Хищник из Иного Мира

Kuromazu Rom

Хищник из Иного Мира

Глава 1

Пробуждение во Тьме и Крови

Холодный, липкий камень под щекой. Гнилостный, сладковато-кислый запах, въедающийся в ноздри. Что-то острое впивается в бок. Алекс открыл глаза, и мир предстал перед ним в оттенках грязного серого и глубокой, почти непроглядной темноты. Он лежал лицом вниз, уткнувшись носом в мокрую от неизвестной жидкости кучу мусора. Картон, обертки, битое стекло.

А это что? Где это?

Мысль пробивалась сквозь свинцовую муть в голове, тупая и тяжелая. Похмелье? Но в тысячу раз хуже. Это похоже на то, как если бы его вывернули наизнанку, скрутили в узел и выплюнули в незнакомое место.

Попытка подняться отозвалась в теле протестующей дрожью, будто каждый мускул был вывернут наизнанку. Слабость. Невероятная, всепоглощающая слабость, исходящая из самой сердцевины костей. Алекс оперся на руки и замер, уставившись на собственные ладони, вжатые в холодный, шершавый асфальт.

Это… чьи руки?

Кости выпирали под бледной, почти фарфоровой кожей, прорисованной зловещими фиолетово-синими реками вен. Эти пальцы… они должны были знать вес компьютерной мыши, уверенный удар по клавишам. Но сейчас они с трудом удерживали хрупкий каркас тела, и каждая костяшка ныла от непривычного напряжения. Он сжал кулак – и под кожей резко обозначились сухожилия, как струны, готовые лопнуть. Это не его руки. Его руки могли банку открыть без проблем, а эти… эти выглядели так, будто никогда не держали ничего тяжелее карандаша.

Сдавленный, истерический смешок вырвался из его горла. "Хе-хе-хе… Может, сплю? Или… или это глюк какой-то после той дешевой пиццы? Надо проснуться. Надо!"

Он впился ногтями в ладонь. Боль. Острая, настоящая. Не сон. Адреналин, резкий и горький, ударил в кровь, отогнав часть слабости. Алекс вскочил на ноги, пошатнулся и прислонился к влажной кирпичной стене подворотни. Сердце колотилось, как африканский барабан. Огляделся.

Узкий проход между высокими, безликими зданиями. Мусорные баки, переполненные и смердящие. Темнота, разрываемая лишь тусклым желтым светом фонаря где-то на входе в переулок. И тишина… Гнетущая, звенящая тишина большого города ночью, нарушаемая лишь редким гулом машин где-то вдалеке и шорохом… наверное, крыс.

Где я? Что случилось? Паника сжимала горло. В памяти всплывали обрывки: взрывы на мониторе, вкус салями… и ничего больше. Не боль, а скорее ощущение падения в лифте, смешанное с белым шумом в ушах, который поглотил весь мир. Потом – темнота. И вот это.

Он осторожно выглянул из подворотни. Улица. Широкая, асфальт блестел под редкими фонарями. Вывески. Множество вывесок, залитых неоновым светом – красным, синим, зеленым. И иероглифы. Четкие, яркие, абсолютно реальные.

Япония? Или Китай? Алекс напряг зрение. Иероглифы… выглядят… японскими? Вроде бы. И написано четко. Не размыто. Значит… не сон. Реальность. Я в Японии? Но как?!

Издалека, из соседнего переулка, донеслись голоса. Грубые, пьяные. Смех, переходящий в перебранку. Инстинкт сработал быстрее мысли. Алекс отпрыгнул назад, вглубь своей подворотни, прижавшись к холодным кирпичам, слившись с тенью. Сердце бешено колотилось, готовое вырваться из груди. Он затаил дыхание.

Двое мужчин прошли мимо входа в его убежище. Не заглядывая. Один что-то размашисто жестикулировал, другой спотыкался. Их японская речь была для Алекса бессмысленным набором звуков, но тон был агрессивным, пьяно-развязным. Они скрылись за поворотом.

