Дети Велеса

Он понизил голос до шепота, и всем стало не по себе.

– Самое страшное в них – это не клыки и не когти. Их нет. Самое страшное – то, что они нелюди. Они не понимают ни жалости, ни пощады, ни любви, ни ненависти. У них нет души, как у нас. Они – просто сила. Как река, которая топит. Как мороз, который убивает. Слепая, безразличная сила. И я боюсь однажды встретиться с этой силой и понять, что у меня не хватит знаний или воли, чтобы защитить… себя. И вас.

Он замолчал. В очаге громко треснула и рассыпалась искрами головешка. После его слов лес за стенами перестал быть просто лесом, полным зверей. Он снова стал тем, чем был в первую ночь – живым, загадочным и смертельно опасным миром, полным незримых сущностей.

– Значит, мы все боимся, – подвел итог Яромир. – Только разного. Ратибор боится быть слабым. Гостомыл – оторваться от дома. Я – ошибиться. А Велеслав – того, чего мы даже не видим.

Он оглядел всех.

– Может, в этом и есть смысл? Сидор сказал, что лес покажет каждому, что у него внутри. Вот он и показывает. Он тычет нас носом в наши самые большие страхи. И, наверное, стать мужчиной – это не шкуру медведя притащить. А посмотреть своему страху в глаза… и не отвернуться.

Огонь догорал. Они еще долго сидели в тишине, каждый думая о своем. Но теперь они думали не только о себе. Они думали друг о друге. Потому что страх, разделенный на четверых, становился не таким уж и всепоглощающим. В ту ночь они впервые почувствовали себя стаей. Искренне. Без принуждения. Маленькой, напуганной стаей посреди огромного, темного леса. Но все-таки – стаей.

Глава 12. Шёпот воды

Сытость была недолгой. Заяц, каким бы желанным он ни был, кончился быстро. Снова начались полуголодные дни, когда желудок наполняла лишь горькая похлебка Велеслава. Но что-то изменилось. Голод больше не вызывал панической злобы. Он стал привычным фоном, тяжелой, но терпимой ношей. Уроки Велеслава и удача с зайцем дали им главное – надежду и методику. Каждый день они уходили в лес. Не на охоту, а на учебу. Ставили силки, изучали следы, запоминали, где растут съедобные коренья, где птицы вьют гнезда. Ратибор все так же ворчал, но теперь и он приносил пользу – его зоркий, хищный глаз замечал то, что другие пропускали.

В один из таких дней, в поисках новых охотничьих угодий, они забрели дальше, чем обычно. Лес вдруг расступился, и они вышли на берег небольшого, идеально круглого озера. Это место было завораживающе красивым и в то же время пугающим. Вода в озере была черной, как деготь, и абсолютно неподвижной, словно застывшее стекло. Ни ряби, ни всплеска рыбы. Вокруг озера росли старые, плакучие ивы, их ветви спускались до самой воды, образуя густой зеленый шатер. В воздухе стояла густая, сонная тишина, пахло тиной, влажной землей и сладким, дурманящим ароматом белых водяных лилий, что плавали у берега.

– Странное место, – сказал Яромир, с тревогой оглядываясь. – Тихое… слишком.

– Вода мертвая, – прошептал Велеслав. Его ноздри трепетали, он словно внюхивался в воздух. – Не пьет, не течет. Запертая. Такие места лучше обходить стороной. Здесь не наш дом.

– Да брось ты, шептун! – Ратибор, уставший от долгого перехода, с наслаждением скинул свой тулуп. – Красота-то какая! И тихо. Никакой зверь не подкрадется. Отдохнем. Воды попьем.

– Не пей, – резко сказал Велеслав, хватая его за руку, когда тот уже наклонился к воде. – Нельзя.

– Почему это еще? Боишься, твой Водяной меня за задницу укусит?

Не успел Велеслав ответить, как с середины озера донесся звук. Тихий, мелодичный. Похожий на звон серебряного колокольчика. А потом… они услышали смех. Не человеческий, а переливчатый, журчащий, как ручей. И этот смех, казалось, проникал прямо в душу, смывая усталость, голод и тревогу, обещая неземное блаженство.

