Дети Велеса

Его расчет был прост и дерзок: поставить несколько петель на звериных тропах, что ведут к водопою на краю топей, и, может быть, завалить кабана-одиночку. Он принесет в избу не жалкого зайца, а целую тушу. Он швырнет ее к ногам Яромира. И посмотрит. Посмотрит, как они, униженные, будут разделывать его добычу. Эта картина, яркая, полная сладкой мести, согревала его лучше любого огня.

Вскоре воздух стал другим. В нем появилась влажная, тяжелая вонь стоячей воды, гниющих растений и тины. Под ногами захлюпало. Деревья поредели, стали уродливыми, корявыми, покрытыми бородами серого мха. Это были болота.

Ратибор замедлил шаг. Место было неприятное. Из тумана, что стелился по земле, торчали кочки с пучками чахлой, бурой травы. Между ними чернели окна стоячей, маслянистой воды. Тишина здесь была вязкой, давящей. Казалось, сам воздух пропитан апатией и медленной смертью. Но охотничий азарт был сильнее брезгливости. Он заметил тропу – цепочку твердых кочек, по которой явно ходил зверь. Отличное место для силка.

Он шагнул на первую кочку. Она была твердой. На вторую. Тоже. Он уже почти дошел до узкого прохода между двумя чахлыми березками, идеального для петли, когда сделал следующий шаг.

И земля ушла у него из-под ног.

Это не было похоже на падение. Его нога не провалилась, а словно вросла в мягкую, податливую, но невероятно цепкую жижу. Он попытался выдернуть ее, но трясина не пускала. Наоборот, она с тихим, чавкающим звуком начала засасывать его глубже. Паника, холодная и острая, как игла, пронзила его. Он рванулся изо всех сил, теряя равновесие. Вторая нога тоже ушла в топь. Теперь он стоял в ней уже по колено.

– Черт! – выдохнул он.

Он бросил топор и веревку на ближайшую кочку, пытаясь опереться на нее руками, чтобы вылезти. Но жижа была коварной. Она затягивала медленно, но неумолимо. Каждое его движение лишь помогало ей. Он завяз. По-настоящему.

– Эй! – крикнул он в пустоту, и сам испугался своего голоса. Он прозвучал жалко и потонул в болотной тишине, не оставив и эха. – Есть тут кто?!

В ответ – тишина. И лишь откуда-то из глубины трясины, прямо под его ногами, донеслось тихое бульканье. Словно кто-то огромный и сонный вздохнул внизу.

Ратибор замер. Все бабкины сказки, все деревенские страшилки, над которыми он смеялся, вдруг ожили и вцепились в его душу ледяными когтями. Болотник. Хозяин топи. Он здесь. И он проснулся.

Ратибор попытался дышать ровнее, пытаясь вспомнить, что говорил отец: "Попал в топь – не дергайся. Лежи. Раскинь руки. Жди". Но ждать он не мог. Он был уже по пояс в холодной, вонючей жиже. Она обхватывала его, как живое существо, парализуя, отнимая тепло.

И тут он почувствовал.

Что-то, невидимое в мутной воде, коснулось его ноги. Не рыба. Не коряга. Это было прикосновение длинных, скользких, похожих на корни пальцев. Оно было осторожным, изучающим. А затем – хватка. Крепкая, неумолимая. И его потащило вниз. Медленно, но с чудовищной силой.

– Нет! – закричал он, и в этом крике уже не было гнева, не было гордыни. В нем был чистый, животный ужас. – Отпусти!

Трясина забурлила. Из воды показались пузыри. Ратибор отчаянно цеплялся за траву на краю кочки, ломая ногти, сдирая кожу. Но невидимая сила была сильнее. Она тащила его на дно, в свое темное, безмолвное царство.

"Бей первым… либо ты хищник, либо добыча…" – пронеслось в его голове.