Фух… Алекс выдохнул, осознав, что буквально обмяк от напряжения. Итак… Я в Японии. Непонятно как. В теле скелета. Что делать?

Мысли метались, как испуганные мыши. Паника – плохой советчик. Нужен план. Первое – оценить ресурсы. Силы. Это тело… оно выглядит дохлым, но…

Его взгляд упал на небольшой булыжник, валявшийся рядом с мусорным баком. Обычный, серый, размером с кулак. Алекс подошел, наклонился. Схватил камень.

Тяжелый… Он сжал пальцы. Кости хрустнули – сухой, тревожный звук. Но камень… подался. Мышцы, невидимые под кожей, вдруг уплотнились, стали твердыми, как спрессованная сталь. В висках застучало. Вся ярость. Весь страх. Вся эта немыслимая ситуация. Он вдавил пальцы в камень с силой, которой не должно было быть. Глухой треск разорвал тишину переулка.

Черт! Алекс швырнул обломок в стену, где он с глухим стуком разбился на мелкие кусочки. Сила есть. Немыслимая для такого дрыща. Это… это круто? Или ужасно? Эйфория от неожиданной мощи смешалась с леденящим страхом. Почему? Как? Что со мной?

Приоритеты прояснились. Нужно укрытие. Сейчас. Прямо сейчас. Открытое пространство – смерть. Люди… пока непонятно, кто друг, а кто враг. Надо найти что-то заброшенное. Сквот. Развалину. Чердак. Что угодно, лишь бы спрятаться, собраться с мыслями, пережить эту ночь.

Двинулся, прижимаясь к шершавой, холодной поверхности стен. Сливаясь с полосами густой тени. Его шаги были бесшумны сами по себе, будто он всегда умел это делать, а тело, вопреки слабости, двигалось с кошачьей грацией. Переулки сменяли друг друга – каменные каньоны между бездушными громадами домов, редкие деревья, скелетами торчащие за бетонными заборами. Запахи – гниль, еда из ресторанчиков, выхлопы, влага. Токио. Он был почти уверен теперь.

В одном из переулков его взгляд привлек темный провал – открытый канализационный люк. Лестница уходила вниз, в абсолютную черноту, откуда валил тяжелый, неописуемо мерзкий смрад.

Ну уж нет, Алекс сморщился, почувствовав, как слюна во рту становится кислой от вони. Да даже в таком состоянии… туда? Нет уж. Лучше рискнуть наверху. Он с силой захлопнул тяжелую чугунную крышку люка, оглушительно грохнувшую в ночной тишине, и рванул дальше, перебегая открытые участки между островками темноты.

И вот оно. На окраине района, где улочки становились уже, а дома – ниже и старее, он увидел силуэт. Здание. Недостроенное или заброшенное – бетонный каркас без стен, с зияющими черными проемами окон. Идеально.

Алекс, как призрак, скользнул внутрь. Пыль, битый кирпич, закопченные круги на бетоне, где кто-то жог мусор, и ржавые консервные банки, валявшиеся рядом. Он поднялся по грубым бетонным ступеням на самый верх, на пятый этаж. Отсюда открывался вид на спящий (или не совсем) район – море огней, темные крыши, далекие неоновые рекламы. Красиво. И бесконечно чуждо.

Так… Он опустился на корточки в углу, спиной к холодному бетону. Я в Японии. В теле… мутанта? Или что? Сила есть. Зрение… в темноте вижу лучше, чем должно быть. Обоняние… Он сморщился, вспомнив запахи переулков, усилившиеся в разы. Что дальше? Как выжить? Как вернуться? И… вернуться ли? В это тело?

Вопросы кружились в голове, не находя ответов. Усталость, настоящая, костная, начала брать верх после адреналинового всплеска. Глаза слипались…

Район 20-го округа. Спустя час.

