Светлейшая

И тем не менее, хоть служба наблюдения и действовала столь экономно, постоянно держать целую бригаду для наблюдения за послом было слишком расточительно, это лишало возможности контролировать другие объекты. Ведь получать информацию хочется о слишком многих и многом, а количество людей, к сожалению, всегда конечно, и потому их постоянно не хватает. Вот и сегодня за палаццо наблюдали всего четверо человек: двое в гондолах и двое в маленькой квартирке, что удалось снять в доме, примыкающем ко двору резиденции маркиза Бедмара. Из окон этой квартирки весь двор не просматривался, но все же это было лучше, чем ничего.

В четырнадцать часов, когда до смены оставалось совсем уже немного, немилосердное солнце палило, а зевота от отсутствия хоть каких-нибудь изменений грозила вывихом челюсти, один из наблюдателей в гондоле, пришвартованной к столбу недалеко от палаццо Корнаро, зафиксировал, что к палаццо посла Испании причалила гондола с человеком, одетым просто, но небедно, немного неловко выбравшемся из своего транспорта и сразу же исчезнувшим за раскрытыми дверями особняка. Из примет, которые наблюдатель передал потом своему бригадиру, а тот – дальше по начальству, были также отмечены длинные волнистые черные волосы, очки в толстой оправе, усы и узкая полоска бороды, образующие вместе нечто похожее на букву «Т». По имеющимся приметам посетитель маркиза Бедмара был быстро идентифицирован, как дон Франсиско де Кеведо, но самое интересное было в том, что дон Франсиско, похоже, остался у маркиза на ночь, так как никто из наблюдателей не отметил в тот день его выхода из палаццо.

…Меж тем Кеведо уже находился в кабинете посла, принявшего его подчеркнуто гостеприимно, но готовящегося высказать гостю свое неудовольствие. Кеведо это прекрасно чувствовал, тем более что предполагал подобное заранее, прекрасно зная, чем именно может быть недоволен маркиз Бедмар. Но посол с претензиями не спешил, был обходителен и вежлив, бесконечно интересовался дорогой и здоровьем гостя, потом здоровьем герцога Осуны, потом здоровьем супруги герцога, его дочери… Когда посол спросил про погоду в Неаполе, Кеведо уже не выдержал и прервал хозяина:

– Я здесь по вашей просьбе, ваше сиятельство. Как я понимаю, у вас есть вопросы?

Умные кофейного цвета глаза маркиза пристально уставились на Кеведо. В них по-прежнему не было ни претензий, ни возмущения; с лица посла не исчезла улыбка, пожалуй, она стала еще добрее. Вообще маркиз вовсе не походил на гордого и надменного испанского вельможу. Он был приятен. Во всем. Во внешности, обхождении, даже в манере излагать мысли и произносить фразы – чувствовался немалый дипломатический опыт. Лицо Бедмара представляло собой само благообразие: округлые, но не полные черты, классические, тщательно ухоженные усы и бородка, седые почти полностью, и, приглаженные волосы с сединой едва пробивающейся. И вообще маркиз был скорее похож на служителя церкви, нежели на дипломата. Кеведо сейчас понял, чего не хватает умному и энергичному послу для дела, которое он сам же и затеял – холодной жестокой расчетливости. Ну а сам Кеведо если и считал себя расчетливым человеком, то уж никак не холодным, а тем более не жестоким.

– Да, господин Кеведо, – умиротворенно ответил Бедмар, – нам нужно обсудить многие вещи и некоторые возникшие проблемы. Вы ведь, вероятно, уже знаете о них?

– Вчера я посетил господина Николо, он высказал мне… свою точку зрения.

– Я ни в коей мере не хочу сказать, что господин Николо не прав – в его действиях своя логика. Скажу больше, в чем-то, возможно, был не прав я… Для меня важнее дело, а не выяснение отношений. И вот с точки зрения дела, то что он прервал со мной все контакты…

– Ваше сиятельство, разрешите откровенно?

– Конечно, дон Франсиско! Как же еще? Я вас за этим и пригласил в такую даль.

– Здесь все просто. Вы – дипломат. За вами стоит корона Испании – самая могущественная корона в мире. Вы всегда под ее защитой. Если завтра случится… скажем, неприятность, то самое страшное, что с вами может произойти – это высылка из Венеции. Даже вашей карьере, вероятнее всего, не будет вреда, а может, даже польза. Совсем иное положение у господина Николо. Он не защищен ничем, в случае провала ему грозит хорошо если просто казнь, но, скорее всего, – пытка и казнь мучительная. Итальянцы в этом знают толк, вам это известно. Так что осторожность господина Николо оправдана.

