Змееносец Ликише

– Вспомни, как она приводила тебя в трепет! Истинная дочь превалира Сихея! Язычница! Та старая повитуха мне всё рассказала, как она подменила детей! Бедная старуха исчезла…

Фрийя закрыла лицо руками, будто пытаясь стереть страшное воспоминание.

– Перед случившимся она просила пощады! В слезах кланялась передо мной, целовала ноги, умоляла о защите… а ты погубил её! Приложил руку к её смерти! О, всевышние, да она же была твоей кормилицей! Эта старая женщина выпоила тебя своим молоком!

– Замолчи, женщина! – взрывной грохот голоса Гадесиса разрезал воздух, и резкий хлопок пощёчины оглушительно прозвучал в почтительной тишине покоев. – Ты и впрямь обезумела! Эта история не имеет ко мне никакого отношения!

Он стоял над ней, дыхание его было тяжёлым, а в глазах плясали демоны гнева и страха, вытащенные на свет её словами.

– Придворная повитуха исчезла, но моей вины здесь нет! – выкрикнул он, но в его голосе звучала фальшь, выдававшая слабость. – Ликише – мой сын, и теперь некому отрицать обратное, потому что все, кто знал истину, исчезли. Они твердили, что я никчёмный! Выставляли на всеобщее обозрение мои недостатки! А кто снова усомнится в способностях моих чресл, пусть зарубят у себя на носу – смерть настигнет мгновенно. Посмотри, Фри, он будто похож на всех сарфинов сразу, а значит – это моё лицо! Он такой же, как и я! Он – моя кровь, а не твоя! – его голос сорвался на истеричный крик. – Он моё отражение!

– Ты пожалеешь об этом, я тебе обещаю, ты и твое «отражение»! Я больше не та наивная дура, что позволяла тебе надо мною издеваться. Я не дам сесть на престол незаконнорождённому. Лютос – вот наше будущее. И когда он сядет на трон, его сияние будет переливаться всеми цветами радуги в знак светлого будущего всей Элиды. И тогда уж точно в долгу перед тобою и твоим любовницами не останусь.

Не сосредоточиваясь на угрозax супруги, коссей Гадесис добавил:

– Фри, ты совсем с ума сошла. – Голос Гадесиса прозвучал устало, но с железной уверенностью. – Лютос не будет магом. Ты зря надеешься на чудо, его время ушло. В день его рождения, вспомни, он родился как простой мирянин. Без лёгкого сияния венца или щебетания птиц. Помню, Элл ушёл за кислотно-зелёное облако, выброшенное из-за Илиона, на северной стороне. В день его совершеннолетия ничего так и не произошло. Он, как и ты, как и я, лишён этого дара. Но мы можем это исправить.

– Ох, не нравится мне эта идея, – Фрийя нервно заломила пальцы, её голос дрожал. – Мне так противно об этом думать. Эти топорные…

– А ты не думай, – резко оборвал он. – Всё тут же изменится, когда у нас на руках появится наследник-маг. И тогда все будет по-другому.

Его лицо озарилось хищной улыбкой при воспоминании.

– Помнится, как мой многоуважаемый превалир Сихей изъяснялся по поводу продолжателя рода… К сожалению, он не дожил до этого момента. Хотел бы я видеть его лицо при наследнике-малыше.

– Не стоило его убирать, – голос Фрийи дрогнул, став беззащитным. – Он был слишком влиятельным превалиром. Я слышу, как его последователи шепчутся у меня за спиной. Трусливые самодуры, а не альхиды! Колко смотрят мне в спину и любят миридийское золото! Тем не менее остались и те, кто верен прошлому. Их мы никак не можем подкупить. Как быть с ними? Может, всё напрасно? Может, у нас ничего не получится?

– Что я слышу, Фри? Ты испугалась? – Гадесис ядовито рассмеялся, нервно теребя мелкие завитки своей бороды. Вдруг его лицо исказилось, и он резко вскрикнул, вскакивая с места: – Ты, наверное, забыла! Если мы проиграем эту битву с альхидами, то нас ждёт прилюдная казнь! Мы оба причастны к большим грехам. Эти грехи они будут помнить еще долго.

– Ты лучше меня знаешь – они хотели убрать Лютоса! – оправдывалась Фрийя, её голос звенел истерикой. – Они как-то узнали, что Ликише – маг, и что ещё хуже – сын той святозарины из этого треклятого дома! Подняли шум на улицах и породили множество слухов насчёт его выдающихся способностей! Помнишь последователей Сихея? Их осталось немного, но я выковырну эту опухоль с наших улиц! Смерть зачинщикам, имеющим какие-либо расположения к ползучим тварям – змеям!

