Она была ДО меня… и ПОСЛЕ

– Да что я сделал, черт возьми?! Что ты на меня так взъелся? Я фотограф этой съемки, а она модель. Которая взяла и без объяснений убежала с площадки. Это непрофессионализм в первую очередь, при чем здесь мое к ней отношение? Мы на работе. Личные отношения, обиды и прочая фигня должны оставаться за кадром. Не хочет выполнять трудовой договор – не держу, пусть увольняется. Тем более, быть моделью явно не входит в список ее талантов. Не понимаю, что она здесь до сих пор делает. Она в кадре абсолютно деревянная, напряженная… из нее актриса как из меня балерина. У нее страх и неуверенность на лице написаны. Кто ее вообще взял?

– Ты… Да твоя это была идея, болван! Каждый раз ее успокаивал ты! Перед каждой съемкой ты шептал ей милые глупости, целовал, обнимал, и она расслаблялась. У нее социофобия, придурок! Ты совершенно не интересуешься своей девушкой! Даже не пытаешься ее узнать заново. Ты не был таким бесчувственным, Дан. Раскрой, пожалуйста, глаза. Эта девочка, – он бурно вскидывает руку и пальцем решительно указывает на выход, где исчезла взволнованная девушка, – любит тебя и только поэтому по-прежнему остается рядом с тобой. Всеми силами и зубами держится за тебя и ваши общие воспоминания. Другая бы на ее месте уже сдалась, учитывая, как ты плохо к ней относишься. Но не она. Цени это. Пожалуйста. Пока она всё еще с тобой. Пока ты не потерял своего ангела. Ангелы дважды в нашу жизнь не приходят, помни об этом. Не косячь больше, иди к ней и успокой, как умеешь. – Похлопав его по плечу, Олег делает тяжелый вздох и направляется к двери. – Чего уставились? Перерыв пятнадцать минут, расходимся. Нечего сплетничать стоять! А вы что здесь забыли? А ну брысь работать!

Оставшись в студии один, Дан прижимает пальцы к виску и со страдальческим выражением лица опускается на одинокую ступеньку постамента.

«Я просто не понимаю, как докатился до такой жизни. Она как будто чужая. Не моя, – твердит затравленный голос внутри него. – И эта девушка тоже».

Глава 4. Случайный поцелуй

Я забралась с ногами на подоконник и бессмысленно смотрела на солнечный диск третьего дня лета. Они кончаются – летних дней постепенно становится меньше. А я даже не могу насладиться ими, как будто они пролетают мимо. Не видя меня, не слыша, не замечая моего бедствия. Через три недели должны были начаться самые грандиозные каникулы в моей жизни. С Даном, в новом городе, в окружении новых традиций и непередаваемой атмосферы, где вокруг тебя собраны самые разные люди и языки. Но в какой-то момент всё пошло прахом, и во мне отчего-то уже сидит необъяснимая уверенность, что ровно через двадцать два дня я полечу в Лиссабон одна. Вероятнее всего, в глубине души я знаю, что мой Дан ко мне не вернется.

Такую, молчаливую и безрадостную, в одной шелковой пижаме, меня находит Дан. Он воспользовался дубликатом ключа, который всегда был в его связке с остальными ключами от самых важных замков. Я, мой кабинет – действительно были для него важными.

– Лер, прости меня за мою несдержанность. Но ты нужна мне. – Как приятно слышать это от него, но я не обманываюсь, потому что он продолжает: – У нас два часа, чтобы завершить съемки. Ты как? Сможешь настроиться? Поздно искать кого-то еще. Я помогу. Обещаю. Не буду ругаться.

Такое страшное напряжение нарастает в воздухе – аж больно. Потому что я уже забыла, каково это – быть ему чужой. Никогда еще молчание между нами не было столь опасным и пугающе холодным. Всё как в кошмаре каком-то.

Но он ждет. Терпеливо. Спокойно. Готовый мне угодить.

