Она была ДО меня… и ПОСЛЕ

Я наскоро вытираю мокрое лицо, глаза так и остаются красными, когда я иду открывать входную дверь. Цветы. Шары. Я сразу отступаю на пару шагов, впуская этот праздничный ураган в дом.

– А вот и я! Скучаешь? – Ухмылка быстро стекает с его лица, как только он запирает за собой дверь и, обернувшись, встречает мое безрадостное лицо. – А-а, мы, похоже, плакали. А че так?

Он беспардонно, в своей привычной манере, по-хозяйски лениво проходит внутрь. Выпускает розовые и мятные шары в воздух и те красиво прилипают к потолку. Корзина с сотней чайных роз опускается на широкий кухонный остров, и у Кости в руках остается только сахарная вата. Два синих облака. Как только дотащил всё это?

– У меня еще ведерко мороженого в заднем кармане завалялось, – кривая ухмылка и самодовольный вид. Я с удивлением взираю на своего Деда Мороза. – Шутка! – хохочет он, закатывая глаза и протягивая мне одну сахарную тучу. – Мороженое в машине осталось. Сгоняю за ним чутка позже. Вату бы съесть, а-то куда положить-то? Ткнуть бы куда-нибудь, – беспомощно озирается он по сторонам. – Вряд ли у тебя дома найдется держатель для палочек с сахарной ватой. Съедим сейчас. – Смотрит на меня и подгоняет жестом. – Давай-давай. Повысим слегка глюкозу в крови. Она у тебя вместе со слезами вся вытекла. Надо восполнить. Давай, отрывай, как я, и кусай, не стесняйся.

Не то, чтобы я верила его словам о глюкозе, но я начинаю медленно отделять части ваты и жевать, чувствуя, как внутри постепенно поднимается настроение.

– Спасибо. Давно не ела сахарную вату.

– Оно у вас через дорогу продается, я там отоваривался. Цветы только возле своего дома покупал.

– Красивые шары, – вздыхаю я, подняв глаз на потолок.

– Это да. У кого-то днюха в вашем подъезде: украл у именинницы, пока поднимался в лифте. Она не заметила, не заморачивайся, – качает головой деланно бесстрастно.

– Ты же это несерьезно? – настороженно уточняю я, замерев с клочком сахарной ваты перед лицом.

– А че, поверила, да? – Косится на меня снисходительно, приваленный бедром к столу. И уплетает сахарную вату с отменным аппетитом.

– От тебя всего можно ожидать, – бросаю я и вспоминаю: – А, пока не забыла. – Я выдвигаю ящик в прихожей и беру дополнительную связку ключей. – Вот, держи. Олег уверен, что тебе они могут понадобиться. Уж не знаю для чего.

– Это он правильно, – кивает Костя, не моргнув и глазом засовывая их в карман. – Звонила ему или виделись?

– Прямо перед твоим приходом по телефону как раз говорили.

– О Дане? – спрашивает тут же.

– В большей степени, – киваю я, неловко пробуя на ощупь лепестки нежных роз.

– Наш болезный опять что-то учудил?

– Опять? – напрягаюсь я мгновенно и поворачиваю к парню лицо.

– Ну, эту бестолковую Еву поплелся защищать на свою голову. В буквальном смысле, черт побери, – поморщившись, он продолжает: – Вот я и спрашиваю, может, что-то снова ему в башку стукнуло и он окончательно сошел с ума. Иначе почему ты плакала, когда я только вошел, м-м? – Костя напряженно смотрит мне в глаза, впитывая каждую эмоцию.

Вот о таких редких случаях я и говорила. Серьезным его почти не увидишь. Но всё чаще в нем проскальзывает именно эта сторона. За последнюю неделю маска равнодушия треснула, и я волную его очень даже серьезно.

– Я не плакала.

– Какая прелестная ложь. Но ложь я не просил, Ангел. Давай на чистоту. Он довел или сама себя накрутила?

