Хищник из Иного Мира

За это время успели понять две вещи. Первая: да, обычную пищу есть можно. Найденные в рюкзаке какого-то неудачливого туриста консервы, пойманная в ручье рыба (оказалось, с этими щупальцами это проще простого), пережеванные горькие коренья – желудок не выворачивало. Энергии хватало на базовые нужды, но та самая, гулевая сила дремала, не питаемая ничем, вызывая постоянную, навязчивую ломоту – не голод, а скорее жуткую, непрекращающуюся нужду, похожую на зубную боль во всем теле.

Вторая вещь: чтобы развивать это, чтобы становиться сильнее и не сойти с ума, нужны были Rc-клетки. Те самые, что в избытке у людей и… у сородичей. Мысль снова становиться людоедом вызывала рвотный спазм. Но природу не обманешь.

Поэтому пришлось стать стервятником. Обходить зловещие обрывы Аокигахары, эти «идеальные» места для сведения счетов с жизнью. Не каждый день, нет. Только когда слабость и туман в голове становились невыносимыми. Когда красный глаз начинал ныть и жечь изнутри, напоминая о своей голодной сущности.

В тот день «повезло». Нашелся свежий труп. Молодой парень, не старше него. Еще теплый. В голове зазвучал навязчивый, чуждый шепот. Поешь. Живи.

Руками трогать не стал. Просто позволил им выйти. Четыре слепые, черные гидры с тихим, маслянистым шелестом выползли из спины и набросились на дармовую плоть с пугающей, отточенной эффективностью. Звук был… привычным до тошноты. Стоял к нему спиной, стараясь не смотреть, просто чувствуя, как ужасная, греющая сытость разливается по телу, давая силу и заставляя ненавидеть себя за это облегчение.

Когда щупальца с мокрым, чавкающим звуком втянулись обратно, тяжело вздохнул и повернулся, чтобы уйти. Мысленно уже составлял план, как пойти наловить хоть какой-то нормальной рыбы, чтобы заглушить это липкое, металлическое послевкусие на языке…

Бдыщ!

Что-то твердое и тяжелое влетело в затылок. Не больно – лишь тупой удар, шишка, не более. Но достаточно ощутимо, чтобы вывести из оцепенения. Замер, мышцы спины мгновенно напряглись.

И тут же услышал девчачий, яростный крик, прозвеневший в гнетущей лесной тишине: «Ты задолбал! Это уже пятый раз за месяц я прихожу, и ни кусочка из-за тебя! Пятый!»

Медленно, очень медленно повернулся. Суставы скрипели от напряжения. И мозг, наконец-то, выдал распознавание. Картинка из старой манги совпала с реальностью.

Фиолетовые волосы, коротко стриженные. Фиолетовые же глаза, полные чистейшей, несфокусированной ярости. Стройная, почти хрупкая на вид девушка лет восемнадцати, одетая в простую майку и шорты. И рядом с ней – высоченный, широкоплечий мужчина в длинном сером плаще. Лицо невозмутимое, словно высеченное из гранита. Его молчаливое присутствие ощущалось физически, как внезапное падение атмосферного давления перед грозой.

Тоука Киришима. И Ренджи Йомо. Блядь. Булыжник помог вспомнить. Спасибо, Тоука-чан, твой метод работы с памятью хуже пыток CCG.

Ярость. Месяц подавленного стресса, ужаса, голода и самоотвращения нашел наконец выход. Вскипел мгновенно, кровь ударила в виски.

«Ты чё, больная?! – рявкнул в ответ, развернувшись к ней всем телом, кулаки сжались сами собой. – А если я снова память потеряю?! Из-за твоего долбанного булыжника! Превращусь в овощ и буду тут сидеть, пуская слюни!»

Тоука, казалось, вообще не слышала. Её фиолетовые глаза метали молнии, а губы подрагивали от гнева. «Да пошёл ты, старикашка! Ты задолбал хавать! Несколько жертв в месяц – и ладно! Но пять раз подряд! Это уже беспредел! Это мой район!»

