Последний сезон

Сейчас Сан Саныч уверенно и спокойно вёл свою лодку, внимательно разглядывая скалистые берега. Кажется, он уже нашёл общий язык с этой стихией. За поворотом уже был виден Кокчан.

2

Ивана тоже в это время дома застать было невозможно. Может быть, в тот же час он пробирался по реке Дужной на свой новый участок. Наконец-то, были позади все преграды, мешавшие ему в полной мере заняться тем делом, к которому столько лет стремился, как он мечтал. Нынешней весной окончательно отделался он от рутинной работы заготовителя и с явным неудовольствием начальства коопзверопромхоза был всё же переведён в разнорабочие. Не поддался директорским уговорам, одолел-таки своим упрямством властное желание руководителей иметь на участке квалифицированного специалиста, гнул свою линию – хочу в промысловики, и всё тут! – и директор махнул на него рукой. Он с трудом понимал этого упрямого несговорчивого парня: человек, окончивший техникум с красным дипломом, ткнув пальцем в карту и преодолев такое расстояние, приехал сюда, к чёрту на кулички, чтобы стать добытчиком в статусе разнорабочего, – где логика? Но в то же время проникся к нему уважением, думал о нём, подписывая приказ о переводе: «…Вроде бы не рвач, похоже, и не карьерист. Да, и в честности и порядочности не откажешь – таких поискать ещё надо. Если честно, посёлку повезло, что приехали такие парни, без гонора и великих запросов. Приземлились на этом клочке необъятной тайги, можно сказать, почти голыми и неоперёнными и взялись устраивать свою жизнь. И подавай им работу только в тайге – добытчиками. Да, уже немало лет тут работаю, разных людей повидал, но эти меня удивили. Ради чего они учились в техникуме? Охотниками можно было и без этого стать. Ну что же, пусть работают. Наоборот, помочь им надо на первых порах, на пользу пойдёт!».

Конечно, за те два года, пока Кукшин осваивался в Дужном, директор кое-что узнал о нём. Не много они общались лично, но успел заметить в этом парне организаторские способности, умение легко находить общий язык с людьми и располагать их к себе. У него в голове уже зародилась идея назначить молодого специалиста начальником участка, надеясь всё же уговорить вольнолюбивого парня. Каждый начальник мечтает о том, чтобы его кадры были надёжной опорой ему в любом деле и на любом участке, – если у них дела идут успешно, значит, и он в почёте.

Но так мыслил директор, а у Ивана был свой взгляд на эти обстоятельства. Как ни странно, карьера его вообще не интересовала. Хоть он и брался за любое дело с интересом и ответственностью, привлекая к этому некоторые творческие способности и любознательность, и всегда увлекался, но всё же боялся увязнуть в повседневной бюрократической толкотне. Не для такой работы он приехал сюда – душа рвалась на простор, а в кабинетах он задыхался. Наверное, только так можно было объяснить его категорический отказ от других разных предложений.

Новый участок достался не очень близко от посёлка. Да, что там расстояние, не в нём дело – некоторая проблема возникала из-за труднодоступности. Но Иван спокойно принял этот факт, рассудив, что сие неудобство будет иметь место только в первое время. А дальше, когда объездит он маршрут от посёлка до зимовья и обратно по несколько раз – всё войдёт в привычку, и проблема сама собой рассосётся. Не зря говорят, время – лучший лекарь, избавляет, в том числе и от проблем.

Вся трудность состояла в том, что добираться до участка приходилось поэтапно. Сначала на моторе нужно подниматься вверх по Гремучей около пяти километров. Начало само по себе не такое уж и сложное было. Река в летнюю пору и к осени спокойная и размеренная. Гружёная лодка медленно, но уверенно ползёт вверх по течению. Мотор, конечно, вынослив, но всё-таки с надсадой ревёт и бензину «жуёт» чрезмерно. Потом сворачиваешь на приток Гремучей – реке Дужной и врезаешься в её бурный поток, потому что в самом устье образуется порог из-за каменистого дна. Здесь речка кажется большой, могучей, раздаётся в русле перед впадением, разливается вширь, но дном мелковатая становится. Тут уж рулевому большая сноровка требуется, да и винтов иметь несколько про запас на крайний случай. Но чем выше поднимаешься, река спокойнее становится, уравновешеннее. Но это было обманчивое впечатление. Казалось, не так уж и трудно километров двадцать с небольшим вверх подняться, расстояние будто бы небольшое, но путь этот выматывал все силы. Река не широкая и глубина ровно настолько, насколько хватало пройти на моторе по руслу. Правда, частенько случалось, что прихватывал всё-таки винтом какой-нибудь камушек или затаившуюся на дне коряжину, то вырвет и намотает на винт пучок водорослей со дна, из-за чего приходилось глушить мотор и освобождать винт. А уж как эта речушка петляет на всём своём протяжении: как длиннющая юркая змея извивается она через каждые двести или триста метров – успевай только руль ворочать вправо-влево и головой вертеть, чтобы на сук какой-нибудь не напороться. С каждым километром она становится всё извилистей и хитрей. Есть места, где водой почти полчаса пробираешься, а если по суше пройти напрямик от зигзага к зигзагу, то всего метров триста-четыреста получалось, десять минут ходьбы. А ещё мели, перекаты, упавшие деревья – из-за этого часто приходится пропиливаться или тащить нагруженную лодку на себе вверх по течению. Пока доберёшься до пункта назначения, руки руля не чувствуют, а голова начинает кружиться.

