Зимнее солнце

Усевшись на толстой ветке и крепко обхватив ствол, я ощутила боль от острых сучьев, которые прямо через перчатки порезали мои руки, словно лезвия. Морозный воздух обжигал дыхание, заставляя меня кашлять. Я испуганно посмотрела вниз: он был там. Несмотря на то что его внимание переключилось на далекий вой, он продолжал стоять внизу. И он был не один.

Их было двое. Два волка коричнево-белого окраса. Тот, который напал на меня, стоял прямо под деревом, а другой кружил рядом и наблюдал за мной. Когда далекий звук снова эхом разнесся по лесу, волк, круживший вокруг, опустил голову, обнажил острые зубы и издал глухое рычание.

Затаив дыхание, я смотрела, как волк, укусивший меня за ногу и едва не оторвавший ее, повернулся к другому; тот зарычал и суровым взглядом заставил его замолчать. Что они будут делать? Могут ли они ждать здесь вечно? Будут ли ждать? Смогут ли они забраться на дерево? Волки умеют лазить по деревьям? Возможно, мне нужно забраться еще выше.

Я посмотрела вверх. Снег, скопившийся на ветках, посыпался мне на голову, потому что я раскачала их. Переведя взгляд на ногу, я обнаружила, что пальто и даже ткань брюк под ним были порваны. Холод притуплял боль, но из раны сочилась кровь. Укус был не глубоким, но я знаю, что если бы волк использовал всю свою силу, то мог бы моментально оторвать мне ногу. Он отпустил меня из-за воя, отвлекшего его внимание.

Здесь целая стая? Я где-то читала, что волки в горных районах объединяются в стаи.

Телефон… Вот черт. Я даже не заметила, как моя маленькая черная сумочка слетела с меня, когда я бежала. Пробежав глазами по сугробам, я увидела свой перевернутый чемодан и пакет, которые бросила на землю. Из пакета выглядывала ткань, в которую женщина в кафе завернула лепешки.

Оттуда виднелся кончик чего-то острого.

Остерегайся волков.

Могла ли она предвидеть такое развитие событий? Если нет, то я сомневаюсь в ее вменяемости. Зачем она положила в пакет нож?

Я знала, что у меня нет времени думать об этом, но мне хотелось поблагодарить эту женщину. При этом я осознавала, что, даже если бы я смогла добраться до ножа и чудом избежать повторного нападения, у меня не было бы ни единого шанса на победу в схватке с двумя крупными волками.

Когда я попыталась найти взглядом свою сумочку, моя рука соскользнула со ствола, и кусок коры оторвался и рухнул вниз. Оба волка обернулись на звук и угрожающе посмотрели на меня.

Когда волк, стоявший чуть дальше, двинулся в мою сторону, учащенное сердцебиение спровоцировало сильную дрожь по всему телу, страх и адреналин захлестнули меня. Что я тут делаю? Я уже должна была быть у мамы!

Не отрывая взгляда от волков и стараясь быть осторожной, я встала на ветку, на которой сидела. В это время волк, напавший на меня, преградил дорогу другому волку. И теперь у нас не было зрительного контакта.

Есть ли смысл кричать? Может ли кто-нибудь быть поблизости? Маловероятно, что рядом окажется местный житель с ружьем или охотник, который мог бы прийти на помощь.

Когда волки пересекли дорогу и побежали между деревьев, я вышла из состояния шока и снова стала прислушиваться к окружающим звукам. Вой одного из волков эхом разносился по лесу, уже в третий раз. Возможно, этот волк был вожаком и призывал отбившихся членов стаи вернуться к нему. А что, если они вернутся сюда все вместе?

Мысль о том, что я могу стать ужином для стаи волков, побудила меня к действиям. Я снова села на ветку, осмотрелась и спрыгнула вниз. Пошатнувшись из-за больной ноги, я все же смогла удержаться на ногах. Схватив сумочку и накинув ее на плечо, я вытащила из снега ткань, в которую были завернуты лепешки, и нож. Сделав надрез на краю ткани, я разорвала ее и обернула вокруг ноги. Затем, осматриваясь по сторонам, начала искать в сумочке телефон.

Я знала, что нельзя здесь задерживаться, и не могла взять чемодан, потому что он бы меня тормозил. Нужно было быстрее выбираться отсюда.

