Змееносец Ликише

Мысль была одновременно пугающей и всесильной. «Бедняг-медиумов давно никто не видел. Да и мало кто решался об этом говорить, боясь неминуемой расправы даже среди своих, из-за страха перед разоблачением. А это значит…»

Улем посмотрел на Ликише с новым чувством – не только с жалостью, но и с трепетным уважением. «…что, став свидетелем самой ужасной тайны Мириды, Ликише обрёл не просто право на месть. Он обрёл право на справедливый суд! Святозары были обязаны…»

Он не договорил мысль, но его взгляд стал твёрым и решителым. Правила игры только что изменились. И Улем, старый воин и верный друг, понял свою новую роль в ней. Он должен был помочь Ликише не сорваться в пучину мести, а обратить эту страшную силу в оружие правды. Оружие, против которого будут бессильны все коварные планы сарфина.

Глава 9

9 глава

Пока гости радостно проводили время, танцевали, пели песни, смеялись, Ликише в спешке покинул пир. Он и его старый друг – святозар вышли на небольшую лужайку с переливающим золотистым цветом травы, а там по выложенному узору из черной гальки. Та самая секретная дверь в библиотеку, где Ликише когда-то прятался от всех нянек и других надзирателей,проявилась не сразу. Это была стена обросшая густым кустарником из мелких золотых ягод с самым терпким вкусом, потому к кустам никто и не подходил уже более десяти лет. Ликише стал перед стеной, стараясь сохранить спокойствие, добавил:"Расступись, открой мне свою тайну", после которых колючий кустарник, проросший вокруг стены, расступился, открыл портал в залитую желтым светом библиотеку. Один шаг и корсей снова очутился в открытом вестибюле, где он провел большее время чем где-либо.

Как всегда, здесь было тепло и тихо. До боли знакомый аромат восковых свечей напомнили на давно прошедшие дни дикого одиночества. В закоулках памяти всегда хранился запах сырых углов, старой кожаной брошюры, воска вперемешку с сырыми коврами, гобеленами и резкой вони старых чернил.Ликише осмотрелся по сторонам: все, что он видел – осталось, так, словно он никогда и не покидал Мириду. Все тот же беспорядок, напомнил ему о прошлой жизни. Запыленные шкафы с фолиантами, портреты родственников и картины от любимой наложницы, его покойной бабушки, немного радовали. Громадные стопки запыленных книг стояли посреди комнат. Старинные гобелены пускали гнилой запах, всевозможные артефакты и древние статуи, привезённые из разрушенного Ириля, валялись, где придется.

На втором этаже до сих пор стояла кушетка с подушкой и одним подсвечником. Прежде корсей здесь спал, и это было его любимое место для отдыха. Где на самом деле здесь он провел свое самое счастливое детство. Ему всегда нравилось возиться в древних вещичках повелителя. Ликише вспомнил как сам убирал здесь, наводил уют для себя. Ему ужасно не хотелось, чтобы кто-то узнал о его сокровенной тайне. Несмотря на высокое происхождение, он брал в руки тряпицу, метлу начинал мести мусор и до блеска натирать лестницы, выносил гобелены на свежий воздух, выбивал скопившуюся пыль с бабушкиной ручной шпалеры. Однако, глядя на то, как все было запущено, убирать, видно, здесь было некому.

– Змеиным ядом несет еще как вошел в город,– в темном углу показался черный высокий худощавый силуэт.– Улем, друг мой, благодарю тебя за услугу. А теперь оставь нас, это семейные дела.

Из густых теней за колоннами медленно, почти призрачно, вышел сарфин. Оставшись наедине с этим высохшим, как жердь, на первый взгляд изможденным повелителем, корсей едва узнал в нем того исполина, которого когда-то боготворил.

Прежде это был сильный мужчина, крепкий, как сама гора Илион, которую не обойти и не сломить ни могучему ветру, ни проливному ливню. В далеком детстве маленькому Корсею казалось, будто повелитель и есть земное божество, которому поклонялось не только Белое войско, но и весь род альхидский. Всесокрушающий исполин в глазах ребенка, обладающий безудержной мощью, мог победить врагов, едва те подумали о предательстве, а его верные приспешники были тут как тут, чтобы исполнить любую волю.