– Я согласен, – примирительно заверил Бедмар, – но как же нам тогда действовать? Для нашего плана нужны люди. Нужно много людей!

– С этим никто не спорит. Вопрос в способах, которыми они вербуются. Еще раз прошу извинить меня, ваше сиятельство, но ваши люди действуют слишком открыто, работают грубо, топорно! При таком подходе информация о ваших действиях неизбежно появится у властей Венеции. И выводы они тоже быстро сделают.

– Ну, я бы не опасался сильно местных властей, – задумчиво произнес Бедмар. – Они больше следят друг за другом, как пауки в банке… Среди молодых патрициев много тех, кому их республика просто в тягость… Да и не только молодых. Но в целом я согласен с вами – нужно быть осторожней. Но как? Конечно, не все люди принимают наши предложения, они могут донести на нас, но я, право, не знаю, как тогда действовать…

– Ваше сиятельство, доверьтесь профессионалам. Господин Николо и его люди смогут вести вербовочную работу, не привлекая внимания властей к себе, тем более к вам. Они умеют это делать осторожно, особенно потому, что им есть, что терять. Он на нелегальном положении здесь, для своей родины он изменник, а главное, он отличный шпион, профессионал и разбирается в своем деле… извините, ваше сиятельство…

– Ничего, я понимаю… Разбирается много больше меня, вы хотели сказать?

– И меня тоже.

– Я не возражаю, господин Кеведо, – покладисто согласился посол. – В прикладном смысле я действительно недостаточно понимаю в шпионаже. Но как мы построим работу?

– Прежде всего, никаких больше вербовок от имени маркиза Бедмара, вице-короля Неаполя и короля Испании. Когда вы снова начнете согласовывать свою работу с господином Николо, ваши люди должны действовать от чужого имени. А лучше, чтобы дальше действовали только его люди – ваши слишком заметны.

– От чужого имени? – попытался понять мысль собеседника маркиз. – От чьего? Ах, да! Понимаю.

– Есть много стран, ваше сиятельство, не совсем дружелюбно настроенных к Венеции. Можно действовать от имени императора, Рима, Флоренции… Я уж не говорю о Генуе – вечной сопернице республики. Можно прикрываться и вполне нейтральными странами, Францией, например, – все зависит от человека, с которым работают. А самое лучшее, для начала говорить вообще что-нибудь невинное… Прикрываться местными силами, например.

– Но ведь в итоге все-равно придется раскрыть им правду…

– Не сразу. Вы успеете понять, что движет человеком, на что он способен, как им управлять. А главное, при таком подходе уменьшается риск, что местные власти начнут постепенно получать информацию, что именно испанцы налаживают контакты с людьми, занимаются вербовкой. Информация к ним поступать будет – это неизбежно, но она будет искаженной: генуэзцы устанавливают контакты, папские агенты вербуют людей, англичане и голландцы устанавливают связи со своими соотечественниками…

– Да, действительно ловко… А когда люди созреют, то можно и объявить им, на кого они работают.

– Совершенно верно, ваше сиятельство. При необходимости. Если они согласились работать на генуэзцев, то не откажутся работать и на Испанию. К протестантам возможен другой подход…

– В любом случае, когда они будут повязаны с нами, то отступать им будет уже поздно.

– Это немаловажный момент, но нельзя полагаться на него сверх меры. Вам нужны люди, работающие на вас добровольно, не важно по каким причинам… иначе возрастает риск предательства.

– Я понимаю.

– И еще одно… Я знаю, что вы привлекли нашего венецианского коррехидора дона Диего де Алонсо?

– Это опытный человек, у меня с ним давние дружеские отношения… Он подсказал мне несколько идей, дал одного человека… Вы что же, против его участия?

– Категорически!

– Но почему?

– Сколько лет он уже в Венеции?

– Года четыре или пять…

– Этого достаточно чтобы создать здесь сеть агентов, обзавестись широкими связями и вообще обрести серьезные возможности. Как по части добывания информации, так и по части проведения специальной операции.

– Так в чем же дело?

– В том, ваше сиятельство, что за это время местные секретные службы тоже не дремали. Они наверняка ведут за ним плотное наблюдение, и его активность сразу же станет заметна.