– И то, и другое… наверное, не знаю, – честно признаюсь я. – То есть он меня не обижал конечно. Словом, – добавляю тотчас. – Не грубил во всяком случае.

И он кивает с кислой миной:

– Но мы оба понимаем, что не только слово способно ранить. Куда лучше с этой задачей справляется холодный взгляд и неукротимая стена из безразличия. Я даже боюсь представить, что ты чувствуешь. Больно, это понятно. Но ведь еще есть то, что сидит у тебя в голове. И боюсь, Ангел, ты придешь в своих мыслях не туда, куда надо, – грустно заканчивает он, а я забираюсь на стул, уже без всякого энтузиазма щипая остатки сахарной ваты.

– Мне трудно мириться с тем, что от меня мало что зависит в этой ситуации. Но такое ощущение, словно, что бы я ни делала, мне не выйти из нее победителем, – честно признаюсь я, неловко уставившись на свои руки.

Костя сбрасывает с себя шлейф грусти и спокойно лезет в холодильник, уже доев свою вату.

– Не поддавайся панике – мой лайвхак по жизни, который пригодится и тебе, – подмигивает он мне и вытаскивает из прохладных недр мой черничный торт. – Смотри на всё под иным углом. Как будто ты страдающий от скуки зритель, а вокруг тебя паршивая игра актеров. Не ты снимала фильм, не тебе ошибки и исправлять. Не бери на себя слишком много. И не вини. А дальше… – пожимает плечами, – глянем, как оно будет. Торт целый, Дан не оценил?

Я фыркаю:

– Он его проспал.

– Ну ему же хуже. Потому что черничный торт – мой любимый.

– Эй, не смей, – я угрожаю ему пальцем.

– Пардон, я голодный, как собака. И я люблю сладкое.

– Отвратительное сочетание, – посмеиваюсь я, глядя на то, как парень водружает торт на стол и снимает с него защитную пластиковую крышку. За секунду находит пару вилок и стаканы для облепихового морса, при этом чувствуя себя как дома, а не в гостях.

Он плюхается на высокий барный стул.

– Не смотри так чудно. Расположение ложек-рюмок я запомнил еще с первой вечеринки здесь, а твою перестановку оценил на последней тусовке у Дана. Мы семья, помни об этом. – И тут же морщится. – Правда, есть человек из нашей компашки, который забыл об этом и не перестает напоминать о том времени, когда мы вместе еще тусили в лагере.

– А что тогда случилось? – Мне правда любопытна их история. —Почему ты так с ним обошелся?

– Мы были детьми, – отмахивается он пренебрежительно, взмахнув вилкой. – Я всего лишь хотел показать одному олуху, что его ненаглядная деваха ему не пара.

– Таким образом? – Я делаю большими глаза.

– Говорю же, детьми были. Как иначе-то раскрыть дураку глаза? А он раздул из мухи слона… Но и я тоже хорош. В четырнадцать пацан еще не понимает, какое одолжение я ему сделал. Но в двадцать три?! Каким местом он вообще думает? Давно пора выбросить это из головы.

– Да он уже давно забыл, вот только осадок от несостоявшейся дружбы остался, – подмечаю я очевидное.

– Это да, – кривит Костя губы. – Не больно он у нас доверчив и откровенен с людьми. И может исчезнуть, никому ничего не сказав. Всегда таким был.

– Ветер, – даю я подходящее как нельзя лучше название его характеру. Мне ли не знать, какой у меня парень.

– Ветер… – пробует Костя на вкус это слово. – Ветер он и есть, ты права. Тяжело с таким, но ты крепись. Я не сомневаюсь, такая как ты… короче, в твоей власти завоевать нашего большого ветреного мальчика. Ты же его Ангел, – вдохновенно провозглашает он.

С этим я согласиться не могу:

– Увы, похоже, это как раз не в моей власти. Я больше не его Ангел.

– Но ты ведь не сдашься? – И вот опять у него это серьезное выражение лица, почти беспокойное.