Гостомысл замер, его простодушное лицо выражало глупое, восторженное изумление. Ратибор ухмыльнулся, его глаза загорелись нехорошим, сальным огоньком. Даже Яромир почувствовал, как напряжение в теле спадает, сменяясь приятной, сладкой истомой. Только Велеслав побледнел как полотно.

– Русалки, – выдохнул он. – Уходим. Немедленно.

Но было уже поздно. Из черной воды, прямо посреди озера, начали подниматься фигуры. Сначала показались головы, с длинными, мокрыми, зелеными волосами, похожими на водоросли. Затем – плечи и высокая, нагая грудь, белая, как кувшинки. Их было трое. Лица у них были нечеловечески прекрасны: огромные, темные глаза без зрачков, тонкие губы, изгибающиеся в манящей улыбке, и кожа, что светилась изнутри мягким, жемчужным светом. Они не плыли. Они стояли на воде, и капли, стекая по их телам, казались россыпью бриллиантов.

И они запели.

Их голоса не были громкими, но они заполнили собой все. В этой песне не было слов, лишь мелодия. Но каждый из них слышал в ней то, о чем мечтал больше всего.

Гостомысл слышал голос матери. Она звала его домой, обещала горячие пироги, теплую постель и конец всем мучениям. На его лице появилась блаженная улыбка, и он, как лунатик, сделал шаг к воде.

– Мама… я иду…

Ратибор слышал другое. Он слышал смех самых красивых девок из их деревни, которые шептали его имя, называли его самым сильным, самым смелым, самым желанным. Они звали его к себе, обещая такую ночь любви, о которой он и не мечтал. Он облизнулся, его взгляд затуманился похотью.

– Иду, красавицы… иду… – пробормотал он и тоже шагнул к берегу.

Яромир слышал песнь славы. Он видел себя вернувшимся в деревню героем. Отец с гордостью хлопал его по плечу, старики уважительно кивали, а его сестра, Милава, смеялась от счастья. Все тревоги кончились. Он справился. Он победил. И это чувство было таким сладким, таким всепоглощающим, что хотелось раствориться в нем, забыть обо всем. Его ноги сами понесли его к черной воде, к обещанному покою и триумфу.

– Стойте! – Голос Велеслава прозвучал резко, как удар ножа. Он не поддался чарам. Его лицо было искажено мукой, он зажимал себе уши, но продолжал стоять. – Это морок! Обман! Не смотрите на них! Обернитесь!

Но его никто не слушал. Трое парней, как завороженные, шли к воде, где их ждали прекрасные, улыбающиеся девы.

Тогда Велеслав закричал. Это был не человеческий крик, а яростный, гортанный рык раненого зверя, полный боли и первобытной силы. Он выхватил нож и, не раздумывая, полоснул себя по руке. Глубоко. Брызнула горячая, алая кровь. Острая боль, как ушат ледяной воды, на мгновение вырвала его из плена чарующей песни.

– Яромир! – заорал он. – Боль! Вспомни боль!

Яромир был уже у самой кромки воды. Ноги его уже коснулись холодной, вязкой тины. Но крик Велеслава и это слово – "боль" – пробились сквозь туман в его сознании. Он остановился. Какая боль? Зачем? И тут он вспомнил. Он вспомнил, как вонзились в его плечо клыки волчонка, когда он отбивал его от разъяренного пса в детстве. Вспомнил, как ошпарил руку кипятком, помогая матери. Вспомнил острую, режущую боль от занозы под ногтем. Он заставил себя вспомнить, почувствовать эту боль заново.

И морок дрогнул.

Чарующая музыка превратилась в неприятный, режущий уши визг. Прекрасные девы на мгновение исказились, и он увидел их настоящие лица – с пустыми глазницами, раздувшиеся, синеватые, как у утопленниц. Зов славы обернулся холодной пустотой.

– Назад! – заорал он, приходя в себя. Он схватил Гостомысла, который уже зашел в воду по колено, и с силой рванул его обратно на берег. Тот упал, замотал головой, словно просыпаясь.

– Что… где я?..

Яромир обернулся. Ратибор был уже по пояс в воде. Русалки окружали его, их длинные зеленые волосы уже касались его плеч. Он тянул к ним руки с глупой, счастливой улыбкой.

– