за ним. Черт! Черт! Черт бы побрал эти узкие щели! Как бы не заблудиться. Сейчас улица Королевы. Так, где-то там поворот… Потом подворотня – темный туннель, где только на ощупь! Потом еще пару шагов – и мост. Потом площадь Сан-Кассиано. Там церковь, там могут быть люди! Спокойнее, спокойнее!..

Кто же это может быть, черт возьми? Хорошо бы если Фуртад, опять со своей осторожностью… Или кто из помощничков? Угораздило же связаться… Нужно было взять с собой кого-нибудь из парней! Вот же дурак!.. Или, может, это… эти новые друзья? Проверяют? Пускай, это все не страшно… А если местные? Им я не переходил дорогу, только если они свяжут меня с испанцами… Черт побери, это возможно… Как глупо будет так попасться… Кажется, в этот раз я сделал неправильный ход… Или неправильный выбор… Стоп!

Перед человеком в черном плаще выросла угрожающая тень. Откуда она вынырнула было непонятно, наверное, из какой-то невидимой в темноте щели или ниши.

– Господин Ломбарди? – спросила тень.

Остановившись, как вкопанный, человек в черном плаще на мгновение покосился назад и, скорее, почувствовал, чем увидел там еще одну такую же черную тень. Даже не убежишь… И сойти за постороннего не получится – эти люди знали, кого ищут. Черт, как обидно! Вот уже и мост виден, а за ним площадь…

– Вы не ошиблись, я Ломбарди, – не дрогнувшим голосом произнес человек в черном. – Что вам от меня нужно?

– Мы хотели бы, чтобы вы прошли с нами до канала. Там нас ждет гондола. Нужно поговорить, господин Ломбарди.

– Это срочно? У меня дела.

– Поверьте, господин Ломбарди, – грозно надвинулась тень, – у вас нет и не может быть сейчас дел более важных…

Под мокрым плащом он нащупал холодную рукоять кинжала. Похоже, это единственный шанс. И кольчуга… Чушь, конечно. Эти двое – профессионалы, наверняка уже прирезали ни по одному ушлому ловкачу… Не чета беззащитному аббату… Беззащитный аббат… Пусть так и думают. Это мой единственный шанс.

– Идемте, господа, – понуро сказал человек в черном плаще и кольчугой под одеждой, – надеюсь, это ненадолго…

Глава 1 Солнце Италии

Филипп бросил последний взгляд на Мальгеру – небольшой поселок, ставший перевалочной базой для тех, кто желал попасть в Венецию с материка. За колыхающимся маревом влаги, испаряющейся с поверхности разогретой лагуны, едва были видны размытые белые пятна домиков с рыжими полосками крыш. День казался самым жарким в этом году, это был первый день лета, а позади был почти месяц, проведенный в дороге. Вот они и у цели…

Первым пунктом назначения в путешествии был Фроманталь, где он получил заслуженный нагоняй от Луизы:

– Уехал! Не сказав ни слова! Мы все переживаем, а он даже письма не соизволил написать!

– Прости, сестренка, – оправдывался Филипп, – я почувствовал, что должен уехать, не было времени прощаться…

– Не прощу! Хорошо еще барон д`Аркиан написал, упомянул, что видел тебя в Париже, а то бы я так и сходила с ума: жив ты или нет! Почему ты сорвался и умчался так неожиданно?

– Ты же меня женить хотела, я испугался, вот и уехал…

– А ты представляешь, каково мне было, когда я приехала с Риньяками и их дочерью, а Жоффрей мне сказал, что ты два дня как сбежал? Франсуаза всю дорогу представляла, как увидит тебя, что скажет, а жених, оказывается, в бега подался!

– Луиза, я не жених…

– Я чуть со стыда не сгорела! А бедная девочка? Ей каково было?

– Не нужно было это все…

– Нет! Нужно!

Перед напором и гневом сестры Филипп совсем растерялся и уже пожалел, что вообще заехал в родные места. Чувствовалось, что Луиза не отпустит его просто так.

– Хочешь ты или нет, но завтра мы едем в гости к Риньякам. Извинишься и посмотришь на Франсуазу.

– Луиза, к чему это? Я здесь еще на день, на два, а потом все-равно уеду. Надолго.

– Ну и езжай! Но сначала – извинения!