Какой же он хищник? Он – добыча. Глупая, самонадеянная добыча, которая сама пришла в пасть к чудовищу. Вся его жизнь, вся его гордыня, вся его сила – все это оказалось ничем перед лицом этой молчаливой, безразличной мощи.

Он видел, как на поверхности воды, совсем рядом, качаются его топор и моток веревки. Такие близкие, но такие недостижимые. Его последняя надежда.

Трясина была уже у него на груди. Дышать стало трудно. Он захлебнулся вонючей водой. Из глубины, из самой тьмы, на него смотрели. Он не видел глаз, но чувствовал взгляд. Пустой. Без эмоций. Как у рыбы. Взгляд вечности, которая пришла забрать его.

"Яромир… Велеслав…" – промелькнуло в угасающем сознании. Те, кого он презирал, кого бросил… Они сидят сейчас в тепле. У огня. В безопасности. А он умирает. Глупо. Страшно. Бесславно. В полном одиночестве.

Это была его последняя, самая горькая мысль. Холодная жижа сомкнулась над его головой. И на поверхности черного, маслянистого окна воды осталось лишь несколько пузырьков, которые тоже быстро растаяли.

Болотник не был злым. Он не мстил. Он не наказывал. Он просто поддерживал порядок в своем доме. А все чужое, шумное, что нарушало вековой покой, должно было оказаться на дне. И стать частью вечной, молчаливой тишины. Таков был закон. И Ратибор только что узнал его цену.

Глава 16. Цена самонадеянности

В избе царила гнетущая тишина. Уход Ратибора оставил после себя не облегчение, а тревожную пустоту. Гостомысл сидел, съежившись, у огня, то и дело бросая испуганные взгляды на дверь. Яромир методично готовил новые силки, но его движения были механическими, а мысли – далеко. Они были там, в темном, холодном лесу, вместе с безрассудным бунтарем.

– Он не вернется, – повторил Велеслав, нарушив молчание. Он сидел, поджав под себя ноги, и перебирал пучки сушеных трав, но взгляд его был устремлен в никуда.

– Почему ты так уверен? – спросил Яромир, не отрываясь от работы.

– Я не уверен. Я чувствую, – ответил Велеслав. – Воздух изменился. Лес… недоволен. Он не любит, когда нарушают равновесие. Ратибор пошел против стаи. Против разума. Он понес в лес свою гордыню. А это самый дурной дар, какой только можно предложить Хозяину.

– Он вернется. Из упрямства, – возразил Яромир. – Злой, может, побитый, но вернется.

– Если сможет, – Велеслав поднял на него свои темные глаза. – Есть места, из которых не возвращаются, каким бы упрямым ты ни был. Ты помнишь, куда ушел тот сохатый?

Сердце Яромира пропустило удар.

– К болотам.

– Вот именно, – тихо сказал Велеслав.

Они замолчали. Слово "болота" повисло в воздухе, как приговор. Каждый из них знал, что это такое. Это была не просто топь. Это было царство Болотника. Место, где человеческие законы и человеческая сила не значили ровным счетом ничего.

Прошел час. Другой. Тьма за стенами избы сгустилась окончательно. Поднялся ветер, он тоскливо завывал в щелях, будто оплакивая кого-то.

– Я больше не могу, – вдруг вскочил Гостомысл. Его лицо было бледным, глаза лихорадочно блестели. – Мы не можем просто сидеть здесь и ждать! Он же… он же наш! Какой бы ни был, а он один из нас!

– Сядь, – глухо сказал Яромир. – Куда ты пойдешь? Ночь. Болота. Мы там все ляжем.

– Но… мы же должны что-то делать!

– Мы должны были не дать ему уйти, – сказал Яромир, и в его голосе прозвучала горечь самобичевания. – Это была моя ошибка. Моя слабость. Я отступил. А теперь…

Он не договорил. Потому что в этот момент, сквозь вой ветра, до них донесся крик. Далекий, почти неслышный, искаженный расстоянием. Но это был он. Крик человека, находящегося на последнем пределе ужаса. Крик о помощи.

