Она была ДО меня… и ПОСЛЕ

Энни Янг

Она была ДО меня… и ПОСЛЕ

Плейлист

Nebezao, NЮ – Если бы не ты

Баста, HammAli, Navai – Где ты теперь и с кем

Юля Паршута – Двое

Моя Мишель – Зима в сердце

INDI, Dan Balan – Дышат о любви

NЮ – Отпустил

XOLIDAYBOY – Океаны

Три дня дождя – Слёзы на ветер

Миша Марвин, Валерия – Ты свободна

MONA, Баста – Ты так мне необходим

Юля Паршута – Голые глаза

Миша Марвин – Не надо быть сильной

Akmal – В моей крови

Glebova, Tribeat – А он меня целует

Антон Токарев – Я бы хотел, чтобы ты была хуже

Maria Ermakova – Luchshee v tebe

Юля Паршута – Останешься

HOLLYFLAME, GUMA – Одиноко

Akmal – Мир нам завидовал

Пролог

– Твою мать! – раздается рядом приглушенное ругательство, и он тотчас хватается за свои штаны.

Мать, смутившись, тут же выскакивает за дверь, зато папа уходить и не думает. Наготой сильного пола его не удивить, а я только повыше натягиваю одеяло. Я чувствую, как папа сверлит меня недовольным взглядом, а того, кто лежит рядом со мной в постели, и вовсе готов разорвать на месте. Но как всегда сдерживается, понимая, что я уже взрослый самостоятельный человек, который живет своей жизнью, имеет право выбора, чтобы разделить постель с тем, с кем захочет, и зарабатывает в десятки раз больше родного отца. Но привычку раздавать наставления и уроки у него не отнять.

– Я смотрю, ты последний стыд потеряла! Вчера мы с мамой прождали тебя весь вечер! Но вместо того, чтобы отпраздновать мой день рождения… Ладно бы день рождение! Но когда ты в последний раз проводила время с семьей?! Так трудно выкроить хоть один день на семью? – Пока я невозмутимо заворачиваюсь в одеяло и прохожу к огромному шкафу, чтобы встать за дверцей и переодеться, он продолжает читать мне мораль: – Тебя не видно три месяца! Дела, бесконечные съемки – это понятно, но, черт возьми, ты променяла время с семьей на этого смазливого олуха! Актер какой-нибудь? Знаменитость? Больно лицо у него неприметное – артист погорелого театра? Ты даже имени его через неделю не вспомнишь! Но всё равно по какой-то причине минутная утеха с этим одноразовым болваном оказалась тебе важнее родных! Что ты за человек, Лера? Когда это наконец прекратится? Во что ты превратилась?! Я не узнаю тебя. – И в голосе сквозит не передаваемое по силе разочарование. – Юля! – орет он вдруг на всю квартиру, и я непроизвольно вздрагиваю, догадываясь, что за этим последует. И да, папа не изменяет себе: – Иди сюда! Куда ты ушла? Ты пришла к своей дочери, разве нет?!

– Валера, ты в своем уме? Там обнаженный мужчина, – со спокойным упреком заявляет мама с кухни. Кажется, я слышу, как льется в кране вода. – Я не войду к вам. И тебе советую не стеснять парня.

– Да какой это мужчина?! – взрывается папа.

– Попрошу не оскорблять, – педантично отзывается парень, который уже надел штаны и осматривался в поисках остальной одежды.

– Тебе, квазимодо, слова не давали, – глухое рычание перекатывается по всей комнате, но сам парень, хмыкнув, на грубость не отвечает. У него единственная задача – свалить из этого сумасшедшего дома к чертовой матери, чтобы оставить меня одну решать проблемы, которые его ни каким боком не касаются. Просто секс, ничего больше. – Посмотри на нашу дочь! Где твое воспитание?! Вот так ты ее воспитала?

Подтянув джинсы и резко звякнув молнией, я выглядываю из-за двери.

– Даже не думай приплетать сюда маму, – холодно выпаливаю я, старательно подавляя гнев внутри себя. – Она такой же родитель, как ты! Если меня плохо воспитала она, то где был ты?

– Я работал! – взвизгивает он, и в его возмущении проскальзывают те самые оскорбленные нотки, что всякий раз несли в сердца членов его семьи просто огромное чувство вины, с которым не всегда было можно справиться. Он ведь даже не понимает, что не прав. Никогда не понимал! Таких людей я зову невольными глупцами, но это их нисколько не оправдывает. – Я содержу семью, и я со своей задачей справляюсь! Ради вас стараешься, а вы вырастаете неблагодарными и избалованными, которым плевать на своих родителей! Эгоисты!