– Два часа… – бездумно повторяю я, не замечая, как говорю их вслух.

– Что? – переспрашивает мой фотограф.

Два часа – тот срок, за который он готов мне угождать в отсутствие альтернатив. А после мы придем к тому же, с чего начали это утро. Я уже это вижу. Два искусственных часа, какими бы они милыми ни были, не будут нести в себе ни крупицы правды. Я по-прежнему останусь ему неприятна. Мне кажется, я не умею влюблять в себя мужчин. Они делают это сами. Влюбляются либо с пренебрежением смотрят сквозь меня.

«От меня что-то зависит?» – спрашиваю я в очередной раз себя, пока мои глаза задумчиво бродят по лицу парня. Каждую родинку, каждый изгиб и ямочку его лица я трогала пальцами. Ощущала теплую кожу под ними. С трепетом водила вдоль шрама на мягкой шее, подрагивающей от моих прикосновений. Я так хочу к нему прижаться в этот момент, что нагло и бессовестно выдвигаю свое условие:

– Если обнимешь меня, я пойду с тобой.

– Что ты сказала? – На его лице не дрогнул ни один мускул.

– Ты слышал. Обними меня, иначе я с тобой никуда не пойду.

– Хорошо, – соглашается он, кивая мне и раскрывая объятия. – Иди сюда.

Так легко? Я смотрю на него с подозрением, но медленно подхожу, соскользнув с подоконника. Когда между нами остается всего один шаг, я застываю перед ним. Не двигаюсь навстречу. Я молю его проникновенным, пристальным взглядом: «Сделай это. Пожалуйста».

И в этот самый момент Дан делает последний шаг и крепко обнимает. Его большие, сильные, теплые руки у меня на спине. Я почти плачу. И я почти умираю. Я, отчаянно вцепившись в него, прижимаюсь щекой к мужской груди. Запускаю жадные руки под его небрежную рубашку и обхватываю за талию в белой тонкой футболке.

– Спасибо, – шепчу благодарно, не в силах его отпустить и стоя с ним вплотную, впервые за почти две недели. Я всегда была его «чувственной девочкой». Была зависима от его тела и тех теплых объятий, что оно могло мне ежедневно дарить. Я словно наполнялась от Дана энергией, которой мне так бесконечно не хватало, чтобы продолжать свое уязвимое существование. Вот и теперь я забираю эту живительную энергию, которая не даст мне упасть. – Обнимай меня почаще, – прошу я шепотом, неловко выпутываясь из его рук, когда, по внутренним ощущениям, приходит время его отпустить. Всматриваюсь в него снизу вверх, слегка отклонив голову. – Обещаешь?

Не могу прочитать выражение его лица, оно ничего не выражает, за исключением глубокой задумчивости.

– Я не могу тебе этого обещать, Лера, – отвечает он мне честно, медленно заправляя мою прядь за ухо. – Я не могу пока ничего тебе обещать. – А потом он аккуратно берет меня за руку и, убедившись, что я не сопротивляюсь, неторопливо уводит на площадку.

И тут абсолютно каждый видит, как Дан, минут двадцать назад оскорблявший свою девушку-модель, нежно держит ее за руку. Даже Олег кажется чуточку изумленным. Думаю, он точно не верил, что увидит такое в ближайшее время.

– Ну слава богу, – высказывается он насмешливо. – Я уже собирался в мягкой форме послать нашего важного клиента и его чертову коллекцию ночного белья в такое место, о котором приличным девушкам знать не стоит. – Благосклонная улыбка украшает его лицо. – Лера? Как ты? Готова работать?

Я отвечаю уверенным кивком и плавно отпускаю руку Данилы, напоследок сжав ее покрепче и заглянув в удивительно спокойные зеленые глаза, как бы говоря, я рассчитываю на твою помощь, только не оставляй меня одну.

