Последний сезон

Иван, не теряя времени на прощальные церемонии, уже на ходу закидывая тяжёлый рюкзак за спину, скорым шагом, почти трусцой, засеменил к указанной конторе.

Естественно, его здесь никто не ждал, не нуждались они в дополнительных рабочих кадрах. Правда, надо отдать должное тамошним работникам, они вошли в положение, удивившись настойчивости молодого человека, и предложили ему слетать в соседний район, где тоже есть свой такой же промхоз. Кукшин мгновенно проанализировал ситуацию, в его голове уже был запущен механизм, который вёл к цели – во что бы то ни стало найти здесь работу, зацепиться, а уж потом развивать свою мечту об охоте. Опрометью бежал он обратно к самолёту, чтобы не успел тот улететь без него к заветной мечте.

Прилетев в Варварино, – а это и был центр соседнего района, – Иван немного успокоился, каким-то внутренним чутьём он понял, что здесь решится его судьба. Спешить уже было некуда. Самолёт улетел, обрезав все пути к отступлению, хотя у нашего упрямца и в мыслях этого не было. Оглядевшись, он направился покорять сердца местных начальников, с первых минут удивив их своим напором. И, скорее, даже покорил их своей простотой и непосредственностью – не часто к ним заезжают такие гости с большой земли. Подивились этому необычному парню, узнав, откуда он и что его привело в столь глухие таёжные края и тоже поняли, что ему непременно нужно помочь – в глазах Кукшина буквально читалось, что он от своего не отступится. Ему предложили место в одном из отделений коопзверопромхоза, в посёлке Дужном, что в ста сорока километрах от районного центра. Правда, была небольшая загвоздка с трудоустройством: вакансии в том отделении пока никакой не предвиделось. На его счастье директор сердечный был человек. Очень сокрушался, что так получилось неожиданно, но и рад был новым молодым кадрам, причём образованным. Краем уха слышал он хорошие отзывы о выпускниках Московского техникума, поэтому переживал, а не хлопнет ли дверью этот юноша и не умчится ли назад, на большую землю. Решил помочь и осторожно предложил ему временную работу не по профилю, а в котельной, там же в посёлке. Годик, мол, перекантуешься, а там милости просим, будешь охотничать по-настоящему, обещаю. Ивану не нужны были ни чьи обещания, он и так уже знал, что не уедет отсюда и будет ждать год или два, но своего добьётся. По крайней мере, даже рад был, что так всё устроилось, могло быть и хуже. «…Работа есть и жильё прилагается. А между делом буду потихоньку присматриваться, знакомиться с людьми. Узнаю за это время, как тут охотники поживают, да промышляют. Да и в тайгу мне путь разве закрыт? Буду потихоньку в выходные изучать тайгу в округе», – размышлял он.

На следующий день, пройдя все формальности при устройстве на работу, Иван Кукшин уже погрузился в очень кстати подвернувшуюся оказию – вертолёт местных авиалиний, одновременно выполнявшим функцию как пассажирского, так и почтового транспорта, служившим средством сообщения между райцентром и отдалёнными таёжными посёлками, что считалось обычным явлением в Сибирском крае. Конечным пунктом его путешествия был таёжный посёлок Дужный, что расположился на берегу реки Гремучей. В итоге ничто не смутило упорного человека, никакие преграды не помешали ему добиться своей цели. Так он оказался в этом посёлке. Какая неутолимая сила влекла его, сметая все преграды на пути? Чем же стал таким притягательным для него этот край таёжный? Говорят, что человек в силах сам устроить свою судьбу, если целеустремлён и настойчив. Может быть, она к таким людям благосклонна и не вмешивается до поры до времени в ход событий, соглашается с его выбором, поэтому и говорят – человек сам выбрал свою судьбу. Тогда чем же так притянуло его к этому месту, ведь оно ему совершенно незнакомо? Может быть, ему показалось, что именно это место даст всё то, о чём мечтал, и где сможет применить всю свою энергию, которая кипела в нём, как вода в той реке, зажатой меж скалистых берегов, на берегу которой волею судьбы или своими стараниями он оказался. Иван мало знал о ней, разве что из одного старого кино. Может быть, тогда увиденная картина на экране произвела на него огромное впечатление, что образ этой реки и всего этого края запал в душу и с годами не забылся, и подсознательно подталкивал его к поиску этого места? Почему его потянуло к этой реке? Может быть, от названия её звучного и редкого? Хотя, кто знает, сколько похожих названий рек на просторах нашей родины. Реки получали своё название по своему характеру, по красоте, по быстрой или тихой воде, от окружающих её мест: гор, полей, лесов… А у этой реки, значит, норов крутой, кипучий, бурлящий, грохочущий – от того, стало быть, она так и прозывается. Кто знает, уж не потому ли манило его к этой реке, что сам он был такой неугомонный и кипучий?