Я просто безгласно мотаю головой, прикованная к его глубоким темно-карим глазам.

– И правильно, не сдавайся… Пойду покурю и заодно принесу нам мороженое, – говорит он с легкой улыбкой и с этими словами подскакивает с места, и ровно на восемнадцать минут я остаюсь в квартире одна.

Ветер… Мне есть о чем подумать. Смогу ли я укротить ветер во второй раз, это возможно? Или мне просто однажды снисходительно улыбнулась фортуна?

Глава 3. Эта девушка – твой, блин, выбор!

– От кого цветы? – спрашивает Дан; его связка ключей, пролетев над тумбочкой, приземляется мимо фарфорового блюдца, звякнув о его острый край. Но брелок-кокос попадает прямо в него и там же на дне остается. С грустью проследив за этим небрежным движением, я медленно возвращаю взгляд обратно на парня. Оказывается, он в этот момент изучал розы на кухонном столе, которые я поставила в воду.

– Костя приходил, – сообщаю я с дивана, на котором сидела в окружении конспектов и ноутбука, последний стоял на столике и сверкал светлым окном текстового документа.

– И что, он имеет на тебя виды? – А он прямолинеен. Даже не стесняется такие вещи спрашивать в лоб и… глаза в глаза. Очень цепкий взгляд. Сканирующий. Проникающий.

– Нет, они для тебя, – нисколько не смутившись, говорю я чистую правду. Понятие не имею, шутил ли Костя насчет цветов, как много раз до этого, но я предпочла принять его слова за правду. Так удобнее. И врать не приходится.

Дан хмыкает, с явным недоверием, а потом насмешливо указывает пальцем на шары, зависшие под потолком.

– А это? Тоже мне?

– Нет, они мои, – отзываюсь ровным тоном, почти сухим и почти гордым. – Костя преподнес их в честь сдачи экзамена.

Его действия внезапно становятся замедленными, когда он тянется за графином с водой и стаканом. После чего резко хватает и тот, и другой. Наверняка ругая себя за излишние чувства и проникновенность.

– И как? Сдала? – И как-то очень нерешительно посматривает на меня, и я интуитивно понимаю этот жест: он старается быть участливым, и ему не по себе от этого.

Я радостно киваю:

– Угу. – Только чувство радости меня переполняет не от того, что моя зачетка пополнилась еще одним штампом об успеваемости. Мне греет душу его неожиданное неравнодушие. Пусть мимолетное, но такое приятное.

– Поздравляю, – кивает он, запивая неловкость водой.

Я вскакиваю с дивана, охваченная страстным желанием стать ему чуточку ближе. Я в одну секунду почувствовала себя смелой.

Едва не теряя тапки, подскочив к островку, наваливаюсь на него ладонями и улыбаюсь парню напротив:

– Давай завтра сходим на свидание. Я купила билеты на двухчасовой…

– Извини, завтра не получится, – перебивает меня Дан, больше не смотря мне в глаза.

– Тогда давай…

– Не на этой неделе. Я был на фирме. У нас два больших проекта, пока времени совсем нет.

Мой запал исчезает, и я выпрямляюсь, чувствуя себя в крайней степени неуютно.

– Ты уверен, что хочешь этим заниматься? – осторожно спрашиваю я у него после минутного молчания. – Реклама – это не то, чего ты хотел. Ты собирался оттуда уйти. Потому что твоей страстью всегда были фотографии.

Он тяжело вздыхает, то ли раздраженно, то ли устало. Стакан в его руке звонче обычного соприкасается с гранитом стола.

– Лера, я понимаю, что ты имеешь в виду, но давай я сам решу, что мне делать. Мне нужно четкое направление, в чем я хорош и что я умею. Если фотографии были для меня чем-то большим, чем просто хобби, я к этому неизбежно приду. Но не торопи меня. Иначе я… – споткнувшись, он прикрывает глаза ладонью; голос ломается: – Иначе я взорвусь, понимаешь? Мой мозг не выдержит всего этого. – Он обхватывает голову руками и опускает ее, облокотившись на стол.

