Хищник из Иного Мира

…Следующая поза стала кульминацией их безумной ночи. Он стоял, могучий и неукротимый, а она, лежа грудью на столе, полностью отдавалась ему, доверяя его силе. Он держал её за талию, его пальцы впивались в её кожу, оставляя отметины, движения были финальными, утверждающими, почти ритуальными. Когда он кончил, его низкий, животный рык слился с её беззвучным, надрывным воплем, и они замерли, как изваяния, залитые серебристым лунным светом, на мгновение став единым целым.

…Последней, уставшей и бесконечно нежной, стала поза лицом к лицу. Они лежали на боку, сплетясь ногами, слившись в долгом, ленивом поцелуе. Его рука лежала у неё на талии, притягивая её ближе, их сердца стучали в унисон, наконец замедляясь. Движения были медленными, уставшими, утопающими, но от этого не менее сладостными. Это был не порыв, а утверждение связи, тихий, глубокий, мирный финал их бурной симфонии.

Утро застало их в спутанных, влажных простынях. Кая лежала на боку, прижавшись щекой к его груди, с блаженной, умиротворённой, детской улыбкой на запёкшихся губах. Её рука лежала на его животе, пальцы слегка шевелились во сне. Алекс не спал. Лежал на спине, один его глаз – человеческий, голубой и уставший – был закрыт. Другой – красный, светящийся в полумраке какуган – был прищурен и внимательно, с бесконечной нежностью, удивлением и лёгкой ухмылкой, наблюдал за спящей гульшей. Его пальцы лениво, почти автоматически перебирали её растрёпанные, чёрные, теперь пахнущие им и ею одновременно волосы. В комнате густо пахло сексом, дорогими духами, жасмином и чем-то диким, лесным, дремучим, что всегда витало вокруг него, как незримый ореол..

Глава 8

Алекс проснулся с первыми лучами солнца, тонкими золотыми нитями пробивавшимися сквозь щели в стене. Его тело, обычно собранное в тугую пружину даже во сне, сейчас было расслаблено, отяжелело от непривычного тепла спящей рядом гульши. Медленно, стараясь не потревожить её, приподнялся на локте. Кая спала на боку, её чёрные волосы растрепались по подушке шелковичным хаосом, а на запёкшихся губах застыла блаженная, детская улыбка. Грудь мерно поднималась в такт глубокому, мирному дыханию.

Не удержался, наклонился и коснулся губами её плеча, чуть ниже места, где ещё виднелись затянувшиеся следы его вчерашних укусов. Кожа под губами была теплой и бархатистой.

– Мне пора, – прошептал так тихо, что это было больше похоже на дуновение ветра, на выдох.

Кая что-то угугнула во сне, повернулась на другой бок и погрузилась в сон ещё глубже, уткнувшись носом в подушку, которая теперь пахла ими обоими – лесом, сексом и жасмином.

Поднялся с кровати. Полуголый, только в тех самых ободранных шортах, что стали его второй кожей. Утренний воздух в комнате был прохладен, и по коже побежали мурашки. Взгляд упал на чёрный плащ Каи, небрежно брошенный на спинку стула. Взял его. Ткань, шелковистая и прохладная, пахла ею – жасмином, дорогими духами, легкой пудрой и чем-то неуловимо металлическим, её истинной, гульной сущностью. Накинул плащ на плечи, бесшумно вышел, растворившись в утренних сумерках, как призрак.

Раннее утро. Кофейня «Антейку» ещё спала. Тоука стояла у окна на втором этаже, смотря, как первый солнечный луч золотит крыши соседних домов. Внутри всё было тихо, гулко тихо. Её тонкие пальцы нервно барабанили по подоконнику, выбивая тревожную дробь.

Кая… – пронеслось в голове. Её не было неделю. И до этого она приходила реже, отменяла тренировки. Стала какой-то… задумчивой. Рассеянной. А когда была здесь… от неё пахло лесом. Сосной, влажной землёй, дичью и чем-то чужим.

