Два выстрела

Но как молекулы воды, кружась в облаке, находят своё место в снежинке, так и мы можем учиться терпению, прощению и любви. Мы не идеальны, мы несовершенны, и из-за этого сталкиваемся с конфликтами. Но, принимая различия и стараясь любить друг друга, мы, словно снежинки, создаём гармонию, которая отражает Божью истину: несмотря на падение, любовь и милосердие могут проявляться и соединять людей.

Различия между людьми – не наказание, а возможность учиться смирению, терпению и любви. Как снежинка кружится в воздухе и находит своё место, так и мы, через прощение и взаимное уважение, можем строить мир, отражающий Божий замысел о гармонии и добре.

И, по-честному, мне нравилось наблюдать, как люди учатся любить друг друга вопреки всему.

Я посмотрела на мужчину, идущего рядом. Он думал о чём-то своём. Уголки его губ чуть дрогнули – должно быть, в отвращении.

Мы ведь не проиграли сделку. Да, Фелтон пока не согласился продать нам компанию, но и не отказал. А значит, у него по-прежнему есть сомнения, следовательно, у нас есть шанс. У Фелтона есть шанс, если Лосс не упрямится.

Он показался мне доброжелательным и милым человеком. Хотя, наверное, Эрвин моего мнения не поддержит.

И тем не менее для такого человека, как Эрвин – бескомпромиссного, любящего власть, – это ощущалось как проигрыш.

– Что тебя разозлило-то? – спросила я, прерывая молчание.

– Ну, даже не знаю… Может, то, как вы любезничали с Фелтоном? – резко ответил он, будто только и ждал, когда я заговорю.

– А что такого? – спросила я, удивлённо вскинув брови.

– Адель, я понимаю, ты не опытна, но так открыто разговаривать с человеком может быть, как минимум, небезопасно. Ты бы ещё ему свой адрес продиктовала и расписание, чтобы удобнее было тебя пришибить! – взмахнул Эрвин рукой.

– По-моему, он добрый, зачем ему вредить мне? – возразила я.

– Святая простота, – Эрвин провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть с него усталость.

– Ты серьёзно? Я тебя учил не показывать эмоции, быть собранной, а вместо этого ты стала разглагольствовать о жизни, по сути выдавая слабые места. «Когда что-то дорого – сложно отпустить»; «Важно просто дать людям уверенность, что всё будет хорошо. Иногда это дороже денег», – передразнил меня Харрис. – Ты вообще думаешь, что говоришь?

– Что? Обычные фразы.

Зря я начала диалог.

– Обычные? – переспросил он, прищурившись.

– Да.

– Хорошо. Знаешь, что я бы понял о тебе, услышав это? – Эрвин поднял указательный палец. – Первое: ты не отделяешь эмоции и духовные отношения от бизнеса. Второе, – поднялся ещё один палец, – тебе сложно будет принять трудное решение.

– Но я же не говорила о себе, а в целом о…

– Третье, – не дал мне договорить Эрвин, – можно надавить на чувство вины или страх потери.

– Эрвин, ты драматизируешь. В моих фразах нет ничего такого, банальная философия.

– Которой нет места в бизнесе, – выдохнул Эрвин сквозь зубы.

– Ну тогда сам и разбирайся с этим бизнесом, а не нянчись со мной, – повысила я голос, чувствуя, как внутри всё закипает.

– Ты просто дура, – выдал Эрвин, перекрикивая меня. – А если бы он воспользовался этим? Если задержка – лишь для того, чтобы использовать информацию? Что, если он сопоставил факты, проанализировал твою психологию и теперь разрабатывает план, как тебя обставить?!

–А с чего бы ему не подумать, что я тоже манипулировала им? Что я не была искренней, а сказала то, что, по моему мнению, помогло бы ему сделать выгодное для меня решение?

– Потому что видно, когда ты искренняя, а когда нет. Или ты думаешь, не видно насколько фальшивая твоя улыбка?

– А ты у нас король театра, я смотрю, – взмахнула руками я.

– Нет. Я тоже не умею показывать фальшивые улыбки, не умею говорить красивыми речами, как любезно заметил Фелтон. Меня тут же раскусят. И именно поэтому я, в принципе, не показываю эмоций.

– Но он был искренним, я точно знаю. Это видно. Он переживал, – я обняла себя за плечи.

– А ты была невыносимо тупой.

– Эй! А ты – невыносимо черствый, только и делаешь, что лицемеришь, ища выгоды лишь для себя.

