Зимнее солнце

– Да ладно тебе, успокойся, – сказала девушка с короткой стрижкой, отступив на шаг и оглядев меня с ног до головы. – Везде пишут, что от удара, который он получил, у него оторвался тромб в головном мозге. Нужно было остановить поединок, но ни один из бойцов не хотел уступать. Я просто рассказываю подруге о том, что слышала. Что тебя так встревожило?

– То, что люди, подобные вам, распространяют недостоверную информацию, – произнесла я суровым голосом, схватила сумку и пошла к выходу. Девушка стояла сзади, провожая меня взглядом. Я вышла из раздевалки и громко хлопнула дверью.

Какой смысл обсуждать то, что не соответствует действительности? Как можно распространять такую клевету?

Когда я уверенными шагами вышла из спортивного комплекса на тротуар, покрытый льдом, я снова услышала свое имя.

– Караджа.

Холодный воздух пронзал мои легкие, словно тысячи ледяных игл, уши пылали. Али Фуат Динчер, одетый в черное пальто и серую шапку, стоял у входа в спортивный комплекс, скрестив руки на груди.

Было бы глупо надеяться, что он уйдет.

– Послушайте, – сказала я сквозь зубы. – Оставьте меня в покое – и вы, и ваши продажные адвокаты. Я сменила номер телефона дважды, но вы продолжаете преследовать меня своими звонками. Хотите, чтобы к материалам дела добавилось заявление о домогательствах? Вы добиваетесь этого?

– Я просто хочу поговорить с тобой пять минут. – Али Фуат Динчер, оттолкнувшись плечом от стены, выпрямился во весь рост. Я едва доставала ему до плеча. – За углом есть уютное кафе, где мы сможем укрыться от холода и спокойно поговорить. Пойдемте туда.

От неожиданности я отступила на шаг.

– Я не хочу с вами говорить. Если вам холодно, можете расположиться там и делать все, что вам захочется. Я иду домой, и больше не беспокойте меня.

Я быстро прошла мимо него. Автобусная остановка находилась на противоположной стороне улицы. Я планировала заехать домой, собрать чемодан, потом добраться до автовокзала и сесть на уже оплаченный рейс до Болу. Конечной точкой маршрута была деревня, где живет моя мама. Больше всего мне хотелось хотя бы на несколько дней отвлечься от всей этой суматохи.

– Твой брат, – произнес мне вслед Али Фуат Динчер таким тоном, что я замерла, не поворачиваясь к нему. – Насколько хорошо ты его знала, Караджа?

Я скользнула взглядом через плечо, чтобы увидеть Динчера.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы перестали общаться, когда ему было восемнадцать. Не общались много лет. Ты никогда не задумывалась, как сильно годы могут повлиять на человека?

– На что вы намекаете? – спросила я, повернувшись к нему лицом. Если это была приманка на удочке, которую он забрасывал, то я клюнула. Он поймал меня. Всего парой слов.

Откуда он знает, что мы с братом не общались много лет?

– Теперь ты выпьешь со мной кофе, Караджа?

Я задумалась. О наших отношениях брат вряд ли бы рассказал этому человеку. Неизвестно, как он получил эту информацию, учитывая, что даже в боксерском сообществе мой брат использовал псевдоним.

Не произнеся ни слова, я развернулась и направилась в сторону кафе. По хрусту снега за спиной я поняла, что Али Фуат Динчер идет за мной. Поднявшись по деревянным ступенькам, я зашла внутрь. Мелодичный звон колокольчика, который висел на двери, эхом отозвался в тишине зала. За кассой стоял парень, а девушка примерно моего возраста протирала столы.

Я подошла к дальнему столику в углу, положила сумку в сторону, выдвинула стул и села. Шаги Али Фуата были неторопливыми, его суровое лицо не выражало никаких эмоций. Может быть, на лицах этих людей отражалась жесткость спорта, которым они занимались? В тот день на ринге у всех были такие же лица. Даже у моего брата.

– Два черных кофе, – сказал Али Фуат официанту, садясь напротив меня. Он снял шапку и пальто и повесил их на спинку соседнего стула.

– Что вы знаете о моем брате? – Я старалась сохранить серьезное выражение лица, осознавая, что без должных усилий буду выглядеть угрожающе и бунтарски. Откинувшись назад, я закинула одну ногу на другую и скрестила руки на груди.