С силой сжала кулаки, ногти впились в ладони до боли. Неужели она всё ещё следит за тем психом-обжорой? Нет, даже если так… она сильная. S+-ранг. Раскромсала бы его и вернулась с победным отчетом. Если бы он её ранил… пришла бы сюда. Почему не отвечает? Чёрт!

Беспокойство, острое и колючее, скрутило под ложечкой. Решение пришло мгновенно, с яростной решимостью. Ладно. Пойду сама. Проверю. Если не найду – уйду.

Выскользнула из «Антейку» и ринулась в сторону леса. Воздух был чист и прозрачен, полон запахов. Шла, опустив голову, как гончая, ведомая одним лишь следом. И вот он – знакомый, ненавистный запах. Смесь пота, крови, дикой силы и чего-то ещё, неуловимого, что заставляло волосы на загривке вставать дыбом. Сердце вдруг забилось чаще, не от страха, а от предчувствия. Читала историю боя по запахам: ярость, резкий выброс адреналина, запах подруги… и потом – что-то ещё.

И тогда увидела. Телефон Каи. Лежащий на мху, как чёрное надгробие. Сердце Тоуки упало и замерло. Уже не сомневаясь, не думая, помчалась по следу, который вёл к зияющему чёрному провалу в скале – его логову.

В этот самый момент, в двадцати метрах позади, из чащи вышел Алекс. Шёл неспешно, новый плащ развевался за спиной. Увидел её – маленькую, хрупкую на вид фигурку с лиловыми волосами, замершую перед входом в его пещеру. В её позе читалась вся гамма чувств: напряжённость, готовность к бою, и – что самое главное – щемящее, незнакомое для Тоуки беспокойство.

POV Алекс.

Интересно, – мелькнула мысль, – беспокоится за подружку? Пришла проверить? Аж вся извелась, бедная фиалочка. Нервная какая. Сделал пару шагов, шурша сапогами по опавшей хвое.

– Где Кая? – её голос прозвучал резко, срываясь на высоких нотах. Она обернулась, и её глаза, широко распахнутые, уже светились лихорадочным блеском. – Почему на тебе её плащ?! Что ты с ней сделал?! Она не приходила в «Антейку» уже неделю! Не отвечает!

Алекс хотел ответить, но она его перебила, её голос поднимался, превращаясь в истеричный крик.

– И не ври! Её телефон был там, в лесу, где ты её избил! Запах ведёт сюда! Я всё знаю!

И тогда это случилось. Её глаза вспыхнули. Склеры почернели, как ночное небо, а в центре зажглись два алых уголька. С тихим, зловещим шелестом рвущейся ткани и энергии из её спины, чуть ниже лопатки, вырвалось и развернулось одно-единственное крыло. Огромное, неземной красоты и ужаса – тёмно-фиолетовое, с переливами багрянца и синевы, с острыми, кристаллическими, словно изо льда, очертаниями. Rc-клетки вибрировали в воздухе, издавая едва слышное, высокое гудение, от которого звенело в ушах.

POV Алекс.

Замер, заворожённо глядя на это чудо. Одно крыло… Почему только одно? – пронеслось в голове с холодной, аналитической любознательностью безумного учёного. – Ах, да… конечно. Психика. Диссонанс. Она же, по сути, добрая душа в глубине. Даже пищу убивает быстро, без мучений. Милая. А для полной, абсолютной мощи… нужна ярость. Чистая, всепоглощающая ненависть. Такая, как у её брата. Интересный экземпляр… С одним крылом далеко не улетишь…

И тут в голове созрел план. Мгновенный, жестокий, блестящий в своём безумии. Лицо исказила ухмылка – похабная, насмешливая и до краёв наполненная притворным безумием.

– А-а, так она твоей знакомой была? – сладострастно облизнул губы, единственный видимый глаз блеснул мокрым, непристойным блеском. – Не знаю, с чего это она на меня напала. Ну, я её связал своими гидрочками… и, как и обещал, хе-хе, ей было о-о-очень приятно.