Ещё не раз предстояло к началу сезона пройти этот путь. Слава Богу, что хоть лодкой разжился, на ней милое дело стало добираться. В прошлом сезоне лошадкой пользовался – долго, однако, на ней получалось. Не сразу привык. Бывало, соскочишь на землю, ноги не слушаются. Потихоньку втянулся, но поохотиться вдоволь не удалось – должность заготовителя не позволяла. А теперь он был свободен, мечта его становилась реальностью – что ещё надо?

Но не давала покою молодцу сердечная боль – сидела в нём заноза. Вытащить эту занозу могла только одна девушка, но была она пока очень далеко, и вполне может быть даже и не предполагала о его сердечных муках. Даже сейчас, в сильнейшем напряжении, весь в поту, лавируя лодкой по руслу, когда, казалось бы, всё внимание сосредоточено только на одном – не опрокинуться или не застрять, – Иван поймал себя на мысли, что думает о ней. Вовремя спохватился и решил дать себе небольшой отдых, спокойно подумать, и направил лодку к берегу. Причалив, развёл костерок, приготовил котелок с водой – чаю напиться. И дал волю своим мыслям. Пока он пребывал в сомнениях: поедет ли она в глухую таёжную даль вместе с ним, отзовётся ли её сердце на его порыв? И в то же время волновался, как бы не опоздать с предложением: он здесь, она там, за горизонтом. Но и дела не отпускали в этот год, увяз он по уши в подготовке к сезону, как-никак, всё же решающий момент в его жизни настал – впервые он идёт на промысел как настоящий полноценный охотник!

Мысли о том, чтобы бросить сейчас все свои заботы и рвануть на большую землю к ней и привести её сюда, чтобы не мучила его больше эта неопределённость, старался отгонять прочь, но получалось ненадолго. С каждым днём желание увидеть её и решиться, наконец, сделать ей предложение, росло всё сильнее. Сейчас, глядя на огонь костра и не переставая думать о ней, он понял, что не сможет дальше жить без неё и твёрдо решил: как только закончится сезон, тут же соберётся и поедет к ней. После этого сразу как-то легче стало на душе, и сердечное недомогание слегка улеглось. Борьба, происходившая внутри его до сего момента, прекратилась, как по команде. Чай ему показался вкусным, как никогда. Почувствовал лёгкий прилив вдохновения и неожиданно в уме стал складываться сам собой наивный и неуклюжий стишок. Иван сосредоточился, стал мысленно отшлифовывать слова, но поддавалось трудно.

«Эх, блокнотик бы и ручку сейчас сюда. Записать, а так они у меня куда-то убегают, новые лезут в голову, полный сумбур. Всё, с этого дня беру с собой тетрадь или блокнот и буду записывать!» – Подумал он и сию минуту у него родилась грандиозная идея: вести записи о том, что видел, о разных случаях, да обо всём, что интересно. На какое-то время он успокоился и, погружённый в свои заботы, даже забылся в лёгкой дремоте. Даже сон ему короткий приснился – кто-то, будто, спрашивал его во сне: «…будешь ли ты таким же настырным и целеустремлённым в делах своих сердечных, как в достижении своей заветной мечты? Сумеешь ли преодолеть невидимые преграды на пути к личному счастью?». Очнулся, словно, кто-то его подтолкнул, и стал озираться. «Тьфу ты, напасть. Надо же, в самом деле, показалось, что кто-то со мной разговаривает. Так можно и до сумасшествия дойти. Всё, надо дальше двигать, нельзя расслабляться. Решено ведь уже, потерпи до лета», – мысленно пристыдил себя охотник, собираясь в дальнейший путь.