Многое перетерпела Мирида за правление сарфина Аллеля. Высокий, с пронзительным взглядом мужчина, он правил с немалой жестокостью, приправленной холодным расчетом. Он видел всё, что творилось в его городе, а слухи лились к нему со всех сторон, как вода в бездонный колодец. За «лёгкие» доносы или обвинительные письма сарфин раздавал железный кругляш – пропуск на пять дней сытной кормёжки в общих кухнях или одно омовение в храме святозаров.

Охочих «очиститься» быстро перевалило за сотни человек, и величественный храм святого воинства превратился в подобие городской бани, где мылись грехи, которых не совершали, и приобреталась милость, которой не стоило доверять. Чистые и сытые бездельники, доносящие друг на друга, заполнили улицы, создавая видимость процветания и порядка. Оттого сарфина любили в народе и желали ему много лет жизни – ведь он давал хлеб и зрелища, пусть и ценою собственной чести.

Теперь же перед корсеем стояла лишь тень того великана – человек, изнуренный годами, властью и, возможно, грузом тех самых решений, что сохранили трон, но растлили душу.

– Пришло время поговорить. Смотрю, ты повзрослел. – Голос старого сарфина прозвучал как скрип заржавленных врат, заставляя Ликише невольно содрогнуться. – Красив и силен, преисполненный желаниями… Помню, когда я был твоего возраста, я тоже чего-то жаждал. Я страстно хотел быть им ! Я хотел быть Змееносцем! – внезапно выкрикнул он, и его иссохшая рука с цепкими пальцами впилась в подлокотник кресла. – Сарфин Даорий часто рассказывал о нём. Он поведал нам о своих подвигах, когда я был ещё десятилетним юнцом. Я был пленён этой историей! Читал немыслимые сказания о наших предках, о легендарном Офиусе, от которого голова молодого парня шла кругом! Меня манила эта сила. Мощь, что сокрыта в одном лишь человеке! Об этом можно только мечтать!

Ликише не ждал радужного приёма, потому был готов ко всему, но этот поток безумных откровений застал его врасплох. Старик говорил с жаром, которого его тело, казалось, уже не могло вмещать.

– Лютос… Корсей Лютос – единственный законнорожденный Асхаев-Данов, но, к сожалению, не маг, как и мой сын, оба от наложниц – любовниц. Обе не альхидского рода, потому им никогда не суждено было стать сарфинами, а их помёт никогда не сядет на трон Мириды! В этом суть нашего мироздания! Высшие силы сами решают, кто воссядет на трон. Ах, судьба меня наказала, лишая моих сыновей магии, а матерей моего рода – их детей. Это скорбное проклятие – хоронить младенцев альхидов, видеть, как предают крохотное тельце всепожирающему огню… А ведь всё началось с того дня, когда родился ты ! Хм, последний младенец-альхид… Не странно ли это? Святозары тут же доложили, что детей нашего рода… всех постигло проклятие Ириля. Сколько слёз было пролито… Крови альхидов хватило бы, чтобы заполнить улицы города, казалось, они могут залить глухой каньон. Женщины и их дети, мужья, семьи массово гибли, добровольно шли на это, не боясь гнева Берегини, потому превалиры потребовали сохранить тебе жизнь.– Его голос стал шипящим, полным старой ярости.– Изимат и его брат Сихей, Вивея… пользовались моей терпимостью, добротой и любовью. Они пытались снять проклятие с помощью рождения Змееносца! В один день я узнал, что она вошла в общину поклонистов и стала избранной. Нечистый Дом Невест – жертвенник для этой длиннохвостой рептилии! Притон богомольных. Но самой ужасной новостью было то, что блудница из того дома носит в себе особенное дитя.

Мне пришлось потрудиться, чтобы выманить старого Изимата вместе с нечестивой. Их жизни ничего не значили! Лукавый альхид был осведомлён о моих планах, потому отдал свою жизнь ради…своей дочери. Он стал для неё Оберегом. Редкая магия – умерший становится оберегом.

Изимат хотел отвоевать её, прислал целое войско под стены обители, но святозары не поддались провокациям. Они уговорили безумца отступить… ради других. Помню эту ночь, будто это произошло вчера: как истая жуть поселилась на улицах нашего города. На глазах людей змеи норовили попасть в обитель, прогрызали толстые стены, кусали святозаров! Новости о божественном сыне тут же породили множество слухов. Люди охотно подхватили весть о пришествии законного наследника. Знаком змея были исписаны стены, стяги, лица людей надели маски змеиной морды… Тварь, которую я когда-то победил… – прошептал он с ненавистью. – Оно вернулось. В моём собственном доме.