POV Тоука. Его слова, грязные и вязкие, как смола, пронзили ледяным страхом и диким беспокойством за Каю. Масляный поток лжи. Нет. Нет. Нет. Нет, он не мог, она жива, должна быть жива, он врет, он же псих, он играет психа, да…

POV Алекс. Театрально обхватил себя за лицо, румянец окрасил скулы. Улыбка растянулась в гримасе, очерчивая безумное наслаждение, затем грубо очертил в воздухе воображаемые ягодицы. – Ах, какая у неё попка, просто сочный, упругий персик! Я взял её сзади… а она ничего не могла поделать, связанная. Была как бабочка, приколотая булавкой. Я еле сдерживался, чтобы не сожрать её прямо там, до того её плоть была сладкой и возбуждающей…

Сделал паузу, наслаждаясь тем, как её крыло вздрагивает от ярости, как по её лицу, искажённому гримасой ужаса и гнева, бегут судороги.

POV Тоука. В сердце бушевал вулкан, разрывающий её изнутри. Состояние было написано на лице – гримаса боли, отвращения и неистового гнева.

– Я искусал её всю… кончил… и, к сожалению, потерял контроль, – его голос упал до интимного, чудовищного шёпота, слышимого в утренней тишине как крик. – Она была такой вкусной… Её грудь, шея, по которой бежала кровь… а её язык… Мммм, блаженство.

Его лицо, искаженное похабной улыбкой, стало последней каплей. Korosu! Korosu! Korosu! (殺す! – Убить!) – застучало в висках бешенным пульсом. Всё её существо захотело его убить, растоптать, раскромсать.

Тоука взорвалась. Крыло взметнулось, и пространство вокруг заполнилось вихрем багрово-фиолетовых осколков.

– Subarashii. Meshiagare, aha-aha-aha! (素晴らしい。めしあがれ、アハハハ！ – Изумительно. Лакомство, ахахаха!) – прокричал Алекс.

Она рванула вперёд с такой скоростью, что даже он едва успел среагировать. Это была не атака, это было воплощение чистого гнева. Острые как бритва кристаллы впились в него, оставляя на теле глубокие, кровоточащие порезы. Кожа, прокачанная «Василисками», выдержала, заставив лезвия скользнуть с сухим, скрежещущим звуком.

Но Тоука не остановилась. Развернувшись в прыжке, впилась зубами ему в плечо. Раздался неприятный хруст рвущейся плоти. С трудом, с рычанием, оторвала кусок мяса и, почти не жуя, проглотила. Вкус его крови, его плоти, его сущности ударил в голову, яростный и опьяняющий. По телу будто прошел ток высокого напряжения, глаза заискрились, образовав длинные тонкие трещины из RC-клеток.

– Yowai mo (弱いも – Слабая), – сипел Алекс, хотя боль застилала глаза красной пеленой. – Однокрылая. Даже отомстить как следует не сможешь!

Тоука отшатнулась, опьяненная силой.

И тогда это случилось. Её какуган вспыхнул с новой, невиданной силой. Боль, ярость, ненависть и вкус его плоти слились воедино. С оглушительным рёвом, похожим на звук ломающегося льда, из второй лопатки вырвалось, разорвав майку, и развернулось второе крыло. Идеальное зеркальное отражение первого. Теперь она парила меж двух чудовищных, кристаллических образований, её фиолетовые глаза пылали абсолютной, бездонной ненавистью.

Свела крылья перед собой, сконцентрировав всю мощь в один, всесокрушающий удар. Пространство перед ней вздыбилось, и два гигантских энергетических следа, пересекшись в виде огненного «икса», помчались к Алексу, разрезая землю и воздух.

– Kuso! (くそ! – Черт!) – выдохнул Алекс.