Я выхожу из помещения гардероба и громко хлопаю дверцей.

– Это страшно-красивое оправдание действовало, когда работал ты один. А теперь ты в моем доме, стоишь на дорогой итальянской плитке, которая куплена на мои деньги, – я порывисто накидываю на плечи мятный кардиган, излучая одно сплошное раздражение, – и дышишь моим освежителем воздуха! Так что чувства вины от меня не дождешься! И я тебе не обязана рождением, хоть ты и не перестаешь это твердить при каждом удобном случае. Когда тебе что-то от меня нужно, но я этого не делаю!

– Вот как ты заговорила… Когда я тебе такое говорил? Я никогда…

Взмахнув рукой, я отворачиваюсь.

– Ой, всё, я не хочу это слышать. – И посмотрев на Фила, велю ему поторапливаться: – У тебя всё? Тогда уходим.

– Куда это вы намылились, юная леди? – Папа с моим стратегическим отступлением был категорически не согласен. Загораживает мне проем. – Уже отца ни во что не ставишь? Выросла, и не нужен стал?

– Валера, прекращай. Ты делаешь только хуже! – мама с тревогой вмешивается в нашу ссору, не решаясь приблизиться к комнате ближе чем на два метра.

– Я? Хуже? Ты на чьей вообще стороне, жена?!

Звонок в дверь. Но ор в квартире стоит такой, что слышу это, похоже, я единственная. Потому что никто не спешит открывать входную дверь.

– С дороги! – шиплю я, но сдвинуть крепкого мужчину удается только шустрому неудержимому Филу. Парень надавливает ему на плечо; обескураженный эффектом неожиданности, отец непроизвольно отступает на шаг в сторону, и я шмыгаю за моим ночным гостем.

Схватив с блюдца ключи от машины, резко распахиваю дверь, а в спину долетает хлесткое:

– Не думал, что родная дочь… станет потаскухой! – Его голос дрожит от злости, но я не успеваю подумать о том, что чувствую по этому поводу. Кажется, я просто впала в оцепенение, как только открыла эту чертову дверь. Дверь в случайную параллельную реальность. – Тебе одного парня мало, так ты их всех домой тащишь?! – Но тут, видимо, мой родитель более внимательно разглядывает нового гостя, потому что сразу же я слышу его напряженный рык на грани бешенства: – А этот что здесь делает?!

– О Боже мой, – к нам подскочила и мама, и ее реакция так созвучна с моим ошеломленным молчанием. – Данила, ты?.. – Она переводит непонимающий взгляд на меня и обратно на мужчину в дверях. – Пройдешь… может быть?

– Куда он пройдет?! – папа позади меня вскипает до предела. – Я его сейчас с лестницы спущу. Это всё его вина! Это он испортил нашу дочь! Из-за этого паршивца Валерия путается со всяким сбродом, вместо того чтобы остепениться и выйти замуж! Ты чем думал, когда решил заявиться сюда, сукин ты сын?!

– Хва-а-а-ти-и-ит! – резко зажмурившись и всплеснув руками, кричу я во все горло, не жалея связок и своих соседей. А потом, развернувшись к надзирателям, прожигаю обоих взглядом: – Родители, еще хоть слово, и я отберу у вас ключи от своей квартиры, это ясно? Не увидимся еще лет сто, и я буду этому рада!

– Лера, ты перегибаешь палку, – произносит мама подчеркнуто спокойно, – мы сможем найти компромисс…

– Нет, мам, не можем! – Я вспыхиваю пуще прежнего. – Вы достали меня уже! Причем оба! Один пассивный манипулятор, другая ему под стать – терпишь непонимание и «пощечины» со стороны мужа, и меня призываешь к тому же. Вы два бесчувственных идиота, которые не видят дальше собственного носа. Я ваше поведение даже не могу аргументировать долбанным здоровым эгоизмом. Потому что, мать его, вам ни черта неведома оценка ваших слов и поступков! Вы просто невежественны и глупы, и даже не хотите приложить никчемную капельку стараний, чтобы хотя бы попытаться понять своих детей. Я человек, точно такой же как и вы! И раз до вас это не доходит, вам нечего делать в моем окружении. И в моем доме! – высказав это практически на одном дыхании, я начинаю тяжело дышать, потом разворачиваюсь к двери, чтобы продолжить чуть тише, но не сбавляя степень своей буйной нервозности: – А ты что здесь забыл? – Я откидываю назад волосы одним нервным движением, плохо справляясь с собственным сердцем.