– Прости, – тихо шепчу я, дотрагиваясь до его плеча. – Конечно, ты можешь заниматься тем, что заставляло бы тебя чувствовать себя живым в столь тяжелый период и… тебе нужна эта работа, я понимаю. – Он не шевелится, и я нервничаю. Мне так его жаль. – Согреть еду, может быть? Ты голоден?

– Я поел. – Он с трудом разгибается, мне приходится отдернуть руку, и направляет на меня свой задумчивый взор. – Не старайся так, это раздражает, – едва слышно бормочет Дан и, тяжелой поступью пройдя мимо меня, молча уходит в свою комнату.

***

3 июня 2020 года,

Среда.

У меня две незакрытые отработки, и сегодня я собиралась в университет, чтобы надоедать и действовать на нервы одному упертому преподавателю. Пока Дан не напомнил:

– Я на фирму. Буду поздно! – крикнул он уже у выхода.

– Блин! – слетает с губ незамедлительно. – Третье число – это же сегодня! Подожди меня, я с тобой! Я быстро!

Я спешно начинаю собираться. Закидываю в рюкзак тюбики крема, косметичку и личные кисти: никому не позволяю накладывать себе макияж чужими кистями.

Подбегаю к мужчине, озадаченно поджидающему меня, и торопливо бросаю:

– Чего стоим? Идем-идем! Опаздываем же. – Выталкиваю его наружу, а в следующую секунду я уже набираю Олега, жестом прося по-прежнему недоумевающего Дана закрыть дверь на ключ: – На сколько назначены съемки? Так же на девять? Размеры проверил? В прошлый раз сорок четвертый был великоват, я просила сорок второй.

– Это пижама, – усмехается Олег. – Она должна быть великоватой.

– Но не настолько, Олег! Идем, – одними губами говорю я, когда Дан высовывает ключ из замка и почти в это же время подъезжает лифт. – Кстати, будут еще модели?

– Нет, только ты.

– Класс, я могу расслабиться.

Краем глаза замечаю, как мужские пальцы надавливают на кнопку нужного этажа, а затем, опустившись, сжимаются в кулак.

– Можешь, – хмыкает снисходительно Олег. – Кстати, я Дану ничего не говорил. Он с тобой?

Я скашиваю на раздраженного парня несмелый взгляд.

– Да, он со мной. И он уже в курсе, что и я работаю в вашей фирме, – не без иронии заявляю, хотя ровно до этой секунды Дан мог об этом только догадываться, но не знать такого наверняка. – Как воспринял? Потрясающе! – Мой взгляд выхватывает из его высокой фигуры лишь напряженные кулаки, а потом и ошеломленные зеленые глаза. – До сих пор отойти не может. Думаю, он рассчитывал спрятаться от меня на своей работе, но и тута я. Осечка вышла, да? – Выразительно выгибаю бровь, злясь на Дана всё больше и больше. Один его взгляд чего стоит – я разгадала его в два счета: он действительно собирался прятаться от меня на фирме!

Я раздраженно завершаю звонок и пытливо смотрю Дану в глаза. Встречая в них такое же выражение.

– Я так тебе противна?

– И кем ты у меня работаешь?

Мы задаем вопросы одновременно, а потом еще и еще, тщательно игнорируя первые и всё громче переходя на высокие тона:

– Почему ты так со мной?

– Художник по костюмам или какой-нибудь стажер?

– Тебе трудно принять, что мы вместе? – Никогда не думала, что когда-нибудь снова буду с ним ругаться, едва не выходя из себя.

– Может, потому что ты невыносима?! – рявкает он, но я не уступаю ему в клокочущей внутри агрессии. Я тоже между прочим страдаю, не только он!

– Ты продолжаешь меня избегать, как, по-твоему, я должна на это реагировать?! Да, я тоже работаю там, смирись с этим!