Я дотащила чемодан до того дерева, у которого на меня напали, и несмотря на пронзительную боль от порезов, завалила его снегом. Оттуда в полусогнутом положении я бросилась бежать по дороге. Сняв перчатку с замерзшей руки, я увидела на костяшках пальцев и ладони множество порезов, покрытых запекшейся кровью. Порезы уже начали подсыхать.

– Проклятье, – машинально сказала я, когда увидела, что телефон не ловит сигнал. Убрав его в карман, я подняла голову и на расстоянии пятисот метров – максимум километра – увидела деревянный дом, из трубы которого валил дым. Это тот дом? Адрес которого я искала? Он был внутри? А где озеро?

Быстрым шагом я направилась в сторону деревянного дома. На мгновение я посмотрела на падающий снег, а потом обернулась и увидела большого черного волка, бегущего за мной.

Я побежала. Под влиянием адреналина, бушующего в венах, я инстинктивно схватилась за нож и метнула его в волка. Нож угодил ему прямо в брюхо. Черный волк упал в снег; его болезненный вой эхом разнесся по лесу, заглушая все остальные звуки. Я обезвредила его.

Неожиданно из-под снежного покрова выскочила сухая ветка. Я зацепилась за нее ногой и упала лицом вниз на заснеженную землю.

В то же мгновение донесся пронзительный крик:

– Караель!

4. Волчье логово

Когда жизнь раз за разом удивляет нас своими неожиданными ударами, мы теряем не только чувство удивления, но и саму способность удивляться. Мы становимся безмолвными свидетелями собственной истории, привыкшими к непредсказуемости судьбы. Но мы не должны привыкать. Привычка – это молчаливое согласие. А согласие – это ловушка, в которой мы отказываемся от своего права на самовыражение, превращаясь в безликих марионеток, подчиняющихся чужой воле.

Будучи ребенком, человек выражает боль громким и непрерывным плачем. «Не плачь», – говорят мама и папа. Но ты не можешь не плакать. Ты не можешь сдержать слез, потому что они льются сами собой, когда тебе больно, страшно или грустно. При этом ты веришь в правильность слов твоих родителей, и если они говорят, что не надо делать что-то, значит, ты не должен этого делать. Думая так, со временем ты замолчишь, или, может быть, время заставит тебя замолчать.

И потом, когда боль будет пронзать тебя, ты будешь сдерживать крик и слезы. Ты овладеешь искусством игнорировать боль подобно тому, как научился скрывать и подавлять истинные чувства.

Ты больше не ребенок, но ребенок навсегда останется частью тебя. Внешне человек стареет, увядает и разрушается, в то время как его внутренняя сущность неподвластна времени.

Говорят, что жизнь дает нам ту ношу, которую мы способны выдержать. Но эта ноша может разрастись до размеров горы, которая нависнет над тобой, угрожая уничтожить.

Я уперлась ладонями в землю, пытаясь приподняться со снега. Холод пронизывал порезанные руки, обжигая меня от кончиков пальцев до макушки. Первое, что я увидела, когда открыла глаза, – кровь на сугробе, в который я приземлилась лицом. Когда на снег капнула еще одна капля крови, меня охватила паника. Я попыталась сесть, прижимая тыльную сторону ладони к кровоточащему носу. Видимо от сильного удара повредились сосуды.

Поднимаясь на колени, я заметила мужчину в черном, который быстро приближался. Когда я поднялась на ноги, он уже оказался рядом со мной. Сделав несколько неуверенных шагов в его сторону, я подняла голову, и мы встретились взглядами.

Его движения были стремительны, словно молния, но как только он увидел меня, его шаги замедлились, а затем он и вовсе остановился. Это он только что кричал имя Караель. Это был он. Человек, за которым меня послал Али Фуат Динчер. Я должна была привезти его в Стамбул, чтобы узнать всю правду. Человек, руки которого оборвали жизнь моего брата. Человек, который, глядя мне в глаза на кладбище, сказал: «Я убил его».

Черные ботинки, черные брюки, черное пальто, черный шарф сливались с мрачным лесом. Казалось, что он стал частью тьмы, контрастирующей с белым снегом, создавая иллюзию сказки, в которую едва ли можно было поверить. Вспомнив, что на моей голове темно-красная шапка, запачканная кровью, я невольно подумала, что эта сцена могла бы послужить основой для современной версии сказки о Красной Шапочке. Настоящий волк, лежащий всего в нескольких метрах от меня, дополнял картину.