Она не помнила, как оказалась здесь. Одну. В таком месте. В такое время. Голова гудела от удара, висок пульсировал горячей болью. Кровь. Она чувствовала ее теплую струйку, сползающую по щеке. Темно. Переулки. Она пыталась бежать, спотыкаясь, но сильная рука снова и снова хватала ее за волосы, за одежду, тянула назад. Рот был зажат ладонью, пахнущей потом и табаком. Она пыталась кричать – только хриплый стон вырывался наружу.

"Тссс, красавица… Тише… Никто не придет," – мужской голос, хриплый, пьяный, дышал ей прямо в ухо. Он волок ее вглубь пустыря, к темному силуэту недостроя. Она узнала это место. Место, куда ходили только отчаянные или отчаявшиеся. Страх парализовал сильнее удара.

Он швырнул ее на бетонный пол первого этажа. Боль пронзила спину. Она попыталась отползти, но он был на ней, тяжелый, отвратительный. Его руки рвали тонкую ткань блузки, юбки. Холодный воздух ударил по обнаженной коже. Она зажмурилась, сдерживая рыдания. Пожалуйста, нет…

Алекс. Пятый этаж.

Резкий звук внизу. Глухой удар. Приглушенный стон. Алекс вздрогнул, как от удара током. Сон как рукой сняло. Все чувства обострились до предела. Кто?!

Он подполз к краю перекрытия, заглянув вниз, в огромный пустой пролет первого этажа. Лунный свет, пробивавшийся сквозь каркас здания, выхватывал жуткую сцену.

Мужчина. Крепкого телосложения, в помятой рубашке. И девушка. Молодая, хрупкая. Ее одежда была порвана, грубо сдернута. На лбу – темное пятно крови. Она билась в его мертвой хватке, беззвучно плача. Мужчина шатался – то ли пьян, то ли возбужден до потери равновесия. Он прижал ее к бетонной колонне спиной к себе.

Насильник… Мысль пронеслась с ледяной ясностью. Алекс сглотнул. Надо… надо что-то делать? Но как? Я же…

Дальнейшее заставило его кровь застыть в жилах. Мужчина не стал раздеваться сам. Он низко наклонился к обнаженной шее девушки. Провел по ней широким, влажным языком. Девушка затряслась в немом ужасе. А потом… Потом его челюсти раздвинулись неестественно широко. И вонзились в плоть.

Не поцелуй. Не укус вампира из кино. Это было… пожирание. Глухой, мокрый звук рвущейся плоти. Хруст, мокрое чавканье. Кровь – темная, почти черная в лунном свете – хлынула ручьем по белой коже девушки, по груди мужчины. Он рычал, низко, по-звериному, погружаясь лицом в рану, а его пальцы, все еще отдаленно напоминающие человеческие, с болезненной нежностью впились в плечи девушки, прижимая ее к себе в последних судорогах.

И тогда… тогда Алекс увидел его глаза. Когда мужчина на мгновение оторвался, заглатывая кусок, его взгляд метнулся вверх, словно почуяв что-то. Склеры – угольно-черные. Радужки – кроваво-красные, светящиеся в полумраке. Как у демона.

Гуль… Слово, прочитанное когда-то в манге, всплыло в сознании с леденящей очевидностью. Токийский Гуль. Я в… я в этом аду?!

Волна чистейшего, животного ужаса накрыла Алекса с головой. Он почувствовал, как по спине бегут мурашки, как все тело покрывается липким, холодным потом. Он замер, вжавшись в бетонный пол, боясь пошевелиться, боясь дышать. Чавкающие, хлюпающие звуки снизу, доносившиеся сквозь этажи, казались оглушительными. Они били по нервам, ввинчивались в мозг. Во рту неожиданно, обильно и противно, скопилась слюна. Тягучая, сладковатая. От запаха крови? От вида… трапезы?

Нет… Нет-нет-нет… Он пополз назад, от края, дрожа всем телом. Прочь… Надо убраться отсюда… Его рука наткнулась на что-то металлическое, холодное. Старое ведро, валявшееся в углу. В нем плескалась дождевая вода.

Луна, как безжалостный прожектор, высветила рябящую поверхность.