…Ещё около часа он пробирался по реке к себе в угодья. Где-то по берегу мчались две его молодые собачки, купленные щенками у местных охотников. Иногда они бежали параллельно его движению, строго следя за ним. Иногда, сообразив, что река делает изгиб и бежать за хозяином по кругу себе дороже, бросались в речку и форсировали её вплавь, намного опережая его. Такая тренировка только на пользу им, думал Иван. Ему предстояло в ближайшем будущем натаскать их по крупному зверю и по пушному, по птице; разобраться в них, кто на что способен и какие у них пристрастия к тому или иному виду. Для промыслового охотника хорошие рабочие собаки – больше половины успеха в охоте. Впереди его ждала длительная и кропотливая работа по отбору и селекции своих собак, чтобы были свои производители, чтобы не попадать каждый раз впросак перед началом следующего сезона из-за отсутствия рабочих лаек, если прежние не оправдали надежд. Тогда не будет зависимости от других охотников.

«Да, с того времени, когда человек впервые приручил волка и сделал из него собаку, найдя в ней незаменимого помощника, они стали одним целым неразрывным организмом, – размышлял на ходу Иван, завидев мелькавших среди деревьев собак. – Они не могут без человека жить. Может быть, срабатывает условный рефлекс, что хозяин их обязательно накормит, а вполне можно допустить и то, что связь эта на более высоком интеллектуальном уровне, можно же такое допустить? Почему у собак такая любовь к хозяину? Даже, пожалуй, посильнее будет, чем взаимная. Наверное, каждый охотник знает, почему больше всего собаки ждут его скорейшего появления, когда упорно держат зверя. С приходом хозяина, от его удачного финального выстрела закончится долгая изматывающая гонка. Древний мощный инстинкт добычи пищи ради своего выживания перерос со временем в приобретённый рефлекс – искать и удерживать потенциальную жертву для своего хозяина. Добытый трофей, каким бы он ни был, они считают и своей добычей. Вот, когда они больше всего рады его приходу, вот, когда с его появлением в них просыпается удвоенная сила и страсть. И неважно, что взамен от хозяина они слышат, порой, только доброе слово похвалы. Им уже этого достаточно. Придёт время и сытному ужину, как вознаграждению…»

И откуда у молодого начинающего охотника возникла, вдруг, такая уверенность в подобных суждениях, трудно сказать. Возможно, навели на такие мысли рассказы бывалых местных охотников, с кем удалось сблизиться?

Наконец, позади первый этап долгого пути к зимовью. После напряжённого двадцатикилометрового вихляния по извилистой реке он добирался до промежуточного финиша. Это была добротная заимка, расположенная недалеко от берега речки. Для него она выполняла функцию перевалочной базы. Собственно, привычнее для здешних мест называть это зимовьём, а не заимкой. Оно принадлежало местному охотнику, тоже из посёлка Дужный. Крепкий, довольно обширный дом, баня и два лабаза, чуть поодаль ещё какой-то пристрой – вот и выглядело, довольно внушительно, как заимка. Сам хозяин подстать своей заимке выглядел тоже внушительно: рослый и широк в плечах. Широкая окладистая борода очень была ему кстати, она усиливала это первое впечатление о нём. Спокойный внимательный взгляд из-под густых бровей также внушал доверие. В степенных неторопливых движениях чувствовалась особенная основательность, присущая бывалым таёжникам, которые с годами приучили себя не суетиться и не транжирить свои силы попусту. Этого охотника все местные в обиходе Карелом кликали, имя-фамилию редко кто вспоминал. Обосновался уже давно, наверное, лет десять как. Тоже из приезжих, кажется, из Карелии, потому и прозвали так. Вот уж загадочная романтическая русская душа – тоже зачем-то толкнула его в сибирскую тайгу из карельских лесов, по большому счёту, мало уступающих по красоте и величию сибирским. Может быть, поманило его сюда обилие и разнообразие дичи, более богатое, чем там? Ивану не терпелось вытянуть эту тайну из уст Карела, но пока подходящего момента не случалось, потому как считал, что вопрос этот всё же был из разряда очень личных, и лезть в душу к человеку с наскоку пока стеснялся. Так что, не только они с Санькой такие непутёвые оказались здесь. А ещё сосед его – Петрович, морячок в прошлом, – тот ещё чудак, прямо как в поговорке: с корабля на бал… Вот ведь как в жизни бывает…