– Долбанная истеричка!

– У меня месячные, мне можно! – с губ легко слетает ложь. Достал!

Он резко замолкает и, прочистив горло, смущенно отводит взгляд.

Из лифта мы выходим в молчании. Только когда встает вопрос, на чьей машине поехать, я уже спокойно, и ощущая легкую неловкость, подхожу к его джипу:

– Мы едем на твоей. Я забыла ключи дома.

Ответа я не удостаиваюсь, но выразительного взгляда очень даже да. В нем читается что-то вроде: «А были варианты? Я бы всё равно на своей поехал, а ты езжай, на чем хочешь».

Я вздыхаю, а уже в машине получаю откат: меня трясет, и руки дрожат.

– Нормально всё?

Он заметил.

– Да, – отвечаю коротко, избегая смотреть ему в глаза.

– Ну ладно. Как знаешь. Я спросил.

Я разочарованно фыркаю.

– Что опять не так сделал? – Он слишком дерганно и резко переключает скорость.

Повисает пауза. Я не думала отвечать, но…

– Я просто не понимаю, что мне делать, Дан, – в отчаянии шепчу я, на большее сил не хватает. – Ты не помнишь меня, и мне очень больно. Если бы в моей власти было вернуть тебе всё забытое, я бы уже это сделала. Но я не могу. И чувствую, что проваливаюсь куда-то. А ты встал ко мне спиной и движешься в новом направлении. Но уже без меня. Тебя нет рядом… Сколько я могу так выдержать? – Я поворачиваю голову и наталкиваюсь на его невозмутимый профиль. – Ты знаешь?

Но он продолжает смотреть прямо. На дорогу. Ответа я не получаю, даже какой-нибудь грубости. Подождав еще минуту, я тяжело откидываюсь на сиденье и опускаю веки.

– Вот и я не знаю, – вздыхаю едва слышно. – А ты мне не помогаешь… У любви тоже есть срок годности. Если ее не подпитывать ответными чувствами, ее просто не станет. Она угаснет, истлеет. Такая любовь становится прошлым. Ты этого хочешь для нас?

– Может, это то, что нужно тебе? – наконец отзывается он тихо, но слова его мне не нравятся. Я смотрю на него ошарашенными глазами:

– Возьми их обратно… Возьми свои слова обратно, черт возьми! Ты не имеешь право такого говорить мне. Ты не имеешь право так предавать себя, говоря это мне. Тебе он не простит.

– Кто «он»? – Дан морщит нос, изо всех сил стараясь казаться холодным и неприступным.

– Мой Дан! – голос срывается, и я резко отворачиваюсь, вскинув между нами руку. – Молчи. Просто молчи, я должна сейчас собрать заново свое сердце, потому что ты только что нанес по нему поистине сокрушительный удар.

– Так, может, и не стоит меня прощать? – Он меня не слушается.

– А я прощу! – Сплетаю пальцы друг с другом и таращусь в окно. – Я всегда тебя прощала, так поступлю и на этот раз. Не доводи меня. Молчи, сказала.

– Ты совершенно бесхребетная. Неужели гордости совсем нет? – продолжает он, нарочно ведь провоцируя. И когда я это понимаю, осознаю и то, что смысла в наших перепалках нет никакого. Я только сделаю хуже, только отдалю парня от себя. А мне этого нельзя допустить. Я могу лишиться его навсегда.

– Можешь говорить что угодно, я с тобой больше спорить не стану. Кстати, ты должен мне свидание. И оно состоится на этой неделе, – решительно заявляю я и привожу железный аргумент в пользу того, чтобы оно, свидание, состоялось: – Иначе я позвоню твоей маме. А она-то уж найдет на тебя рычаги воздействия. Достал а-то уже переносить. Завтра-завтра, – передразниваю я. – А оно никак не наступит. «На этой неделе не получится, у меня два огромных проекта…»

– Да понял я, помолчать можешь? Послезавтра пойдем на это твое свидание. Сама только реши, куда.