Они замерли, вслушиваясь. Крик не повторился.

– Ратибор… – прошептал Гостомысл.

Яромир вскочил. Все сомнения, вся выдержка, весь холодный расчет слетели с него в одно мгновение. Остался лишь один инстинкт, одно правило, вбитое в него отцом и самой жизнью: "Своих не бросают".

– Я иду за ним.

Он схватил копье и моток самой крепкой веревки.

– Ты с ума сошел?! – Велеслав преградил ему путь. – Яромир, остановись! Ты слышал? Он кричал один раз. Один. Это значит, уже поздно! Это ловушка! Болотник может заманивать его голосом! Ты пойдешь туда и тоже не вернешься!

– А если не поздно? – Яромир смотрел поверх его головы, в темноту. – Если он еще жив? Если он там, один, борется? И ждет? А мы сидим здесь, в тепле, и рассуждаем, ловушка это или нет?

– Ты рискуешь собой ради него? Ради того, кто тебя ненавидит? Кто хотел драться с тобой час назад? – Велеслав вцепился в его руку. – Оно того не стоит!

– Он наш, Велеслав, – твердо сказал Яромир, мягко, но настойчиво высвобождая руку. – Ненавидит, презирает – неважно. Он пошел из этой избы. И должен в нее вернуться. Живым или мертвым. Иначе какой мы после этого толк, как стая?

Он посмотрел на Гостомысла.

– Ты останешься здесь. Поддерживай огонь. И запри дверь.

Затем он повернулся к Велеславу.

– А ты… Ты нужен мне. Ты знаешь эти места. Ты почувствуешь, если это обман. Ты – мои глаза и уши. Я – твои руки.

Велеслав смотрел на него несколько долгих секунд. В его глазах шла борьба. Разум говорил "нет". Древние инстинкты кричали об опасности. Но что-то в упрямой, отчаянной решимости Яромира перевесило.

– Хорошо, – выдохнул он. – Будь по-твоему, безумец. Но если я скажу "беги" – ты побежишь, не оглядываясь. Понял?

– Понял.

Они выскользнули в ночь. Ветер бил в лицо, швыряя в глаза колючую изморось. Велеслав двигался первым, пригнувшись к земле, словно ищейка. Он не шел, он чуял путь. Яромир следовал за ним, сжимая в одной руке копье, в другой – веревку.

Они нашли его на краю болота. В том самом месте, где топь подходила к лесу. Трясина уже почти поглотила его. Над поверхностью виднелась лишь голова и одна отчаянно цепляющаяся за кочку рука. Его глаза были закрыты, лицо – синее от холода и нехватки воздуха. Казалось, он был уже мертв.

– Поздно, – прошептал Велеслав.

Но Яромир увидел, как дернулось веко. Жив. Еще жив.

– Веревку! – бросил он. – Ищи, за что зацепить! Дерево, корень, что угодно!

Велеслав метнулся к корявой березе, что росла в нескольких шагах от топи, и быстро, умело, закрепил конец веревки.

– Ратибор! – крикнул Яромир, подползая как можно ближе к краю трясины. – Ратибор, открой глаза! Держись!

Веки Ратибора дрогнули, он с трудом открыл глаза. В них уже не было огня. Лишь мутная, бесконечная усталость.

– Уходи… – прошелестели его губы. – Он… он держит…

Яромир не стал слушать. Он обвязался вторым концом веревки вокруг пояса, оставив несколько метров свободными.

– Велеслав, если меня начнет тащить – руби веревку! Понял?! Лучше один, чем двое!

– Не говори глупостей, – прошипел Велеслав, вытаскивая нож.

Яромир лег на живот, раскинув руки, чтобы распределить вес, и пополз по самой кромке. Холодная, скользкая жижа обжигала руки. Он подполз так близко, что мог дотянуться до вытянутой руки Ратибора.

– Хватайся! – крикнул он.