– Прекрасно, Фри. – Гадесис заметно повеселел. – Тогда лучше было бы не останавливаться и делать дальше как задумали. Пока все идёт так, как мы хотели бы, а потом…

– Что будет «потом»?

– Мы забудем об этом разговоре, иначе шпионы могут услышать наш разговор! Мой тебе совет: лучше принять Ликише таким, каков он есть. Никогда не знаешь, откуда ветер подует.

– Немыслимо, ты боишься «любимого сыночка»? – обомлела коссея.– Здесь все и так ясно, дорогая. Ликише приехал завоевывать трон. Не пустился в бега, как только узнал о наших с тобою планах. Только настоящий безумец приедет в руки к палачу… или тот, кто чего-то страстно желает. А мой сыночек хочет трон.

– Но как? У него же нет армии. С ним прибыли парa десятков слуг. А за Лютосом стоит целый орден святозаров. Он не самоубийца же!

– Он – Змееносец. – Голос звучал приглушённо, почти благоговейно, наполняя пространство между ними тяжёлым, древним ужасом. – Змей – прародитель нашего рода. Альхиды поклонялись этому божеству и трепетали, как козлята пред голодным хищником! Его величие впечатляло. В его силах было воскрешать мёртвых и изменять историю. Создавать другие миры… и уничтожать их. Быть может, это плохо, что мы не ведаем его гнев… возможно, всего этого и не было бы.

В этой фразе заключалась целая вселенная сожаления. Не страх наказания, а глубокая, экзистенциальная тоска о том, что они, ослеплённые своей гордыней, забыли истинную природу силы, которой пытались овладеть. Они играли в богов, забыв, что есть нечто древнее и могущественнее их интриг. И теперь, когда дух самого прародителя явился им в облике изгнанного сына, стало ясно – их борьба не против Лютоса или Ликише, а против самой основы своего мира. Это был не просто конфликт за трон; это было столкновение с божественным возмездием, медленным и неотвратимым, как ползущий змей.

– Не приведи такое сбыться! – дернулась коссея.– Я теперь все поняла! Это все твой отец! Это он научил его этому знаку.

– Что ты такое говоришь?

– Твой отец, Аллель, готовил его всю жизнь! Нарочно отправил его в Ириль, чтобы мы не смогли помешать ему! Вспомни, о чем вы говорили в ту ночь.

– Он сказал, что мне не видать ирильской тиары.

– Да! Именно!

Гадесис призадумался. Он оглянулся по сторонам, убедившись, что его никто не подслушивает, снова повернулся к своей супруге:

– Тогда молись чаще, дорогая, если Лютос не сможет даровать наследника, тогда я лично помогу Ликише занять свой трон и буду на стороне сильнейшего!

– Ты сумасшедший! – воскликнула женщина, хватая своего мужа за края яркой малиновой тафты с виссоном. – Я вижу, ты до сих пор звякаешь деньжатами Мириды, тратя их на дорогие наряды и красивых женщин. Даруешь им драгоценные подвески, колье и другие украшения. Ешь, что хочешь, и живёшь, как хочешь, но это ненадолго. Больше не будет роскошной жизни ни для тебя и ни для меня.

– Это почему же?

– Потому что поздно рассказывать своему сыну о родительской любви.

– Фри, я его отец, а он мне сын. А ты кто ему такая?

Коссей Гадесис с иронией бросил взгляд на свою супругу, аккуратно уложил её сбившийся седой локон, подогнув его под тиару из плоскую ленту из орихлка, ушёл в зал, погружаясь в веселую атмосферу зала.

Женщину потрясли слова мужа. Дела шли не просто плохо, а очень плохо. Она осталась одна со своим сыном. Гадес с недавних пор переметнулся на другую сторону, а её оставил со всеми проблемами одну. От такого насыщенного вечера у женщины разболелась голова. Ощущение того, что она стоит на краю пропасти, не покидало ее. Возвращаться снова в зал, где играла веселая музыка, лилось крепкое вино и звучал игривый смех, не было желания. При всём том ужасе не вернуться в зал приведёт к ее личному поражению.Фрийe хотелось проснуться от всего этого кошмара, но, к сожалению, это не сон. Женщина оббегала глазами весь зал в поисках своего сына. Коссея-мать нашла его среди молодых людей. Он с нескрываемым аппетитом набив полный рот, говорил, плеваясь хлебными крошками. И то, что она увидела, перевернуло всю её жизнь.