– Твой брат был загадочным, скрытным человеком, – сухо произнес Али Фуат. – Ни один человек не узнал ничего такого, чего он не хотел бы афишировать.

– Насколько близко вы его знали?

Взгляд Али Фуата был прикован к столу; официант принес две чашки кофе, пожелал хорошего отдыха и ушел. В центре стола он поставил шоколад, но было очевидно, что в атмосфере, пропитанной напряжением и предчувствием тяжелого разговора, никто не захочет есть сладкое.

– Мы говорим не обо мне, а о том, насколько хорошо его знала ты. Речь идет не о том брате, которого ты помнишь, а о том, который вышел на ринг несколько недель назад. Очевидно, что это два совершенно разных человека. – Он отодвинул чашку и положил руки на стол. – Ты смотрела запись, сделанную в ночь поединка?

– Нет, – сказала я строгим голосом. – Суд наложил запрет. Просмотр этих материалов запрещен не только сторонам дела, но и их адвокатам. Доступ есть только у суда.

Али Фуат Динчер слегка наклонился вперед. С каменным выражением лица он покачал головой и положил на стол маленькую черную флешку.

В напряженной тишине мой взгляд блуждал между флешкой и мужчиной.

– Где вы это взяли? – спросила я, нахмурившись.

– Посмотри это видео, – ровным голосом сказал он, снова откидываясь на спинку стула. Он посмотрел по сторонам. – Потом подумай. По какой причине запись без каких-либо проявлений насилия, радикальных взглядов или демонстрации оружия была скрыта от общественности и даже от адвокатов, представляющих интересы сторон? Если твой брат действительно умер в ту ночь от ударов противника, почему обстоятельства этого инцидента, которые должны были быть понятны, скрываются?

Я наклонилась вперед, положив ладони на стол.

– Мой брат впал в кому от ударов боксера, которого ты тренировал! Он знал, что мой брат умрет, но не останавливался. Он убил его прежде, чем рефери успел вмешаться. Если вы думаете, что сможете легко отделаться, запудрив мне мозги…

– Мы и так легко отделаемся, – неожиданно сказал Али Фуат. – Потому что мы правы. Федерация не может позволить себе потерять меня или моего боксера. Кроме того, твой брат выходил на ринг, полностью осознавая опасности, связанные с его профессией. На него нападали не с целью убийства. Бокс предполагает физическое противостояние, а не насилие.

– Будьте прокляты вы и ваша федерация. – Я резко встала, хотела взять сумку и уйти из кафе, но он схватил меня за руку и остановил.

– Сядь и выслушай меня.

– Если бокс – это физическое противостояние, а не насилие, если в нем главное не мускулы, не гнев, а разум, то почему этот подонок не рассчитал, что мой брат не сможет подняться с того места, где упал? Ответьте!

– Тогда скажи мне вот что, – произнес Али Фуат, вставая. Нас разделял стол, но Али Фуат стоял прямо напротив меня. – Почему этот бездарный тренер Хильми не выкинул полотенце?[11] Мы проверяем пульс наших спортсменов каждый раз, когда они отходят в угол. Почему он не проверил? Почему он допустил все это?

– Теперь вы пытаетесь свалить всю вину на господина Хильми?

– Караджа, послушай, ты настолько зла, что не можешь мыслить здраво. Все совсем не так, как ты думаешь.

– Где он? – спросила я с яростью. – Где этот бескровный ублюдок? В какой дыре он прячется, делая вас посредником? Разве он не может постоять за себя и сказать «я не делал этого»? Почему он не говорит, что не убивал? – Я резко вырвала руку из его хватки. – Наоборот, знаете, что он говорит? Он говорит, что это он убил, он признает это. Он убил. Это сделал он. Он убийца.

– Он сказал так, потому что ты это говорила.

Я сделала глубокий вдох и отошла назад.

– Никто не станет приписывать себе поступки, которых в действительности не совершал. Особенно когда дело касается смерти.

– Ты когда-нибудь разговаривала с ним?

Я отвела взгляд.

– Он был на кладбище в тот день, когда мы хоронили моего брата.

– Я знаю. В тот день, когда у тебя случилась истерика.

– Откуда вы все это знаете?