Ко мне немедленно подбегает визажист и взмахом нескольких кисточек исправляет изъяны и мелкие неполадки. Поправляет выпрямленные утюжком волосы, и я вновь безупречна. Встав под камерой, я занимаю расслабленную позу, пристроив руки, куда положено.

– Присядь теперь и… да, всё правильно, руки держи так. Распахни свои длинные ресницы. Смотри на меня. Ты уверенная в себе женщина, покажи это. Во-о-от так, хорошо. Ты молодец, Лера. Давай теперь сменим позу. Сядь на розовый куб, с другой стороны, чтобы было видно фиолетовый. Отлично, так замри.

Мне больше нечего бояться, когда он так со мной осторожен и мил. Я не боюсь, напротив, чувствую себя гипсовой скульптурой, принимающей нужную форму под умелыми руками мастера. Он говорит – я делаю это безошибочно. За всю фотосессию я меняю несколько пижамных костюмов. А в завершении всего фотограф оборачивается к оператору и отдает команду:

– Занимай позицию. – И пока режиссер кричит: «Фон опустите! Больше света давайте. Неон отключить!..», Дан подходит ко мне: – Лера, тебе нужно пройтись по сценарию? Текст дать?

– Да, – коротко киваю я, и мне немедленно кто-то шустрый, мелкий и неуловимый сует в ладони распечатки.

– Помощь нужна? – Он не холоден со мной, но и не нежен. Это спускает меня с небес на землю, и я качаю головой:

– С этим, пожалуй, я справлюсь сама. Спасибо тебе.

– Не за что. Я отойду, у меня дело.

– Угу, – промычав нечленораздельное, я упираю взгляд в листки. Но не вижу ни одной буквы – его взгляд еще на мне.

– Полчаса меня не будет. Не нервничай и не обращай на других внимание, поняла?

Я медленно киваю и, когда он отходит, смотрю ему вслед. И вдруг на выходе его перехватывает Ева: когда она вернулась? В груди мгновенно поднимается бунт: только не это! Она же уходила в отпуск! Чертова креативный директор, чего дома не сиделось или на каком-нибудь острове?!

Внутренности сжимаются, ведь мои шансы стремительно приближаются к нулю. Особенно когда перед моими глазами эта белобрысая куда-то уводит моего мужчину. Они больше не в моем поле зрения.

Еще минуту, как ненормальная, я пытаюсь изучать текст, но не выдерживаю и, отшвырнув их кому-то случайному, выбегаю из студии. Очутившись в коридоре, я на миг теряюсь, но быстро и интуитивно выбираю пойти в его кабинет. Он должен быть там, как подсказывает мне мое шестое чувство.

И он оказывается там. Не один. Они целуются.

Он чуть склонился над ней, она засунула язык ему в глотку. Его руки пока еще целомудренно лежат на тонкой женской талии.

– Вот значит, куда ты так спешил, – горло обхватывает тяжелый обруч боли, в глазах собираются капли слез, которые никогда не прольются. Не в присутствии этих двоих.

Дан первым отстраняет ее от себя, услышав мой голос. Но я не могу понять по его отрешенно-задумчивому лицу, сожалеет ли он о поцелуе.

– А ты… какая же ты тва-а-арь, – полушепотом бросаю этой мерзавке. – После всего что ты натворила, как посмела показаться мне на глаза? Как посмела подойти к Дану? Это по твоей вине и вине твоего чокнутого парня он два дня лежал в коме! Это ты сбежала как трусливая собака, оставив его умирать! – Мой голос уже напоминает ярость в чистом виде.

– Лера, вероятно, ты поняла мои мотивы неправильно, – Ева улыбается мне с нескрываемым превосходством, выдавая свои эмоции за скромную вежливость и сочувствие. – Я вызвала скорую. А с бывшим мы расста…

– В пятистах метрах от происшествия? – Я не даю ей закончить. – Это должно тебя оправдывать?! И теперь без всякого стыда ты соблазняешь моего парня, воспользовавшись тем, что он не помнит, как вы расстались? – Ума не приложу, откуда во мне столько сил и бесстрашия для борьбы с этой женщиной. Она просто вывела меня, тихую и неконфликтную, на новый уровень. Всякое уважение к ней как к человеку пропало в один короткий миг. Хочется растоптать ее и уничтожить.