– Конечно, сама, от тебя не дождешься же.

– Вот ведь сте… – бурчит парень себе под нос, но не договаривает фразу: я прожигаю его мрачным взглядом. Думал, только он умеет так, что против воли немедленно захочется заткнуться?

– «Стерва» ты хотел сказать? И об этих словах ты пожалеешь, и я буду рядом, когда это произойдет.

– Угрожаешь? – Он внезапно усмехается.

– Нет, гадаю тебе на будущее.

– И где твои гадальные карты?

– Сильным ведьмам карты не нужны, – пожимаю я плечами.

– Так ты у нас ведьма?

– Сам меня так называл, забыл уже? – Я откровенно его подкалываю.

– И за какие такие грехи я нарек тебя столь красноречиво? – Его глаза начинают смеяться, а сам он любопытно посматривает в мою сторону. Вот уж совсем неожиданно! Я против воли им любуюсь. В этот момент очень остро чувствуется наша прежняя связь. Такая легкая. Крепкая. Нерушимая.

– Этого я тебе не скажу. Пусть станет для тебя мотивацией вспомнить меня поскорее.

– Выходит, тайна зарыта глубоко под семью печатями? – он смотрит на меня насмешливо и с ухмылкой.

– И не одна, – загадочно парирую я. – Я и ведьма, и принцесса, и ангел.

– Да у тебя раздвоение личности, – тут же ставят мне диагноз.

– А у тебя плохо с математикой. Разтроение.

– Нет такого слова, – хмыкают слева с превосходством в голосе.

– А ты еще не понял? – Брови мои надменно поднимаются на лоб. – Я законодатель моды на новые слова. Я та, кто придумывает их. Не тебе меня поправлять.

– А ты зано-о-оза, – с удовольствием протягивает Дан, и я бесстрастно закатываю глаза:

– Так меня ты еще не называл.

– Я был слеп, похоже. Поэтому.

– Нет, просто в синонимах «я люблю тебя» нет этого слова.

– А ты умеешь отражать удар, – задумчиво замечает Дан, будто бы даже восхитившись мной на какой-то краткий миг.

– Только с тобой, – мой ответ выходит грустным.

– Что это значит? – Он буравит меня взглядом, но теперь уже я неумолимо уставилась в лобовое стекло.

– Я не буду тебе говорить. Ты либо поймешь сам, если будешь внимателен. Либо вспомнишь.

До самой съемочной студии мы едем в тишине, каждый думая о своем. А когда прибываем на место, то меня сразу берут в оборот визажист и мастер по волосам. Переодеваюсь в одежду бренда и выхожу на площадку.

Я удивленно таращусь на своего фотографа:

– Ты будешь снимать?

– Я, – спокойно отчитывается Дан, настраивая под себя свет и оборудование.

– А где?.. – пытаюсь сформулировать вопрос и спросить о причинах отсутствия на рабочем месте нового штатного фотографа, которого подыскал сам Дан на свою замену еще недели три назад, поскольку тот решил уйти уже в конце этого месяца. Мы планировали вместе уволиться и в тот же день полететь в Португалию.

– На собственной свадьбе. Еще вопросы будут или мы уже приступим? – Он ведет себя отстраненно. Опять.

– Ладно, я готова, – киваю я рассеянно и, пройдя на свое место, оглядываю периметр. За кадром собралось чересчур много людей, вся съемочная группа уставилась в ожидании очередных прекрасных работ известного мастера. Олег тоже здесь, напутственно соединяет большой и указательный пальцы в кольцо, когда остальные три пальца направлены вверх. Улыбается мне одними уголками губ, но я не нахожу сил улыбнуться в ответ. У меня вот-вот начнется паника.

– Сначала фотографии, – предупреждает Дан, – пока макияж свежий. А уже после можно будет снимать ролик, там ближний ракурс не нужен.