– Тебя увезли в больницу и дали успокоительное. Заключение психиатра, выданное для твоего университета, было также передано в суд, – сказал он строго, а затем наклонился ко мне, положив руки на стол. – У меня есть к тебе предложение.

Посмотрев ему в глаза, я нервно прикусила язык. Не произнося ни слова, я ждала, пока он продолжит. Что он хочет предложить? Если он осмелится предложить мне деньги за молчание, я вряд ли смогу держать себя в руках и тогда лучше сразу уйду отсюда.

– Присоединяйся к нам до завершения дела.

– Что? – Его предложение потрясло меня до глубины души, вызвав одновременно недоумение и ярость. – Какое право…

– Разве ты не хочешь узнать, что происходило в жизни твоего брата последние шесть лет? Познакомиться с его друзьями? Услышать их мнение? Или ты и дальше будешь упорствовать, отказываясь рассматривать любые другие объяснения, кроме своей любимой заезженной пластинки о том, что его убил соперник, о том, что он убийца? – Он смотрел мне в глаза. – Разве ты не хочешь узнать правду, Караджа?

С трудом сглотнув комок в горле, я отвела взгляд от Али Фуата Динчера и уставилась на пустую стену. Встревоженные взгляды, которыми обменивались парень за кассой и девушка, протирающая столы, заставили меня почувствовать нарастающее беспокойство. Как он может такое говорить? Что он несет?

– Его… – начала говорить я, облизывая пересохшие губы и делая вдох. – Его лицензия не приостановлена?

– Федерация его не отстранила. Через два месяца ему предстоит выйти на ринг против всемирно известного российского боксера. В этих делах замешаны политика, государство, мафия. Кроме того, мы почти уверены, что суд снимет с него обвинения. – Увидев, что меня снова начинает трясти, он нахмурился и сказал: – Караджа, успокойся. Он невиновен. Поверь, если бы он убил твоего брата, я бы лично отдал его в руки правосудия. – Он поднял руки. – Я посвятил этой профессии тридцать лет. Я готовлю спортсменов, а не убийц. Если бы он действительно это сделал, я бы явился в суд и признал свою долю вины потому, что не смог должным образом подготовить своего спортсмена.

– У вас твердая позиция, но ваши аргументы недостаточно убедительны.

– Не я должен убеждать тебя в этом, а он. – Али Фуат потянулся за пальто, затем достал из кармана небольшой квадратный листок бумаги и положил его рядом с флешкой в центре стола. – Я слышал, что твоя мать живет в Болу, может, ты захочешь навестить ее. Возможно, если у тебя будет время, ты съездишь и в Кайрадаг.

– А что там?

– Ты что, не понимаешь? – Али Фуат пододвинул ко мне флешку и листок бумаги. – Мы уже несколько недель пытаемся дозвониться до тебя, потому что не можем дозвониться до него.

– А я тут при чем?

– Он исчез на следующий день после того, как вы встретились на кладбище. Я не знаю, что, черт возьми, он делает. Он должен вернуться в Стамбул и продолжить тренировки, но только ты сможешь вернуть его обратно. – Он ткнул указательным пальцем в бумагу, а затем посмотрел на часы. – У его семьи там есть дом, адрес указан на бумаге. Я не знаю, что ты будешь делать: убьешь его или привезешь в Стамбул – но, чтобы решить все вопросы, мне нужны вы оба. Сейчас мне пора идти, я позвоню тебе позже. И надеюсь, что на этот раз ты ответишь.

– Вы что, издеваетесь? – Я не могла скрыть потрясения. – Я не буду разговаривать с этим убий… Я не буду разговаривать с ним.

– Хорошо подумай, Караджа, – сказал Али Фуат, надевая пальто. Он положил на стол двадцать лир. – Твой отказ будет равносилен убийству, потому что в тот день на кладбище твои слова прозвучали смертельным приговором. – Фуат выпрямился. – Ты завела правильное дело на неправильного человека, поэтому груз совершенной несправедливости будет вечным бременем на твоей душе, независимо от того, выиграешь ты или проиграешь.

3. Каира дагы

Когда паутина жизни начинает распускаться, как старый шерстяной свитер, в котором одна за другой рвутся нити, трудно вспомнить, когда был нанесен первый удар, оборвавший это изящное плетение. Жизненные обстоятельства иногда бывают такими же неожиданными и неприятными, как капля оливкового масла, попавшая на чистую футболку. Сначала ты расстраиваешься, а потом перестаешь обращать внимание на случайные пятна, чернильные кляксы или помятости… Тебе становится все равно ведь завтра утром ты наденешь другую футболку.