– Его помощь не была бы лишней…

– Она и будет – очень нелишней! Пусть венецианцы видят, что главный испанский разведчик в Венеции ведет себя, как сонная муха и его агенты – тоже. Это отвлечет их от нас. А объем задач, стоящих перед нами так велик, что помощь и возможности коррехидора не могут быть определяющими.

– Да, господин Кеведо, – задумчиво произнес Бедмар, – я все больше осознаю, какое сложное дело я затеял… Сложное в смысле техники исполнения. А главное, чем дальше оно заходит, тем все больше разрастается и становится еще сложнее. Сейчас это уже далеко не мой первоначальный замысел по масштабу и целям… Но теперь этот замысел нравится мне больше. При этом я признаю, что я всего лишь любитель, и мне нужен человек с опытом в таких делах. Я прошу вас помочь мне.

– Ваше сиятельство… – Кеведо пытался подобрать слова, чтобы не обидеть посла. – Герцог Осуна поручил мне как раз именно это. Но я не могу быть все время при вас в Венеции. Мне нужно будет осуществлять связь с Миланом, с Неаполем, ведь, насколько я понимаю, их роль в вашем плане наиважнейшая. Нужна синхронность действий, быстрота, а значит, координация. Это будет моей основной задачей.

– Разумеется, я понимаю. И благодарю вас. Но что же мне делать теперь с господином Николо? Как найти его?

– Он сам свяжется с вами завтра, когда приедет в Венецию. Сразу после полудня.

– Ему нужно быть осторожней. Где я найду его?

– Вы слишком заметная фигура, ваше сиятельство, – улыбнулся Кеведо. – Господин Николо сам придет к вам, так безопасней.

– За моим особняком следят…

– Он знает это. Проинструктируйте слуг, чтобы пустили торговца фруктами в синем платке. Он придет со двора.

– Прекрасно. Значит, дело продолжится. А что будете делать вы?

– Я? Я отправлюсь в свою комнату, что снял в Санта-Кроче, а утром поеду в Милан к Виллафранка.

– Но как вы уйдете? За домом ведь следят.

– Не очень плотно, мне показалось. И придется расстаться с частью украшений на лице… В общем, не в первый раз.

– Тогда – удачи. И передайте привет маркизу.

– Обязательно. Дней через десять снова буду у вас. С новостями из Милана.

Глава 3 Дело о пропавшем аббате

Второе утро в Венеции началось со стука в дверь. Жак спал в соседней комнате и на стук не проснулся. Пришлось накинуть на себя рубаху и идти открывать. На пороге – это было ожидаемо – стоял Рошфор, как обычно деловой, подтянутый и свежий, словно вчера и не отмечали допоздна встречу.

– Это не в ваших привычках, Шато-Рено, спать так долго, – бодро приветствовал Филиппа его друг, – что случилось?

– А вам, Рошфор, спать, похоже, вообще не нужно… – пытаясь прийти в себя, пробормотал Шато-Рено.

– Извините, что так рано, но у нас сегодня много дел. Нужно начинать следствие.

– Послушайте, Рошфор, – умыв лицо из таза с водой, сказал Филипп, – а может, он жив? Может, вернется?

– Думаете, аббат Лаффит загулял с какой-нибудь местной красоткой и позабыл все на свете? Исключено, мой друг. Николя Лаффит не тот человек, чтобы предаваться развлечениям, забыв о деле. Насколько я его помню – это серьезный, амбициозный человек. Даже слишком амбициозный. Пропасть на полтора месяца и не дать о себе знать? Исключено.

– С чего мы начнем расследование?

– С допросов, разумеется. Всех по очереди. Начнем с Огюста Жаке. Так что собирайтесь и спускаемся.

Огюст Жаке был предупрежден о разговоре и уже ждал их. Вид у него был самый обычный: синие штаны, белая рубаха, широкий красный пояс, стянутый каким-то особым узлом, гладко выбритое лицо и спокойный умный взгляд. Ни в облике его, ни в речи не было заметно никакого волнения и неискренности.

Рошфор представил Филиппа, как своего помощника. И хоть Огюст Жаке был в том же статусе, но сразу же понял, что господин де Шато-Рено теперь тоже его начальник, вел себя соответствующе и на Филиппа произвел в целом благоприятное впечатление. В Венеции он натурализовался как Аугусто Дзакомо.

– Нет, я так и не смог освоить местное наречие в совершенстве – выговор меня выдает, – объяснял Жаке, – поэтому для всех я уроженец Пьемонта, акцент похожий.