6

С его другом Санькой Казариным случилась несколько иная история. Он, как и Иван, мечтал о таких же таёжных просторах, о шуме ветра в верхушках высоких елей и кедров, но «вытянул билет» не в тот благодатный край – досталось ему место в одном из районов Новосибирской области. Казалось бы, тоже Сибирь,.. но что-то ему не хватало, не почувствовал в душе того удовлетворения от работы – не увидел он здесь таёжных просторов, о каких мечтали они с Кукшей. Не мог понять Казарин, в чём причина его неустроенности. Казалось бы и тут раздолье и свобода. И люди встретили неплохо, ждали его, как специалиста, возлагали надежды… Но, нет, не лежала душа и всё тут. Какая-то невидимая нить тянула его в другое место. Помыкался парень осень и зиму, помотался по Барабинской лесостепи и понял: нет, не по его вкусу здешние красоты, стало быть, не его это заветное место. Влекло его в настоящую таёжную стихию. Когда все разъехались по своим местам работы, с Иваном он связь не потерял. Пришлось в письмах другу и поплакаться на неудачный расклад в этой игре. Тоска от неопределённости и от неудовлетворённости в своей работе не покидала его. Не доставало ему самореализации, не нашёл он себя на этом месте. Какая же работа пойдёт на ум, когда не оставляли в покое те мечты, которыми он грезил вместе с Кукшей ещё будучи в техникуме?

И ничего странного в этом не было, когда Сан Саныч к следующей осени уже оказался в том же посёлке Дужном, своевольно разорвав трудовой договор с организацией, где работал по распределению. Это был поступок уже зрелого мужчины. Он был уверен, что приютившая его на время организация не понесёт большого ущерба от того, что покинет её своевольно. Надеялся, что через год на его месте появится другой специалист, который окажется более ценным, чем он и, даст Бог, приживётся здесь.

Казарин прибыл в посёлок таким же образом, как и многие, кто желает попасть в этот глухой уголок – дождался в райцентре «кукурузника», благо была лётная погода. Пока перебирался на новое место даже в голову и не приходили мысли: а правильно ли он поступил, что сорвался с уже более или менее насиженного места? Может, надо было ещё подумать и не принимать таких скоропалительных решений, ведь впереди полная неизвестность? Мало ли что Кукша тебе там написал, расхваливая своё новое гнездо. Не думал об этом Сан Саныч, просто он верил своему другу. Он был уверен, что Кукша не предложил бы ему переехать сюда, не звал бы его настойчиво, если бы ему самому тут было не по душе.

Правда, не всё складывалось удачно на первых порах, повторилась история, как и в случае с Иваном. Когда Казарин появился в конторе промхоза, и ему посчастливилось застать директора на месте, тот с огорчением сказал, что для вновь прибывшего попросту нет свободного промыслового участка. Он же приехал сюда работать промысловиком, причём явился без вызова и направления, что называется с бухты-барахты. Здесь ждали специалистов – в охотоведах пока не нуждались – а вот, например, товароведу, в крайнем случае, приёмщику пушнины, – очень были бы рады. О том, что он является специалистом именно этого профиля, Казарин даже и забыл, но ему напомнили в конторе, предложив должность заготовителя. Правда, речь шла о другом участке, который находился не в том посёлке, куда приглашал его Кукшин. Казарин со свойственным ему спокойствием заявил, что поедет только в Дужный, что там его ждёт друг. В заготовители он не пойдёт, а хочет промышлять. Директор сказал, не скрывая досады, что в таком случае он может предложить должность только разнорабочего, а промышлять молодой человек может сколько угодно, всего лишь надо договор заключить, и все дела. После некоторого раздумья добавил, ни к кому не обращаясь, видимо, захотелось свои мысли выразить вслух:

– …И что это за люди такие: что Кукшин, что этот, – специалисты вроде, зачем-то в техникуме учились?.. А им бы только промышлять. Не понимаю!