Он знал свою сестру и знал, что выбора у него не было. Ну разве только, если спуститься ночью из окна по веревке и сбежать в лес. Поэтому в гости к Риньякам он поехал.

Валентен де Риньяк был ярым, убежденным протестантом. В молодости он воевал вместе с отцом Филиппа за Генриха IV, на этом и завязалась их дружба и появилось желание породниться.

Видимо, Луиза преувеличила обиду Риньяков на побег Филиппа, потому что принят он был очень тепло. Отец семейства много шутил. Сказал даже, что и сам в свое время чуть не убежал от невесты, за что удостоился сурового взгляда жены. Шато-Рено с грустью понял, что здесь на него действительно смотрят, как на жениха. Не то чтобы он переживал за свое будущее, но разочаровывать людей не хотел. Особенно девушку.

В одном сестра точно не обманула – его «невеста» была чудо как хороша. Девушка не была похожа ни на Адель, ни на Матильду: ее красота была яркой, жгучей, южной; Филипп всего лишь на секунду, но представил ее своей женой и ничего ужасного не ощутил. Скорее, наоборот.

Сама Франсуаза, когда речь заходила о ней, менялась в лице, скромно опускала голову, и вообще вела себя очень стесненно, но ловила каждый удобный момент, чтобы получше рассмотреть Филиппа. Шато-Рено понимал, что понравился девушке, даже очень. Что тут удивительного? Взглянув на себя со стороны, а еще лучше глазами молоденькой провинциалки, Филипп вынужден был признать, что вполне достоин быть объектом влюбленности. Только никакого удовольствия это не доставляло: простая интрижка была не для него, а серьезные отношения никак не вписывались в его планы. Как мог, он объяснил, что вынужден уехать и надолго. Хотелось надеяться, что его поняли правильно и сделали выводы…

Потом было морское путешествие из Марселя в Геную, где по заданию отца Жозефа Филипп сделал вклад в банке. Дальше – Ливорно, Флоренция и новый вклад в одном из ее банковских домов.

В Болонье вышла небольшая неприятность – Шато-Рено получил вызов на дуэль от студента-немца. Причина была – глупее не придумаешь. В трактире, где Филипп и его спутники ужинали, нетрезвая компания молодых людей что-то бурно отмечала, и один из них, потеряв контроль, почти упал на стол к Шато-Рено. Филипп, недолго думая, врезал кулаком в челюсть пьяного нахала, отчего тот полетел через ползала, сбивая столы и стулья, как кегли. Сам-то он после этого полета так и не поднялся, а вот один из его веселых друзей, будучи при оружии, решил отомстить за оскорбление товарища. Мщения не получилось: без выбитой из рук шпаги и с клинком противника у горла он быстро принес извинения и за себя, и за лежащего на полу друга.

В целом дорога была нескучной и познавательной. Шато-Рено на практике улучшал свой итальянский, а заодно требовал от Жака и Торо освоить язык Данте1 и Петрарки2. У Жака все выходило великолепно, а вот Торо совсем не обладал лингвистическими талантами, и новый язык давался ему с трудом. Для ускорения процесса Филипп запретил им разговаривать по-французски. Это вызвало массу комичных ситуаций, но к моменту, когда они добрались до Мальгеры, и Торо, и особенно Жак уже могли объяснить местным свои желания, а часто даже понять их замысловатый, порой, ответ.

Сейчас оба сидели в длинной лодке и с любопытством озирались по сторонам. Вид лагуны с ее островами и поросшими тростником отмелями волновал их в меньшей степени, а основное внимание привлекали приближающиеся венецианские дома, словно вырастающие из гладкого зеркала воды.

Перед отправлением из Парижа Шато-Рено посетил библиотеку монастыря, и брат Тибо выдал все, что у него было по Венеции. Филипп, конечно, и без того помнил кое-что об этом городе, но знания его были туманны, расплывчаты. Полтора дня, посвященные изучению вопроса, не прошли даром, и теперь он знал о Венеции гораздо больше, чем то, что она построена на воде, что она воюет с турками и управляется дожем.

Оказалось, что городские дома хоть и стоят на сваях из альпийских лиственниц, но не на воде, а на островах, что с турками Венецианская республика уже больше сорока лет как не воюет, а дожа можно назвать главой государства только из уважения.