Холодные порывы ветра оставили след на его лице, окрасив щеки и нос в легкий красноватый оттенок. Его карие глаза создавали поразительный контраст со светлой кожей, и контраст этот был заметен даже на расстоянии нескольких метров. Глаза выглядели словно два темных драгоценных камня в оправе из белого золота. Но то обстоятельство, что это прекрасное лицо принадлежало убийце, омрачало его великолепие, и вся его привлекательность была обречена на гибель перед лицом возмездия.

Мы оба запыхались и глубоко вдыхали ледяной воздух.

– Ты? – сказал он. Его брови, первоначально изогнувшиеся в изумлении, теперь хмурились, выражая смесь растерянности и недоверия. В его взгляде читалось желание закрыть глаза, потереть их, открыть снова и убедиться, что это не сон.

Он повернулся и посмотрел на черного волка, чье тело только что пронзил мой нож, безошибочно попавший в цель; не медля ни мгновения, он бросился к нему. Что? Он сумасшедший? Это был крупный волк, килограммов восемьдесят-девяносто, не меньше. Как он мог так безрассудно приближаться к нему, не убедившись, что зверь действительно мертв?

Я пошла по снегу, держась на расстоянии от мертвого волка и изумленно наблюдая за ним. Опустившись на колени, он положил одну руку на волка, провел ладонью по его шерсти и снова произнес это имя:

– Караель. Сынок? Ты жив? С тобой все в порядке, правда?

Волк издал тихий стон. Шок захлестнул меня новой волной, выбивая почву из-под ног. Я резко отшатнулась и уставилась на него в недоумении.

– Это твой волк? – Мои пересохшие губы непроизвольно приоткрылись, и я в замешательстве заметалась из стороны в сторону. – У тебя есть волк? Волк? Это шутка?

Как можно приручить волка? Как такое возможно? Тем более такого большого. Как он мог думать, что это безопасно?

Волк был его питомцем, типа собаки? То есть я зарезала его собаку?

Сглотнув и пытаясь совладать с колотящимся сердцем и дрожащими руками, я сделала несколько шагов в их сторону и увидела на земле следы крови. Волк бежал так быстро и был так сильно ранен ножом, что его лапы подкосились на бегу и оставшиеся метры он преодолел по снегу по инерции.

– Так… Ладно, – прошептала я, сняв с себя сумочку и отложив ее в сторону, пытаясь аккуратно присесть на колени. Меня трясло от шока, а волка, скорее всего, от боли. Сняв разорванные перчатки и отбросив их в сторону, я подняла голову, и встретилась взглядом с мужчиной. Его полные губы были слегка приоткрыты, а карие глаза, обрамленные темными густыми ресницами, смотрели на меня. Я уловила в его взгляде удивление.

«Я не очень разбираюсь в волках, да и в животных в целом, но они ведь не так уж и сильно отличаются от людей?» – размышляла я про себя. Я осторожно приподнялась, чтобы осмотреть место, куда вонзился нож. Черный мех скрывал вытекающую кровь, не давая ей капать на землю, поэтому определить силу кровотечения было невозможно.

– Нельзя подружиться с волком, – прошептала я. – Это волк. Волк. Ты же понимаешь, о чем я говорю? – Подняв голову, я посмотрела ему в глаза. Наши лица были на расстоянии ладони друг от друга.

– Он учуял запах твоей крови издалека, – сказал обладатель золотистых глаз. Его голос был твердый и ровный, лишенный каких-либо эмоций, однако брови были нахмурены. Он посмотрел на перевязанную рану на моей ноге. А потом перевел взгляд на меня. – Он помогал тебе.

– Как волк может мне помогать?

– На тебя напали, верно? – Его челюсть была напряжена. – Ты с трудом вырвалась из их лап. Но они убежали. Убежали, потому что Караель сообщил им о своем приближении.

Уставившись на черную шерсть раненого волка, лежащего передо мной, я нахмурилась, после чего, сделав несколько глубоких вдохов, попыталась найти связь. Этот волк, несомненно, был более крупным и внушительным, чем те два волка, которые на меня напали. Если допустить, что они знакомы, означает ли это, что в мире волков лидером, пользующимся уважением и внушающим страх, становится самый крупный волк?

– Но как волк может быть дружелюбным?

– Ты говоришь как трусиха, которая при виде любой собаки меняет свой маршрут, постоянно опасаясь нападения, – сказал он сухим голосом. – Сила и внушительный вид животного не всегда означают, что оно агрессивно.