– Безумный гордец! Мнит себя отцом мага, когда у самого магии не капли. Если бы этот сарфинский самодур хоть что-то мог, то у нас не было бы таких проблем, как сейчас. Старая кормилица была права, Ликише был особенным ребенком. Только боги могут дарить жизнь богам.

Глава 8

8 глава

Вечер подходил к тому самому моменту, из-за чего коссея Фрийя устроила этот пир. После более чем странного оглашения «прибыли» все гости вышли в прекрасный парк с его редкими цветущими деревьями, бурлящими фонтанами и цветочными декорациями и павильонами. Извилистые дорожки закручивались в лабиринте местного ландшафта, золотистые деревья пахли ароматом свежего мёда. Непроглядный мрак разгоняли медные лампадки с огнём, и высокие столбы с бушующим пламенем озарили мрачное небо. Впечатлял богатый стол для ненасытных господ и альхидов, певчие птицы. Над землёю парили стяги и знамёна альхидов и иных городов. Яркие гобелены – в героическом образе изображён корсей Лютос, отчего его прозвали великолепным или святым. Сюжет, который восхищал многих. Вдохновлённые отклики знатных дам и их дочерей, смотревших на вымышленный образ их героя.Здесь пили, смеялись, танцевали под веселые песни здешних певцов. Гостей угощали холодными напитками со льдом. Разносили десерты из свежих фруктов, напитанные сладким ликёром. Разливали шоколад. Все делалось для того, чтобы гости могли себя чувствовать превосходно. И им это удалось.

К чему было данное торжество, Ликише не знал. Да и Саржа, его тайный шпион, умолчал об этом, пообещав настоящее потрясение. Изображая полное безразличие, на самом деле он кипел от злости, подчитывая убытки сарфина.

Внезапно вдалеке в той самой триумфальной арке, под которой имеют честь проходить только правящие династии, на поздний вечер подоспела толпа необычных гостей. Под возглас приветствия и низких звуков басистых духовых труб многие стали громко хлопать в ладоши, поздравляя припоздавших.

«Что происходит?» – вихрем пронеслось в сознании Ликише, пока он растворялся в толпе, стараясь остаться незримым наблюдателем.

Картина, разворачивающаяся перед ним, была словно сошедшей со страниц иллюминированной хроники – прекрасной и оттого неестественной. Словно призраки, рожденные из горного хрусталя и лунного света, надвинулась группа северян. Их наряды, будто сотканные из самого серебра, ослепительно отсвечивали под южным солнцем, слепя глаза. Во главе этого ледяного шествия широким, не по-детски решительным шагом ступал мальчуган – ушастый, смешной, но с горящим взором. В его руках трепетало на ветру белоснежное полотнище, расшитое причудливыми серебряными нитями, словно морозными узорами.

Словно выпущенная из лука стрела, он помчался по дорожке, и этот порыв вызвал в толпе миридийцев счастливый, оживленный смех – умиление перед диковинной северной непосредственностью. Резко подскочив к регенту, мальчонка, не кланяясь, а с неким древним достоинством, вручил ему стяг. Главный символ суровых земель, где дуют вечные ветра. Гадесис, южный правитель в шелках и бархате, с подобострастной почтительностью принял дар из рук дитяти снегов. И затем, будто повинуясь некому священному ритуалу, вознес знамя Авилонии высоко в знойный воздух, и его голос, торжественный и громкий, прорезал толпу:

– Авилония с Альянсом!

И тут же взорвался ликующий гром аплодисментов. Миридийцы, радужные и легкомысленные, как мотыльки, рукоплескали миру с неукротимым Севером, даже не понимая его сути. Две колоссальные силы Элиды, веками делившие мир ледяным молчанием, теперь протягивали друг другу руки. И этот жест был так прекрасен, что отдавал ложью.

В висках Ликише стучало: с чего бы вдруг? Что за необходимость заставила этих отшельников покинуть свои неприступные долины и горные твердыни, а его родственников – забыть о вековой неприязни? Что их объединило, кроме жалкой, отвратительной корысти, которую он читал в улыбках своих родителей? И он знал – не зря.