Не стал уворачиваться. Встретил удар в лоб. Из спины вырвались четыре гидра, сплелись в щит и приняли на себя основную энергию. Мощь удара была чудовищной – «Василиски» с треском рассыпались на миллионы сверкающих частиц. Остаточная сила достигла его, оставив на груди и животе два глубоких, дымящихся крестообразных пореза. След, пройдя сквозь него, ушёл дальше, беззвучно и без усилия разрезая вековые деревья в сотне метров позади, которые с оглушительным грохотом начали падать.

Тоука рухнула на колени, полностью истощённая. Слёзы ярости, бессилия и горя текли по лицу, оставляя мокрые дорожки на пыльной коже. Тяжело, судорожно дышала, крылья медленно таяли, растворяясь в воздухе.

Алекс, истекая кровью, подошёл к ней. Схватил за подбородок, грубо заставив поднять голову.

– Ты знаешь правила джунглей, девочка, – просипел он. – Но сначала ответь: сколько тебе лет?

– Сем… семнадцать, – выдохнула она, не в силах вырваться из железной хватки.

Лицо Алекса исказилось гримасой искреннего разочарования.

– Несовершеннолетняя? Чёрт… Что за невезение. Такая красивая.. так и хочется тебя съесть. Но увы.

С силой разжал её челюсти.

– Открой рот.

Она, уже почти без сознания, повиновалась, ожидая смертельного укуса. Вместо этого он наклонился к своему собственному израненному плечу, откусил ещё один, уже больший кусок своей плоти и, скрипя зубами от боли, плюнул им ей в открытый рот.

– Глотай. Восстанавливайся. Проваливай отсюда. Придёшь, когда созреешь.

Рефлекторно, почти не осознавая, сглотнула. Волна живительной, чужеродной силы тут же хлынула в тело, затягивая её собственные раны, придавая сил.

Поднялась на шаткие ноги, не в силах встретиться с ним взглядом. Была разбита не физически – тело уже залечивалось. Была сломлена морально. Унижена. Побеждена. Повернулась и побрела прочь, не оглядываясь, походкой побитой собаки.

POV Алекс. Аж больно стало. Похоже, я слишком вошёл в роль психа. Но результат… впечатляющий. Два крыла… Изумительно.

POV Тоука. Вернувшись в «Антейку» через чёрный ход, прошмыгнула в подвал. И там, в полумраке, среди запахов старого дерева и пыли, дала волю ярости. Два её новых, яростно-фиолетовых крыла вспыхнули вновь, и она обрушила всю свою мощь на глухую каменную стену. Кристаллы впивались в камень, крошили его, пыль стояла столбом. Рыдания смешивались с рёвом разрушения.

На шум мгновенно спустились Йошимура и Йомо. Замерли в дверном проёме, увидев её – с двумя крыльями за спиной, с лицом, искажённым горем и бешенством, в слезах и в пыли.

– Тоука? Дитя моё, что случилось? – мягко спросил Йошимура.

Она, рыдая, выпалила всё. Про Каю. Про её плащ на том психе. Про телефон. Про его чудовищные, похабные слова. Про бой. Про его плоть у неё во рту.

Лицо Йомо стало каменным. По виску, обычно абсолютно спокойному, резко запульсировала толстая вена. Холодная, безмолвная ярость исходила от него волнами.

Не говоря ни слова, развернулись и двинулись к выходу. Трое. Цель была ясна – найти и стереть с лица земли этого одноглазого выродка.

Вышли из складских помещений в главный зал кофейни. И замерли.

За стойкой, прислонившись к кофемашине, стояла Кая. Была в чьём-то большом свитере, чёрные волосы влажными после душа, а лицо – немного сонным, но до краёв наполненным блаженным, ленивым удовлетворением. В руках держала большую чашку с дымящимся кофе, который только что налил ей сонный Эйджи.

Прищурилась, глядя на троих вооружённых и готовых к убийству гулей, и сонно, слегка хрипло спросила:

– Кудá это вы, такие серьёзные, собрались, а?