Дан выглядит ошарашенным. Смерив моих родителей растерянным взглядом, останавливается на мне. И в этот момент между нами материализуется Фил, о котором все уже успели забыть. Подхватив свои ботинки у моих ног, проскакивает мимо в расширенную дверную прореху со словами: – Я, пожалуй, пойду. Как-нибудь повторим, да? Позвони мне. – Изобразив пальцами телефон возле уха, парень подмигивает мне и, беспардонно повторив трюк с распихиванием живого препятствия, юрко исчезает с зоны боевых действий. С ботинками в руках – точно любовник, застуканный в разгар бушующих страстей. Хотя практически так оно и было.

Отшатнувшись буквально на полшага, Дан в замешательстве прослеживает взглядом побег незнакомого ему мужчины. Всё верно, Дан. Это тот, с кем я переспала вот буквально только что. За десять минут до твоего фееричного прихода.

Надоело. Я настойчиво заставляю его обратить внимание на себя:

– По какому делу пришел? – Я стараюсь храбриться, всё-таки не каждый день на пороге твоего дома появляется тот, кого ты не видела целых четыре года. Вряд ли в такой ситуации можно брать в расчет фотографии, на которых мы вместе и которые я так и не стерла с памяти своего телефона.

Отчего-то смутившись, Данила смотрит на меня в упор и молчит, долго медля с ответом. А брошенный на моих родителей короткий взгляд заставляет меня стиснуть зубы. Ближе к делу, господин!

– Валерий Борисович. Юлия Вадимовна, – вежливо обращается он к ним, делая шаг вперед. – Простите, что так нагло заявляюсь спустя столько лет.

– Да… всё в порядке, – проговаривает мама в непреодолимом смятении и едва слышно, осторожно поглядывая на состояние супруга.

– Нагло? – усмехается папа недобро, но как-то чересчур спокойно для того, кто метал молниями минуту назад. – Да ты как кувалда, бьешь в самый неожиданный момент. Когда ничего не предвещает – бац, и перелом стопы… А ну сгинь с моих глаз! – В бледно-серых глазах за секунду вспыхивает исступленная злоба, а сам он с пламенным удовольствием вырвал бы парню руки, если бы мама его не остановила, когда тот дернулся вперед, словно обезумевший.

Пока мама занята папой, я вскидываю вопросительно бровь, давая понять, что всё еще жду ответа. Я не тешу себя иллюзиями. В конце концов, основанием для его прихода может быть всё что угодно, но только не то, что пришло мне первое на ум. Так всегда происходит. Ожидания не оправдываются, а предположения даже не имеют силы. Так, сопливая фантазия для самых наивных деток.

Стискиваю ладонь, и ощущение вонзившейся в кожу зазубренного металла ключей позволяет мне контролировать каждое биение моего сердца.

– Я вспомнил, – наконец обрушивается на меня ответ. Голос ровный, проникновенный, грудной. Пленительный взгляд – прямо насквозь. Бесконтактное прикосновение. И одно единственное слово… Как выстрел в висок.

Часть 3. Разбей и ненавидь. Глава 1.

Почему мы с тобой вместе?

1 июня 2020 года,

Понедельник.

Я не нахожу себе места, меня разрывает от волнения, тоски и некой вербально невыразимой тяжести, что не покидали меня всю прошедшую неделю. А последние сорок минут я только и делаю, что нервно заламываю пальцы, сидя в гостиной, и поглядываю себе за плечо – там, на выкрашенной в прошлом месяце в пыльно-голубой стене, на часах 10:56.

Мой взгляд сам по себе начинает блуждать по этим стенам, и я мысленно усмехаюсь, чувствуя как горечь растекается по горлу, а потом комом резко сжимает его. Потому что краску мы выбирали вместе. Как и весь новый декор, на котором я настояла некоторое время назад, потому что серые холостяцкие оттенки – это конечно модно и так по-мужски, однако мне хотелось больше уюта, и Дан меня в этом поддержал, он не был против. Ему наоборот, нравилось смотреть на меня в эти нетривиальные дни – этот весь хаос с перестановкой мебели и покраской стен в разные спокойные тона; или когда я принесла в дом кошку – о, как он изменился тогда в лице, это надо было видеть!