Ратибор с трудом разжал пальцы, в которых намертво вцепился пучок травы.

– Не могу… сил нет…

– Можешь! Давай! Ради отца! Ради мести! Ради чего хочешь, только хватайся!

Что-то в его голосе, какой-то животный, первобытный приказ заставил Ратибора встрепенуться. Он из последних сил протянул свою руку. Их пальцы встретились. Яромир вцепился в его запястье мертвой хваткой.

И в этот момент трясина дернула. Сильно. Яромир почувствовал, как невидимая, чудовищная сила пытается вырвать Ратибора из его руки и утащить его самого в топь.

– Держи! – заорал он Велеславу.

Веревка натянулась, как струна. Яромира самого потащило вперед, лицо его оказалось в нескольких сантиметрах от черной, булькающей воды. Он чувствовал ее смрадное, ледяное дыхание. Он уперся ногами в землю, мышцы на его спине и руках вздулись, превратившись в камень. Он не тащил. Он просто держал. Он стал якорем между миром живых и безмолвным царством Болотника.

Это была не борьба. Это было перетягивание каната. С одной стороны – два отчаянных юноши. С другой – вековечная, безразличная сила трясины. Секунды растянулись в вечность.

– Он не отпускает! – прохрипел Яромир. – Режь веревку, Велеслав!

– Нет! – крикнул в ответ Велеслав. И сделал то, чего Яромир не ожидал.

Он подбежал к самой кромке, рядом с головой Ратибора, и, глядя в черную воду, закричал. Он кричал не слова. Он выкрикивал странные, гортанные звуки, похожие на древнее заклинание, на звериный рык и плач одновременно. Он выкрикивал их с такой силой, с такой яростью, что казалось, у него лопнут жилы на шее.

И вдруг… хватка ослабла. Словно невидимый враг, уставший или напуганный, разжал свои пальцы.

– Сейчас! – заорал Велеслав.

Яромир рванул изо всех оставшихся сил. Он тянул, выл от напряжения, не чувствуя ничего, кроме огня в мышцах. Он тянул, и за его спиной тянул, упираясь, Велеслав.

И Ратибор, с громким, чавкающим звуком, выскользнул из трясины. Словно новорожденный из чрева. Весь в грязи, в тине, синий, дрожащий, он лежал на твердой земле, кашлял, выплевывая воду и грязь. Он был жив.

Яромир отполз назад и рухнул на спину, глядя в черное, несущееся небо. Он ничего не чувствовал, кроме оглушающей усталости. Он рисковал своей жизнью. Ради того, кто, возможно, завтра снова плюнет ему в лицо. И он не знал, был ли это самый героический или самый глупый поступок в его жизни. Но глядя на спасенного, он понял одно. Неважно. Они были стаей. И сегодня их стая, потерявшая одного, не потеряла второго. Цена самонадеянности была высока. Но цена братства оказалась выше.

Глава 17. Молчание обиды

Путь обратно к избе был похож на шествие призраков. Ратибора, который не мог идти сам, тащили на себе Яромир и Велеслав. Он не весил почти ничего, словно трясина высосала из него не только тепло, но и саму плоть. Его тело била крупная, неукротимая дрожь, а зубы выбивали пулеметную дробь. Он не говорил ни слова, лишь иногда из его груди вырывался сухой, судорожный всхлип. Он не смотрел на своих спасителей. Его взгляд, пустой и мутный, был устремлен в землю.

В избе Гостомысл, услышав их шаги, сорвал засов. Увидев Ратибора, он ахнул и бросился помогать. Они уложили его на лежанку, ближе к огню. Сорвали с него мокрую, вонючую одежду, которая была похожа на ком грязной тины, и укрыли всеми шкурами, что у них были.

Яромир растирал его онемевшие, белые, как у мертвеца, руки и ноги, пытаясь разогнать кровь. Велеслав спешно готовил отвар, бросая в кипяток какие-то травы с острым, пряным запахом. Гостомысл подбрасывал дрова в очаг, создавая такой жар, что в избе стало трудно дышать. Они действовали слаженно, молча, как три части одного механизма. И объектом их усилий было неподвижное, дрожащее тело того, кто еще несколько часов назад презирал их и их единство.