Кая медленно, с едва слышным шелестом ткани, отставила чашку на стойку. Звяк стального пальца о фарфоровое блюдце прозвучал неожиданно громко, словно выстрел, в гнетущей тишине зала. Её какуган, до сих пор спокойный, вспыхнул алым огнем. Но не от ярости. Скорее от стремительного, холодного осознания, пронзившего всё её существо. Одним беглым, натренированным взглядом считала позы: боевая стойка Йомо, сжатые кулаки Тоуки, готовность к прыжку. Считала запахи: пыль, слезы, ярость, исходящую от подруги, и ледяную готовность к убийству от Йомо.

– Подождите, – её голос, обычно бархатный и томный, сейчас был резким, отточенным, как лезвие катаны. Оттолкнулась от стойки и встала между тремя гулями и выходом, словно живой, непроходимый барьер. Взгляд скользнул по Тоуке, по её спине, по следам слёз, оставивших чистые дорожки на пыльных щеках, и в её глазах мелькнуло нечто острое и болезненное – щемящая, унизительная догадка.

– Тоука… что он тебе сказал? – спросила Кая, и её голос внезапно смягчился, стал почти интимным шёпотом, от которого по коже побежали мурашки.

– Он сказал… он сказал, что… – голос Тоуки сорвался, она сглотнула ком в горле, её пальцы непроизвольно сжались в кулаки, не в силах выговорить ту мерзость. – Он сказал, что убил тебя! Что… осквернил! Я нашла твой телефон… его плащ на нём… запах крови и борьбы… я всё чувствовала! Всё! – её речь снова сорвалась на истеричный визг.

Кая закрыла глаза на секунду, и по её лицу пробежала судорога – смесь жгучего стыда, нежности и яростного, адресного гнева не на Тоуку, а на того, кто всё это устроил. Глубоко, с заметным усилием вздохнула, грудь высоко поднялась и опустилась.

– Он не убивал меня. И не осквернял. Всё, что он тебе наговорил… – открыла глаза, и её взгляд стал твёрдым, стальным, – это была ложь. Расчетливая, отточенная ложь. Что конкретно случилось, предскажи мне.

Кая, в коктейле из смущения и гнева, почти рычала: «Я его прибью. Гениальный псих-экспериментатор. Ну смотри: он, видя, что ты на пороге срыва и уже готова напасть, пошел от обратного. Двусмысленными словами, сдобренными отборной ложью, спровоцировал тебя. Но даже так повернул ситуацию так, чтобы ты сломала свой потолок. Добавив катализатор в виде плоти Одноглазого Гуля. И это сработало. Ты превзошла себя, открыла второе крыло и вдарила по нему. А еще… отдал тебе свою плоть, чтобы ты восстановилась и дошла до дома. А меня… – она сдержанно вздохнула, – меня он неделю назад дубасил о деревья и крутил как юлу. Рассчитано. Всё было рассчитано именно на это. – Сделала шаг к Тоуке, игнорируя напрягшегося, как струна, Йомо. – Он использовал твой страх за меня. Как точильный камень. Чтобы ты заострила свою ненависть и выковала себе второе крыло.

Тоука, удивленная, замерла. Только сейчас, под этим взглядом, она действительно осознала тяжесть и реальность второго крыла. С тихим, похожим на хруст льда шелестом, она вызвала их – оба. Фиолетовые кристаллы переливались в тусклом свете зала, отбрасывая призрачные блики на стены.

Кая протянула руку и осторожно, почти с нежностью, коснулась кончиками пальцев края мерцающего кристаллического образования. Rc-клетки отозвались лёгкой, вибрирующей ответной волной, словно живая, мыслящая плоть.

– Он… что? – прошептала Тоука, и ярость в её глазах начала медленно, болезненно сменяться шоком и горьким, унизительным пониманием. Слёзы выступили вновь, но теперь это были слёзы отчаяния от собственной слепоты.