Богатство Венеции было основано на морской торговле. Левант, Крит, Анатолия, Греция и Италия – везде проникали хитрые венецианские купцы, везде были их торговые дворы, а во многих местах и военные гарнизоны. Где морская торговля – там и военный флот, эту торговлю защищающий. Но хозяйкой морей Венецианская республика уже давно не была. Новые открытые морские пути на восток изрядно потеснили средиземноморскую торговлю, доходы Венеции сократились, расцвет республики был уже позади. Тем не менее заработанные и накопленные, наворованные и награбленные за века богатства никуда не делись, и Венеция до сих пор была богатейшим городом Европы.

Венеция была одним из немногих государств Италии, которые сумели сохранить республиканское управление. Республика Святого Марка – так пафосно называли Венецию сами ее жители. Опасаясь сосредоточения власти в одних руках и основания монархии, венецианцы создали удивительную и запутанную систему управления, которую Шато-Рено несмотря на все старания так до конца и не понял. Ну, во-первых: дожа избирали пожизненно из старых влиятельных аристократических семей. Но! Дожем всегда становился человек уже пожилой, он ограничивался в имущественных и финансовых правах, не мог встречаться с иностранцами без членов своего совета, даже письма от дипломатов он должен был вскрывать в их присутствии! Филипп решительно не понимал, почему у кого-то вообще возникает желание стать дожем в Венеции.

Большой совет, в который входили представители аристократических семей, состоял из двух с лишним тысяч человек. Как сделал вывод Шато-Рено, воля Большого совета была самой важной и решающей, но управлять страной такое сборище не могло, поэтому он избирал несколько более компактных Советов и магистратов: Сенат, Малый совет, Совет сорока – всех не запомнить. При этом советы могли пересекаться друг с другом, а один и тот же человек мог быть сенатором и главой Совета сорока, и членом Светлейшей Синьории. Словом, все было так запутано, что разбираться в хитросплетениях политического устройства республики Филипп решил на месте.

…Тем временем лодка вошла в широкий канал и двинулась между домами, все дальше удаляясь от лагуны.

– Как называется это место? – спросил Шато-Рено у лодочника, ловко орудующего единственным веслом на корме.

– Это канал Каннареджо, сударь, – объяснил лодочник – невысокий человек средних лет в грубых просторных серых штанах и рубахе, перепоясанный широченным красным поясом. – И весь район называется также. А нам дальше, сеньор, к Большому каналу.

– Мне нужен мост Риальто.

– Я помню, сеньор, туда и идем.

Длинная черная лодка проплыла под первым мостом – изящным каменным трехарочным сооружением без всяких перил или ограды с длинными, низкими ступеньками.

– Это мост Святого Иова, – произнес лодочник, решивший исполнить еще и роль гида или чичероне, как назывались такие люди в Италии. – Дальше в ста шагах мой дом, вон он, сеньор.

Лодка, которую лодочник назвал гондолой, плыла дальше, пока не миновала еще один каменный мост и не оказалась в канале значительно более широком, где множество других лодок и гондол плыли в разные стороны. Зрелище, открывшееся с водного перекрестка, завораживало: казалось, что весь мир состоит теперь из воды и ощутить твердь под ногами можно только в разноцветных и разновеликих домах, непонятно каким чудом достающих до дна.

– Большой канал! – с гордостью произнес лодочник, вернее, как знал теперь Филипп – гондольер. – Нам налево!

Гондола скользила по водной глади, ловко расходясь с десятками таких же гондол. Скромные дома и богатые особняки (палаццо – так их называли итальянцы) стояли тесно прижавшись друг к другу; лишь иногда между ними уходил куда-то в темноту маленький канал или совсем крошечный переулок, где двое человек если бы и разминулись, то третьему точно пришлось бы вжаться в стену.

Гондольер-чичероне, отчаянно жестикулируя иногда освобождавшейся рукой, сыпал именами и названиями дворцов и церквей: палаццо Калерджи, дворец кардинала Альдобрандини, палаццо семьи Приули, церковь Сан-Стае, палаццо Марчелло, Золотой дом, палаццо Морозини… Не было числа этим палаццо… У Филиппа все смешалось в голове, а ведь кроме названий разговорчивый гондольер успевал еще рассказывать о той или иной знаменитой венецианской семье, о своих, всех как один выдающихся, соотечественниках и их грандиозных, эпических свершениях!