Очень кстати оказалась на пути заимка, есть, где отдохнуть, соскладировать часть груза. Когда удавалось застать Карела в зимовье, то встреча была весёлой и полезной: Иван не упускал случая позаимствовать опыта у бывалого таёжника, расспрашивая обо всём, что могло его интересовать (что касалось промысла). А интересовало его многое. Хотя, иногда и он удивлял собеседника своими познаниями из жизни диких животных или в искусстве промысла, в большей степени теоретическими, почерпнутыми из охотничьих журналов и книг. В общем, оба были довольны, когда пути их пересекались здесь, где можно за рюмкой чая узнать многого друг от друга. Четвёртый раз он проходит уже по этому пути и почти всегда заставал Карела здесь, который тоже дома не сидел, а готовился также к предстоящему сезону. Вот и сейчас он был здесь – хозяйские собаки издалека, заслышав шум мотора, встречали громким лаем гостей, первым делом обнюхавшись с прибежавшими собаками.

Отдохнув у него ночку, дальше наутро пешим порядком, навьючившись кладью, начинал второй этап своего путешествия. Преодолевал за день вёрст десять с гаком и добредал к вечеру без рук, без ног до своей старенькой хибары. Для более или менее безбедной жизни в зимовье в промысел ещё не раз нужда заставит смотаться туда-сюда. Да и между делом очередным рейсом на лодке из посёлка обязательно чего-нибудь ещё притащит. С первого захода всего не ухватишь, всего не предусмотришь. Кстати, Карел как-то говорил, что по прямой – от посёлка до его зимовья – всего ничего, каких-то двадцать километров. Но этот прямой путь они будут торить уже зимой на снегоходе. И остальные припасы Иван развезёт уже позже, когда снежок выпадет, чтобы можно было воспользоваться снегоходом. Летом он уговорил бывалого местного охотника дядю Гошу продать свой старенький «Буран». Почти месяц с ним провозился, доставал запчасти, ремонтировал. И вот тот стоит уже готовенький, ждёт своего часа.

Дядя Гоша, как звали старого промысловика, прожил всю жизнь в этом посёлке. Когда Великая Отечественная война шла к победному завершению, ему восемнадцать стукнуло, ждал повестки. Но судьба смилостивилась над ним, уготовила ему пусть не такую опасную, но и нелёгкую долю: выписали ему бронь, оставив в тылу добывать мягкое золото и мясо для фронта, поскольку к своему совершеннолетию парень прославился в округе уже как опытный и удачливый охотник. Вот, с тех пор он не бросал своё дело. Сейчас ему за шестьдесят перевалило, но от промысловой охоты отрекаться даже не думает. Только со снегоходом тяжеловато стало обращаться, ломается тот часто. Решил он на лошадку перелезть. На ней и добирается в свою вотчину. И охотиться приспособился, как сам в шутку говорил, – не слезая с лошадки. Спокойно, не напрягаясь, и без суеты ладит он своё дело, не гонится за большим планом, но понемногу добывает постоянно. На жизнь хватает, и для души радость. Опять же привычка зовёт, не может ветеран дома без дела сидеть, ещё накануне сезона тоска по охоте уже покоя не давала.

Жили они вдвоём с женой. Сын давно уехал в большой город, появлялся в посёлке всего лишь пару раз за много лет и письмами не баловал. Не пошёл он по отцовским стопам, не заманила его таёжная жизнь. Но не это расстраивало старого охотника, пугала отстранённость сына от родительского дома, не давали покоя думки о том, что останутся они со старухой своей одинокими. Не интересовала сына их нелёгкая жизнь. И не потому ли дядя Гоша был так рад знакомству с приезжим парнем? Через те короткие и скупые на эмоции общения почувствовал он, что парень этот чем-то сына ему напоминает, захотелось поделиться с ним своим опытом. С момента их знакомства в душе у него постепенно стала таять возникшая, было, от душевных переживаний пустота, появилось чувство востребованности кому-то в этой жизни, реже стала посещать грусть, навеянная таким скудным общением с сыном.