Ратибор лежал, отвернувшись к стене. Он чувствовал, как чужие руки возвращают жизнь его телу, как горячий, обжигающий отвар, который Велеслав заставлял его пить, разливается теплом по венам. Он все чувствовал. И от этого было только хуже. Каждое прикосновение, каждый заботливый жест был не спасением. Он был клеймом. Клеймом его позора.

Он ушел волком-одиночкой. Вернулся – побитой, полудохлой собакой, которую притащили за шкирку.

Он шел доказать свою силу. А доказал лишь свою ничтожность.

Он хотел унизить их. А оказался унижен сам, так глубоко, так окончательно, как никогда в жизни.

И самое страшное – его спасли. Не просто спасли. Рисковали собой. Ради него. Яромир, которого он ненавидел, лежал в шаге от той же трясины, держал его руку. Велеслав, "шептун", кричал в лицо самому Болотнику. Эта мысль была невыносима. Она жгла сильнее любого огня. Благодарность и ненависть смешались в его душе в ядовитый, удушающий коктейль. Он был бы рад их ненавидеть, но не мог. Он был бы рад быть благодарным, но гордыня не позволяла. И он выбрал единственное, что ему оставалось. Молчание.

Когда первый озноб прошел и тело Ратибора перестало сотрясаться в конвульсиях, они отошли от него и сели у огня.

– Выживет, – тихо сказал Велеслав, вытирая руки.

– Тело выживет, – так же тихо ответил Яромир. – А вот что с душой будет…

– Какая душа? – подал голос Гостомысл. – Главное, живой. Вы… вы настоящие герои. Я бы так не смог. Я бы испугался…

– Тихо, – оборвал его Яромир. Он посмотрел в сторону лежанки. Ратибор лежал неподвижно, но они знали, что он не спит. Он слушает. Каждое слово.

Они поели остатков похлебки, стараясь не шуметь. Но тишина в избе была тяжелой. Она была наполнена невысказанным. Раскаянием одного, неловкостью других. Ожиданием хоть какого-то слова, хоть какого-то знака. Но слов не было.

Позже ночью Яромир, который сидел в дежурстве у огня, услышал шевеление. Он обернулся. Ратибор сел на лежанке. В полумраке, освещенный лишь отблесками углей, он был похож на призрака. Он смотрел прямо на Яромира.

Яромир ждал. Сейчас. Сейчас он что-то скажет. "Спасибо". Или "простите". Или хотя бы "я был неправ". Любое слово, которое могло бы разрушить эту ледяную стену, выросшую между ними.

Ратибор открыл рот. Но вместо слов из него вырвался лишь хрип. Он снова попытался.

– Зачем? – наконец, выдавил он. Голос его был чужим, дребезжащим, как у старика.

– Что "зачем"? – не понял Яромир.

– Зачем… вы пошли? Зачем… тащили? Надо было… оставить.

– Мы не могли, – просто ответил Яромир.

– Почему? – в голосе Ратибора прорезалась его прежняя, злая сила. – Почему?! Я бы не пошел. Слышишь? За тобой – я бы не пошел. Я бы сидел здесь и ждал, пока ты не сдохнешь! Так почему?!

Яромир молчал несколько мгновений, глядя в его горящие в темноте глаза.

– Наверное, потому, что я – не ты, Ратибор.

И в этой простой фразе было все. Не осуждение. Не превосходство. Лишь констатация факта. Они были разными. И это было их проклятием и, возможно, их спасением.

Ратибор отшатнулся, словно его ударили. Яромир сказал правду. Жестокую, беспощадную, убийственную правду, которая была хуже любого обвинения. Он показал ему зеркало, и то, что Ратибор в нем увидел, ему не понравилось.