Но жизнь – это не футболка, которую можно поменять.

Именно поэтому нельзя позволять прошлому вставать у тебя на пути. Не можешь спать ночами? Сможешь. Боль пронзает твою грудь? Остались шрамы? С течением времени память потускнеет, а шрам станет таким же незаметным, как след от прививки, сделанной в далеком детстве. Тебя не будет это беспокоить. Тебе будет все равно.

Я не уверена, понимал ли Али Фуат Динчер то, что говорил, но, когда он оставил меня в кафе в замешательстве, с сердцем, переполненным яростью, мой взгляд еще некоторое время был сосредоточен на том, что он оставил на столе.

– Будем ждать вас снова, – произнесла официантка, забирая чашки с остывшим кофе и оставленную двадцатку, и направилась к кассе.

Насколько хорошо ты знала своего брата, Караджа?

Насколько сильно годы могут изменить человека? С другой стороны, мне показалось, что Али Фуат Динчер имел в виду не личностные качества моего брата, а пройденные им жизненные трудности. В течение многих лет он был членом федерации, его отправляли на разные поединки и мероприятия по всей стране и за рубежом. Другими словами, его продавали боссы и менеджеры. Могла ли с ним случиться какая-нибудь беда? Но разве это имело какое-то отношение к поединку, состоявшемуся в тот вечер?

Он сказал: «Твой брат был загадочным, скрытным человеком. Ни один человек не узнал ничего такого, чего он не хотел бы афишировать».

Запись поединка. Завернув флешку в бумагу и спрятав ее в карман пальто, я поправила шапку, взяла сумку и быстрым шагом вышла из кафе. На улице прогуливались несколько человек, однако я не увидела среди них тренера, покинувшего заведение несколько минут назад. Должно быть, я провела там слишком много времени, либо он взял такси и уехал сразу.

Всю дорогу к автобусной остановке мой взгляд был прикован к грязному снегу, хрустевшему при каждом моем шаге. Грязь была повсюду, а снег продолжал идти, создавая поразительный контраст. Порывы ветра раскачивали ветви дерева, под которым я стояла, и снег, скопившийся на них, сыпался мне на голову. Но я не могла заставить себя вернуться в тот момент, на ту улицу, на ту автобусную остановку; мой разум раскололся, и я блуждала в его разломе, потерянная и сбитая с толку.

Посмотри это. Потом подумай. Подумай, по какой причине запись без каких-либо проявлений насилия, радикальных взглядов или демонстрации оружия была скрыта от общественности и даже от адвокатов, представляющих интересы сторон.

Может ли быть такое, что за смертью моего брата скрываются более серьезные и грязные дела, чем я предполагала? Несмотря на то что ограничение доступа к записи поединка показалось мне странным, я знала, что в тот вечер на арене находилось множество зрителей, наблюдавших за боем вживую, и это заставило меня отбросить все подозрения. Возможно, я ошиблась.

Он сказал: «Мы и так легко отделаемся, потому что мы правы». Как такое возможно? Как они могут быть правы? Мой брат погиб прямо на ринге, его лицо стало неузнаваемым из-за множества сильных ударов по голове. Тот боксер был машиной-убийцей. То, чем он занимался, не было боевым искусством и не приносило никакой пользы. Жизнь моего брата была потрачена напрасно.

Но последние слова Али Фуата Динчера прочно засели в моей голове, не давая покоя. Неужели он действительно так сильно доверяет своему спортсмену? Как он может быть так уверен? Он предложил оказаться в окружении, где мой брат провел бесчисленное количество дней и ночей. Эта мысль крутилась в моей голове. Я проводила в последний путь того, кого потеряла много лет назад и не успела обрести снова; теперь, даже если вселенные соприкоснутся, мы все равно не сможем снова встать плечом к плечу.

Вернувшись домой, я первым делом приняла освежающий душ. Потом высушила волосы и быстро собрала чемодан. Октем дома не было. На кухне я обнаружила блинчики, которые она приготовила. Я их разогрела, смазала ореховой пастой и с удовольствием съела.