Когда впереди показался невероятно элегантный белоснежный каменный мост хотелось только одного: чтобы их чичероне наконец замолчал.

– Вот он, сеньор! Мост Риальто, – продолжал гондольер. – Самый большой в Венеции и самый красивый в мире!

Насчет самого красивого в мире лодочник если и преувеличил, то ненамного – мост и правда привлекал к себе взгляд. Длина его единственного пролета давала возможность разойтись, наверное, десятку гондол, а ширина позволяла разместиться на нем двум рядам лавок из такого же белого камня, что и сам мост.

– А вот справа – палаццо Камерленги, – не унимался гондольер, – там сидят городские чиновники, а на первом этаже тюрьма. А напротив – Немецкое подворье. Фрески на фасаде написаны самим Тицианом3…

– С какой стороны район Сан-Марко? – невежливо прервал гондольера Шато-Рено.

– Слева…

– Высадите нас там.

– Конечно, сеньоры. Осмелюсь сказать вам, что меня зовут Джованни Валькареджи. Где я живу вы знаете, а стою я чаще всего у церкви Сан-Джеремия, мы проплывали, помните?

– Помню, – ответил Филипп, вообще не имея никакого понятия, где эта церковь и когда они мимо нее проплывали.

– Я всегда к вашим услугам, сеньоры! Лучшие заведения, лучшие куртизанки! Если нужно отвезти в Кьоджу… – понизив голос, сказал гондольер, – я знаю там просто великолепные места!

– Спасибо, любезный, – Шато-Рено бросил лодочнику монету в полдуката и вслед за Жаком и Торо вступил наконец на твердый камень мостовой у моста Риальто.

Площадь Сан-Бортоломио нашлась буквально в ста шагах от моста, и гостиницу «Красный галеас» Филипп обнаружил без труда – по вывеске с красным кораблем у входа. Сразу за гостиницей был нужный дом, где жил господин Ломбарди – резидент отца Жозефа.

Шато-Рено огляделся по сторонам и ничего подозрительного не обнаружил, но какой-то холодок недоброго предчувствия пробежал по его спине. Не прямая опасность встревожила его – слава Богу с ним было двое его парней, просто показалось, что встреча с этим Ломбарди не получится такой, какой он ее представлял, а все неожиданное и непредсказуемое внушало тревогу.

Внезапно захотелось провести небольшую рекогносцировку, разведывательное мероприятие перед тем, как встретиться с Ломбарди. Почему бы не узнать кое-что заранее о человеке, к которому его отправил отец Жозеф? Так сказать, навести справки. А потому, приказав Жаку и Торо наблюдать за домом, Филипп направился не к нему, а в гостиницу «Красный галеас».

В трактире по утреннему времени было немноголюдно. Хозяин – типичный итальянский трактирщик, говорливый, размахивающий руками, с неуничтожаемой черной щетиной на лице сам принес заказанное вино и принял выжидательно-угодливую позу: не желает ли молодой иностранный дворянин еще чего-нибудь? В том, что в нем с первого взгляда виден иностранец, Филипп не сомневался – он не питал иллюзий по поводу своего итальянского, да и внешнего вида тоже.

– Любезный, – обратился Шато-Рено к хозяину, – вы же знаете всех своих соседей?

– О, сеньор, – с восторгом ответил трактирщик, – я знаю всех в Венеции!

Филипп улыбнулся; он уже привык к тому, что преувеличение и восторги – непременная черта итальянцев, и если трактирщик говорит, что знаком со всеми в этом городе, то есть нешуточная вероятность, что он и правда знает хотя бы половину жителей площади, на которой стоит его трактир.

– Мне нужен господин Фалетти, – сказал Шато-Рено. – Я знаю только, что он живет в доме, примыкающем к вашей гостинице. Вы его не знаете случайно?

– В соседнем доме? – озадачился трактирщик. – Я знаю владельца – это сеньор Барбини, уважаемый человек, но он сдает дом постояльцам. К сожалению, я знаю не всех. Господин Фалетти мне не знаком…

– Он живет с компаньоном, своим деловым партнером, но я забыл фамилию… То ли Ломбини… то ли Лобрини… нет, не вспомню…

– Сеньор Ломбарди, быть может?

– Да, кажется Ломбарди!

– Так сеньор Ломбарди уехал. Уже давно.