Эрвин рассмеялся.

– Да, Адель. Потому что я бизнесмен. И только благодаря этому я богатый.

– Ты богатый? – я тоже рассмеялась.

– Да, представь себе, я богатый, – скривился Харрис.

– Ты бедный. У тебя нет ничего, кроме денег, – бросила я.

– Возьми свои слова обратно, – процедил он сквозь зубы, и в его глазах что-то вспыхнуло.

– Я не люблю лгать, – сжав ладони в кулаки, ответила я. – А ты мог бы быть более обходительным на встрече.

– Если бы я был мягким и обходительным, мы бы не смогли убедить Фелтона продать компанию. А так, если подумать, вышла отличная игра в хорошего и плохого полицейского, – усмехнулся мужчина.

Я остановилась как вкопанная.

– Ты использовал меня?

– А ты думала, я не учту твою эмоциональную природу ради выгоды? -Эрвин рассмеялся зло, захлопав в ладоши, словно аплодируя моей наивности. – Единственное, что мне не понравилось – это то, что ты раскрыла себя больше, чем требовалось, ставя под угрозу себя и, соответственно, меня.

– И к чему привела твоя тактика? Компанию мы не купили.

Мне было обидно. Обидно, что Эрвин срывается на мне. А что он ожидал? Что я идеально проведу всю встречу, не допустив ни одной ошибки? Конечно нет. Это первая деловая встреча в моей жизни, на подготовку к которой у меня было всего несколько дней.

– Купим, – спокойно сказал он. – Если ты не заметила, общая прибыль твоего бизнеса с моим приходом значительно возросла. Я не хочу оскорблять талант твоих родителей – когда-то они были одними из самых крупных бизнесменов, но скатились на рынке и стали обычными, мелкими предпринимателями, живущими в страхе. Как думаешь, кто их убил? Конкуренты? Потому что они открыли дверь, куда не следовало, и потеряли головы на эмоциях? Или, быть может, это чьи-то обиды? В любом случае, я не собираюсь, как ты, чахнуть над могилой погибших. Этой компании нужен я, и со мной она получила гораздо больше, чем с Берни. Наша компания сейчас жива благодаря мне.

– Не смей говорить о моих родителях! И это не наша компания, а моя и моих родителей.

Я отвернулась, чувствуя, как на глазах появляются злые слёзы, но заставила себя собраться, аккуратно смахнула капельки соленой влаги с щек и снова повернулась к нему.

– Это моя компания, а твоё имя в документах – всего лишь символы, – зло бросил Эрвин, но потом выдохнул, глядя мне в лицо.

Он сжал зубы, прикрыв глаза.

– Да, но моё имя на бумаге даёт власть. Почему бы мне не найти нового генерального директора, Эрвин Харрис? – сказала я, скривив губы.

– Потому что ты не сможешь найти нового директора, – спокойно покачал головой Эрвин, – который не воспользуется твоей слабостью и незнанием. Который не подставит тебя и не развалит бизнес. И в итоге ты потеряешь всё.

– А почему бы тебе меня не подставить? – усмехнулась я.

– У меня есть свои причины.

– Какие?

– А вот это уже не твоё дело, – резко поправил воротник пальто и отвернулся.

– Ещё как моё. Это мой бизнес, я имею право знать!

– То, что ты являешься официальным владельцем бизнеса, не даёт тебе полномочий требовать от сотрудников разглашения их личной информации, – холодно ответил он. – Статья 86 Трудового кодекса, если мне не изменяет память.

– Прекрасно, – не выдержала я.

– Закон – полезная штука, особенно когда знаешь его, – усмехнулся он, заметно успокаиваясь.

– Ещё скажи, что ты его исполняешь, – буркнула я, даже не подумав, что говорю.

Эрвин усмехнулся.

– Это что за улыбка? – насторожилась я.

Он быстро стёр её с лица.

– Так, Эрвин, ты что, мой бизнес нечестно ведёшь? – Я чуть не упала.

– Милое ты дитя. Бизнес и честность – это антонимы.

–Серьёзно? Ты издеваешься?! И что мне теперь делать с этой информацией?

– Просто забудь, – махнул рукой Харрис, видимо, уже пожалев о сказанном.

– Я точно тебя уволю после этой сделки, – произнесла я безэмоционально, пытаясь переварить услышанное.