– Лера! – Окрик Дана моментально гасит мой бесстрашный порыв, и я ощущаю безысходность.

– Что? – Напоровшись на его жесткий взгляд, я всего лишь разочарованно улыбаюсь. – Падешь ниже некуда? А перед самим собой не стыдно? Уверен, что тебе к лицу то, что ты делаешь? Уверен, что, вспомнив всё, ты не встанешь передо мной на колени и не попросишь моей руки? – Я нахально вскидываю брови, наблюдая за реакцией обоих. О, она громкая! По лицу Дана отчетливо побежала тень сомнения, а Ева, видя это, хмурилась с каждой секундой всё сильнее, потому что теряла свои позиции. – Я спрашиваю, ты уверен? – повторяю я свой вопрос еще жестче. Хотя, наверняка, стоя перед ними в пижамных шортах и рубашке, я смотрелась крайне нелепо. Но меня это не волнует. На мне дорогущие шмотки от известного бренда косметики, и я чувствую себя на все сто. – Если не уверен, держи себя в руках. Потому что один единственный, случайный, поцелуй я еще могу простить, но измену я тебе не прощу.

Я решительно разворачиваюсь и выхожу из кабинета. Жаль, на мне розовые тапки, а не каблуки – мой уход бы выглядел эффектнее.

Глава 5.

А верную ли ты стратегию выбрала, детка?

6 июня 2020 года,

Суббота.

Я временно забила на свои отработки и уже второй день допоздна занималась химией с Каролиной. В понедельник у нее ЕГЭ.

– Выпиши пока по памяти формулы строения алканов и всех разновидностей непредельных углеводородов. Расставь правильно все индексы. А потом перейдем к изомерам. – Получив короткий кивок, я отхожу от письменного стола, за которым сидит немая, но очень внимательная к знаниям девушка. Беспрерывно крутя в пальцах мобильник, я перемещаюсь на другой конец комнаты. Набираю его в четвертый раз.

– Лера, – отвечает он.

– Слава богу! Ты где? – взволнованно шиплю я. – Дан, не пугай меня молчанием. Я могу додуматься вплоть до твоей смерти под колесами какой-нибудь фуры.

– Я был на съезде фотографов. – Он как всегда невозмутим, тон почти скучающий, но не враждебный. – Телефоны должны быть выключены.

– Хорошо, ладно, – я старюсь дышать ровнее. – Когда будешь дома?

– Я дома.

– Замечательно. Жди меня, я буду в течение часа. Нам надо…

– Да, нам надо поговорить, – подхватывает он выразительно. – Например, о том, что у нас дома делает серое пушистое чудовище.

– Ох… не трогай ее! – даю я тут же наказ. – Не смей выставлять за дверь!

– Да я уже, – хмыкает он безразлично.

– Что ты «уже»? – в моем голосе проскальзывают угрожающие нотки.

– Вывел ее погулять в окно.

У меня останавливается сердце.

– Повтори, что ты сделал? – Я повышаю тон и, бросив Каролине: «Продолжим завтра, уже поздно», в бешенстве выскакиваю из ее квартиры. – Ты в своем уме?!

– Не кричи, я не знал, что она тебе так дорога. Сидит значит это чучело на моей кровати, балкон открыт. Я и выпустил: непонятно чья она, то ли соседская, то ли твоя. Как ты умудрилась утаить от меня третьего жильца, она где всё это время ютилась, а? В твоем шкафу? Лера, о таких вещах нужно предупреждать, твою мать! – внезапно выпаливает он сердито, и я на секунду притормаживаю. Стряхнув с себя жуткий мандраж и только после толкнув дверь подъезда наружу, я спокойно уточняю:

– Еще раз: куда ты дел мою Марли?