Я отодвинулась в замешательстве.

– Мы говорим о волке. Ты никогда не смотрел фильмы, действие которых происходит снежной зимой? Ты не видел, что там случается с людьми? Вернее, с любым живым существом.

– Зато ты смотришь слишком много фильмов, – ровно возразил он, наклоняясь, чтобы проверить пульс волка. – Держись, сынок. Сейчас все сделаем. – Если не собираешься помогать, то уйди и не мешай. И я не понял, что ты вообще тут делаешь?

Я опустила голову, прикусила нижнюю губу, закрыла глаза на несколько секунд и сделала глубокий вдох, чтобы собраться с мыслями. Если это животное действительно спасло мне жизнь, то я не могу позволить ему погибнуть. Ведь тогда в этом безлюдном лесу будет уже двое убийц.

Он опустился на колени и просунул руки под волка; язык зверя вывалился наружу, но он был жив. Я встала. С волком на руках он поднялся сначала на одну ногу, потом на другую и выпрямился во весь рост. Физическая сила и выносливость, приобретенные на боксерском ринге, позволяли ему с легкостью нести животное.

Увидев, как он стремительно идет к деревянному дому, я подхватила сумочку, лежавшую на земле, и поспешила за ним.

– Я приехала сюда, чтобы поговорить, – объяснила я, отставая на метр и пытаясь догнать его. Его походка была легкой и непринужденной, как будто он не нес тяжелого девяностокилограммового хищника.

– Сейчас я не в состоянии говорить, – ответил он, не повернув головы. Стремительно преодолев короткий спуск, мы свернули на тропинку и, пройдя по ней, оказались во дворе дома. Усиливающийся снегопад сократил видимость почти до нуля, и даже дом, стоявший в двух шагах от нас, было трудно разглядеть.

– Что ты собираешься делать? Вытащишь нож и перевяжешь? – спросила я, шагая следом за ним. – В случае внутреннего кровотечения он умрет через десять минут. Кроме того, в рану могла попасть инфекция. Нужно наложить швы.

– Я не знаю. Это ты врач. – Поднимаясь по деревянным ступеням крыльца, он внезапно остановился и обернулся ко мне, тяжело дыша. – Ты поможешь мне или позволишь такому невинному созданию, как я, стать убийцей? – Его слова были полны язвительного юмора. На его волосах, ресницах, лице и плечах мерцали снежинки.

Я сделала шаг назад, ноги задрожали, а на моем лице застыло каменное выражение.

– Не смей. – Мой голос прозвучал как ледяной ветер. – Не смей поднимать сейчас эту тему. Иначе волк умрет. И я не буду мучиться чувством вины, поскольку ранила его в целях самообороны. И не делай вид, как будто ты не поступил бы так же, как будто не защищал бы себя от нападения свирепого зверя. Всего за несколько мгновений до этого я испытала на себе ярость и силу двух огромных волков. Я должна была подумать, что этот теперь бежит ко мне, чтобы обнять?

Я услышала, как он резко вдохнул; взгляд его карих глаз, обрамленных черными ресницами, под густыми, словно подведенными углем бровями, опустился, скользнул по моей перевязанной ноге и вернулся к моему лицу. Не проронив ни слова, он повернулся и стремительно поднялся по лестнице. Подойдя к двери, он ударил по ней ногой; дверь с грохотом распахнулась и врезалась в стену, подняв облако пыли. Я вздрогнула и поспешно поднялась следом.

– Даже если ты вытащишь нож, здесь нет ничего, чем можно было бы наложить швы, – сказал он, входя внутрь. Локтем он включил свет. – Ты сможешь что-нибудь сделать?

Держа на руках огромного волка, он подошел к двери слева, которая была немного приоткрыта, и распахнул ее, тоже пинком. Внутри стоял большой деревянный стол. Передвинув кувшин с середины стола, он бережно опустил на него животное.

Сбросив сумку и шапку, я попыталась быстро проанализировать ситуацию. Смогу ли я найти в доме что-нибудь подходящее? Прежде всего я должна осмотреть его рану. Но я не смогу определить, насколько глубоко нож проник в тело и задел ли он внутренние органы. Если нож все же задел какой-либо орган или вызвал внутреннее кровотечение, то в этой глуши, вдали от цивилизации, у волка не было шансов выжить.