«Старикашкой?!’ – вопль перешел в низкий, утробный рык. Ткнул себя пальцем в грудь. – Мне, фиолетовая сопля, всего двадцать четыре! Это не седина, это, блядь, натуральный цвет из-за ебанутой психической травмы! Да я только месяц назад проснулся в груде мусора, а в первый же день увидел, как какое-то хуйло в моём переулке сожрало заживо девушку! Так что иди нахуй, я неуравновешенный больной псих на грани нервного срыва, а не профессиональный едок, как ты!»

Стоял, тяжело дыша, грудная клетка ходила ходуном, готовый или к драке, или к тому, чтобы щупальца сами вырвались наружу от нахлынувших эмоций. Тоука смотрела, слегка вытаращив глаза, будто перед ней был не человек, а говорящий гриб. Её гнев слегка поутих, сменившись настороженным недоумением.

И тогда вмешался Йомо. Не сделал ни движения, просто произнес своим низким, глухим, невероятно спокойным голосом, который перекрыл всю истерику, как камень гасит рябь на воде: «Пятый раз за месяц– это и правда перебор. Лес не бездонный. Ты привлекаешь внимание. Наше. И чужое».

Его взгляд, тяжелый и всевидящий, уперся в Алекса. ««Неуравновешенный псих»не выживает здесь в одиночку. И не делит территорию с нами, оставаясь целым. Ты либо врешь. Либо… твоя проблема интереснее, чем кажется».

Алекс, не отрывая взгляда от гранитного лица Йомо, медленно, с преувеличенным актерским изумлением, поднес руку ко рту.

– Охренеть, – выдохнул он, и его глаза округлились так, будто он увидел не мужчину, а летающего поросенка. – Говорящий кирпич. Я думал, такие только в книжках фэнтези бывают. Или в плохих снах после несвежей рыбы.

Йомо даже бровью не повел. Лишь губы чуть дрогнули, выдавая едва уловимую, почти призрачную усмешку. —А нет. Он и вправду психически больной, – констатировал он, обращаясь к пустому пространству справа от себя, его голос был ровным, как поверхность озера в безветренную погоду.

– Охренеть, оно еще и шутит! – Алекс рассмеялся, но смех был нервным, резким, как треск сухих веток. Резко оборвал его и провел дрожащей рукой по своим бело-черным волосам. – Ладно, шучу. Что ты виду имеешь, что я внимание привлекаю? Кроме того, что свожу с ума местную фиолетовую фурию? – Кивнул в сторону Тоуки, которая в ответ лишь цыкнула, раздраженно скрестив руки на груди.

Йомо тяжело вздохнул, и этот вздох был похож на шелест старого дуба. —Ты оставляешь машины жертв. Полиция вела расследование. Мы их убираем. Машины и следы. И трупы.

Почесал затылок, где уже набухала шишка от булыжника. —Ааа… Ты хотел сказать, что продаешь машины, а также забираешь всё ценное имущество бедолаг. Но я тебя понял, мой косяк. Не доглядел. – Замолчал, прикусив нижнюю губу, его единственный голубой глаз забегал, выискивая решение. Крики каких-то далеких птиц подчеркивали напряженную паузу. – Хм-м-м… – протянул звук, потирая подбородок. – Я могу заключить с вашим… главным. Сделку. Могу, например, помогать со смертниками. Находить их свежими, ставить точку… а вы будете забирать трофеи, не рыская по всему лесу. Взамен нужно… ну, деньги. Или ресурсы. Телефон, например. Или прочная одежда. А то тут как последний бомж, – с отвращением отряхнул рукав своей заношенной куртки.

Тоука, все еще раздраженная, фыркнула. Звук был резким, как щелчок. —Почему ты жрёшь так много? – выпалила она, ее фиолетовые глаза сверлили Алекса. – Ты ведь ни с кем не воюешь. Обычно гулю хватает одного раза в месяц.