Сначала он увидел лишь бледное пятно. Потом проступили черты. Изможденное лицо незнакомца с впалыми щеками и запавшими висками. Его собственное? Нет. Не может быть.

И тогда… тогда он увидел глаза.

Один глаз – его. Испуганный, растерянный, зеленый. Человеческий. В нем застыл весь его ужас, вся тоска по дому.

Второй…

Глаз смотрел на него из глубины ведра сам по себе. Угольно-черная, бездонная склера, лишенная белка. А в ее центре – светящийся, как раскаленный уголь, зрачок. Кроваво-красный, пронзительный, хищный. Он светился изнутри холодным, нечеловеческим светом, и в этом свете таилась бездонная, первобытная жажда.

Какуган. Глаз гуля.

Слюна во рту стала не просто обильной. Она горела едким огнем, наполняя рот сладковато-металлическим привкусом крови, которой не было. Желание… невероятное, всепоглощающее, звериное желание… спуститься вниз… Присоединиться к пиршеству…

Я… такой же…

Мысль не закончилась. Она вонзилась в мозг, как ледяной шип. Алекс отшатнулся от ведра, как от раскаленного железа. Его собственное отражение, искаженное дрожащей рябью, смотрело на него двумя разными глазами: глазом жертвы и глазом хищника.

Внизу чавканье внезапно прекратилось. Послышалось шарканье ног. Мужчина-гуль, облизывая окровавленные губы, взглянул на почти дочиста обглоданный остов девушки с безразличием мясника. Его красные глаза скользнули по темным пролетам здания вверх. На мгновение показалось, что они остановились на пятом этаже. Он фыркнул, словно учуяв что-то знакомое, но неинтересное, и неспешно зашагал прочь, растворяясь в ночи.

На первом этаже осталась тишина. И сладковато-медный запах свежей крови, который теперь пьянил Алекса, смешиваясь с его собственным ужасом и пробуждающимся Голодом.

Он сидел, прижавшись спиной к бетону, глядя в темноту своими разными глазами. Человеческим. И Гуля. Холодный пот стекал по вискам. По коже предплечья, непроизвольно, выступила черная, как смоль, жилка, пульсирующая в такт нарастающему голоду. Во рту горело. В ушах еще стояли те ужасные звуки.

Нет… – единственное, что крутилось в опустошенном сознании, слабая молитва, отчаянный отказ. Нет. Нет. Нет.

Но глубоко внутри, под слоем ужаса, что-то шевельнулось. Не голос. Не мысль. Чистейший инстинкт. Холодный и абсолютно чужой. И он не отвечал. Он констатировал факт, простой и неотвратимый, как закон природы: «Голоден».

Красный глаз в отражении ведра знал правду. Правду, от которой не было спасения. Игра только начиналась, и его персонаж был уже выбран.

Хищником.

Глава 2

Солнце. Оно било в щель между прогнившими досками чердака, выжигая пыль, висевшую в воздухе густыми, золотистыми лучами. Алекс зажмурился, отворачиваясь от света. Сознание вернулось не вспышкой, а медленным, мучительным всплытием со дна смоляного колодца. Первым пришло осознание боли. Виски сходились тисками, за которыми гудела пустота. Каждый вдох обжигал ноздри едкой химической горечью, будто он вдохнул пары кислоты. Во рту стоял мерзкий, вязкий коктейль из вкусов: старая медь, пепел от сигареты, которую никогда не курил, и сладковатая, тошнотворная горечь, какой пахнет протухшее мясо. Тело ныло каждой клеткой, каждая мышца кричала о перенапряжении, будто его не переехал грузовик, а пропустили через промышленный пресс.

Утро… Мысль была вязкой, как патока. Пережил ночь. Не съели. Не словили. Пока что.

Образы всплывали, обжигая сознание: черные склеры, красные глаза, хлюпающие звуки, рвущаяся плоть, и… его собственное отражение в мутной воде. Один глаз – нормальный. Другой… как у него.