– Твоя Марка лакает молоко, – и столько претенциозности в голосе.

Эта фраза настолько поражает меня, что ключи от машины выскальзывают из ладони. Я быстро наклоняюсь за ними и переспрашиваю осторожно:

– М-молоко?

– Да, что тебя так удивляет? Мне морить ее голодом? У нее безлактозная диета? Мне отобрать, что сделать?

– Откуда ты взял молоко? – Я в потрясенном состоянии сажусь в машину, стараясь своими движениями не вызвать лишних звуков и глубоко прислушиваясь к голосу на том конце. – У нас в холодильнике его не было.

– В нашем доме супермаркет, – будничным голосом сообщает Дан.

– Ты спустился вниз и купил Мар молоко?

Что за чудеса с ним творятся? У меня просто шок сейчас и, возможно, по глупости я несу бред. Выйти за молоком для домашнего питомца – и в самом деле что в этом странного-то?

– Я спустился вниз и купил молоко, – подтверждает он, с нарочной издевкой, затем интересуется простодушно: – Я не понимаю твоей реакции. Я что, ненавидел котов?

– Вообще-то да, – медленно проговариваю я, прокручивая в голове еще один вариант: Дан меня обманывал? «Нет-нет, – качаю я головой тотчас, ведя мысленный диалог с самой собой, – Дан не мог. Он поклялся: никакой лжи. Тогда что?»

– А почему? – Он в таком же недоумении, как и я.

– Тебя в детстве укусил какой-то дикий кот, – вкратце поясняю я и жду, что он ответит.

– Не помню, – произносит ошарашенно. – Это точно? Я тебя байками не кормил случайно?

– Нет, ты никогда не врал мне, – твердо заявляю я, наконец заводя мотор и устанавливая телефон в держатель.

– Такого не бывает, – фыркает парень самоуверенно. – Каждый когда-нибудь да соврет. И очевидно, я соврал тебе как минимум один раз. О том, что никогда не солгу. И вот еще о злых котиках сказку наплел, а ты уши развесила.

– Эй! Перестань чернить себя в моих глазах. Если я говорю, что ты мне никогда не обманывал, значит так и есть. Лучше вспоминай давай, что произошло с тобой в детстве. Это не было сказкой, так что напряги мозги.

– Не было ничего, ни одно существо меня за пятку не кусало.

– За бедро, – поправляю я. – Оно укусило тебя за бедро.

– Шрама нет, – приходит ответ после некоторой паузы.

– Ты там штаны снял что ли? – Я не могла в это поверить.

– А кого мне стесняться? Проверил и сразу натянул обратно, – с иронией произносит он, и я закатываю глаза.

– Давай серьезно.

– У меня есть шрам на шее. Но вряд ли ожог можно назвать укусом.

– Ожог? – Дан не перестает меня удивлять. – Какой еще ожог? У тебя нет ожогов.

– Видно, мы с тобой блюли священную непорочность в наших отношениях, раз ты такого обо мне не знала. – Он опять насмехается надо мной.

– Ничего подобного. Секса было сверх меры, так что этим ты меня не смутишь. А ожога у тебя и правда нет, это шрам от ремувера. Ты сводил татуировку.

– У меня была еще одна нелепая татуировка? – Дан озадачивается, и его невозмутимый тон вновь дает трещину.

Нелепая… знал бы ты, какое она имеет для тебя значение. «Ахиллесова пята» на груди. До сих пор перед глазами его первая реакция: «Откуда это? У меня есть татуировка?» – и следом бранное ругательство.

– Да. Была. – Я с волнением кусаю губу: «Только не спрашивай, пожалуйста, какая».

– И я свел ее ремувером? – уточняет недоверчиво. – Это же почти стопроцентный шрам! Я что, спятил?

– Ты хотел избавиться от нее как можно скорее.