Закрыл глаза и издал долгий, стонущий звук, полный такого искреннего страдания, что даже Йомо слегка наклонил голову. —Хаааа… – выдохнул, открывая глаза, и в них читалась усталая покорность. – Фиалка. Дорогая моя, не в себе фиалка. Я – одноглазый гуль. Рождённый, блять, естественным образом. Могу есть обычную еду. Жрать траву, как корова. Но она не насыщает это, – ткнул пальцем себе в грудь, где скрывался кагуне. – Моя гулиная часть мучает, требует своего. Не уверен, но думаю, это личная проклятая проблема. Хоть и не встречал других одноглазых, но слышал краем уха об одной… Совёнке, кажется.

Вдруг плюхнулся на корточки, сгорбившись, как побитый щенок. Листва под ним мягко хрустнула. —В общем, фиалка, всё охуенно сложно. Может, вы хотя бы представитесь нормально? Меня зовут Алекс.

Йомо молча кивнул, его плащ колыхнулся от легкого порыва ветра, что пробежал по лесу, заставляя шептаться листья. —Йомо. Это Тоука. Ты уже накосячил, но предложение… имеет смысл. Стоит зайти в «Антейку». Поговорить. – Сделал небольшую паузу, и в его голосе прозвучала почти что теплая нота, странно контрастирующая с обликом. – Там самый лучший кофе.

Мозг заработал с бешеной скоростью. Антейк… Знакомое название. Так, чтобы эти двое отвалили и оставили в покое, нужно соврать. С капелькой правды, чтоб правдоподобнее.

Поднялся, изобразив на лице маску трагической скорби и смущения. —Я… не в духе. И не в состоянии идти куда-то сейчас. Видите ли, – понизил голос до конспиративного шепота, – до того как потерял память, был истощён до такой степени, что мозг, похоже, повредился. И теперь… – сделал паузу для драматического эффекта, – …сильное, неконтролируемое влечение к противоположному полу. Прям до трясучки. Гулиная и человеческая стороны… смешались в странный коктейль. Голод и… другие инстинкты. Если нападёт гулиха… – облизнул внезапно пересохшие губы, взгляд стал стеклянным и блуждающим, – …возможно, начисто снесёт башню. И её ждет нечто куда более странное и пугающее, чем просто быть съеденной. Нечто… интимное и разрушительное одновременно. Потому что тот, кто решит напасть всерьёз, будет просто сожран.

Замолчал, и по подбородку буквально потекла тонкая струйка слюны. Взгляд упал на Тоуку, задержался на ней, голодный и дикий. Облизнулся с громким, неприличным чавкающим звуком.

Тоука резко вздрогнула, ее глаза снова расширились от ужаса. Она метнулась за широкую спину Йомо, схватившись за его плащ дрожащими пальцами.

Йомо наблюдал за этим спектаклем с невозмутимостью скалы. —Строишь из себя психа, – констатировал он без всякого осуждения, просто как факт.

– Возможно, – тут же вытер рукавом слюну, и лицо снова стало нормальным, лишь с легкой сумасшедшей искоркой в глазах. – А возможно, и нет. Просто… не трогайте. И не горю желанием трогать вас. – Повернулся к ним спиной, делая вид, что уходит. – Ладно, вы узнали всё, что хотели. Я узнал, что накосячил. Пошёл в свою берлогу. Вываривать коренья и бороться с демонами в своей голове. Удачи с поиском туш. Не переключайтесь.

И зашагал прочь, вглубь леса, стараясь не ускоряться, хотя спина горела от ожидания удара в спину – то ли булыжником, то ли чем-то похуже. Шорох шагов по хрустящей листве постепенно сливался с общим гулом ночного леса, пока он не скрылся из виду.

Глава 5

За месяц.