Эрвин выдохнул, секунд десять молчал, потом, глядя вдаль, сказал:

– Так, Адель. Давай так. Ты не лезешь, туда, куда тебя не просят, а сейчас я довожу тебя до твоего скромного домика, и мы расходимся. Ты получаешь очередные деньги на карту, ходишь в свою церквушку на окраине, веришь, что дядя на небе тебе внемлет. Можешь даже помолиться, чтобы меня сбила машина за моё непристойное поведение. А я буду заниматься своими делами, веря в своих богов – в деньги и власть.

– Козёл, – буркнула я, развернулась и пошла.

Эрвин шёл за мной несколько шагов, гулко ступая по утоптанному снегу. Его дыхание выбрасывало в холодный воздух белые клубы пара, как выстрелы – резкие, короткие, раздражённые. Я, не оглядываясь, ускорила шаг, хотя от злости и усталости ноги дрожали.

– Козёл, – повторила я тише, будто для себя, и сжала кулаки в карманах пальто.

– Это комплимент? – раздалось позади.

Я остановилась. Не потому что хотела ответить – просто голос Эрвина прозвучал неожиданно легко, без раздражения, без той металлической холодности, к которой я привыкла. Он догнал меня через несколько секунд, встал рядом, не глядя.

– Ладно, прости, – выдохнул он, будто слово это вырвалось случайно.

– Что? – удивилась я. Мои брови взлетели вверх. Это было самое неожиданное событие за день. Хотя нет. За всю жизнь.

– Не заставляй меня это повторять.

– Совесть проснулась? – неуверенно спросила я, прищурившись.

– Нет, – Эрвин чуть усмехнулся, – считай, я устал быть злым.

Он взглянул на меня, и впервые за всё наше знакомство на его лице мелькнула улыбка. Не язвительная, не снисходительная, а живая. Тёплая. Настоящая.

Я смотрела на него, не веря в то, что вижу. Даже его глаза изменились – в них больше не отражался холодный блеск хищника, только усталость и… что-то похожее на грусть.

Что за перемены? Они пугают.

– Ты… улыбаешься, – тихо сказала я.

– Ну да, – он пожал плечами. Иногда полезно. Даже мне.

Я отвернулась. Почему-то стало не по себе. Как будто этот человек, которого я привыкла видеть каменным, вдруг показал трещину – и сквозь неё выглянул кто-то живой. Мне не хотелось это видеть. Мне стало страшно.

– Не надо, – прошептала я.

Я не готова.

– Что – не надо? – удивился он.

– Не улыбайся так. Это… неправильно.

– Почему? Определись, ты хочешь, чтобы я был человеком или чудовищем?

– Хочу, чтобы ты хотя бы был честным, не больше – сглотнув ком в горле, ответила я.

– Честность? – Эрвин рассмеялся. Сначала тихо, потом громче. Но это был не резкий, саркастичный смех, а живой, тёплый. Я посмотрела на него, он откинул голову, закрыл глаза и просто смеялся. Этот смех почему-то больно резанул по сердцу.

Я скривила губы.

– Что смешного? – спросила я, глядя сквозь снег под ногами.

– Ты. Ты всерьёз думаешь, что мир можно изменить честностью. Что слова вроде «доброта», «любовь» и «вера» что-то решают в бизнесе. Ты словно из другого времени, Адель.

Эта лёгкость, с которой он говорил о таких вещах, выводила меня из себя.

– И?

Эрвин пожал плечами.

– Это глупо.

Я покачала головой.

– Тебе хоть раз было по-настоящему больно, Эрвин? – спросила я, почти шипя. – Ты сам то хоть раз любил кого-то не ради выгоды? Терял, не считая проценты и контракты?

Он замолчал. Улыбка медленно сошла с его лица. Секунду он просто стоял, глядя в пустоту впереди, потом тихо сказал:

– Было.

– И что ты сделал?

– Я просто живу дальше. Адель, я не умею жить чувствами. Они мешают.

– Да, зато ты умеешь ими торговать, – сказала я с горечью, качая головой.

– Каждый выживает, как может.

Мы стояли молча. Вокруг тихо кружились снежинки – те самые, о которых я думала пару минут назад. У каждой – свой путь, своя история. И в этот момент я вдруг остро почувствовала: мы с Эрвином тоже часть этого вальса. Только наши траектории слишком разные, и всё равно – по какой-то причине – пересеклись.

И у Эрвина… тоже есть свой путь. Уникальный.

Интересно, какие испытания в своей жизни прошёл этот человек? Что сделало его таким, какой он есть? Сколько предательств он пережил, сколько раз его кидали на деньги, и конкуренты подбирались слишком близко? А какие проблемы были в личной жизни?