– Сколько вы работали с Ломбарди? – спросил Рошфор.

– Больше года. Я знал его еще во Франции и знал, что его зовут аббат Лаффит. Мы с Лотье приехали вместе с ним.

– А Фуртад?

– Его аббат привез позже, около полугода назад… нет, в сентябре.

– Хорошо. Вы уже рассказали мне, как обнаружили исчезновение Ломбарди – будем называть его так. По вашим словам, это произошло восемнадцатого апреля.

– Да, но не видел я его с шестнадцатого.

– Почему не забеспокоились раньше?

– Так уже бывало и до этого, он пропадал на день-два, не предупреждая. Я и восемнадцатого-то, если честно, не сильно забеспокоился, это Жан заполошился… Но он оказался прав.

– Скажите, Жаке, – вступил в разговор Филипп, – а что-нибудь предполагало подобное? Я имею ввиду события, новые встречи, изменения в поведении Ломбарди, в его привычках и все такое.

– Нет, господин де Шато-Рено, – ответил после недолгого раздумья Жаке, – во всяком случае я этого не заметил.

– А что вы можете рассказать о Лотье и Фуртаде? – снова взял в свои руки допрос Рошфор.

– Ну… Жан – человек легкий, жизнерадостный… нет, не шалопут какой-нибудь, вполне себе дельный. До поездки в Италию я его не знал… Он хорошо работал, у аббата не было к нему никаких претензий, как и к Фуртаду, кстати. Месяца три-четыре назад он познакомился с одной женщиной… Словом, переехал к ней в Санта-Кроче.

– У них серьезные отношения?

– Не могу сказать, не знаю. А Жан особо не рассказывает.

– Хорошо, а Фуртад?

– Ловкий парень. И сообразительный. За три месяца язык выучил так, как у меня не получилось за год. Его парни тоже шустрые: один из Прованса, а второй итальянец из Ливорно, кажется. Аббат… Ломбарди ему вполне доверял и чем дальше, тем больше. Ничего плохого про него не скажу.

– Как аббат нашел его, не знаете?

– Не знаю. Но вроде бы не через отца Жозефа.

– А что вы знаете о контактах Ломбарди? – снова спросил Шато-Рено. – Его агентура, знакомые, источники информации?

– Не подумайте, что я от вас что-то скрываю, господа, но господин Ломбарди не распространялся на эту тему. У него было что-то вроде архива, где он хранил всю информацию. В запертом шкафу…

– Когда я вскрыл шкаф, он был пуст, – сказал Рошфор.

– Ничего не могу сказать вам по этому поводу… Но господин Ломбарди всегда убирал бумаги туда. А если говорить о контактах… Мы знали о них и его интересах только в тех случаях, когда выполняли его поручения.

– И он не посвящал вас в суть своих планов?

– Полностью – никогда.

– А чем вы занимались в последнее время? Какие задания выполняли?

– Мы работали по Бедмару, вернее, по его людям. Контакты, направления работы…

– Можете сказать конкретнее?

– Мы с Лотье занимались Борзини. Это один из помощников Бедмара, из Неаполя. Он часто встречался с англичанами и голландцами. С одним из англичан мне удалось разговориться – вроде бы ничего особенного, Борзини просто свел дружбу с ним. Правда, я не уверен, что англичанин мне все рассказал…

– Это все?

– Нет, конечно. Еще было кое-что по мелочи в том же духе. Кроме Борзини работали по еще одному испанцу – Лаппьеру. Недолго. Этот все норовил повстречаться с французами, да датчанами, но о чем говорили – неизвестно. Ну и… самое почти последнее… Некий Сен-Боннель.

– Кто это?

– На него вышел Фуртад. Это гугенот из Лангедока, жил в Венеции больше года.

– Жил?

– Он пропал. Исчез. Или уехал – неизвестно.

– Интересно… Продолжайте.

– Как уж Фуртад нашел его, я не знаю, но его доклад очень заинтересовал Ломбарди.

– Когда это было?

– Точно не скажу… за пару недель до того, как сам Ломбарди исчез.

– Расскажите обо всем этом поподробнее.

– Ну… у патрона было очередное совещание. Мы доложили о своих наблюдениях, я как раз про Лаппьера и его французов. Тиль… Фуртад сказал, что вышел на интересного персонажа, Сен-Боннеля то есть. Якобы тот предложил какому-то парню из иностранцев поработать на правительство Лиги Божьего дома…

– Это одна из общин Гризона, – пояснил для Шато-Рено Рошфор, – Граубюндена. Швейцарцы короче. Продолжайте Жаке.