Холодная капля осенней росы, словно слеза самого леса, упала ему на шею, заставив вздрогнуть. Не от холода – от вечного напряжения. Каждый шорох, каждый треск ветки заставлял взгляд метаться по опушке, а слух – напрягаться до боли. Не они ли? Паранойя была его вторым дыханием. Но мысль о вчерашней встрече с фиолетовой фурией и каменным великаном была острее любого лезвия. Выбора не было. Стать сильнее. Или стать трупом.

Взгляд упал на валун, почерневший от недавнего дождя. Пальцы, исцарапанные в кровь о кору деревьев накануне, впились в шершавую, мокрую поверхность. Кожа на костяшках сходила клочьями, обнажая розоватую плоть, которая уже затягивалась – слишком медленно, мучительно заметно. С глухим стоном, больше похожим на хрип раненого зверя, камень оторвался от земли. Мускулы на спине, покрытые сине-багровыми кровоподтеками от вчерашних неудачных падений, вздулись буграми. Хруст-скрип-хруст. Не только дерево скрипело – его собственные суставы протестовали, выворачиваясь неестественным образом. Пот, соленый и едкий, заливал глаза, смешиваясь с каплями начавшегося накрапывать холодного дождя.

Дождь превратил землю в скользкую кашу. Ноги, едва оттолкнувшись, проскальзывали, заставляя тело лететь в грязь с глухим шлепком. Неудачное приземление – и тупая, знакомая боль вывихнутого плеча вонзилась в мозг белым горящим гвоздем. С подавленным рычанием, впиваясь пальцами одной руки в мокрую корягу, он рванул себя за плечо. Раздался глухой, мокрый щелчок, от которого темнело в глазах и подкашивались ноги. Боль отступила почти сразу – регенерация делала свое дело, – но память о ней, тошнотворная и липкая, оставалась.

Рывок сквозь чащу. Тук-тук-тук-БАМ! Ветки, как бичи, хлестали по лицу, оставляя на коже красные полосы, которые на глазах бледнели и исчезали, но новая боль наслаивалась на старую. Он не чувствовал прилива сил – только всепоглощающую, выворачивающую наизнанку усталость. Его «обычная» еда – протухшая рыба и жесткие коренья – была пустым местом. Тело требовало настоящего топлива, и эта пустота в животе сводила с ума, вызывая головокружение и слабость, с которыми не могла справиться даже его ярость.

Поваленная сосна обрушилась на плечи. Её влажная тяжесть вдавила его по колени в размокшую землю. В ушах звенело, в глазах плавали черные пятна. Он чувствовал, как трещат не просто сучья, а что-то глубоко внутри, его собственный позвоночник, который даже его регенерация восстанавливала с мучительной медленностью, заставляя чувствовать каждый микроскопический перелом.

И наконец – скала. Сжатые кулаки, а затем и черные, жилистые щупальца, вырвавшиеся из спины, обрушились на камень. Драх! Данх! Бах! Осколок гранита, отлетевший с бешеной скоростью, вонзился ему в бедро. Он даже не вскрикнул, лишь с силой вырвал его, чувствуя, как плоть затягивается почти мгновенно, оставляя лишь зуд и новую порцию адреналина. Воздух был наполнен не только пылью, но и запахом его собственной крови, которую он терял и восстанавливал снова и снова.

Именно в этой пыльной, кровавой темноте и родилась идея. Не триумф, а акт отчаяния.

Следующие дни стали адом. Холодный дождь лил не переставая, заставляя коченеть пальцы и превращая его убежище в ледяную ловушку. Запах его неудач – взорвавшихся, разорвавшихся в клочья щупалец, пахнущих горелой плотью и железом, – привлек стаю одичавших собак. Их воющий лай преследовал его повсюду, заставляя прятаться и терять драгоценное время. Однажды одно из щупалец, выйдя из-под контроля, не расплылось в слизь, а взметнулось и впилось ему в руку, заставив вступить в схватку с частью самого себя. Он оторвал его с мясом, и целый день по его спине сочилась лимфа, пока рана не затянулась.