– Макияж можно поправить, – вмешивается аккуратно девушка, стоящая в стороне от меня и готовая по первому зову подправить мне на лице всё, что нужно. Мой визажист.

– На это нет времени, – отрезает Дан. – К обеду приезжает заказчик обсудить дальнейшее сотрудничество. Врубите неон! – раздается приказ. – Ну поехали, – и с этими словами он сосредоточенно приближает к глазам фотоаппарат. Но уже спустя две минуты отводит его от лица, на котором читается смесь раздражения и разочарования.

– Ты какая-то зажатая. Почему я утвердил именно тебя? – спрашивает он самого себя, а не меня. – Времени в обрез. У нас есть другая модель? – Поворачивается к стоящей позади него команде. Те отрицательно качают подбородками.

– Не мели чепуху, – вперед выступает решительно настроенный меня защищать Олег. – Какая другая модель? Ты фотограф или кто? Расслабление модели входит в твои обязанности, – шипит он ему на ухо, приблизившись так, чтобы слышать могли лишь мы трое. – Так что попробуй снова, – настаивает Олег, слегка отклонившись и серьезно посмотрев другу в глаза.

Противостояние их длится долго, пока один из них не сдается, делая одолжение второму.

– Ла-а-адно, – тянет Дан, но в голосе слышна вибрирующая враждебность, от того, что ему нагло указывают, что делать. – Раз все равно нет толковой модели, придется довольствоваться тем, что есть, – нахально произносит он и оборачивается в мою сторону. А я стояла прямо за ним. Подошла незаметно.

– Подслушивала? – Нахмурившись, он осуждающе и в то же мгновение с ноткой сожаления смотрит мне в глаза.

Я чувствую на себе обеспокоенное внимание Олега, но вижу только своего парня. Нельзя плакать – весь труд визажиста будет насмарку. Мне опять придется научиться их сдерживать. Слезы. А ведь я только-только научилась обратному – показывать ему свою слабость и хрупкую душу. Никто не предупреждал меня о таком. Что придется возвращать старые привычки.

– Давай еще раз, – наконец тихо прошу я и деланно равнодушно поворачиваюсь к Дану спиной, чтобы занять свое место.

Но и на этот раз у меня ничего не получается, я только и терплю от фотографа замечания. «Руку в карман». «Лицо более дерзкое! Ты как будто боишься меня». «Смотри слегка в сторону, а не на меня». «Переплети руки и прикоснись к лицу». «Сделай вид, будто гладишь ткань». «Господи, ты знакома с таким словом как «грациозность», так почему в тебе ее нет?»

Мне тяжело расслабиться, когда так много людей смотрят на меня и ждут чего-то выдающегося. Я ли не знаю, что такое грациозность? Да балет только и кричит об этом! Грация и есть его второе имя. Но… я не могу. Больше не могу как раньше.

– Ты безнадежна! Ты не модель, а кусок пластика! – бурчит Данила, и я это слышу столь отчетливо, что у меня закладывают уши. Обида делает болезненный росчерк на сердце. Я сбегаю с постамента, больше не в силах этого выносить. Прячусь от всех в своем кабинете на втором этаже, опускаю жалюзи.

***

– И… что это было? – сердито недоумевает Дан.

– Эй! – резко выкрикивает Олег. – Тебе следует стараться лучше.

– О чем ты? – фотограф напряженно сводит брови.

– Говорю, старайся лучше. Она все-таки твоя девушка. Ее тебе не навязали, ясно?! Эта девушка – твой, блин, выбор! И твоя чертова жизнь. Ты без нее дышать не мог, а что теперь? Я конечно понимаю, у тебя амнезия и все такое, но, мать твою, будь мужчиной! Не обижай ее. Ты и так немало боли ей причинил. Постарайся всё не испортить, ладно? Она уже миллион раз тебе прощала, когда-нибудь ее доброе сердце не выдержит и пошлет тебя, придурка.