Иван и дядя Гоша легко нашли общий язык. Молодого охотника тянуло к пожилому за опытом, за интересными рассказами о таёжной жизни, о разных случаях на охоте. А бывалый добытчик проникся к Кукшину, возможно, за его пока ещё не изжитую детскую непосредственность, откровение и притягательную открытую улыбку. А ещё за желание выслушать, подсказать с высоты своего образования о каких-то новшествах в охотничьем деле и предложить свою помощь. Пожалуй, вот такое обыкновенное, взаимное и бескорыстное участие в жизни друг друга и было главной притягательной силой. А много ли пожилому человеку надо – было бы внимание и доброе отношение. А если это ещё искренне исходит от души – считай, что в ответ на это ты нашёл мудрого друга-наставника. Вот и сошлись душою два человека.

Общаясь с Карелом и дядей Гошей, Иван всё больше накапливал недостающих знаний о местных условиях промысла. Посоветовали они в первую очередь обустройством территории заняться. Главной заботой теперь у него было отремонтировать старое зимовьё и построить ещё одно – хотя бы на первый случай небольшую полуземляночку. Угодья осваивать надо, а как же без других зимовий, их ещё не менее пяти нужно по разным углам настроить. Вот тогда будет удобно весь участок обрабатывать, путиками соболиными обустраивать, не волнуясь, что ночь застанет врасплох вдали от жилища. Хорошо, что хоть одно зимовьё есть, пусть и старенькое, но жить можно. Когда-то здесь промышлял один охотник, в простонародье называли его Майором. То ли отставной военный, то ли бывший милиционер… Давно он уже уехал из этих мест, зимовьё осталось, но в обиходе среди охотников для простоты урочище это Маёркой стали называть. Так и прижилось это название.

…Уже больше часа, как Иван покинул с утра пораньше заимку Карела, навьюченный своей нелёгкой поклажей, теперь вышагивал по тайге к Маёрке. Шагалось пока легко, усталости не чувствовалось, зато голова была загружена мыслями до предела. Ещё была не менее важная задача – угодья постараться в ближайшее время обойти, пока погода позволяет. Того времени, что он провёл на участке, было ещё крайне мало, чтобы более или менее познать эти места. Так сказать, в своём мозгу забить точки ориентиров. Картой его в промхозе обеспечили, но карта без знания местных ориентиров бесполезна. Нужно и речушки изучить, где какая течёт, какая в них рыбка водится. Хорошо ещё, что здесь геодезистами да геологами профиля проделаны, по ним можно будет ориентироваться и путики планировать. Всматриваясь в окружающий пейзаж, он старался не пропустить какую-нибудь приметную деталь, зафиксировать, отложить в памяти. Иногда делал затёски – за картой каждый раз в карман надоест лазить, да и лучшая карта – это всё-таки та, которая в мозгах запечатлена. На первых порах простительно, но на будущее уже самому будет стыдно за незнание местности, к тому же зачем заставлять себя блуждать лишний раз. Одновременно Иван успевал мысленно планировать свои ближайшие и первоочерёдные дела. Так шагалось легче, даже не замечал времени и пройденного расстояния. «Всё-таки, надо новое зимовьё ставить ближе. Куда годится такие вёрсты мерить с грузом? – подумал он, остановившись на чистом взгорке и обозрев окружающую местность. – Вон, пожалуй, и место есть подходящее. Надо разведать».

3

Незаметно приблизился новый 1985 год. Двое друзей, увлечённые чуть ли не до фанатизма своей новой работой, и в самом деле едва не пропустили этот праздник. За всё время с самого заезда Сан Саныч, пока река не подёрнулась льдом, раз пять выбирался в посёлок. В прошлую осень он не испытывал такой тяги к дому и долгое одиночество в зимовье его вовсе не угнетало. Но в этот сезон не мог продержаться и недели, чтобы не улучшить момент и не сгонять в Дужный, бензину не жалел. Причина была известна – там скучала и ждала его ненаглядная жёнушка Валя. Никакая страсть к охоте не могла перебить в молодом человеке страстную любовь к жене – охотничий азарт тут же тускнел даже при нечаянном вспоминании о ней и отпускал свою хватку. У Сан Саныча с этого момента уже в голове одна только мысль сверлила: домой, домой… В промежутках между поездками в посёлок, он вкалывал не жалея себя, чтобы промысел не пострадал.