Концентрация была столь нечеловеческой, что из носа и ушей текла кровь. Он чувствовал, как его собственный разум трещит по швам. Очередная неудача – слепой отросток судорожно дернулся и лопнул, как перезревший плод, забрызгав стену пещеры едкой, шипящей слизью. Он рухнул на колени, его вырвало скудными кореньями от переутомления и отвращения.

И вот – успех. Не победа, а передышка. Из спины выплыла не просто конечность. Матовая черная змейка. Его собственная плоть, вымученная болью и голодом. Осторожно, почти с нежностью, дрожащие от изнеможения пальцы обхватили холодное, упругое тело твари.

– Расти, – прохрипел он, и его голос был пустым. – Дроби камень.

Неделя монотонного, изматывающего труда. Хрум-скрежет-хрум. Гидра впивалась в гранит. Он сидел рядом, съежившись от холода и истощения, чувствуя, как его собственные силы по капле уходят в это создание. Он не ел несколько дней, отдавая всю энергию ей.

Мысленная команда – и гидра обратилась в поток багровых частиц. Волна силы, ударившая в ответ, была не ликующим триумфом. Это была тяжкая, минеральная усталость, как будто он проглотил всю ту скалу, которую она перемолола. Он не засмеялся. Лишь беззвучно выдохнул, потирая виски, где стучала migraine.

План созрел. Не от силы, а от безысходности. Обычной еды и случайных жертв было мало. Нужен был скачок. Какуджа.

Он поднялся на ноги, и его тело отозвалось болью в каждом мускуле. Начал метаться по грязной поляне, жестикулируя, как загнанный в угол зверь, придумывающий путь к спасению. Голубые мундиры CCG… Их морги… Их охотники-гули…

Внезапно замер. Глаза, покрасневшие от недосыпа и напряжения, расширились. В памяти всплыл обрывок знаний. Нагараджи. Подземный Король-Дракон. Окаменевшая гора плоти.

По лицу, покрытому свежими царапинами и старыми шрамами, расплылась медленная, не радостная, а жадная и уставшая ухмылка. Он не чувствовал себя победителем. Он чувствовал себя шахтером, который после смены в заборе нашел алмаз и уже знает, что завтра ему снова спускаться в ад. Его война только начиналась, и каждый шаг в ней давался ценой его собственной плоти и рассудка.

Глава 6

Прошел месяц. Месяц упорных, почти маниакальных тренировок и экспериментов. Новое тело наконец-то стало послушным инструментом, а не враждебной оболочкой, позволяя позволить себе минутку слабости.

Позволил себе расслабиться, растянувшись на спине на огромном упавшем дереве, целиком покрытом бархатистым, прохладным мхом. Влажная прохлада приятно холодила оголенную кожу спины сквозь лохмотья шорт, больше напоминавшие шкуру павшего зверя. Длинные, спутанные пряди бело-черных волос раскинулись по коре. Сквозь сомкнутые веки тепло мягких солнечных лучей, пробивавшихся сквозь густую листву, окрашивало мир в багрянец. Воздух был густым и сладким, пахло хвоей, влажной землей, гниющими листьями и чем-то далеко цветущим. Щебет, трель, чирик – птицы вели свои бесконечные переговоры высоко в кронах. На губах застыла блаженная, безмятежная улыбка. Почти дремал.

Почти.

Внезапно солнце померкло. Его сменила холодная, густая тень, накрывшая с головой. Веки не открылись, лишь мышцы на лице непроизвольно напряглись, сгладив улыбку. Тень не двигалась. Она просто замерла, нарушая покой, безмолвная и тяжелая.

Лениво, нехотя приподнял веки. И увидел её. Фигуру в длинном, поглощающем свет черном плаще. И на её лице – маску. Не просто маску, а вытянутую, зловещую морду черного пса с ощеренной пастью. Глаза-щелки смотрели пусто и бездушно.

Кая Ирими. Чёрный Пёс Антейку. Опять? Пришла пожаловаться на мои «лесные порядки»? – пронеслось в голове обрывком мысли.