С едва скрываемым раздражением сел за стол, крепко с хрустом сцепив ладони. Через мгновение, справившись со своим недовольством, директор уже с улыбкой продолжил:

– Ладно, вижу, что упрямый такой же. Да, бог с вами, езжайте и работайте, если так приспичило. И сдаётся мне – очередной романтик к нам приехал. Значит, с Кукшиным вы учились? Чем-то вы похожи, не внешне, а натурами своими, оба целеустремлённые, что ли. В конце концов нам нужны и простые рабочие-трудяги: охотники, лесорубы и даже скотники… Да, да, держим в промхозе и свою скотинку ради молока, и лошадей для подсобных работ. Даже звероферма есть – вот звероводы бы сгодились. Кстати, не женат?.. – неожиданно спросил директор. – Я к чему спрашиваю, если к нам надолго, да ещё семейный – забот вы нам прибавили, жильё ведь вам потребуется. А жену привезёте когда, ей же тоже работу надо какую-то искать? – как бы нечаянно проронил директор и многозначительно посмотрел на Казарина. Тут Сан Саныч понял, что может хоть чуть-чуть порадовать директора и с радостью сказал:

– Вот жена у меня специалист, вам как раз подойдёт. Зверовод она, вместе мы учились. Но пока она у родителей своих живёт. А привезу её, когда обоснуюсь немного у вас.

Директор действительно обрадовался и пообещал ускорить вопрос с жильём, но по мере возможности, а возможности у нас невелики, – напоследок пошутил директор и пожелал Казарину удачного оставшегося пути до посёлка.

Что в охотоведах здесь не нуждались, Казарин также понял из разговора с директором, о котором осталось приятное впечатление. Ещё он сказал, что здесь под боком свой техникум имеется, в Иркутске. Вот он снабжает периодически такими же специалистами, да и те зачастую уходили в промысловики, – дескать, вольная тайга всех переманивает к себе из пыльных кабинетов, да и кормит, видимо, лучше. Мало желающих на должности работать, потолкаются годика три-четыре и всё равно в тайгу переходят, на живую работу. И про себя вскользь упомянул, что тоже Иркутский окончил, только давненько это уже было, да так и присох здесь. Манило, конечно, и в промысел уйти, да жена удержала. Тут уж ничего не попишешь.

Ожидая приезда друга, Иван обдумывал, чем первым делом занять его. С проживанием вопрос уже решён, будет пока жить у него в комнатушке, по соседству с Петровичем. Кровать с постелью уже приготовлена, лишняя табуретка найдётся. Всё это мелочи. Надо первым делом Саньку в тайгу увезти, в зимовье на Кокчан, – мечтал Иван. Сбегал для этого на берег, позаботился о моторе, проверил бензин. Приготовил с собой еды дня на три. А с чего Саньке жизнь начинать на этом месте, разберёмся потом, тут и его голова пусть поучаствует, – на возвышенных эмоциях суетился по дому Кукшин, поглядывая на часы. Через полчаса, услышав рокот заходящего на посадку самолёта, он выбежал из дому.

Сан Саныч даже обрадовался, что Кукша предложил ему завтра же уйти по реке на моторе куда-то в низовья к какому-то Кокчану. Название показалось смешным, напоминало – «капусты кочан». Подумал, надо привыкать к новым названиям, к новым традициям, к людям… Его будоражило в течение всего полёта до посёлка. Даже не переставал бить озноб и до тех пор, пока не сели за стол. На столе преобладала еда больше из рыбы – лето, август всё же, дичь ещё нагуливала вес. Разнообразие рыбных блюд для скромного мужского стола немного поразило Казарина. Здесь уже парила в тарелках свежая уха, отдавая лёгким дымком; на сковородке аппетитно издавая ароматы, ещё шкворчала только что пожаренная щука, отдельно в большом блюде нежились, отсвечивая жирными боками, малосольные хариусы. На крайний случай скромно присутствовала уже раскрытая банка свиной тушёнки. В дополнение к рыбе – молодая картошечка и квашеная капустка. Когда всё это Кукша успел, – удивился Казарин – с ночи готовился что ли? Такая забота приятно грела душу. Видно было, как радовался его приезду Кукша.