– Он спровоцировал тебя, – холодно, без эмоций, констатировал Йошимура, его собственное напряжение начало спадать, уступая место ледяной, беспристрастной аналитике. – И это сработало. Сработало блестяще. Холодный, точный расчет.

– Но… твой телефон… плащ… – упрямо, почти по-детски твердила Тоука, ещё не желая отпускать свою правду, потому что тогда рушилось всё – и её ярость, и её месть, и её право на эту силу, купленную такой ценой.

– Телефон я потеряла в драке неделю назад. Мы дрались. Серьёзно. Я проиграла, – Кая говорила прямо, без прикрас, глядя Тоуке в глаза, не позволяя ей отвести взгляд. – Он победил меня честно. А потом… – она всё же отвела взгляд, и на её скулы выступил явный, багровый румянец. – Потом всё стало сложнее. Я не приходила, потому что… мне нужно было время. Чтобы разобраться. Во всём. А плащ… – она пожала плечами, и в этом жесте была странная смесь досады и невольной нежности. – Наверное, ему понравился запах. Или он просто мразь и тролль. Скорее, и то, и другое.

Она снова посмотрела на своё второе крыло, на эту новую, рождённую из обмана и её собственной боли силу.

– Он сказал мне… «Придёшь, когда созреешь», – выдавила из себя Тоука, и слёзы снова потекли по её лицу, но теперь это были слёзы стыда, опустошения и полной потери ориентации.

– Вот видишь, – Кая горько, беззвучно усмехнулась. – Он и тебе выписал тот же рецепт. И он, чёрт возьми, прав. Ты стала сильнее. Но цена… – её взгляд стал бездонно печальным, усталым. – Я бы не хотела, чтобы ты платила такую цену.

Йомо, наконец, разжал кулаки. Слышимый костяной хруст раздался в тишине. Ярость не ушла, но сменила вектор, сфокусировавшись, заострившись, как клинок. Теперь она была направлена на одного-единственного человека. На того, кто посмел играть с его семьёй, как с подопытными крысами.

– Этот человек… он опасен не силой, а умом, – тихо, с холодной точностью произнёс Йошимура. Его пальцы медленно барабанили по столешнице, выстукивая ритм размышлений. – Он видит слабости и бьёт точно в цель. Но вопрос не в том, монстр он или архитектор. Вопрос в том, есть ли вообще разница между этими понятиями в его случае.

В зале повисла тяжёлая, горькая тишина, нарушаемая лишь прерывистым, сдавленным дыханием Тоуки. Она смотрела на свои крылья не с гордостью, а с ужасом, как на клеймо, выжженное обманом. Кая посмотрела в запылённое окно, в сторону леса, и её лицо выразило сложную, противоречивую гамму чувств – ярость, обиду, странную, колющую благодарность и непреодолимое, мучительное влечение, смешанное со страхом.

Она обернулась к ним ко всем, её голос вновь приобрёл steel оттенок.

Йомо, наконец, разжал кулаки. Слышимый костяной хруст раздался в тишине. Ярость не ушла, но в ней появилась новая, ледяная нота – не слепой ненависти, а решимости разобраться.

– Неважно, гений он или ублюдок, – его голос был низким, как скрежет камня. – Он играл с моей семьёй. Я пойду. Побеседую с ним. – Он медленно повернулся к выходу. – И мы выясним, на каком этаже в его голове находится здравый смысл. Если он там есть.

POV Алекс. Где-то в глубине леса, в полумраке пещеры, зализывая ещё дымящиеся крестообразные раны на груди, усмехнулся в пустоту. Кончики пальцев почувствовали лёгкое, едва уловимое жжение – отголосок связи с той частью плоти, что теперь была внутри Тоуки, активная, живая, встраивающаяся в её сущность.