– Сен-Боннель этот, со слов Фуртада, был раньше кавалеристом, служил в полку страдиотов9, но вышел в отставку и вернулся в Венецию. Опять же по словам Фуртада – веселый малый, но вполне неглуп. Я имел с ним дела меньше, но мне тоже так показалось. Самое интересное тут, что вербовал он этого парня не от имени Бедмара. Парень, кстати, не согласился…

– То есть вы сами видели этого Сен-Боннеля?

– Да, патрон велел заняться им вплотную.

– Так, и что вы выяснили?

– Если не вдаваться в детали, то, по словам Фуртада, кроме Сен-Боннеля такими же делами занимался еще один человек, правда, подробностей он не рассказывал.

– Вы что-нибудь выясняли про этих вербовщиков?

– Мы занимались только Сен-Боннелем. Немного поводили его ненавязчиво и выяснили, что он связан с неким Йоргом Ювальтом, швейцарцем из Гризона, но настоящее это имя или нет – непонятно. Одну их встречу в кабаке даже удалось послушать… Кусочек встречи, потом они ушли. По-французски Ювальт говорил чисто, мне показалось, что с нормандским выговором, но я не уверен. Выяснили, где он живет, аккуратно расспросили соседей… В общем, собрали некоторые сведения. В Венеции он жил уже как минимум три месяца, часто уезжал по делам торговли. Регулярно посещал кабаки и бордели, где собирались наемники… Более ничего конкретного.

– Хорошо, что дальше?

– Дальше? Сен-Боннель вдруг исчез, хотя никого вроде бы не предупреждал об этом, включая своего квартирного хозяина. Исчез и Ювальт. Аббат… Ломбарди снова переключил нас с Лотье на людей Бедмара… Вот и все.

– А почему он это сделал?

– Сказал, что займется Сен-Боннелем сам.

– Значит, Сен-Боннель исчез… Может, вернулся на службу? В свой бывший полк, например? Или еще куда?

– Может быть…

– Ну хорошо, Жаке. Есть ли вам еще что-нибудь рассказать? Что-нибудь важное?

– Пожалуй, нет. Трудно сейчас сообразить, что важно, а что нет…

…Вино из «Красного галеаса» было вполне приличным, да и готовили там тоже неплохо. Но сейчас они скромно (яичница-фриттата, лук, шпинат и вино) завтракали у себя, чтобы не таясь обсудить полученную информацию.

– У вас есть, друг мой, уже какие-нибудь мысли? – спросил Рошфор.

– Жаке производит хорошее впечатление. По-моему, он честен и открыт.

– Соглашусь с вами, именно такое впечатление он и производит. А из его показаний какие вы можете сделать выводы?

– Тревожит неожиданное исчезновение Сен-Боннеля и этого якобы швейцарца.

– Согласен. Сен-Боннель мог уехать из Венеции по самым разным причинам: несчастная любовь, дуэль, да просто могли кончиться деньги. Но одновременно исчез и этот Ювальт. Это очень похоже на зачистку следов, обрыв всех нитей.

– Ну, не всех. Жаке говорил про какого-то еще одного вербовщика.

– Да, эта ниточка осталась. Попробуем размотать ее.

– А вы обратили внимание, Рошфор, что после исчезновения Сен-Боннеля и Ювальта Лаффит взял это дело на себя лично, а Жаке и Лотье направил снова заниматься людьми маркиза Бедмара?

– Конечно. И это тоже интересное обстоятельство. Посмотрим, что нам расскажет второй помощник Лаффита.

Жан Лотье явился строго в назначенное ему время. Одет просто, как обычный горожанин, но в его движениях, жестах, а потом и в манере говорить Филипп увидел бывшего солдата. Ему было лет тридцать с небольшим, короткие вьющиеся волосы, смелый открытый взгляд и улыбающиеся глаза. Он был красив и строен – наверняка пользовался немалым успехом у женщин, в речи его постоянно проскальзывали шутки, хоть он и явно сдерживался, разговаривая с начальством. Жаке не обманул – Лотье действительно был жизнерадостным и легким человеком. Филиппу он даже немного напомнил этим Рошфора.

Тем временем сам Рошфор, расспросив Лотье о том, как тот попал в Венецию и о службе у аббата Лаффита, перешел к главному:

– Как вы думаете, Лотье, что случилось с Ломбарди?