Я закусила губу, поняв, что на самом деле никогда до этого момента не видела Эрвина настоящим. Единственная эмоция, которую он всегда не мог сдерживать – это гнев и раздражительность. Но я раньше ни разу не видела, чтобы он просто искренне улыбался, смеялся. Не саркастично и надменно, а от души. Кто вообще когда-либо видел его настоящим? Родители в детстве? Они тоже бизнесмены, и я не знаю, какие у них отношения; может, он ничего о них не знает.

Почему же сейчас он позволил это со мной? Мы – никто друг для друга.

– Знаешь, – тихо сказала я, понимая, как нелепо звучит, – ты похож на лёд. Холодный, ровный, прочный. Но внутри – всё та же вода. Просто замёрзшая.

Эрвин усмехнулся краем губ, снова не зло – просто будто от бессилия.

– Ты не представляешь, насколько ты непохожа на всех, кого я встречал.

– И слава Богу.

– Я должен тебя возненавидеть. Должен буду и непременно это сделаю. Считай, просто перед этим хочу показать… что я тоже человек, а не только бревно.

Эрвин кивнул в сторону машины, и мы направились к ней молча. Только хруст снега под ногами и дыхание, превращающееся в пар, заполняли пространство между нами.

– Ты ведь правда собираешься меня уволить? – вдруг спросил Эрвин, когда мы сели в машину.

– Возможно, – ответила я, хотя это не была правда.

– Ну что ж, – Эрвин снова улыбнулся, – наконец-то в тебе просыпается деловая хватка.

– Ты неисправим.

– Возможно, – он чуть склонил голову, улыбаясь.

Я отвернулась, пряча взгляд.

– Перестань, – сказала я глухо. – Не смей.

– Что, опять? – уже раздражённо спросил он. – Нельзя улыбаться?

– Не нужно, – просто повторила я, съёжившись.

Эрвин пожал плечами, его улыбка медленно угасла, но след тепла остался.

– Ладно, – тихо произнёс Харрис.

Я закусила губу и сильно зажмурила глаза, чувствуя вину. Нельзя так отвратительно вести себя с ним… Но страх сближения оказался сильнее.

Мы ехали молча, и каждую секунду мне хотелось вылезти из движущейся машины, чтобы оказаться как можно дальше. Я отвернулась, прижавшись лбом к стеклу, чтобы не видеть Эрвина. Он не пытался разговаривать, и мне казалось, что я причинила ему боль своей реакцией.

Но я не могла. Просто не могла…

Хочется закричать, вопить, вцепиться в волосы. И я почти вылетела из машины, как только мы остановились у моего выхода, но с ужасом услышала открывающуюся вторую дверцу. Зачем он пошёл за мной?

– Адель! – окрикнул он меня

– Что?

– Всё нормально?

– Отвали, пожалуйста, от меня.

Эрвин приподнял брови, не ожидая такой грубости. И дома я обязательно дам себе пощёчину за неё.

Я раскрыла подъездную дверь, срываясь почти на бег, но споткнулась и повалилась на пол, услышав жалобный писк.

Я огляделась. Эрвин с широко открытыми глазами смотрел на меня, держась за перила, у самого низа лестницы, не ожидая, что я упаду. Я же взглянула в сторону и увидела белоснежного котенка с белой шерстью и голубыми глазами. Он смотрела на меня с недоверием. Я протянула руку, и котенок тотчас ласково поддался, забыв о том, как я влетела на него. Он забрался ко мне на колени, пачкая, трясь головой об меня. На улице было холодно, вот видимо котенок решил поселиться в теплом подъезде. Я ответила на ласки бедного животного, и тот с еще большим рвением прильнул к моей руке. Я улыбнулась, в ту же секунду поняв, что теперь буду жить не одна.

Глава 7

В тишине я сидела на кровати на краю и гладила нового питомца. Котёнок оказался девочкой. Я назвала её Тайгой. Из-за окраса и цвета глаз. Её внешний вид был таким же холодным, как зимняя тайга. Она словно отражение морозного дня. А краткое имя – Тая. Звучит ласково, такой характер у неё и был. Нежный. И мне казалось, что мы нашли друг друга. Что она – моё отражение тоже.

Я замкнутая, недоверчивая, равнодушная. Не собираюсь подстраиваться под других и мнение других людей для меня пустой звук. Со мной просто невозможно классно проводить время.