Как обычно, я оделась во все черное, лишь красная шапка выделялась в моем образе. На мне были облегающие брюки, ремень с массивной пряжкой, теплый свитер, приталенное теплое пальто и доходящие до колен сапоги на шнуровке. В мой чемодан вмещалось немного вещей, но я знала, что в деревне в Болу осталась моя старая одежда.

Лишь после трех мощных толчков дверь с трудом закрылась. Заперев ее на два замка, я спустилась по лестнице на первый этаж, вышла на тротуар и направилась к автобусной остановке. В сумке завибрировал телефон. По дороге в спортзал я выключила его, но, вернувшись домой, поставила на зарядку и снова включила.

Номер, высветившийся на экране, был знакомым – одним из тех, с которых мне назойливо звонили в течение последних недель. Отвечая на звонок, который я не задумываясь бы отклонила, если бы не события, произошедшие за час до этого, я уже подошла к автобусной остановке, которая в этот раз оказалась пустой и тихой из-за начавшегося сильного снегопада.

– Алло?

– Караджа, это я, Али Фуат, – сказал грубоватый голос. Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. – Ты посмотрела запись?

– Нет, еще не смотрела. У меня не было времени. Я боялась опоздать на автобус, потому что погодные условия стремительно ухудшаются и последующие рейсы могут отменить, что обрекло бы меня на одиночество в новогоднюю ночь.

– Ты поедешь в Кайрадаг?

– Вы в самом деле верите, что я поеду туда и привезу вам эту сволочь? В кафе вы производили впечатление адекватного человека, хотя я обратила внимание, что, когда речь зашла о поездке, из ваших слов полностью исчез здравый смысл.

– Караджа, это не игрушки. Если он не вернется в Стамбул, никто из нас никогда не узнает, что на самом деле произошло той ночью.

– Ладно, ладно, – сказала я, тяжело выдохнув. – Допустим, в ту ночь случилось что-то еще и дело не только в его кулаках. Допустим, он не убивал моего брата. Тогда вопрос: с чего вдруг вы так уверены в этом?

Из телефонной трубки послышался звук захлопывающейся двери: вероятно, он решил уединиться.

– Караджа, я разделяю твои сомнения и считаю, что твое скептическое отношение оправданно. Возможно, я кажусь тебе чокнутым стариком, рассказывающим небылицы о ситуации, которая, вероятно, представляется тебе очевидной, но мы находимся в разном положении. Мы смотрим на ситуацию с разных ракурсов. Я кручусь в самом центре этого водоворота, а ты даже с краю не стоишь. Вернее, не стояла до той ночи. Посмотри запись. И сама прими решение. В целом мне все равно, я буду продолжать заниматься своими делами и получать за это деньги. Я известный и востребованный тренер. А вот ты навсегда разрушишь свою жизнь и жизнь того парня и уже никогда не сможешь узнать правду о той ночи. Стоит ли игра свеч?

– Это не я разрушаю его жизнь! – крикнула я в телефонную трубку, когда во мне вскипела ярость. – Он сам разрушил свою жизнь!

– Рано говорить об этом. Мы еще ничего не знаем.

– Почему я должна поехать и привезти его для вас?

– Потому что он единственный, кто может рассказать тебе правду.

Я завершила вызов и со злостью замахнулась, чтобы запустить телефон в сугроб, но тут же опомнилась: он может разбиться или намокнуть. Как так получилось, что этот человек – единственный, кто может рассказать мне правду? Что еще он мог рассказать о той ночи? Ничего. Он мог бы оправдать себя, сказав: «Я не думал, что он упадет после очередного удара, но я сознательно стремился к этому, так как победа в боксерском поединке по определению означает нокаут соперника». Такое заявление могло бы частично обосновать его действия и уменьшить долю его ответственности.

Но все равно это сделал он. Он отнял у меня брата.

Я не вынимала руку из кармана, крепко сжимая в кулаке небольшую флешку, завернутую в бумагу с адресом. Я была уверена, что запись, которую мне предстоит увидеть, не изменит моего мнения о той ночи, однако если я поеду и привезу сюда того парня, то смогу получить ответы на волнующие меня вопросы. А вопросы у меня появились после встречи с Али Фуатом Динчером. Что за глупая договоренность?

Добравшись до автовокзала, я заметила, что автобусов на парковке было мало – всего три. Видимо, из-за погодных условий сократили количество рейсов.