– Ты… ты сделал это, чтобы унизить меня еще больше! – прошипел он. – Чтобы я был обязан тебе до конца своих дней! Чтобы смотреть на тебя снизу вверх, как пес на хозяина!

– Если ты так думаешь, – спокойно ответил Яромир, отворачиваясь к огню, – то ты ничего не понял. Ни здесь. Ни там, в болоте. И мне тебя жаль.

Он подбросил полено в огонь. Разговор был окончен.

Ратибор с глухим стоном рухнул обратно на шкуры и накрылся с головой. Он был спасен. И он был раздавлен. Не Болотником. А человеческой добротой, которой он не мог ни понять, ни принять, ни простить.

В следующие дни он начал поправляться. Тело заживало. Но душа – нет. Он начал есть, двигаться по избе. Но он не разговаривал. Ни с кем. Он просто был. Тихая, угрюмая тень. Его молчание было громче любого крика. В нем была обида, унижение, ненависть. И эта молчаливая, затаенная злоба была страшнее его прежней, открытой агрессии.

Остальные чувствовали это. Они пытались говорить с ним, но натыкались на глухую стену. И напряжение в избе снова начало расти. Они спасли ему жизнь. Но они потеряли его окончательно. Он откололся от стаи не физически, а ментально. Он был рядом, но он был один. И никто не знал, когда и как эта сжатая до предела пружина его уязвленной гордости распрямится. И кого она ударит.

Глава 18. Уроки Велеслава

После ночи спасения Ратибора пришло затишье. Мрачное, напряженное, но все же затишье. Большие вылазки в лес были временно невозможны: Ратибор был еще слишком слаб, да и всем требовалось время, чтобы оправиться от потрясений. Они снова оказались заперты в своей избе-берлоге, и снова перед ними во весь рост встала проблема голода. Но на этот раз у них был учитель.

Этим учителем стал Велеслав.

Он, чьи тихие речи раньше вызывали у Ратибора насмешки, а у остальных – недоумение, теперь стал центром их маленького мира. Пока Яромир и Гостомысл занимались хозяйством, он уходил. Исчезал на несколько часов, не дальше крика от избы, и возвращался с пучками трав, с корзиной из коры, наполненной грибами, корнями и ягодами. А потом начинались его уроки.

Они сидели на полу вокруг разложенных на шкуре "трофеев", и Велеслав, словно старый волхв, делился своими знаниями.

– Вот это, – он поднимал невзрачный, похожий на морковь корень, – зовут заячьей капустой. На вкус кислая, но в ней сила, что кровь чистит и от цинги спасает, когда солнца мало. Ее надо жевать сырой, долго.

– А это, – он показывал на гроздья ярко-красных, блестящих ягод, – волчья ягода. Красивая, правда? Как бусы у девки. Но в ней – смерть. Быстрая. Одна ягодка – и сердце твое остановится. Запомните: все, что в лесу слишком красиво и бросается в глаза, скорее всего, ядовито. Лес не любит хвастунов. Он прячет свои настоящие сокровища.

Он говорил тихо, монотонно, и его голос завораживал. Он рассказывал не как ботаник, перечисляя названия. Он рассказывал истории. У каждого растения, у каждого корня была своя душа, свой характер, своя легенда.

– Этот гриб, – он брал в руки крепкий боровик, – зовут царем. Потому что он сильный, честный. Его можно есть сырым, и он даст тебе силы. Но у него есть лживый брат-близнец – желчный гриб. Такой же красивый, такой же крепкий. Но внутри него – горечь. Один такой в котле – и вся похлебка станет ядом для нутра. Как отличить? Царь пахнет лесом. А лжец – гнилью. Всегда верьте своему носу. Он древнее и умнее ваших глаз.

Ратибор сидел в своем углу. Он делал вид, что не слушает, что занят починкой своей одежды, но Яромир видел, как он замирает, как напряженно вслушивается в слова Велеслава. Ему, охотнику, привыкшему презирать всякое "копание в земле", эти знания были жизненно необходимы. И это было еще одним унижением – учиться у того, кого он считал слабаком.