Но он и это проглотил… ради меня. Чтобы я улыбалась и радовала его тем, что он делает меня счастливой. Он говорил, что я особенно красива, когда увлечена чем-то. Он любит видеть меня такой. Откровенной. Бесстрашной. Яркой и живой. Танцующей по его студии. По нашему дому. Словно у меня за спиной выросло два крыла; и это на самом деле так – с ним я ощущала всю ту свободу, которой у меня не было, но к которой я так стремилась. Так страстно хотела. И… откровенно говоря, теперь это не имеет совершено никакого значения, ведь он не помнит.

Не помнит ничего из того, что мы делали вдвоем. О наших трудностях. О боли. О том, как так получилось, что я теперь его девушка. Обо мне не сохранилось ни одного воспоминания. Ни одного крошечного мгновения. А без его памяти всё просто обнулилось. И то, что помню я, уже не так греет в холодные вечера. Дана будто стерли из всех внутренних фотокарточек моего прошлого – выдернули с кровью и плотью с каждого кадра жизни и оставили меня одну, чтобы выглядело так, словно моего Дана в них никогда и не было. И это паршивое чувство. Ведь если не с кем разделить самые сокровенные моменты, если один из вас перестает ими дорожить – помнить о них, – они перестают быть… просто "быть". Просто быть такими безумно теплыми и удивительно чудесными. Сладость счастья обращается в прогорклый вкус небытия. Вот именно, НЕ БЫТИЯ – звучит как сон и разочарование от слишком кривой фантазии. Если что-то помнишь ты один и никто не был этому свидетелем или участником событий, то рано или поздно наступает час задуматься о том, случились ли в самом деле с тобой все эти прекрасные вещи. Хуже – была ли ты их достойна. Ведь в конце концов у тебя всё отняли. Всё самое хорошее.

Сегодня его выписывают. С ним Иван и мама – единственные, с кем он сейчас близок и открыт к общению. Остальных ребят он помнит смутно. Кого-то он знает только как однокурсника – Глеба. Другого лучше – Олега, но был в их дружбе некий перерыв со времен детского лагеря. А кое-кого даже не особо рад видеть, и этому есть объяснение: с Костей он знаком с девяти лет, но помнит о нем лишь то, что в четырнадцать, на очередных летних каникулах в их любимом лагере он из под носа увел у Дана девчонку, которая ему на тот момент нравилась. Костя был постарше него, на два года, поэтому тринадцатилетняя пигалица предпочла Дану его шестнадцатилетнего рыжего друга. Любовь конечно оказалась быстротечной и несерьезной, и скорее всего её и не было, но осадочек всё-таки у моего Данилы остался. Он хорошо помнил подставу одного из лучших друзей, пусть и образ объекта ссоры уже давно посерел и выветрился вместе с остальным информационным хламом из категории "ничего важного". И то, что они оба этот раздорный вопрос уже разрешили и проходили, теперь предстоит пережить заново. Косте стоит постараться; как и Олегу возобновить крепкую дружбу (хотя с Даном они уже вполне здорово общаются, фундамент есть), – и они оба вернут своего потерянного друга детства.

Но что ждет меня?

Я видела его всего несколько раз за эту неделю, и он держится со мной совсем как с чужой. Я могла бы зайти к нему и вчера, и сегодня, но не сделала этого. Я бы могла приплести сюда загруженность по учебе и экзаменационную сессию, с которой я еле справляюсь из-за всей этой нервотрепки и несчастного случая с моим парнем. Но это будет лишь доля правды. Поскольку на учебу, грубо говоря, мне почти плевать, а основная причина – это страх смотреть Дану в глаза, когда я оказываюсь с ним наедине в палате. Смотреть и не читать в них узнавание. Ощущать себя посторонней. Это невероятно неловко. Обидно. И больно. Такой боли, неотвратимо заражающей меня пугающим опустошением и мертвецким холодом сакральной потери, я ещё никогда не испытывала.

Все те три раза, что я была у него, не считая того раза, когда он очнулся – тот день был слишком тяжелым для меня, я его почти не помню, наверное сработал защитный механизм психики, – я буквально заставляла себя перешагивать порог его палаты. Так боялась начинать сначала. Настолько сильно была раздавленной и поверженной. Слабой.