Иван первым делом решил показать только что приехавшему другу свои угодья, правда, им самим ещё малоизученные. Не сидеть же в душных четырёх стенах в посёлке, когда гораздо интереснее было посидеть и поговорить на воздухе в глубине тайги или на берегу реки, поохотиться или порыбачить, а потом похлебать ухи из хариуса. Выговориться, повспоминать и помечтать о будущем. Большого опыта хождения по таким рекам у него ещё не было. Совсем недавно он приобрёл у местного охотника лодку с мотором. Вот на ней они и добирались вниз по реке Гремучей. До приезда Сан Саныча он всего-то пару раз проходил по ней на моторе туда-обратно. Да и с угодьями не так уж хорошо ознакомился, больше изучал по карте. Минувшую зиму, промышляя набегами от случая к случаю, лучше узнал только те места, что ближе к реке расположены.

…Добрались без приключений, река к концу лета была спокойна и величава, пленяла своей невиданной красотой не только вновь прибывшего Казарина, но и Кукшина, уже повидавшего, но далеко ещё не насладившегося её красотами. Несколько раз они останавливались, выходили на берег, поднимались на каменные высотки и любовались. Наслаждались и радовались как два дитя, что правильное место выбрали.

Уезжая на участок, они всё же связались по рации с директором и заручились его обещанием, что вновь прибывшему охотнику предоставят свой участок, но с оговоркой – только на будущий год. Таков расклад вначале, было, огорчил Сан Саныча, но Иван поспешил его успокоить. Быстро убедил друга, что это даже будет лучше для них обоих. Он предложил Сан Санычу провести первый сезон на его участке. Так им будет легче набираться недостающего опыта, совместно, помогая друг другу, ведь они ещё не знали угодий, не имели нужной сноровки и умения. Незнакомая тайга таит для новичков немало трудностей и испытаний, поэтому вполне логично было провести этот сезон вдвоём, как когда-то на практике в Горном Алтае.

Но успокаивая Сан Саныча, Иван сам толком не знал, как на самом деле всё получится. Увлечённый планами на предстоящий промысел, он совсем забыл, что его зачислили в штат коопзверопромхоза заготовителем, то есть работником, который обеспечивает приёмку от охотников пушнины. Но и не только охотники его будут докучать – тут и рыбаки в нём нуждались, и заготовители кедрового ореха, даже грибники и ягодники будут одолевать, чтобы сбыть ему лесные дары. Здешние места богаты клюквой, черникой и прочей ягодой, так что отбою от желающих подзаработать не будет. От него требовалось исправно находиться в своём заготпункте, куда любой желающий мог прийти и сдать нужную таёжную продукцию. Или, в крайнем случае, организовывать какие-то выездные приёмные рейды по всевозможным заимкам с целью наибольшего поступления её в закрома коопзверопромхоза.

Наверняка, из Ивана Кукшина получился бы не плохой заготовитель с его принципиальным характером и трудолюбием, если бы не одно обстоятельство: он грезил тайгой и в мыслях пропадал там, на живом промысле, а эта работа никак не вязалась с его мечтами. Как можно увязать две совершенно разные специальности: добывать самому пушнину и тут же успеть принимать от других охотников эту продукцию, хотя цель, казалось бы, одна – заготовка пушнины и мяса диких животных? Конечно, ему были поставлены некоторые условия: либо ты работаешь заготовителем какое-то время, а свою страсть охотничью утоляешь по мере возможности, либо у нас вообще нет других вариантов. Руководство надеялось, что поработает человек немного в заготовителях, втянется в эту работу и, глядишь, успокоится. Ну, а Ивану пришлось серьёзно задуматься: как в таких условиях он должен был среагировать, чтобы всё-таки добиться своего? Как ему поступить: согласиться или отказаться? Он же мечтал попасть в настоящую тайгу на настоящий промысел. И вновь ему пришлось идти на компромисс, как когда-то в техникуме при распределении. Поразмыслив, дал согласие на год, но угодья просил сохранить пока за ним, поскольку рассчитывал иногда, по возможности, утолять охотничью страсть редкими выездами на участок. На том и порешили. Сам Иван не представлял, как он будет совмещать два вида деятельности, но был уверен, что начало положено, что это временное явление, а на будущий год постарается отделаться от рутинной складской работы заготовителя, и уйдёт полностью в промысел. С этой надеждой он и предложил Сан Санычу уехать в тайгу и обмозговать своё будущее, не дав возможности другу хоть немного осмотреться и отдохнуть с дороги.