– Почему?

– Потому что чувствовал вину передо мной.

– Почему? – голос почти отдает сталью.

– Я не могу сказать этого, Дан. – Я провожу кистью по волосам. – Ты должен вспомнить сам. Это слишком тяжело. И эффект от моих слов не будет равносилен твоим собственным эмоциям.

– Ладно, а что это было? – Мне кажется, или температура его голоса понизилась еще на несколько градусов? – Рисунок, надпись?

– Надпись, – отвечаю я с бешено колотящимся сердцем.

– Какая? – с нажимом спрашивает он.

Я упрямо мотаю головой: не скажу. Не скажу!

– Спроси у Олега или Кости. А ко мне с таким вопросами не обращайся. И перестань так изменять голос, это меня пугает. А я за рулем, между прочим, – нервно выпаливаю я и посматриваю в зеркало заднего вида. – Надоел сигналить! Да нормально я еду!

– Эй, – голос Дана смягчается, – всё нормально. Успокойся. Я спрошу у Олега.

Я делаю глубокий вдох и судорожно выдыхаю.

– Как там Мар? – заполняю я наступившую паузу, чтобы хоть что-то спросить.

Он хмыкает, как-то очень довольно:

– Поклевала и свернулась на мне клубком. Тарахтит как будто проглотила трактор.

Я начинаю посмеиваться. То ли истеричный смех накатил, то ли вся ситуация мне кажется забавной и… милой.

– Ты чего смеешься?

– Это мило, – просто отвечаю я и рвусь рассказать кое-что из нашей совместной жизни: – На самом деле, Мар очень тебя любит. Наверное, поэтому перебежала из моей спальни в твою. Ты не обижай ее, ладно? Она к тебе привыкла. Она частенько забирается на твои колени и засыпает на них. Всё-таки девочки любят больше мальчиков. Ты ее хозяин номер один, соответствуй и поглаживай почаще. Окей?

– Какая странная у тебя кошка. – Почему-то кажется, что он в этот момент весело ухмыляется.

– Странные существа всегда притягиваются к себе подобным, – подтруниваю я над ним. – Она любит тебя больше, делай выводы.

– Три спятивших чудовища под одной крышей, не многовато ли?

– Вообще-то я имела в виду только тебя. – Я сощуриваю взгляд, хотя передо мной лишь лобовое стекло, а не нахальное лицо одного невыносимого парня.

– Вообще-то, – передразнивает он, – ты ее хозяйка. К тебе она притянулась первой. Делай выводы.

Я улыбаюсь.

***

Когда наконец добираюсь до дома, я с разочарованным вздохом оглядываю гостиную: ни Дана, ни Марли на мужских коленях. А мне так хотелось взглянуть на эту трогательную картину. Но слышу, как из ванной доносится шум воды, и понимаю, он в душе. А любимую девочку обнаруживаю сладко посапывающей на своей кровати. Поправочка: на разложенном диване. Ибо в этой квартире одна единственная кровать, и та в спальне Дана. Вторая была хозяину ни к чему, и покупать ее после моего переезда также было бессмысленно. Кто же знал, что всё так обернется и когда-нибудь нам придется спать в разных комнатах?

Пару раз ласково пробежавшись ладонью по пушистому животику спящей Мар, я отодвигаю створки стильного серебристого шкафа и закидываю туда белую джинсовку. Потом заказываю в приложении большую гавайскую пиццу с ананасами и курицей – совсем нет настроения готовить ужин – и хватаю полотенце. А, привалившись к стене возле ванной, начинаю раздумывать над тем, куда сводить Дана завтра на свидание. Может, в наш автокинотеатр? Но там он бывал и прежде, до меня в смысле. Вряд ли новые впечатления и образы, полученные там со мной, перекроют старые и дружеские. Нужно такое место, которое ассоциировалось бы исключительно со мной и ни с кем другим.

– Давно ждешь?