– Здравствуйте, – сказала я мужчине за стеклянной стойкой, доставая кошелек. – У меня забронирован билет на автобус до Болу на час дня.

– Болу? – Мужчина нахмурился. – Как вас зовут?

– Караджа Коралин.

– Сейчас проверю, госпожа, – сказал мужчина, не отрывая взгляда от экрана компьютера. Заметив, как напряженно он отреагировал на озвученное время отправления, я нервно покусывала нижнюю губу, пытаясь понять, не возникло ли какое-то недоразумение.

– Рейс в Болу отменен из-за технической неисправности автобуса. Вам должны были позвонить по крайней мере час назад…

Я удивленно приподняла брови и собиралась сказать, что никто не звонил, но потом вспомнила, что мой телефон был выключен с самого утра и до тех пор, пока я не вернулась домой и не поставила его на зарядку. Схватившись рукой за голову, я мысленно выругалась, осознавая всю нелепость ситуации. Я приехала сюда, не уточнив информацию. Что же теперь делать? Как мне теперь добраться до мамы?

В это время мужчина продолжал что-то делать на компьютере, а когда встал со стула и перевел взгляд на меня, то жестом указал через окно на белый автобус, стоявший прямо перед нами.

– У нас есть еще один рейс, но автобус поедет не через туннель, а через Кайрадаг.

– Кайрадаг? – я застыла в удивлении.

– Да, – ответил он. – Автобус пустой. Но он отправится уже через десять минут, так что быстрее. Это близко к месту, куда вы направляетесь?

Это было не близко. Но именно туда Али Фуат Динчер просил меня съездить.

– Дайте мне минутку, – прошептала я, отворачиваясь. Смогу ли я на следующей после Болу станции пересесть на автобус до деревни, если сейчас поеду через Кайрадаг? И что я буду делать? Поеду по адресу, который мне дал Али Фуат Динчер? К убийце? Чтобы вытащить его из норки, в которой он прячется? Он правда убежал из-за того, что я сказала ему на кладбище? Из-за этого он прячется в горах? Он не имеет права перекладывать ответственность за это на меня. Он взрослый человек! Почему Али Фуат не может просто уважать решение своего спортсмена?

Может быть, это какая-то игра? Возможно, единственная причина, по которой Али Фуат хочет, чтобы я привезла его, – это поединок с русским боксером, который состоится через два месяца.

Господин Хильми. Али Фуат Динчер пытался обвинить его.

Я сохранила номер господина Хильми, с которого он позвонил мне в день похорон. Схватив телефон, я открыла контакты и тут же набрала его.

– Набранный вами номер не обслуживается…

– Черт, – прошипела я, подходя к выходу из касс. Когда я открыла дверь и вышла на улицу, на меня налетел сильный ветер. Через поиск я пыталась найти историю входящих вызовов, поступивших два месяца назад. В день похорон один парень из команды моего брата звонил мне, чтобы узнать, приеду ли я. Я уверена, что он был в его команде, ведь в тот вечер, когда лифт передо мной закрывался, я видела, как он шел рядом с моим братом и дружески хлопал его по плечу. Это он подал мне лопату на кладбище.

Я нажала на номер, дождалась, пока появится экран вызова, и поднесла телефон к уху.

– Набранный вами номер не обслуживается…

Это что, какая-то шутка? Мои руки непроизвольно потянулись к голове. Пульс бешено стучал, и я почувствовала слабость и головокружение. Прижавшись к ледяной стене, я распустила шарф, который сдавливал шею, и попыталась перевести дыхание.

Этот тренер, Хильми, был тренером моего брата. Почему он сменил номер? Впрочем, он мог сменить номер, так как его беспокоили СМИ. А товарищ по команде? Почему сменил он? Это не может быть просто совпадением. Не может.

– Госпожа, автобус в Кайрадаг вот-вот отправится…

– Можно мне билет? – сказала я сотруднику, который высунул голову из двери выжидающе и смотрел на меня. Я решила ехать. Будь что будет. Али Фуат Динчер способен справиться со своими делами без моего участия, но каким-то образом он все же втянул меня в это. Он понимал, что я не из тех, кого легко ввести в заблуждение, поэтому не сделал бы такое серьезное предложение, не будучи искренним. Иначе я могла бы помешать их планам. Он не стал бы так рисковать.