…Уже давно было за полночь, а они всё сидели и сидели у костра, не ощущая течения времени. Спать по-прежнему не хотелось. Сколько они не виделись с момента разлуки после распределения? Всего-то чуть больше года. А как соскучились, наговориться не могут! Костёр уже, наверное, устал гореть, а они всё подбрасывают да подбрасывают дров. При свете его как-то веселее разговаривать, словно он поддерживал их беседу, высвечивая отблесками пламени их эмоции и мимику на лицах. Да и теплее с ним.

Всё также тиха и туманна была ночь. Ближе к утру холод становился чувствительнее. Иван встал и подтащил три толстых лиственничных бревна, приготовленных ещё засветло. Сан Саныч тоже подскочил помочь. Уложили их друг на друга в длину, подбив с боков колышками. Нодья была готова.

– Ты решил спать укладываться? – спросил Сан Саныч.

– Да нет. Просто надоело сушняк кидать в костёр, как в прорву. А нодья надёжнее и теплее. А если и уснём, то она до утра прогорит, не замёрзнем. А вообще, можно было бы и прилечь. Честно говоря, спать будто бы не хочу, но сидеть устал. Давай устраивайся и ты, Санёк.

Они засуетились, доставая куртки, телогрейки из лодки. Кукша предложил Саньке свой спальный мешок. Тот стал отказываться. Завязалась маленькая перепалка: никто не хотел влезать в это спальное ложе, уступая его друг другу. Иван проговорил:

– Ты мой гость пока что. А гостю положено самое лучшее место в чуме, как у эвенков, так что не стесняйся, залезай в спальник. Тем более, ты к таким суровым условиям ещё не привычный. А я рядышком, фуфаечкой укроюсь. От костра-то вон, какое тепло идёт, комфорт!

Казарин согласился с доводами друга, успокоился и, сняв сапоги, стал втискиваться в спальник. Наступила тишина. Только слышались поочерёдные глубокие вздохи друзей. Наверное, от наступившего блаженства. От костра отдавало теплом; гладкие береговые камушки давно прогрелись и, застеленные телогрейками, создавали уютную лежанку. Языки пламени с жадностью облизывали новенькие смолистые брёвнышки, с каждой минутой становясь всё длиннее и жарче, изгоняя из древесины остатки влаги, отчего дрова натужно и зловеще по-змеиному шипели, иногда разрываясь негромкими хлопками в тишине. Пламя вздрагивало, будто испугавшись, затем со злостью вновь накидывалось на обуглившееся бревно. Чем и хороша лиственница, что можно рядом с таким костром спокойно спать, не боясь подпалиться во сне – искр от такого костра не бывает.

Тишина продержалась недолго. Кому-то не спалось.

– Саня, не спишь? Слышу, возишься, значит, не спишь, – негромко сказал Иван.

– Не успел ещё заснуть. Впечатлений много, разве уснёшь быстро. Думаю о том, о сём,.. – отозвался Сан Саныч.

Иван, обрадовавшись, что друг ещё бодрствует, мечтательно проговорил:

– Звёзды-то как сияют. Давно я неба такого звёздного не видел. Как-то не приглядывался. Ты когда-нибудь загадывал желание на падающую звезду? Успевал? У меня ни разу не получалось, сколько ни пробовал. Не успевал. Слишком быстро они падают. Да и желаний много, – пока думаешь, она уже пролетает…

– Да, интересно. Бывало, загадывал как-то давно, наверное, ещё в школе учился. А, ещё когда в колхозе на картошке были. Выдалось там пару таких ночей, гуляли мы с девчонками, помнится. Нужно ожидать и заранее придумать это желание, тогда и успеешь. Вот тогда я успел загадать, потому что кто-то предложил, и все стали ожидать падающих звёзд. Только не помню – что я загадал? Сразу забывается. Вообще про это забываешь. Потому что игра это всё, как-то не серьёзно. И не знаешь потом: сбылось оно или не сбылось,.. – с лёгкой грустью произнёс Сан Саныч.

Через минуту спросил, шутя:

– А тебе что, звёзды спать мешают? Да, вроде уже не ярко светят – утро близится. А их не выключишь, как лампочки в доме.

– Да, казалось, что усну мгновенно, всё-таки притомился в разговорах, – ответил Иван. – Давно так долго не говорил, отвык… Звёзды не светом своим мешают, они на мысли разные наводят. Когда на них смотришь, почему-то о чём-то далёком начинаешь думать, о высоких материях. Или воспоминания накатывают, вот и не спится. А ты чего не спишь?