Глубоко задумавшись, я и не заметила, как он вышел.

– Нет, только пришла, – отзываюсь с легкой улыбкой, медленно отклоняясь от стены и не отрывая взгляда от высокой полуобнаженной фигуры. Какие же у него красивые плечи… и тело. Волосы мокрые, кожа маняще влажная и гладкая, почти как у античной статуи. И руки, загорелые, сильные, – я так хочу, чтобы они меня обняли. Как тогда, в кабинете. Но зеленые глаза… словно предостерегающие, острые, прохладные, они заставляют бояться к нему прикоснуться. Иллюзия ли это или реальная угроза, но я, поникнув под этим пронизывающим взглядом, тихонько огибаю парня и захожу в ванную, бросив только одно:

– Скоро должны доставить пиццу.

За столько дней между нами ничего не изменилось. Ни объятие, ни неожиданная поддержка с его стороны во время съемок, ни сменивший отчуждение на веселые шутки телефонный звонок – ничто из этого не спасает мое положение. Меня всё сильнее охватывает ощущение, что чем больше я стараюсь, тем отчаяннее он борется внутри себя. А эта борьба в свою очередь вызывает в нем раздражение и импульсы злости. За последние три дня он сорвался на мне ровно три раза. Это происходит регулярно. Так часто, что у меня постепенно затухает надежда. Каждый всплеск возмущения в нем откалывает от нее живой нежный кусочек.

Мне выйти из ванной голой, напялить на себя откровенный пеньюар, что сделать? И есть ли в этом смысл? Мне важно получить от него любовь, а не похотливые мысли, спровоцированные обликом обнаженной девушки.

В конце концов, я выхожу из душа обернутая в полотенце и с распаренным порозовевшим лицом. Ноль косметики, волосы тяжелые, мокрые, струятся по спине и спереди. Я слышала дверной звонок, так что нисколько не удивлена, что Дан, уже переодевшийся в майку и свободные шорты, лопает свою половину пиццы, сидя перед ноутбуком с каким-то абстрактным макетом на экране.

– Чем занят? – интересуюсь я, присев рядом на диван.

– Сам не понимаю, – фыркает парень и поднимает на меня слегка презрительный взгляд, но выражение его тотчас меняется, едва он видит мое лицо и полотенце на обнаженное тело.

Глаза, в первые секунды рассеянные, мигом темнеют, в них где-то глубоко-глубоко пробегает ощутимый оттенок желания. Когда его жаркий взгляд задерживается на моем плече, будто касаясь обнаженной светло-бежевой кожи, я подношу кисть к своей шее и веерным движением пальцев как бы невзначай прикрываю этот участок кожи потемневшими светлыми волосами. Плохая была идея!

– Пойду переоденусь. – Я подскакиваю незамедлительно, но так, чтобы он не понял моего волнения.

– Разумная мысль, – комментирует Дан мой побег, но не насмешливо, как могло бы прозвучать, а с неким стоическим терпением, который он, видно, очень желает скрыть.

Когда я возвращаюсь в шортах и милой зеленой майке, я пытаюсь об этом не думать.

– Так чем ты, говоришь, занят? – повторяю я свой вопрос и подхватываю с коробки огромный кусок пиццы.

– Не напомнишь, за чей выпускной альбом я взялся? – произносит он многозначительно.

Я со священным ужасом округляю глаза.

– Бли-и-ин! Я забыла!

– Итак? – Брови его нахально взлетают на лоб.

– У меня сестра девятый класс закончила, и у них вышла лажа с выпускными альбомами. Их кинул фотограф. Аванс получил и с концами. Я попросила тебя помочь и ты не смог мне отказать.

– И почему я не смог?

Вот ведь, нашел к чему придраться. Разве это тема разговора?

– Потому что очень сильно меня любишь, – с вызовом отвечаю я и ожесточенно откусываю зубами кусок пиццы.

– То есть теперь мне делать этого необязательно? – Дан изображает наивность.