Но с того страшного дня утекла целая неделя, и я не могла не собрать себя заново. Просто не имела права опускать руки и поддаваться страху неизвестности: а вдруг ничего не получится. Вдруг он меня никогда-никогда не вспомнит. И что хуже – никогда-никогда не полюбит опять. Это же так страшно – представить меня и Дана по-отдельности. Допускать какую-то просто невероятно сумасшедшую ветку вероятности грядущей реальности, где "нас" нет. Как мне жить без него? Как вообще люди живут, расставшись навсегда с любимыми? Лезут в петлю? Лежат сутками, месяцами, годами лицом в соленых мокрых подушках без надежды найти иной смысл жизни, нежели быть с тем, с кем тебе "надо", "очень надо!" быть? Нет, я не хочу становиться такой. Есть мы, и я не хочу это терять. Я твердо для себя решила: буду за нас бороться. Доктора говорят, что шанс вернуть воспоминания последних трех лет и двух месяцев есть, и он высок в первый месяц после этой его «аварии мозга». Я постараюсь спровоцировать у него эти вспышки памяти, я буду стараться делать то, что делала всегда. Буду как можно ближе к своему парню. Буду сама назначать свидания.

Буду ему девушкой, даже если он пока не готов этого принять.

И надо полагать, те два факта, что мы живем и работаем вместе, дарят мне некоторые преимущества. Не нужно искать никаких дополнительных поводов для встреч и придумывать, чем оправдать свою навязчивость и назойливую потребность в близости. По крайней мере, утра и ночи будут только нашими.

Конечно, пока мало представляю, как всё будет, как мы будем сосуществовать в тесном мирке его квартиры, будучи "незнакомцами", но… С этого момента я двигатель прогресса наших с ним взаимоотношений; с его стороны вряд ли будет прежняя активность, ибо цели у моего плохиша "разрушить сердце маленькой мрази, посмевшей покуситься на их с Сэмом фирму" больше нет. И поэтому я не могу рассчитывать на то, что он вот так возьмет и воспылает ко мне чувствами ни с того ни с сего. Я не настолько прекрасно выгляжу, чтобы сразить его наповал одним хлопаньем ресниц, томным взглядом, пышными формами груди или на что там парни бывают падки. Кстати о пышных грудях, у меня, увы, их нет. Это безусловно прискорбный минус, хотя Дан никогда не жаловался и даже любил мой то ли первый, то ли второй размер, о котором я не имею ни малейшего понятия.

Я снова бросаю взволнованный взгляд на часы: он должен появиться с минуты на минуту. Я приготовила поздний завтрак, надеясь, что он любит… то, что любит. В смысле, теперь-то я не знаю его вкусов, его предпочтений… Меня будто по голове жестяным ведром ударили, когда я пыталась не сойти с ума оттого, что теперь не уверена ни в чем, что касается моего парня. Сомнения выскакивают порой на ровном месте и моментально вгоняют меня в панику. Вот я готовлю – и пытаюсь убедить себя, что вкусы и взгляды на еду не могли кардинально измениться всего за каких-то три года. Или поливаю свои растения-великаны в напольных горшках – и беспокоюсь, какая у Данилы будет реакция на такое вот странное соседство с джунглями. Мне предстоит узнать его заново, наверное.

Думаю, да. Мне надо перебрать в уме перечень вещей, которые могли бы отразиться на его ко мне отношении. И свести их к минимуму, если ему что-то во мне не понравится на первых порах. Я знаю, что от многого избавиться не получится, но таких раздражающих вещей должно быть как можно меньше. Карликовые деревья и весь домашний декор я оставлю, это не обсуждается, это даже полезно окунуться в привычный мир, о котором он должен вспомнить, – но научиться готовить то, что Дан любит, я ведь всегда могу. Мы во всём найдем компромисс, надо просто постараться нам обоим. И мне, и Дану. Войти в положение каждого из нас и попытаться понять друг друга.

Звук поворачиваемого в замке ключа заставляет меня обернуться и захлопнуть холодильник, спешно вернув на полку пачку молока. Блинчиков испечь уже не успею. Пусть так, стол и так уже завален едой из семи блюд, вряд ли отсутствием блинов он обеднеет. И с чего я вообще решила, что звонок к Мирославе Вениаминовне был хорошей идеей? Он наверняка был рядом в тот момент и слышал, как десять минут назад та давала мне рецепт молочно-йогуртовых блинчиков, которых ее сын любил в свои двадцать лет, но почему-то в двадцать три – о них умолчал. Три года и пару месяцев… много это или мало? Сейчас увидим.