Но это для людей, которые никак не связаны с мной, которые не играют важной роли в моей жизни. С людьми, которых я люблю – я ласковая, весёлая, внимательная. И я сделаю все, чтобы любимый человек был счастлив. Я готова разделить каждый свой день с ним и получать от этого дня все. Я многое прощу, буду пытаться наладить отношения до последнего, я надежная и искренняя. я всегда обниму и поплачу вместе, если вижу, что человеку, которого я люблю, плохо. я напрямую скажу, если мне что-то не нравится, а не буду играть в угадайку и устраивать качели.

К другим людям, я конечно, не отношусь как к животным, генерирующимися вокруг. Но именно такое впечатление часто обо мне и складывается. Возможно из-за излишней отстранённости.

Хотя если честно я не ощущаю себя как грустного и равнодушного человека. И когда, слышу от кого-то о себе такое – очень удивляюсь. Потому что внутри меня полно любви к миру, которую… я просто, наверное, не хочу показывать. Но вокруг я вижу свет и добро. Научилась видеть.

Люди, которым удавалась пробиться к моей сути часто говорили, что в начале со мной невозможно общаться, и, если бы не какая-нибудь случайность или не обстоятельно жизни – я бы так и осталась в их глазах злой снежной королевой.

Чтож, чужое мнение на самом деле меня мало волнует. Я знаю каким огнем в серцце живу. И он меня греет. Этого достаточно для моего счатья.

Мне часто говорили, что я выгляжу равнодушной и холодной в начале общения, и очень сложно подобраться к моей сути. Если бы не случайный события – в их глаза я бы так и осталась снежной королевой.

Тая на секунду открыла глаза и потянулась. Вчера вечером отмыла её – вырывалось животное с зверской силой, но в итоге я справилась. Кошка быстро меня простила, и в итоге мы заснули вместе в обнимку.

Нужно будет сегодня заехать потом купить всё для кошек.

С Эрвином вчера мы расстались, снова поссорившись. Он хотел сегодня провести ещё пробный урок, но в это время у меня собрание в церкви, а потом не сможет Эрвин. Он очень разозлился.

– Бизнес важнее молитвы, – возмутился он.

– Для кого как, – ответила я.

– Пропустишь один день – ничего с тобой не случится, не спустит на тебя Бог метеорит в гневе.

Я осталась непреклонна. Если университет я готова пропустить, то церковь – нет. Я обязана прийти. И даже не потому, что так нужно. Мне самой хотелось. Церковь – это тело Христово. И меня тянуло туда как магнит. Пусть я не обрела там кучу друзей, но быть просто частью этого мира, безмолвным наблюдателем, мне нравилось. К слову, уже пора выходить.

Я последний раз потянулась к кошке и поцеловала её в макушку, ни капли не брезгуя, и вышла из квартиры. Стала спускаться по до ужаса знакомым пролётом. Краем глаза, в ящиках для почты, в своей ячейке я неожиданно для себя заметила конверт.

Я изрядно удивилась. Не квитанция, не реклама, а… конверт.

Я нахмурилась, вытаскивая его и распечатывая.

Внутри не было огромного текста, который я почему-то ожидала увидеть. Всего один маленький листок, а на нём два коротких предложения:

«Далеко не всё, что скрыто, мертво. Первое предупреждение.»

Я раздражённо кинула конверт с запиской обратно.

Бред какой-то. Дети балуются, не иначе.

На собрание я немного опоздала. Села на заднюю лавочку, успокаивая прерывистое дыхание после улицы.

На кафедре проповедовал наш пастор – Натаниэль Рэй. Его голос разносился по всему залу, проникая в сознание людей и обращаясь к их сердцам.

Я взглянула на других членов церкви, чьи глаза были устремлены к проповедующему. Передо мной сидел председатель молодёжи – Томас Брайт. Весёлый, открытый человек. Он наклонился вперёд и поправил капюшон одному из членов церкви. Тот даже не обернулся. Я закусила губу, пряча улыбку. Меня восхищало это – разные люди, ничем не связанные. Но такое доверие… Что прикосновение не напугало, а выглядело естественным и обычным.