– А правда, что есть трава, которая любой замок открывает? – с детским восторгом спросил Гостомысл.

Велеслав посмотрел на него и еле заметно улыбнулся.

– Есть. Называется разрыв-трава. Цветет в ночь на Купалу. Но чтобы ее найти, нужно сначала отдать что-то взамен. Что-то железное. Нож или топор. Потому что железо – это символ человеческой власти. А чтобы получить силу природы, от власти надо отказаться. Все в этом лесу – обмен. Ты – мне, я – тебе. Ты лесу – уважение, он тебе – тропинку. Ты ручью – дар, он тебе – чистую воду. Ты Хозяину – соль, он тебе – зайца.

– А если не обмениваться? Если просто брать? Силой? – неожиданно раздался хриплый голос из угла. Ратибор. Он не смотрел на них, но вопрос был задан.

Велеслав на мгновение замолчал.

– Можно, – сказал он наконец, глядя прямо на Ратибора. – Можно взять силой. Один раз. Может, два. Но лес запомнит. Он не будет мстить, нет. Он просто перестанет с тобой говорить. Перестанет показывать тебе свои дары. Зверь уйдет с твоей тропы. Под ногами начнут попадаться только ядовитые грибы. Ручей принесет тебе воду с болотной гнилью. И однажды ты протянешь руку за красивой красной ягодкой, потому что будешь очень голоден… И на этом все кончится. Брать силой у того, кто в тысячу раз сильнее тебя – это не храбрость. Это глупость.

Ратибор ничего не ответил, но Яромир увидел, как он с силой сжал в руке иглу.

Уроки Велеслава были не только о еде. Он учил их выживанию.

– Ветер с севера, – говорил он, стоя на пороге избы и втягивая носом воздух. – Влажный. К ночи будет снег. Нужно больше дров.

– Как ты узнал? – удивлялся Гостомысл. – Небо же чистое.

– Деревья сказали, – просто отвечал Велеслав. – Смотри, ветки сосен опустились. Они чувствуют тяжесть будущего снега и готовятся. И паук вон, в углу, новую паутину плести не стал. Ждет. Слушайте не только ушами.

Он показывал, как из бересты сделать непромокаемый чехол для огнива, как из смолы сварить клей, которым можно починить рукоять топора, как по крику сойки определить, что рядом хищник. Его знания казались бездонными. Это была не книжная мудрость. Это была мудрость, впитанная с молоком матери, переданная от деда, нашептанная самим лесом.

Однажды Яромир спросил его, когда они остались одни:

– Откуда ты все это знаешь, Велеслав? Твой отец – он ведь плотник, как и мой.

Велеслав долго молчал, перетирая в пальцах сухой лист брусники.

– Не отец. Бабка моя, – сказал он наконец, и в его голосе прозвучали теплые нотки. – Она была… знающей. Люди в деревне ее побаивались. Говорили – ведьма. А она просто умела слушать. Она водила меня в лес с тех пор, как я ходить научился. Показывала, рассказывала. Говорила, что у каждого человека есть два дома. Один – изба, построенная руками. А второй – вот он, – он обвел взглядом лес. – И если ты забудешь дорогу ко второму дому, то и в первом ты никогда не будешь счастлив по-настоящему.

– Она многому тебя научила.

– Не всему. Она говорила: "Я могу показать тебе дверь, Велеск. Но войти в нее ты должен сам".

И в этих словах Яромир вдруг увидел всю суть их испытания. Сидор, старый охотник, лишь показал им дверь, грубо втолкнув их внутрь. А Велеслав, их тихий, странный товарищ, теперь учил их, как не заблудиться в комнатах этого огромного, загадочного дома. Учил, как стать не завоевателями, а жильцами. И от того, усвоят ли они эти уроки, зависела не просто сытость. Зависела их жизнь.