«Ну что, фиалочка, приняла угощение? – мысленный голос звучал холодно-восхищенно, как у учёного, наблюдающего удачный эксперимент. – Переваривай. Ассимилируй. Расти большая. Нашей ярости, нашей боли… Прекрасный катализатор. Интересно, как поведут себя RC-клетки в симбиозе с моими? Даст ли это мутацию? Новую форму? О, возможности…»

Его единственный глаз, светящийся в темноте, как у хищного зверя, блеснул не предвкушением мести, а всепоглощающим, безумным интересом к своему новому, самому грандиозному и аморальному эксперименту. Он не видел врага. Он видел идеальный, многообещающий реактор, который только что запустил в действие.

Глава 9

Тишину пещеры нарушал лишь ритмичный, монотонный стук. Данх. Данх. Трух. Стоя по пояс в свежей, влажной породе, Алекс долбил скалу кулаками. Каждый удар отзывался глухим эхом, мускулы играли под кожей, спина была мокрой от едкого пота, который скатывался по позвоночнику. Вокруг суетились «Василиски» – слепые, чешуйчатые твари перемалывали обломки с тихим скрежетом, поглощали минералы и выплёвывали обратно однородную, блестящую массу, укрепляя стены и своды.

Внезапно все они разом замерли, подняв свои слепые головы. Воздух, только что наполненный гулом работы, застыл. Алекс обернулся. В проёме, заливаемом ослепительным утренним светом, стояла высокая, массивная фигура, заслоняя собой солнце. Йомо. От него исходила такая плотная, тяжёлая волна холодной, сконцентрированной ярости, что воздух в пещере словно сгустился, стало трудно дышать.

Алекс выпрямился, смахнув со лба град солёных капель, оставивших на коже белые разводы.

– Продолжайте работать, – бросил своим тварям. Те послушно зашипели и вернулись к своим занятиям, но их движения стали осторожнее, настороженными.

Йомо вошёл внутрь. Его шаги были тяжёлыми, мерными, отдавались глухими ударами по каменному полу. Он молча, с невозмутимым видом, снял свой длинный плащ. Ни слова. Ни крика. Только тихий, свистящий выдох, похожий на шипение раскалённого металла. Его каменное лицо было бесстрастно, но в глазах, скрытых в тени, пылал холодный огонь. Он пришёл не убивать. Он пришёл выбивать дурь. И учить. Он видел в этом диком, неотёсанном полугуле не просто угрозу – он разглядел грубый, неогранённый алмаз, потенциал, который можно было выковать в нечто большее. Или сломать, если окажется недостаточно прочным.

Алекс понимал это. Он свистнул, и несколько Василисков тут же растворились в потоке красноватых частиц, вливаясь в его спину с лёгким, согревающим жжением. Синяки и ссадины с прошлой недели работ посветлели и затянулись. Он принял низкую стойку, голубой и красный глаза пристально сфокусировались на противнике, сканируя каждую деталь. Его разум перешёл в привычный режим – режим анализатора паттернов, выученный за тысячи часов в самых жёстких видеоиграх. Каждый босс имел свой набор атак. Нужно было изучить тайминги, предтечи ударов, фазы боя.

Йомо атаковал. Это была не яростная атака, а хладнокровная, выверенная до миллиметра комбинация:

Джеб. Молниеносный прямой удар, словно выстрел. Алекс успел лишь слегка сместить голову, но кулак всё равно чиркнул по скуле, заставив кожу растянуться и тут же выступить алой капле.

Кросс. Вслед за джебом, с мощным разворотом корпуса, пришёл удар дальней рукой. Алекс инстинктивно подставил предплечье в блок, но сила удара была чудовищной. Его отбросило на шаг назад, кость заныла от боли. «Босс бьёт комбо: быстрый джеб в голову, затем силовой кросс в корпус. Дистанция средняя», – пронеслось в голове.

Свинг. Долгий, размашистый удар-«качель». Слишком очевидный замах. Помня про финты боссов из игр, присел, и кулак Йомо со свистом пронёсся над его головой.