Не сдвинулся с места, лишь голос прозвучал с наигранной, ленивой томностью: – Что надобно, леди? Забрели не в тот лес?

Ответом стал удар. Молниеносный, резкий, в солнечное сплетение. Бам! Воздух с хрипом вырвался из легких, и тело отбросило, как тряпичную куклу. Прямо в ближайший ствол сосны. Трах! От удара кора с сухим хрустом разлетелась щепками, а сам он с глухим стоном осел на мягкую подстику из хвои.

– Какого хрена?! – вырвалось хриплое ругательство, когда удалось отдышаться. Гнев, острый и знакомый, тут же затопил сознание, смывая остатки безмятежности. Вскочил на ноги, почувствовав, как по спине пробежала знакомая волна жара. – Эй, эй, эй! И ты думаешь, что уйдёшь отсюда целой, засранка в костюме собаки?!

Рванул к ней. Она была чертовски быстра, уворачиваясь с грацией скользящей тени. Его рывок прошел в пустоту. Свист-шуршалка – её плащ взметнулся, а она уже была в другом месте, стояла неподвижно. Промахнулся еще раз, врезавшись плечом в другое дерево. Вжик-промах! Кровь закипела в жилах. Разозлился по-настоящему, по-звериному.

Оттолкнулся от дерева, наращивая скорость, двигаясь зигзагами, пытаясь предугадать её траекторию. И наконец – догнал. Рука, закаленная долгими неделями дробления камня, с мертвой хваткой впилась в её лодыжку. Кость под пальцами показалась хрупкой, как тростинка.

– А ну, пошла! – прорычал он и начал дубасить ею о ближайшие стволы. Тук-тук-бац! Не старался убить – для гуля это были скорее унизительные, оглушающие пощечины. Она пыталась вырваться, нанести удар свободной ногой, но его хватка была стальной.

Потом начал крутить её вокруг себя, как метательную пращу. Она превратилась в черно-белый волчок, её плащ хлестал по воздуху со свистом. Вуууухх!

– Прекрати, пожалуйста! Мне плохо! – наконец выдохнула она, и в её голосе прозвучала настоящая, физическая тошнота.

Тут же, почти рефлекторно, сбавил обороты и отпустил. Она кувыркнулась по мху, тяжело и прерывисто дыша. Подошел, глядя сверху вниз, заслоняя собой солнце. – Ну так кто ты? И зачем напала, нарушив мой единственный выходной? Говори быстрее. Я, между прочим, с трудом сдерживаю некоторые… порывы. Не хочу быть полным дикарём.

Она откашлялась, с трудом поднимаясь на локти. Её маска съехала набок, открыв часть бледной щеки. – Слышала… если на тебя напасть… гулихе будет приятно? – прошептала она, голос срывался.

Лицо стало абсолютно пустым. Выражение полного, стопроцентного, искреннего недоумения. Мозг на секунду отключился, пытаясь обработать эту информацию.

– Ты… ты чё, больная? – наконец выдавил он. – Пришла… из-за этого? Ты же из Антейку! Я же только своему кирпичу и фиалке говорил, что я… не в себе!.. – замолчал, осознав всю абсурдность монолога. – Стоп. Ты реально пришла к дикарю, который живет в лесу, пахнет потом и кровью, за… этим? Чёрт… Я знаю, что к гулям не цепляются насекомые и болячки, но ты мой вид посмотри! И даже так? Может, мне проще тебя просто сожрать? От греха подальше.

Из спины с тихим, шуршащим шелестом рвущейся плоти вышли четыре гидры. Они молниеносно, с ловкостью удавов, обвили Каю с ног до головы, оставив снаружи лишь её перекошенное от страха лицо. Развернулся и неспешно пошел к своей пещере, волоча её за собой по земле, как трофей. Она попыталась высвободить свой кагуне – из спины вырвалось нечто острое, копьевидное, но оно лишь звонко звякнуло о грубую чешую гидр, не оставив и царапины. Её сердце забилось так сильно, что он буквально слышал его частое, глухое тук-тук-тук-тук, отдававшееся в такт его шагам.