– Я вот думаю, чудно как-то получается. Лежим мы тут на камнях, в тумане у костра, и балдеем, всем довольные. Счастливые! А, что, разве дома, на перине хуже? Тепло, костёр не надо жечь. Лёг и храпи на здоровье до утра без забот, да ещё с женой в обнимку. Нет, нам здесь больше в кайф. Мы здесь ищем счастье. Как ты думаешь, это нормально? Знала бы моя мама, где я сейчас сплю. Темнота, глаз выколи, тайга кругом, – медведи, волки там бродят. Если ей всё это представить – с ума сойдёт. До сих пор она меня понять не может, что я за работу такую выбрал. Она говорит: это не работа – в лесу скитаться. Неухоженный, голодный. Спрашивает, где вы там спите, как питаетесь. Не мог, мол, ты, Сашка, на инженера выучиться, механика ли? Работал бы в городе, жил бы в нормальной квартире. Зарплату бы всегда вовремя получал. А там как вы её зарабатывать-то будете? – спрашивает. Разных зверюшек там настреляете, и за это вам деньги платят? Чудно ей, не может понять нашу работу.

Долго говорил в ночи Сан Саныч, вспоминая материнскую заботу о нём и тревогу. В тихом его говорке слышалось волнение. Несколько раз он прерывался, глубоко вздыхал, будто ему не хватало воздуха.

Иван слушал и понимал, что им обоим было жалко своих матерей. Такова уж доля материнская – страдать за своих детей. Его мама ничем в этом не отличалась, она так же сокрушалась неустроенностью быта своего сына, так же не раз выпытывала у него о работе. Так же тяжело вздыхала, несмотря на все его ухищрения успокоить её. Все они похожи в этом – пока своими глазами не увидят, что всё у детей хорошо, не успокоятся. Он мечтал, что когда-нибудь привезёт её сюда и покажет, как они живут, что страшного в этой тайге ничего нет. Он верил, что пройдёт немного времени, и ему будет что показать своей маме: свой дом, своих друзей и соседей, рассказать о работе. А ещё и свою семью. А она будет обязательно, только нужно немного подождать.

Он долго думал, глядя на звёздное небо, что же ответить на Санькины слова, но мысли витали где-то очень высоко, среди этих звёзд. Ему так захотелось сию минуту увидеть падающую звезду, а желание он уже давно приготовил. Поэтому не хотелось отвлекаться на разговоры, боялся пропустить это мгновение. Будто уловив душевное состояние Ивана, Сан Саныч также устремил взгляд в небо и не молвил ни слова. Неожиданно услышал:

– А-а, ерунда это всё, бабские это затеи, сантименты… Жди её, когда она упадёт?! Мы без этих звёзд сами будем решать свою судьбу. Правильно, Санёк? – с едва скрываемой издёвкой в свой адрес проговорил Иван. Недолго торжествовали в его душе лирические мотивы. Сан Саныч от неожиданности подскочил:

– Ты это о чём, Кукша? Не пугай меня… Что, так и не упала ни одна? Я, кстати, тоже ждал.

– Я вот что хочу сказать тебе, Санёк, – спокойно уже проговорил Иван. – Давно я так не задумывался, а уж говорить на эту тему вообще случая не было. Правда, бывает иногда, посещают меня лирические нотки. Вот и сейчас смотрю на звёзды, и что-то в душе заволновалось, чего-то наружу рвётся, чего-то возвышенное сказать хочется. Только ни к чему здесь такие слова. Мы выбрали то, что нам нравится, вот и всё. Почему я должен идти на завод, если я не хочу? Почему я должен делать то, чего мне не хочется? Вот, зачем и ты, и я приехали сюда? А затем, что нам так захотелось, нам здесь нравится. Вот кто-то на БАМ за романтикой рвётся, а мы с тобой своей романтики хотим. Днём мы с тобой на моторке шли по Гремучей реке, – какая красота, какие просторы! Вот за этим мы с тобой, Санёк, приехали, нам такая жизнь уже нравится. А раз так, значит, всё остальное тоже будет по нраву! …Ух-х, как я сказал, ты слышал? Как я ещё умею, оказывается? Записать бы, ха-ха-ха, – засмеялся Иван, удивлённый своему душевному порыву. Сан Саныч был тоже немало удивлён: ещё мало он познал всего, что таится и в уме, и в душе у этого человека. Ай да Кукша! И тоже засмеялся.