Однако же, когда наступили первые холода, пришлось лодку вытащить на берег и укрыть до весны. Теперь он – до больших снегов – мог до посёлка добираться только пешком; потом на лыжах, а это достаточно долго и затруднительно – снегохода-то у него ещё не было. Понимая несуразность таких вылазок, Сан Саныч постарался умерить свою страсть и решил, что только к Новому году выберется из тайги. И настроившись на этот лад, с новой силой увлёкся промыслом. Труды его не прошли даром, он был удовлетворён своей добычей: до конца сезона ещё полтора месяца, а план уже на грани выполнения, после Нового года спокойно доберёт его. Настроение было прекрасное, вся его плоть и душа рвались домой. Казарин с трудом отгонял навязчивые предательские мысли о том, чтобы не сорваться раньше времени в посёлок. Где-то в глубине души сидела в нём затаённая мужская гордость, не позволявшая показать свою слабость, хотелось выглядеть в глазах односельчан уже степенным и важным таёжником. Но удержать себя не мог, чтобы не считать дни до выхода из тайги – он уже наметил эту дату, всё-таки уговорив свою гордость сократить ещё на пару дней свой промысел. Ему вспомнилось, что похожее состояние он пережил в самом конце своей армейской службы. Как и многие его сослуживцы, зачёркивал в сознании прошедшие дни и отсчитывал оставшиеся до дембеля. У него не было календаря – порой даже путался в днях недели и числах. Приходилось напрягать память, мысленно отсчитывать обратный ход недели от какого-нибудь памятного события, чтобы утвердиться в настоящем времени. В последней декаде Сан Саныч подобно Робинзону Крузо, даже стал отмечать на стенке ножом каждый прожитый день, чтобы не ошибиться и не опоздать с возвращением домой к празднику. Нужно ведь было ещё к нему и подготовиться: ёлочку принести и нарядить, украсить квартиру, ещё что-то…

У Ивана же было немалое преимущество в транспорте: «подлеченный» новыми деталями, снегоход исправно служил. Но прежде, чем ему легко стали доступны дальние угодья, пришлось много времени и сил положить на прокладку «буранных» маршрутов от зимовья к зимовью, от одного путика к другому, третьему… Теперь всё позади, хотя время от времени он находил себе работу и пробивал очередной новый маршрут. Зимы, как прошлая, так и настоящая, оказались не столь суровыми, как обрисовали в начале старожилы посёлка. Крепкие морозы, под тридцать градусов, уже ударили в конце ноября, но не стали неожиданностью для него. Видимо, в процессе охоты и всех сопутствующих дел, свыкся со всеми природными явлениями, которыми был богат здешний климат. Не расстраивался ни по поводу неожиданных оттепелей и обильных снегопадов, ни по поводу резкого похолодания после этого.

Один раз неожиданно ударил мороз под сорок градусов, а может и больше. Ночью пришлось часто вставать и подкидывать дрова в печурку – как только они прогорали, избушка тут же выстывала. По такому неудобному обстоятельству можно было и судить, каков был на улице мороз, – чем чаще приходилось вскакивать из нагретой постели, тем злее стужа, а градусником он ещё не разжился в этом зимовье, поэтому только своими ощущениями мог определять температуру за окном. И если ошибался, то ненамного. Выспаться, конечно, не удавалось в такие ночи. И, казалось бы, можно было понежиться в постели и подольше, нарушив свои вчерашние планы с проверкой путиков. Уделить внимание другим делам, прямо тут, в тёплой избушке, не вылазя на мороз. Мало ли их накопилось?.. Вон, капканы надо починить, шкурки оправить, почесать, снаряжение привести в порядок. Да и, в конце концов, поспать вволю. Потом приготовить не спеша что-нибудь вкусненькое, побаловать себя, устроить настоящий выходной… Но с трудом дождавшись рассвета, встал, быстро позавтракал и задумался о планах на день. Сидеть в избушке не хотелось. Мелкие делишки по хозяйству он отверг сразу – всё потом, успеется. Иван не считал себя фанатом в охоте, но азарт горел в нём. Порой он упивался процессом добычи и не отступался, пока объект охоты не становился его трофеем. И иногда на это уходил не один день, и сил тратилось много. Откуда это в нём взялось, кто ему это передал, он и сам не знал. Наверное, это стало проявляться по мере накопления опыта; простая увлечённость становилась профессиональной привычкой, а первоначальная природная любознательность требовала накопления практических навыков. Вот и сейчас такой мороз не был ему помехой в повседневной, уже ставшей привычной, работе. Он приспособился к неудобствам, поэтому даже и мысли не было отказаться от проверки путиков. Была ли в этом острая необходимость? Куда бы делась попавшаяся в капканы добыча? Нет, не в этом дело, просто не сиделось в зимовье. Это же с ума можно сойти от безделья – всё, что не касалось охотничьего промысла, было для него безделицей, пустым рутинным времяпрепровождением.