"Хе…" – звук, вырвавшийся из его горла, был больше похож на скрежет камня по стеклу, чем на смех. Он заставил его самого вздрогнуть. Это был не его голос. Это был голос того, кто прятался внутри, за красным глазом. Он коснулся века. Кожа под пальцами была обычной. Но под ней… Он чувствовал эту инородную энергию, этот холодный, хищный фокус, пульсирующий у него в черепе чуть левее глаза.

Так. Алекс. Ты теперь… что? Гуль?

Он резко встал, игнорируя протест мышц и головокружение. Нужно движение. Нужно отвлечься от этой карусели ужаса в голове. Чердак был просторным, захламленным хламом – старые ящики, ржавые трубы, куски толя, покрытые толстым слоем пыли и голубиного помета. Запах стоял соответствующий – затхлость, гниющее дерево, птичий дурман.

Надо убираться отсюда. Дальше. Выше. Глубже. Взгляд упал на стену. Кирпичная, местами облупившаяся штукатурка. Высокая. Но…

Сила. Воспоминание о вчерашнем камне, крошащемся в его пальцах, пронзило сознание, и в груди что-то отозвалось – не страх, а темная, ликующая уверенность. Да. Она есть.

Алекс подошел к стене. Вдохнул. Сконцентрировался. Пальцы сжались, ногти впились в ладони. Попробуем. Он прыгнул. Невысоко. Пальцы правой руки впились в выступ кирпича. Кирпич треснул, но выдержал. Легко. Слишком легко. Левой рукой – хватка выше. Тело, легкое и невероятно сильное, потянулось вверх. Он двигался, как паук, цепляясь за малейшие неровности, отталкиваясь носками кроссовок (которые, кстати, были тоже не его, но сидели идеально) от стены. Через несколько секунд он уже стоял на самом верху стены, под самой крышей чердака, в узком пространстве между кирпичом и стропилами. Отсюда было видно еще больше крыш, трубы, далекие небоскребы сияющего Токио. И ни души.

Хорошее место. Временное убежище. Он устроился поудобнее, прислонившись спиной к теплой от солнца черепице. Теперь можно думать. Думать, пока не сойдешь с ума.

Итак, факты: Я в мире Токийского Гуля. У меня один глаз гуля. Какуган. Физическая сила и, судя по вчерашнему, обостренные чувства – нечеловеческие. Значит, я… гуль?

Паника снова попыталась поднять голову. Алекс вцепился ногтями в колени. Нет. Стоп. Вспомни. У гулей… у них же шрамы. Там, где… где хирург Каноу вшивал кагуне. Он лихорадочно задрал грязную футболку. Живот. Плоский, с выпирающими ребрами, бледный. Ни шрамов. Ни рубцов. Чистая кожа.

Одноглазый… Мысль зажглась слабой надеждой. Одноглазый гуль? Естественный? Как Такацуuki Сен! Она же… она ела обычную еду! Пиццу! Воспоминание о вчерашней пицце, оставшейся в его родном мире, вызвало резкий спазм в желудке. Но не от голода. От тоски. Или… от чего-то другого?

Да! – мысленный крик ударил по всему телу, как разряд адреналина. Это возможно! Я могу быть полукровкой! Естественным гибридом! Я смогу есть нормальную еду! Смогу вернуться… в какую-то подобие жизни! На мгновение ему даже показалось, что во рту стало меньше горчить, а в груди, сдавленной страхом, появилось немного места для слабого, трепетного тепла.