– Как давно? – в недоумении спросил Филипп.

– Ну… месяца полтора, как я его не видел.

– Вы не путаете? – пытаясь понять, что происходит, спросил Шато-Рено.

– Да как же можно? Я знал господина Ломбарди. Он всегда обедал у меня. Очень любезный и понимающий человек…

– А куда он мог уехать, вы не знаете?

– Что вы, сударь? Откуда же? Просто он перестал ходить ко мне, вот я и понял, что он уехал, а куда… Может, знает тот господин, которого вы тоже разыскиваете… Фалетти, кажется?

– Может быть… Спасибо вам. Пойду, попробую что-нибудь разузнать.

Шато-Рено вышел из гостиницы совершенно растерянным. Надежды, что он найдет некоего Фалетти и что-нибудь узнает у него, не было никакой, конечно, поскольку он сам и придумал это имя несколько минут назад, чтобы начать разговор с трактирщиком. И что теперь делать?

На случай, если он не найдет Ломбарди, отец Жозеф дал адрес французского посланника, через которого можно было отправить письмо в Париж. Но сначала все-таки нужно было попытаться разузнать хоть что-нибудь об этом исчезнувшем Ломбарди.

Филипп дал знак Торо и Жаку оставаться на улице и решительно постучал в дверь соседнего с трактиром дома. На стук никто не открыл. На второй – тоже. Филипп толкнул дверь – она оказалась незапертой.

Маленький коридорчик с лестницей в конце и всего одна дверь. Шато-Рено, недолго думая, постучал в нее. Дверь открылась быстро, на пороге показался ничем не примечательный человек в простой одежде горожанина:

– Чем могу служить, сударь?

– Я ищу господина Ломбарди, мне сказали, что он раньше жил в этом доме.

Хозяин квартиры внимательно посмотрел на Филиппа и не сразу ответил:

– Почему жил? Он и сейчас живет здесь, на втором этаже.

– Вот как? – удивленный Шато-Рено ощутил смесь радости и одновременно опасения: все это попахивало чем-то нехорошим. – Просто мне сказали, что он уже уехал…

– Кто же вам это сказал, сударь? – вроде бы вежливо, но крайне заинтересованно, даже напряженно спросил человек, и Филипп понял, что он и Ломбарди – не посторонние друг другу люди.

– Хозяин «Красного галеаса».

– Он ошибся, сударь, – сразу расслабившись, сказал человек, – поднимитесь на второй этаж и убедитесь в этом сами.

Шато-Рено поблагодарил своего собеседника и стал подниматься на второй этаж. Машинально проверил на месте ли кинжал и пистолет, внутренне приготовился к неприятным сюрпризам и прикинул, как будет отступать при случае. Сам отругал себя за лишнюю предосторожность и трусость и размеренно постучал в единственную на втором этаже дверь.

Раздался звук приближающихся шагов и лязг отпираемого замка, а потом шаги снова удалились, и Шато-Рено услышал приглушенное:

– Входите!

Филипп толкнул дверь, вошел внутрь и не сразу разглядел в залитой солнцем комнате человека, стоявшего в самом темном углу. Но разглядев его не поверил своим глазам – на него смотрел и ухмылялся Рошфор:

– Я ждал вас на той неделе, Шато-Рено. Где вас черти носили?

– Черт!.. Как вы тут оказались? – расцвел Филипп в глупой улыбке. – Я… Отец Жозеф разрешил не спешить, я заезжал домой!

– Ну и как дома?

– Меня снова хотели женить.

– Сбежали? Не понравилась невеста?

– Понравилась… Но куда бы я ее девал? Взял с собой?

– Нет, нельзя – вы приехали работать, – совершенно серьезно сказал Рошфор. – Недопустимо вмешивать в наши дела женщин, которые нам дороги. Это плохо кончается, мы с вами кое-что знаем об этом… Ладно, не грустите. Лучше расскажите, как добрались.

– Без особых приключений. Но я должен был здесь встретиться с господином Ломбарди…

– Господин Ломбарди – это я.

– Давно?

– Две недели как. Но почему вы спрашиваете так, будто был еще один Ломбарди?

– Потому что был еще один Ломбарди, – улыбаясь, ответил Филипп, – который уехал месяца полтора назад…

– Интересно… Я заинтригован, Шато-Рено. Откуда вы это знаете и что знаете еще?