Мысли корсея, метались, натыкаясь на ледяную стену непонимания. Варвары. Как это слово грелось на солнце его предубеждений. Грубые, топорные, высеченные из векового льда и гранита. Длинноволосые исполины с бородами в инее былых зим, с лицами, выточенными суровыми ветрами, и кожей, холодной, как вечная мерзлота. Народ, чья натура была дика и чиста одновременно, словно горный поток. Хранители древних заветов, суеверные и непоколебимо целомудренные – живой укор грехопадной, изнеженной Мириде. Они стояли сейчас здесь, словно призраки, явившиеся из самой глубины ледяных пещер, неуклюжие и тяжёлые в своих меховых доспехах, чуждые здешнему ласковому климату и этой сладкой, притворной игре в политику.

Борейцы были полной противоположностью миридийцев. Даже их шаги звучали иначе – глухо и тяжело, будто утоптанный снег под сапогами, а не легкий, звонкий перестук по полированному мрамору юга.

"Опять этот вонючий мех!" – шипели друг другу служанки, тщетно пытаясь укрыться вуалью от стойкого аромата костров и дикой свежести, что витала вокруг борейцев. "Как они вообще дышат под этим?" – с опаской косились стражники на двойные меховые воротники, плотно обхватывающие северные шеи, словно защищая их от невидимой угрозы. "Хоть бы сняли шапки…" – ворчали придворные, с раздражением наблюдая, как хрустальные подвески на их головных уборах глухо стучат о серебряные кубки, нарушая изящный этикет.

Но больше всего бесила их каменная, ледяная неуязвимость. Пока изнеженные южане изнывали от непривычной духоты даже в тенистых ротондах, укутывались в мягкий драпирующий виссон, но северяне с равнодушным видом расстёгивали свои тяжелые мантии, будто полуденный зной их вовсе не касался.

Трепещущий гул разрезал звенящий хрустальный перезвон – не просто украшений, а словно застывших слезинок самого льда. И в этом звуке, как и во всем облике горного короля Дамана, чувствовалась нечеловеческая мощь. Он был облачен не просто в мех, а в шкуру поверженного монстрега – самого ужасного хищника, чье имя в Мириде боялись произносить вслух даже заклинатели. На его мощном правом плече, лишенном доспеха, красовалась настоящая голова чудовища. Ее клиноподобные клыки, будто навеки вмерзшие в яростный оскал, источали первобытный ужас. Казалось, сама смерть взирала на изнеженных южан сквозь остекленевшие глаза трофея, и даже искусная выделка не смягчила зловещей ауры убитого зверя. Мнительные дамы Мириды, едва замечая этот взгляд, с бледными лицами отворачивались, а иные и вовсе падали в шелковый обморок, не в силах вынести немого рычания, что, казалось, все еще витало вокруг варварского короля.

По незыблемым обычаям севера, следом за мужчинами-воителями, словно тихие, прекрасные призраки, шествовали их женщины. Статные, пленительные, они плыли в изысканных платьях, облегающих гибкие станы. Их красота была отстраненной и величавой, как заснеженные вершины.

Но даже среди этого сияющего, ледяного великолепия царила она – королева Орития. Ее надменный взор, холодный и пронзительный, как полярная звезда в ночи, сразу выделял ее среди прочих горделивых красавиц. Высокая, изысканно-худощавая, с глазами цвета глубинных льдов, она носила на челе артефакт, о котором слагали легенды целые эпохи.

Корона Борея.

Творение всесильных богов, рожденное из пылающего сердца самого повелителя северных ветров. Шептались, что непокорный бог возжелал смертную женщину, альхидского рода, и в знак вечной преданности вырвал из своей груди пылающее сердце, силой воли заставив его застыть в слепящем великолепии. Теперь это божественное сердце сверкало на челе Оритии, безмолвно напоминая всему миру, что даже бессмертные не властны над любовью и склоняются перед ее чарами. Артефакт веками носили лишь избранные – наследницы божественной крови и королевы ледяного края. Его магия изумляла ученых, но его красота поражала куда сильнее.

Украшение, высеченное из цельного, абсолютно прозрачного кристалла, источало изнутри белесое, пульсирующее сияние. Оно было похоже на лунную радугу – редчайшее явление, почти неведомое в засушливых землях Мириды, – заточенную в его глубинах. Холодную, загадочную, недосягаемую для простых смертных. Этот свет озарял лицо Оритии неземным свечением, делая ее не королевой, а живой богиней, сошедшей с заснеженного Олимпа, и от этого зрелища замирало сердце.