Посмотрел на неё с искренним, почти детским изумлением. – Испугалась? Серьёзно? А сама пришла к незнакомому мужику-гулю в лес с предложением, от которого вены набухают. Ну ты и… оригинальна, собака.

Она покраснела так, что аж мочки ушей стали малиновыми. В этот момент они вошли в пещеру, и её уши уловили странные, ритмичные звуки из темноты: монотонный скрежет, глухие удары, шипящее дыхание.

– Что это? – прошептала она, и в её голосе впервые появилась трещина.

– Гидрята! Ко мне! – скомандовал он, и голос в каменных стенах прозвучал гулко.

Из темноты пещеры выползли… они. «Рабочие». Несколько змеевидных тварей разного размера: кто-то с обычную гадюку, кто-то – с толстую анаконду, а три самых старших – настоящие василиски, покрытые блестящей, словно отполированный обсидиан, чешуей. Их слепые головы повернулись в сторону хозяина.

– Обнюхайте гостью, – прозвучала следующая команда.

Существа медленно, с тихим, шипящим звуком, подползли к Кае, всё ещё висящей в воздухе. Холодные, чешуйчатые тела скользнули по её плащу, коже, волосам, ощупывая, изучая. Кая замерла в абсолютном, первобытном шоке, не в силах издать ни звука.

– Продолжайте работу, – скомандовал он, и твари послушно, почти механически, поползли обратно в темноту, к каменным стенам, которые они методично дробили и поглощаали.

– Ч-что это было? – выдохнула она, и её дыхание сбилось.

– Мои рабочие. Василиски. Они дробят породу и роют мне сеть пещер. Чтоб просторно было, – пояснил он так, будто говорил о самом обыденном деле.

Подозвал одну из гидр – ту, что размером с анаконду. – Обхвати её. Крепко. Не дай шевелиться.

Чёрная, прочная змея тут же обвилась вокруг Каи тугими, холодными кольцами, и он отпустил своё щупальце. Теперь она была в плену у его «питомца».

– Сиди тут. Не уходи. Я вернусь, – строго сказал он, тыча в неё пальцем.

Затем порылся в углу пещеры, где складировал вещи из машин «смертников», и достал оттуда почти полную бутылку шампуня, замызганный кусок мыла и расческу с несколькими зубьями. Взяв это всё, решительно направился вглубь пещеры, туда, где сочились подземные воды, оставив её одну в полумраке.

Мысль о том, что кто-то добровольно пришёл к нему для «того самого», несмотря на его дикий вид и репутацию психа, была настолько шокирующей, что перезагрузила все системы. Теперь единственной логичной реакцией было… помыться.

Несколько месяцев назад. Кофейня «Антейку».

Воздух был густым и сладким от запаха свежесмолотых кофейных зерен и сдобной выпечки, что доносился с кухни. За одним из столиков сидели Тоука и Йомо. Тоука с раздражением швырнула на стул свою косуху.

– Опять этот обжора! – выпалила она, её фиолетовые глаза метали искры. – Снова съел труп! Пятого за этот месяц! Это уже не голод, это какое-то обжорство!

Кая Ирими, сидевшая в углу с книгой, подняла голову. Её маска «Чёрного Пса» лежала рядом на стуле. – Вы его видели вблизи? – спросила она, её голос был тихим, но заинтересованным. – Какой он?

– Оказался одноглазым гулем, – фыркнула Тоука, разминая плечи. – И психом. И извращенцем. Настоящим.

Йомо, ставя на пол тяжелые сумки, издал свой низкий, размеренный гул. – Он сказал, что повредил мозг из-за истощения. Из-за этого у него… сильное, неконтролируемое половое влечение к противоположному полу. – Йомо сделал паузу, его каменное лицо было невозмутимым. – Вероятно, поэтому он и поселился в лесу. Чтобы никого не смущать.