Я встаю как вкопанная, когда отпирается дверь и в квартиру входит Дан в сопровождении Ивана и Мирославы Вениаминовны. Первые несколько мгновений я не знаю, что сказать и куда деть руки, и поэтому пальцы сами тянутся к уложенным мелкими волнами волосам и сразу же к противоположному плечу, слегка впиваясь в кожу подушечками и ногтями. Подсознательная попытка обнять саму себя. Получается неплохо, я почти верю, что всё под контролем. Почти.

Иван первым проходит вглубь комнаты и ставит сумку с больничными вещами на диван.

– Я пойду, – спокойно нарушает он тишину, почти со скучающим видом оглядев каждого.

– Да-да, я тоже, – суетливо заявляет мама Данилы, застегивая обратно пуговку на воротнике своего легкого плаща. – Довезешь, Ваня, меня до дома? Тебе же как раз в сторону моста ехать.

Мое тихое "С возвращением" безнадежно тонет в их диалоге, и я умолкаю, чувствуя на себе странный взгляд Дана, который застыл в прихожей, едва меня увидел.

– Не могу, Мирослава Вениаминовна, я прямиком на самолет. И так задержался.

– Понимаю-понимаю. Что ж, сама доберусь, тут не далеко, – отзывается она с бодрой улыбкой, тоже направляясь к двери.

– Мам, как это понимать? – Уставившийся на меня в недоумении Дан медленно спускает с меня глаза и поворачивает голову в их сторону. – Ты не говорила, что она тоже будет здесь. И на этом фоне ваш уход выглядит еще более странным. Я идиот, по-твоему? Зачем ты оставляешь нас наедине? Я не помню ее. Вообще. Не. Помню. Что ты пытаешься сделать?

Его мама едва заметно вздыхает и, обратившись только ко мне, уверяет:

– Ты и сама знаешь, что будет непросто, но этот этап рано или поздно пройдет. Потерпи, девочка моя. – Она дарит мне мягкую улыбку, а потом почти мгновенно превращается в строгую леди: – И передай моему сыну, что если он не попытается хоть как-то наладить с тобой отношения, я не скажу ему ни слова.

Не могу выдавить из себя даже милую, уважительную улыбку; только губы неопределенно дергаются, это даже нельзя назвать улыбкой.

– Мам! Что за детский сад? – хмурится Дан, скривившись.

– Всё, я ушла, – взмахнув рукой, она нажимает на ручку двери и выходит следом за исчезнувшим десятью секундами ранее Иваном, который летит в Питер, дабы решить вопрос опекунства над одной несовершеннолетней девочкой, которая недавно лишилась своего отца. Ивана не будет какое-то время.

– Просто невероятно, – бормочет Дан, отстегивая несколько верхних пуговиц рубашки и проходя на кухню. Он застывает на миг, видит через кухонный островок накрытый стол у окна, но никак не комментирует мои старания. Не злится, лишь вздыхает удрученно.

– Прости, – глухо роняет он и, внимательнее пробежавшись глазами по блюдам, неохотно произносит: – Не стой там. Давай, что ли, поедим.

– Давай, конечно, – я наконец обретаю способность к движению и спешу умоститься за стол, как и он.

Следующие двадцать минут мы едим в безмолвном напряжении. Во всяком случае, я точно. Но Дан первый со мной заговаривает.

– Мы что, живем вместе? – срывается с его губ удивленный вопрос. А когда я поднимаю на мужчину взгляд, понимаю, что он смотрит не на меня, а на обстановку в квартире. Что-то разглядывает у меня за спиной. Я с настороженным сердцем оборачиваюсь. Что он там увидел?

– В углу рядом с книжными полками… это же медведь, да? Твой?

– Угу, – мычу я, неловко ерзая под его пронизывающим взглядом. Медведь-кресло. Конечно это не дамская сумочка, чтобы каждый раз ходить в гости к парню с огромной плюшевой игрушкой.

– Это ответ на который из прозвучавших вопросов?

– На оба.

– Я-я-ясно, – задумчиво тянет он, словно мой ответ совершенно выбил его из привычной колеи. Хотя это я здесь выбита из привычной колеи, а не он. У него-то в сознании всё по-старому. Как было три года назад. Разве что окружающие вещи претерпели изменения: дом этот, работа на рекламном поприще, занятие фотографией.

Но всё же и ему непросто, я это понимаю.

– Странно переехать из родительского дома? – Я стараюсь показать свое сочувствие и быть ближе к его проблеме.