Принимая всеобщее восхищение как должную дань, королева Орития с холодным, нескрываемым тщеславием обводила взглядом собравшихся южан. Её пронзительно-синие глаза, казалось, фиксировали каждую деталь: зависть, вожделение, робость. Везде и всегда она стремилась быть не просто первой – быть единственной. Её тонкий стан, высокая грудь, лебединая шея и струящееся серебряное платье, словно вторая кожа облегающее и подчеркивающее каждое достоинство, сводили с ума. Она стала яблоком раздора: миридийские дамы шептались, шипя от осуждения, а мужчины забыли о приличиях, их взгляды пылали неподдельным желанием заполучить благосклонность ледяной королевы.

И этот всеобщий гипноз ослепил ненавистью разум Фрийи. Ревность, едкая и удушающая, поднималась в ней черным дымом. Её собственное самолюбие, и без того уязвленное присутствием этих варваров, было растоптано в пыль. Привилегия быть первой красавицей, центром всеобщего внимания, была грубо отнята. В её душе, затмевая всё, бушевала уже не досада, а непримиримая, ядовитая ненависть.

Царственная чета – Орития и её грозный супруг Даман – гордой, неспешной поступью приближалась к регенту и Фрийи. Их аура непокоренной мощи заставляла толпу инстинктивно расступаться. Казалось, вот-вот произойдет главное церемониальное приветствие… но нет. Не доходя нескольких шагов, они как по незримому сигналу медленно и торжественно расступились, образовав живой коридор. Они были лишь величественным прологом, свитой, открывающей дорогу той, ради кого, в сущности, и затевался весь этот невероятный союз.

Многие южане, сгоравшие от любопытства, уже испытали лёгкое разочарование, решив, что королева – и есть главная диковинка. Но теперь замерли в новом ожидании. И тогда появилась она.

Ликише, как и все мужчины в зале, застыл, но не от восхищения, а от… недоумения. Наследница северных земель, Хиона Авилонская, была не тем, чего он ожидал.

Нельзя было сказать, что она была красавицей. Её невыразительная внешность тот же час породила волну сдержанных насмешек и разочарованного шепота. Круглое, бледное, почти лунное личико, слишком острый подбородок и непропорционально огромные, зеленые глаза – всё это намекало скорее на незрелость и болезненность, чем на царственную красоту. Её золотистые, скромно уложенные локоны спадали прямым потоком до самого пояса, и лишь сияющие заколки, вплетенные в них, пытались придать наряду хоть какую-то значимость.

Во всём её образе, пожалуй, единственное, что по-настоящему бросалось в глаза – это тяжелая, роскошная накидка из белого песца, которая забавно, почти гротескно свисала с её тонюсеньких, почти детских плеч, скрывая все прелести тела и подчеркивая лишь болезненную худобу. Никакой искорки в огромных глазах, ни единой изюминки во внешности – ничего такого, что заставило бы выделить её даже среди свиты статных северных дев. Она была блеклым пятном рядом с ослепительной Оритией, живым воплощением вопроса, витавшего в воздухе: ради чего всё это? И для Ликише этот вопрос прозвучал в его голове с новой, тревожной силой. Если не ради красоты, то что же заставило его родителей пойти на этот союз? Ответ сулил быть куда страшнее и опаснее.

Принимая всеобщее восхищение как должную дань, королева Орития с холодным, нескрываемым тщеславием обводила взглядом собравшихся южан. Её пронзительно-синие глаза, казалось, фиксировали каждую деталь: зависть, вожделение, робость. Везде и всегда она стремилась быть не просто первой – быть единственной. Её тонкий стан, высокая грудь, лебединая шея и струящееся серебряное платье, словно вторая кожа облегающее и подчеркивающее каждое достоинство, сводили с ума. Она стала яблоком раздора: миридийские дамы шептались за веерами, шипя от осуждения, а мужчины забыли о приличиях, их взгляды пылали неподдельным желанием заполучить благосклонность ледяной королевы.

И этот всеобщий гипноз ослепил ненавистью разум Фрийи. Ревность, едкая и удушающая, поднималась в ней черным дымом. Её собственное самолюбие, и без того уязвленное присутствием этих варваров, было растоптано в пыль. Привилегия быть первой красавицей, центром всеобщего внимания, была грубо отнята. В её душе, затмевая всё, бушевала уже не досада, а непримиримая, ядовитая ненависть.