– Мне нужны перчатки, – сказала я, подходя к голове волка. Сорвав шарф с шеи, я отбросила его в сторону. – Горячая вода, чистые тряпки. – Я потерла лоб ладонью. – Нужен алкоголь. Виски, водка, коньяк…

Он взъерошил волосы и указал на выход из кухни:

– Пойдем со мной. – Безмолвно следуя за ним, я обернулась и бросила взгляд на умирающее на столе животное, а затем прижала изрезанные ладони к лицу. Это я виновата в том, что волк оказался в таком состоянии.

Пройдя через гостиную в коридор, он открыл дверь прямо напротив, включил свет и вошел внутрь. Это была просторная ванная комната. Открыв первый попавшийся шкафчик, он достал несколько чистых полотенец и протянул их мне, а затем, указывая на стеклянный сервант в дальнем углу гостиной, сказал:

– Там есть алкоголь. Я подготовлю и принесу горячую воду. Но вряд ли смогу найти перчатки.

Я кивнула. Войдя в гостиную с полотенцами в руках, я услышала, как позади меня зашумела вода. Оставив полотенца на кресле, я подбежала к серванту и стала осматривать содержимое, пока не увидела полную бутылку виски.

Расстегнув пуговицы пальто и скинув его на кресло, я засучила рукав свитера и запустила руку внутрь серванта. В тот момент, когда я взяла виски, на ковер упала старая фотография.

Я быстро схватила фотографию и потянулась, чтобы положить ее обратно на полку, но в этот момент увидела ее лицевую сторону.

Она была черно-белая. С фотографии широко улыбался коротко стриженный мальчик, стоящий перед этим деревянным домом в горах. Рядом с ним сидел еще совсем молодой черный волк. Это он? Это тот самый волк, который сейчас лежит на кухне? А этот мальчик?

На обороте фотографии ручкой была написана дата: «29 декабря 2006 года».

Четырнадцать лет назад, в этот день.

В этот момент я услышала позади себя голос:

– Горячая вода готова. – Я отдернула руку от фотографии, словно меня ударило током, и, прихватив бутылку виски, поспешила к полотенцам. Над водой в большом ведре, которое он держал за края, поднимался пар.

Войдя на кухню, я первым делом поставила на стол бутылку. Засучив рукава до локтей, я быстро вымыла руки в раковине холодной водой, из-за чего порезы на моих ладонях заныли еще сильнее.

– Будем извлекать нож. – Когда я обернулась, он уже отодвинул стул от края стола и поставил на него ведро.

– Хорошо, – сказал он, поглаживая голову волка, желая дать ему понять, что он рядом.

Я знала, что он пристально смотрит на меня, но старалась не обращать внимания. Мне не стоило думать о том, кем является этот человек. Я должна была помочь существу, которое спасло мне жизнь, несмотря на расстояние, и которого, к сожалению, я ранила. Со всем остальным можно разобраться позже.

– Подай полотенце, – сказала я, наклоняясь к тому месту, где был воткнут нож. Хоть в помещении и было достаточно светло благодаря большому окну и включенной лампе, после извлечения ножа потребуется более яркий свет для осмотра раны. Я посмотрела на мужчину: он держал два полотенца и внимательно слушал то, что я говорю. Я не заметила, когда он снял куртку, но даже рукава его свитера были уже засучены. – После того как я извлеку нож, начнется кровотечение. Тебе нужно будет на некоторое время прижать рану.

Он кивнул.

Сделав глубокий вздох, я обхватила рукоять ножа. Он наклонился над волком, вытянув обе руки по бокам, показывая, что готов.

– Три, – произнесла я, прикусив нижнюю губу. – Два. – Затем сделала глубокий вдох и потянула нож. – Один.

В эту же долю секунды хлынула кровь, забрызгав мой лоб, волосы, свитер, руки и даже потолок. Приложив оба полотенца к ране, он пытался остановить кровотечение. Белые полотенца мгновенно окрасились в красный цвет.

– Это плохо, – прошептала я себе под нос, а затем бросила на него мимолетный взгляд. – Возможно, повреждена артерия.

Я взяла виски и прижала бутылку к животу, пытаясь открыть пробку, но это было непросто, потому что она была старой и прочно сидела на своем месте.

– Как ты будешь зашивать? – спросил он, закрыв глаза и судорожно сглотнув, прижимая полотенца.

Когда взгляд его золотисто-карих глаз встретился с моим напряженным, я уже держала в руках открытую бутылку виски.