– Аморф, – продолжил тот, и имя, сорвавшееся с его губ, прозвучало как стон, вынуждая Ликише окунуться в мрачную картину прошлого. – Он был мне самым… любимым братом и другом, в отличие от других братьев и сестер. Мы с детства были неразлучны – всего по годку разница. Везде и всюду он следовал за мною, мы доверяли друг другу как никто другой.

Глаза старого сарфина, казалось, на миг оттаяли, заглядывая в давно умолкшие коридоры памяти.

– В годы нашей юности мы, оба амбициозные и решительные, взбирались на самую высокую башню крепости, оба сбегали в город, переодевались в рубище нищих и ходили просить милостыню на рынке работорговцев, чтобы потом на эти гроши купить сластей. Каждый вечер мы носились по узким улочкам родного Ириля вместе с местными ребятами, чтобы подразнить местных девчонок. Так прошло наше детство.

По совершеннолетию Аморф стал задавать вопросы, которые стали противоречить моим ожиданиям от этого мира… и от него. Я страстно захотел, чтобы этого больше не было в моей жизни! Этот проклятый Змееносец! Эту ползучую тварь я тут возненавидел. Он отобрал у меня моего брата.– Он с ненавистью выдохнул, и его пальцы вцепились в ручки кресла. – Офиусу мы возводили храмы, приносили в жертву людей и животных, ублажали кровожадного красивыми рабынями. Я помню, как Даорий говорил нам о затмении, которое приходит на день Змеевика. Это и есть приход живого бога на землю, когда сарфин перевоплощался в огромного нага и устраивал настоящую вакханалию на улицах Ириля. Уже тогда я заметил, что мой Аморф потерял голову из-за этой твари. Я видел его безумные глаза, я знал, о чем он думает, как себя ведет; я видел его насквозь.

Стараясь быть равнодушным ко всему, я повидал многое, тем не менее изо дня в день преступные мысли Аморфа не давали мне покоя, словно тот обезумел. Он был одержим маниакальной идеей завладеть змеем отца. Мы оба знали, что только сарфин имеет право быть Змееносцем и только сарфин несет это бремя. Но у нас было много братьев и сестер от наложниц и любовниц – кому достанется право носить змея? Я, как и Аморф, хотел этого как никогда! Моя корона! Мой город! Я вел себя, словно сарфин. К шестнадцати годам у меня уже была своя свита, и они помогали мне убирать соперников…

Он замолк, и тень давнего ужаса легла на его лицо.

– Но когда это дошло до отца… Я как никогда был готов принять змея со всем почётом и даже устроил настоящий пир, но вместо этого проклятого духа явился Аморф . Я не смог убить брата раньше, за что и поплатился! Даория не стало, а Змееносец так и не показал себя. Даорий наказал нам жить по его законам и ждать… но кто возьмет бремя правления?! Остались только я… и Аморф.

Весь орден святозаров ударился со мной в самое сердце ада – туда, где укрылся мой брат. В ту ночь я взял на себя чин аттарисиса, вошел в их ряды как будущий правитель и наследник. Я пытался остановить Аморфа! Но его гнев был сравним с мощью самого Змееносца. Ирильцы долго противостояли злу, жертвуя собой ради призрачного мира. Они боролись за свободу, но Аморф был не в себе – он жаждал лишь расплаты.

Я не мог иначе! Пожертвовал целым городом! Святозары ринулись в самое пекло, но никто так и не добрался до Аморфа живым. Тогда я решился – если я не Змееносец, то регалии сарфина всё равно принадлежали мне, и только мне. Я должен нести бремя правления!

Я помню, как доспехи сарфина, что хранились в обители под присмотром столетних стариков-святозаров, вдруг исчезли. К сожалению, эти высокомерные старцы только и умели, что мудро мыслить, но в решающий момент я застал их… чуть ли не у стены Ириля. Мудро, не правда ли? Их смерть была очень быстрой. Я даже сказал бы – сладкой, в отличие от смерти их братьев, павших на поле боя с невиданными тварями, что создал Аморф из тел местных жителей.