Царственная чета – Орития и её грозный супруг Даман – гордой, неспешной поступью приближалась к регенту и Фрийи. Их аура непокоренной мощи заставляла толпу инстинктивно расступаться. Казалось, вот-вот произойдет главное церемониальное приветствие… но нет. Не доходя нескольких шагов, они как по незримому сигналу медленно и торжественно расступились, образовав живой коридор. Они были лишь величественным прологом, свитой, открывающей дорогу той, ради кого, в сущности, и затевался весь этот невероятный союз.

Многие южане, сгоравшие от любопытства, уже испытали лёгкое разочарование, решив, что королева – и есть главная диковинка. Но теперь замерли в новом ожидании. И тогда появилась она.

Ликише, как и все мужчины в зале, застыл, но не от восхищения, а от… недоумения. Наследница северных земель, Хиона Авилонская, была не тем, чего он ожидал.

Нельзя было сказать, что она была красавицей. Её невыразительная внешность тот же час породила волну сдержанных насмешек и разочарованного шепота. Круглое, бледное, почти лунное личико, слишком острый подбородок и непропорционально огромные, светлые глаза – всё это намекало скорее на незрелость и болезненность, чем на царственную красоту. Её золотистые, скромно уложенные локоны спадали прямым потоком до самого пояса, и лишь сияющие заколки, вплетенные в них, пытались придать наряду хоть какую-то значимость.

Во всём её образе, пожалуй, единственное, что по-настоящему бросалось в глаза – это тяжелая, роскошная накидка из белого песца, которая забавно, почти гротескно свисала с её тонюсеньких, почти детских плеч, скрывая все прелести тела и подчеркивая лишь болезненную худобу. Никакой искорки в огромных глазах, ни единой изюминки во внешности – ничего такого, что заставило бы выделить её даже среди свиты статных северных дев. Она была блеклым пятном рядом с ослепительной Оритией, живым воплощением вопроса, витавшего в воздухе: ради чего всё это? И для Ликише этот вопрос прозвучал в его голове с новой, тревожной силой. Если не ради красоты, то что же заставило его родителей пойти на этот союз? Ответ сулил быть куда страшнее и опаснее.

Ликише, оставаясь в тени колоннады, внимательно следил за этим смехотворным спектаклем. Каждое движение, каждый взгляд казались отрепетированными до мельчайшей, приторной сладости. Даман с преувеличенной сердечностью пожимал руку регенту, его могучая ладонь почти полностью поглощала изнеженные пальцы южанина. Госпожа Фрийя, с лицом, застывшим в маске радушия, оживлённо приветствовала леди Оритию и принцессу севера – Хиону. Её улыбка была натянутой, будто кожура на перезревшем фрукте, готовая лопнуть в любой миг, обнажив гнилую сердцевину.

Принимая драгоценные дары от севера – тяжелые ларцы, из-под крышек которых слепили глаза самоцветы, – близкие прислужники коссеи едва могли скрыть жадный блеск в глазах. Они заглядывали в глубокие сундуки, набитые золотом и магическими артефактами, словно торгаши на рынке, а не правящая династия на историческом событии.

– Безумцы, – тихо, одними губами, прошептал Ликише, скривив лицо в маске отвращения. – Готовы продать собственную честь, лишь бы ухватиться за ниточку влияния даже над этим диким краем. Падальщики.

Логика планов его отца и матери выстраивалась в его голове в ясную и пугающую картину. Дружба двух народов, веками деливших мир стеной льда и недоверия, не могла быть случайной. И не посчитать этот судьбоносный союз преддверием великой бури, а то и конца света, было бы преступной глупостью. Этот безжалостный мир, каким он его знал, неумолимо катился к пропасти, и у него, Ликише, скоро не останется выбора. Ему грозило сложное, мучительное перерождение – из наблюдателя в участника, из принца – в пешку или, того хуже, в оружие.

А в центре залы, под пышной аркой из цветущей глицинии, чьи душистые сиреневые гроздья нежно касались их плеч, уже стояли они – жертвы этого спектакля. Совсем ещё юная северянка, принцесса Хиона Авилонская, бледная как лунный свет, и Лютос Великолепный, его брат. Через минуту, после воодушевлённой и пустой речи самодержцев, молодые осчастливили гостей скромным, холодным поцелуем, безжизненным и церемонным, уверяя всех в мире и согласии друг с другом.