"Хи-хи-ха-ха-хааа…" – смешок вырвался наружу, нервный, срывающийся на визг. Он зажал рот рукой, боясь, что его услышат. Слезы – смешанные с облегчением и безумием – покатились по щекам. Свихнуться? Да я уже на грани, черт возьми! Но если я могу есть… Если я могу не становиться людоедом…

Мысли понеслись дальше, скача с темы на тему. А в России? В России-то гули есть? Если они существуют с самого начала… Боже, история мира! Крестовые походы гулей? Гули-бояре? Гуль-Ленин? Абсурдность картин заставила его фыркнуть. Мама… Ох, мамочка. "Сашенька, ты где пропадаешь? Опять в своем компьютере?" А я ей: "Ма, я в Японии! Стал гулем! Но добрым, который, надеюсь, ест пиццу!" Она убьет. Тупым предметом. За потерю по дороге жизни в другой мир. Хе-хе-хе…

Юмор, черный и отчаянный, был единственным щитом. Но реальность давила. Желудок скрутило спазмом. Настоящим, физическим. Не от голода в привычном смысле. Это было… томление. Пустота, которая жгла изнутри. И вчерашний запах крови… он вдруг всплыл в памяти с пугающей яркостью, заставив сглотнуть обильно набежавшую слюну. Сладковатую. Горячую. От этой мысли его чуть не вырвало. Нет! – мысленно заорал он на свой инстинкт. Я не буду! Я не стану монстром!

Но что делать? Сидеть тут и ждать, пока Голод не сведет с ума окончательно? Пока этот красный глаз не возьмет верх? Нужен план. Нужен тест. Нужна… еда. Нечеловеческая.

Лес… – мелькнула спасительная идея. Где-то же должны быть леса вокруг Токио? Горы? Там… там водятся звери. Олени? Кабаны? Медведи? Образ огромного бурого медведя встал перед глазами. Охотиться на медведя. Серьёзно? Ладно. Просто представь: вчерашний офисный планктон… Это либо самый эпический самоубийственный троллинг в истории, либо… новая диета. "Палео-гуль". Хи-хи… Лучший квест в его жизни. Но… у меня же сила. Скорость? Наверное. А если… если я смогу его съесть… Значит, я полукровка! Значит, есть шанс! А если нет… Холодная волна страха окатила с головы до ног. …значит, я обречен. Но лучше знать, чем сойти с ума здесь, на чердаке, и потом выпрыгнуть на первую попавшуюся офисную леди.

Решение созрело быстро, с отчаянной решимостью загнанного зверя. Лес. Искать лес. Или парк большой. Где-то, где можно найти дичь. Или… или самоубийц. Мысль была мерзкой, циничной. Лес Аокигахара… Лес самоубийц. Он где-то недалеко от Фудзи, кажется. Там… там наверняка можно найти… свежее. Его собственные мысли вызвали приступ тошноты. Нет. Звери. Только звери. Медведь. Идеально. Большой, сильный. Если я смогу его одолеть и… съесть…

Он представил это: схватка с разъяренным зверем, его клыки, когти… и его мясо. Сырое, кровавое. Желудок снова сжался, но на этот раз не от спазма, а от странного, пугающего сокращения – низкого и глубокого, как урчание большого хищника. В то же время горло свела судорога тошноты. Алекс сглотнул ком, пытаясь подавить и то, и другое.

Внезапный шум снаружи – громкое карканье. Ворон сел на край крыши неподалеку, черный, блестящий, наглый. Он повернул голову, его маленький глаз-бусинка уставился прямо на Алекса.

И случилось нечто. Сначала это был лишь далекий силуэт на фоне ослепительного неба. Затем – шелест крыльев, тихий, но для его слуха различимый за десятки метров. И потом… запах. Он вонзился в мозг, обойдя ноздри, ударив прямо в подкорку, обжигая, как раскаленная игла. Запах теплой плоти, подперьями, мышечной силы и… крови. Крошечной, свежей капельки, проступившей где-то под кожей. Слюна хлынула во рту мгновенно, обжигающе-сладким, густым потоком, заставив его сглотнуть судорожно и громко. Горло сжалось спазмом – не тошноты, а ненасытного, животного желания. Его левый глаз, красный, сам по себе сфокусировался на птице. Зрачок сузился в булавочную головку. Ворон перестал быть существом. Он стал теплой, дышащей, двигающейся плотью. Целью.

Нет! – мысль была оглушительной. Алекс вжался в стену, закрыв лицо руками. Это всего лишь ворона! Всего лишь!