Это было нечто… нечто тошнотворное! Перекошенные и вывернутые тела, сплошная кровавая масса плоти и костей… Картины прошлого посещают мою голову по сей день. Не дают мне забыть.

Улем в то время был совсем ещё юным и бился со мной плечом к плечу против целого легиона этих уродцев. Воистину, храбрейшие воины, что по сей день стоят во главе ордена… Они выбирают ордионариуса уже десять лет. Ха! Я по праву называю их героями, ибо их смелость была поистине невероятной. Им пришлось броситься в самое пекло, что сотворил Аморф.

И так… мы выиграли битву, не зная её истинной цены. Оставшиеся в живых – простые люди и маги, святозары и я – отправились искать место для новой жизни. Мелкое поселение Мирида на небольшой возвышенности стало прекрасным пристанищем для уцелевших альхидов. Полно золотолиственника, медовых деревьев, цветов, а главное – пресной воды… Но, к сожалению, проклятие Ириля настигло нас и здесь спустя год.

Только потом мы поняли – наш мир гибнет. Сохнут медовые леса, поля медленно умирают, а плодородные земли обращаются в мёртвые дюны. Мы сбежали от одного ада… чтобы построить другой. И теперь я смотрю на тебя и вижу в тебе ту же жажду, что была в нас с Аморфом… ту же силу… и, возможно, ту же погибель.

– Но как Аморф оказался в камне? – Голос Ликише прозвучал приглушенно, но в нем дрожала жажда понять эту последнюю, решающую часть истории.

Старый сарфин издал звук, похожий на сухой треск.

– Я не лишался родного брата! Он всегда был со мною. В том самом камне. Октаэдр – наша древняя реликвия, пока не случилось это . Аморф – чудовищный убийца! Мне уж лучше его знать. Он поднялся против завета отца, против альхидов, пошел против меня ради своих больных амбиций. И ничто его не останавливало. Ни я, ни Вивея! Он и его подельники заполучили древние заклинания и использовали эти знания ради чего? Ради власти? Жалкое подобие нашего отца, Даория! Эта разрушительная сила стоила нам жизни нашего мира! Никого не осталось бы! Сверхцинизм больного на всю голову альхида!– Его дыхание стало прерывистым, свистящим. – Потому последнее заклинание хранилось у сарфина Даория в самом Триптихе. А он… он убил своего отца, чтобы получить его… чтобы сотворить луч Эхо.

Сарфин закатил глаза, словно вновь видя тот ужас.

– И что было дальше?

– Это был последний день Иивлика, когда Элл и Эрр, а между ними Элида с её трилунной системой, выстроились в единую линию. Луч Эхо стрелою пронзил небесные тела, связал их воедино. Совладать с такой магией не всякий сможет… потому бедному Аморфу не посчастливилось. Он пал, как и Ириль – великий город предков, высеченный в горе!

– Это вы сотворили импульс и выжгли Ириль до основания?!

По лицу старика скатилась единственная слеза, оставившая влажный след на иссохшей коже.

– Боль терзала моё сердце, пока я смотрел на чёрные руины. Выжженное поле, запах опалённого железа и зелёного стекла… Вот потому в скалах Ириля до сих пор находят мёртвые тела ирильцев, утопленные в зелёном стекле – «спящие». Женщины, мужчины, старики, дети – неважно! Безжизненные тела, словно застывшие в стеклянном плену…

– И?…

Он замолк, а потом прошептал с леденящим душу смешком:

– Но когда я увидел его … Его лицо было запечённым, как овощ на огне. Но он был ещё жив. И стонал от боли. Помню, как он просил о помощи… И я спас его. Пленил в тот краеугольный камень – октаэдр – и спрятал подальше от ненужных глаз. Всячески поддерживал, подпитывал магией, чтобы он мог залечить раны…

Вдруг его голос сорвался в истерический шёпот, полный паранойи.

– Но уже как десять лет назад октаэдр пропал! А я стал ощущать опасность… Его дыхание в затылок так и жжёт, как тот проклятый луч! Я, наверное, схожу с ума, когда чувствую его присутствие? Он был с тобой все эти годы? Скажи честно! Он здесь? С тобой?!– Сарфин вцепился взглядом в Ликише, его глаза расширились до предела. – Я вижу его тяжёлый отпечаток на тебе! Ты излучаешь его силу! Аморф решил мне отомстить! Через тебя!