– Давайте обратимся к священному писанию. Евангелие от Иоанна, 1 глава, 5 стих: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.» Братья и сёстры, сегодня нам нужно оставаться бдительными, чтобы тьма не затмила нас. Каждый из нас однажды был там – в этой тьме. Но знайте: Бог не перестаёт быть светом, даже если мы Его не видим. Мы не можем отменить рассвет только потому, что закрыли глаза. Он всё ещё рядом. Он – в самом сердце той боли, где мы думаем, что остались одни. Держите взор на Свет. Помните апостола Петра? От Матфея, 14 глава, 28–31 стихи: «Пётр сказал Ему в ответ: Господи! если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде. Он же сказал: иди. И, выйдя из лодки, Пётр пошёл по воде, чтобы подойти к Иисусу; но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! спаси меня. Иисус тотчас простёр руку, поддержал его и говорит ему: маловерный! зачем ты усомнился?»

Пётр шёл по воде, глядя на Иисуса. Пока смотрел – стоял твёрдо. Но когда посмотрел на волны – начал тонуть. Не потому, что волны стали выше, а потому, что взгляд сместился со Света на тьму. Мы часто делаем то же самое. Мы видим бурю и забываем, Кто стоит рядом. Но даже когда Пётр тонул, Иисус не отвернулся. Далее читаем 32 стих: «И, когда вошли они в лодку, ветер утих.»

Друзья, не бойтесь бури, когда с вами Тот, Кто повелевает ветрами! Возможно, ты сейчас стоишь именно там – в месте, где холодно, пусто, где вера трещит по швам. И ты не чувствуешь Бога. Ты не видишь, не слышишь. Но, друзья, как бы ни было сложно, идите к Нему. И даже если оступитесь – воззовите к Нему: «Боже, спаси меня», и Он протянет руку. Не оставит тонуть. Господь не обещал, что путь к Нему прост – он будет тернист, и, возможно, даже сложнее, чем был бы без Него. Вам придётся взять крест и идти. Но помните: после креста – воскресение. И иногда Бог допускает в нашу жизнь бурю, чтобы мы научились ходить по воде. Но когда увидите волны и ветры, помните, Кто простирает к вам руку и Кто сильнее любой непогоды. А ваш свет – это Иисус Христос.

Я закусила губу, дослушав проповедь, понимая, что эти слова особенно важны для меня. После смерти родителей всё казалось тёмным. И когда я смотрела на Христа, внутри что-то оживало. В тот момент я и поняла, что без Него жить не хочу. Слишком… темно. Через чур темно. Христос и есть Свет, а в темноте я умираю. Потому что свет – это жизнь.

«В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков.»

Собрание закончили привычно – поделившись друг с другом свидетельствами, спев пару песен прославления, объявлениями и молитвой.

Я медленно вобрала в лёгкие воздух, готовясь приветствовать членов церкви. Учитывая мою несоциальность, порой это давалось трудно. С девочками мы обнимались, улыбаясь, спрашивая друг друга о чём-то. Я не была ни с кем близка, поэтому глубокойсти разговоров позволить себе не могла. С мужчинами мы обменивались рукопожатиями. Спустя же шесть минут я всё же смогла выйти на улицу, вдыхая морозный воздух.

Я остановилась у крыльца, глядя вдаль, думая о смысле Бога в моей жизни.

Но моё внимание привлекли крики – я взглянула в сторону. Метрах в десяти от меня ругались мужчина и женщина. Они кричали друг на друга: мужчина сжал кулак, женщина махала руками, явно не в состоянии сдержаться.

Знаю, по-хорошему стоит просто отвернуться и не слушать. Но я не могла отвести взгляд. В каждом крике и движении – отчаяние. Каково жить в нём? Ужасно… А эти люди борются не только против друг друга, но и против собственной пустоты внутри.

Мне стало страшно, когда мужчина в ответ замахнулся на девушку. Я вскрикнула. Но страшно мне стало не только за неё, но и за то, на что способны люди, когда внутри… нет любви. И как люди, не имея её в сердце, теряют самих себя.

Так люди живут без Бога? Каждый сам за себя, без мира, без любви? Я уже и забыла, каково это. Иногда мне кажется, что меня просто отрезало от жизни до прихода к Богу.

Я мысленно поблагодарила Бога за то, что воззвал ко мне и постучал в мою дверь.

А впрочем… Кого люблю я? Кто у меня есть? Только один человек. Ливи…

Мне захотелось написать подруге о том, как я её люблю. Я достала телефон, отключая беззвучный режим, который ставила на время проповеди, и с ужасом обнаружила три пропущенных звонка от подруги и десятки сообщений.

Что-то внутри меня замерло в тревоге за близкого человека. Внутри всё сжалось в нехорошем предчувствии. В голове пронеслось тысячи возможных событий, и многие из них я стремилась сразу отмести, чтобы не вогнать себя в отчаяние.