– Если его так долго нет, значит, он уже покинул этот мир и обретается сейчас в чистилище.

– Почему в чистилище?

– Там души ждут, когда же, наконец, решиться их судьба. Аббат Лаффит не достоин, конечно, рая, но и ада, насколько я знаю, не заслужил.

– Вы считаете, что его убили?

– Если бы он умер сам, то вряд ли его тело решило бы потом от нас спрятаться. Хотя какой-нибудь нелепый несчастный случай я бы не стал исключать. В Венеции всякое бывает.

– А вы не знаете, была ли у Ломбарди любовница?

– Не знаю. Патрон вообще был немного скрытный, себе на уме. Если бы не хотел, чтобы мы знали про любовницу – мы бы и не знали.

– А чем вы занимались в последнее перед его исчезновением время?

– Огюст вам уже наверняка рассказал, но если хотите услышать и мое изложение, то пожалуйста. Цель патроном была поставлена простая – испанцы и их намерения. Мы следили за людьми испанского посла и пытались понять, что им нужно.

– Поняли?

– Не совсем. Вот один из людей Бедмара – Борзини – пройдошистый малый, вроде улыбается всегда, но ему человеку горло перерезать, что мне кружку вина проглотить. Все крутился возле англичан, угощал, обходительный такой… Втирался в доверие, одним словом, но зачем – так и не понятно. По всему, у него среди англичан и голландцев уже много таких друзей, только вот, что ему от них нужно? Не по доброте же душевной он их угощает.

– Да, интересно… А чем вы занимались еще?

– Ну, вас должно быть интересует тот случай с Сен-Боннелем. Патрон попросил нас с Жаке заняться им – мы и занялись. Узнали, что с ним связан некий Йорг Ювальт – мужчина солидный, о себе говорит, что купец из Гризона. Собрали на него кое-что – так, ничего особенного. Чем конкретно они занимаются с Сен-Боннелем и на кого работают на самом деле мы не поняли. А потом вдруг оба будто исчезли. Раз – и нету. Хотели начать рыть носом землю, но патрон сказал, что сам займется. Вот и все, в общем-то.

– Лотье, – впервые заговорил Шато-Рено, – вы полагаете, что исчезновение вашего патрона связано с последними вашими делами?

– Вполне возможно, но возможно и другое. Во-первых, господин Ломбарди вел какие-то дела и без нас с Огюстом – причина может скрываться и там. А во-вторых, знаете, как тут местные говорят: после захода солнца – будь черной кошкой. В том смысле, что ходить по этому городу ночью опасно и прирезать могут просто так, чтобы шляпу отобрать. Это нас попробуй, зарежь, а аббат Лаффит был безоружным шпионом – даже кинжала с собой не носил, принципиально…

– Ну, хорошо. Последний вопрос: что вы скажете о Фуртаде?

– Что сказать… Носом рыть землю умеет и сообразительный. Немного увлекается, иногда перебарщивает с фантазией, иногда через-чур осторожен. Это, конечно, неплохо, но когда всего боишься и в любой ерунде видишь опасность… Это мешает делу иногда.

– Вот как?

– Это не я, это патрон так говорил. Вот, например, он регулярно следил за Ломбарди.

– За своим начальником? Зачем?

– Чтобы узнать, не следит ли за ним самим кто-нибудь, охранять опять же. Патрон не раз попрекал его за чрезмерное усердие. А так парень, конечно, толковый и нужный.

– Кстати, Лотье, я хотел спросить вас о вашей личной жизни. Не из любопытства, сами понимаете…

– Конечно, понимаю, господин де Рошфор. Ее зовут Мария Дзонти, ей двадцать шесть лет, ее муж с ней развелся… Здесь это не так сложно. Он… в общем, он женился на другой.

– То есть у вас серьезные отношения?

Лотье опустил голову, словно собираясь с силами, а потом медленно, совсем не похоже на себя, произнес:

– Десять с лишним лет казарм, кабаков и борделей, сударь, заставят задуматься о будущем. Мне нравится моя работа, но и остепениться уже тоже хочется. Я бы смог жить здесь, в этом городе. Завести детей… Мария красива, ее муж развелся с ней из-за денег – недополучил приданого…

– Вы хотите оставить службу?

– Нет, вы не так меня поняли. Просто я не хочу уезжать отсюда.

– Что ж, Лотье, благодарю вас. Если что вспомните важное – сообщайте.