– Я не знаю. Если мы найдем проволоку, она может сгодиться, или степлер. – Посмотрев на его руки, державшие полотенца, я отставила виски и протянула руки, чтобы заменить его. – Оставь полотенце, я позабочусь об этом. Есть степлер?

– Ты явно пересмотрела фильмов, – прошептал он, убирая руки и вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Его лицо и свитер были вымазаны кровью.

– Я студентка четвертого курса медицинского факультета, если ты не знал. При условии стерильности степлера и скоб проблем возникнуть не должно, поскольку они будут выполнять основную задачу – фиксацию рассеченной кожи. Это альтернативное решение, подобное использованию виски вместо лидокаина. – Наклонившись, я осторожно отодвинула полотенца и осмотрела рану, которая теперь кровоточила не так сильно, как когда я только вытащила нож. Должно быть, лезвие все же не задело артерию или орган. Если я смогу наложить стерильные швы, то волк, вероятно, выживет.

– То есть?

– У нас нет анестезии. Во время наложения швов важно крепко его держать, потому что от боли он может очнуться и напасть на тебя. Ему будет все равно, кто ты.

Я убрала полотенца. Кровотечение ослабло. Когда он вышел из кухни, предположительно на поиски степлера, я отложила полотенца в сторону, взяла другое, чистое и сухое, погрузила его в горячую воду, сполоснула и выжала. Сейчас нужно будет вылить виски на открытую рану, что причинит волку боль, однако это необходимо, чтобы предотвратить заражение.

– Это подойдет?

Я подняла голову, услышав механический звук, который издавал прибор в его руках. Он подошел ближе и протянул мне старый громоздкий степлер. Я была удивлена, что он нашел его так быстро и что он вообще его нашел, так как я предполагала, что нам придется, как в кино, разбирать мебель и извлекать медную проволоку.

– Я обработаю рану виски, а затем мы зашьем ее, – сказала я, слегка наклонившись. Он кивнул и бросил быстрый взгляд по сторонам. Нахмурив брови, я попыталась понять, что он ищет.

Пока я дезинфицировала руки с помощью виски, он взял в гостиной толстую и широкую подушку и обернул ее вокруг правой руки таким образом, чтобы использовать ее как опору, которая, не причиняя боли животному, будет надежно удерживать его на месте.

«Логично», – подумала я.

Тщательно обработав степлер виски, я взяла бутылку и вернулась к столу.

– Начинаю обратный отсчет, – прошептала я, склоняясь над раной. Он кивнул, его хватка стала сильнее.

– Три. – Я сделала глубокий вдох. За сегодняшний день я возненавидела обратный отсчет. – Два. Сейчас… Один.

Как только виски коснулся раны, душераздирающий вопль сотряс кухню и, подобно раскатам грома, эхом разнесся по округе. Стол содрогался под тяжестью извивающегося волка, а я, не теряя ни секунды, подсчитывала, сколько стежков потребуется, чтобы скрепить открытую рану. Затем я осторожно приложила кончик степлера к краю раны.

– Держи крепче, – взволнованно прокричала я. Когда вторая скоба пронзила кожу, животное стало заметно агрессивнее. Удивительно, что на этой стадии он был в таком ясном сознании. Было страшно. Адреналин действовал на меня негативно, и я думала, что, когда все закончится, я либо упаду, либо у меня случится сердечный приступ.

Подвинув лапу и наклонившись вперед, чтобы крепче ее удержать, я дрожащей окровавленной рукой сделала еще один стежок, а затем еще два подряд. Потом еще один. Потом еще один. И еще один.

Когда я прижала к ране смоченное в горячей воде и выжатое полотенце, животное было без сознания, а мы едва дышали.

С дрожащими руками и заплетающимися ногами я попятилась, пытаясь найти что-нибудь, за что можно было бы ухватиться. Я прислонилась к столешнице. Положив руку на ее край, я ощутила, как холод пронизывает все мое тело. Руки были в крови. Я была на грани истерики.

– Все, – прошептала я.

Склонив голову над волком, он посмотрел на подушку, разорванную в клочья разъяренным зверем. Если бы он не догадался взять ее, то остался бы без руки. Я увидела, как он крепко сжал челюсть, с трудом сглатывая, а потом поднял голову, открыл глаза и взглянул на меня. Он смотрел прямо в мои широко распахнутые, испуганные глаза. О чем он думал? Помогла я его волку или убила?