И тело отреагировало без его приказа. Нижние ребра сжались, диафрагма дернулась, заставляя легкие сделать короткий, шипящий вдох – тот самый, что делают все кошки перед прыжком. Из горла вырвался неосознанный, приглушенный рык, больше похожий на хриплый сип.

Мышцы на ногах и спине напряглись сами по себе, будто их натянули тросы. Пальцы непроизвольно согнулись, ногти впились в грубую поверхность черепицы. Все его тело, помимо его воли, приняло позу хищника, готовящегося к прыжку. Инстинкт орал в нем не словами, а единым, примитивным импульсом, кричащим прямо в спинной мозг: БЛИЗКО! ДОБЫЧА!

"Убирайся!" – прошипел Алекс сквозь зубы, не своим голосом. Ворона, почуяв неладное, громко каркнула и взмыла в воздух.

Алекс сидел, дрожа, обливаясь холодным потом. Руки тряслись. Во рту все еще горело. Он посмотрел на свои ладони – они были влажными от слюны, которую он невольно выпустил, сдерживая рывок.

Значит… так вот как оно. Черный юмор снова поднял голову. Медведь, говоришь? Хи-хи. А вдруг я, как в том анекдоте, приду в лес, а медведь на меня посмотрит своим какуганом и скажет: "О, новенький! Добро пожаловать в клуб, давай пожрем кого-нибудь вместе?"

Истерический смешок сорвался с губ. Он смеялся, пока слезы не потекли по щекам, смешиваясь с пылью и потом. Смеялся над своим безумием, над медвежьим планом, над этим проклятым миром и своим проклятым красным глазом.

Но когда смех стих, решение осталось. Сидеть и ждать – смерти подобно. Моральной или физической. Нужно двигаться. Нужно знать.

Он встал. Глаза – один человеческий, полный страха и решимости, другой – красный, холодный, голодный – смотрели на город, лежащий в дымке. Нужно найти лес. Нужно найти медведя.

Или… или медведь найдет его. Как знать. Игра продолжалась, и ставки стали смертельно высокими.

Он сделал последний глубокий вдох. Воздух был сладким от пыли и горьким от голубиного помета. И под этим всем – тонким, едва уловимым металлическим душком его собственного отчаянного пота. Голод внутри ответил на этот вздох низким, глубоким урчанием, идущим из самой глотки, – звуком, который никогда не мог издать человеческий организм. Он отозвался на мираж, будто зверь, уже знающий дорогу к поживе. И где-то вдали, за много километров, его новое чутье, дикое и непрошенное, уловило обещание другого запаха. Свежей хвои, влажного мха и… жизни. Алекс прыгнул. Не вниз, а вперед. Сорвавшись с края чердака в пустоту, навстречу своему проклятию. Навстречу самому себе.

Глава 3

Токио встретил утренним грохотом. Не громом, а постоянным, низким гулом – миллион моторов, скрежет тормозов, далекие гудки. Воздух вибрировал, пах выхлопом и чем-то жареным. Спиной прижался к шершавому кирпичу очередного переулка, пытаясь слиться с тенью. Каждый звук бил по нервам: визг внезапно тормозящего мопеда заставлял вздрогнуть; громкий смех из открытого окна резал слух.

Где же лес? – мысль билась, как пойманная птица, в уставшей голове. Солнце, пробивавшееся между крышами, слепило единственный открытый глаз. Движение на запад… Надеялся. Аокигахара… Лес самоубийц. Звучало как идеальное место для пикника такого, как он. Хи-хи.

Волосы – белые с резкими черными полосами – были грязными и торчали во все стороны. Повязка на левом глазу, серая тряпка, натерла кожу до красных полос. Она казалась кричаще заметной, маяком для проблем. Но под ней… под ней таилось Оно. Какуган. Красный глаз гуля. Показ которого в этом мире – верный билет в морг от рук CCG. Гастрономического Клуба. Охотников. Знаний о них хватало, чтобы холодный пот выступал на спине при одной мысли.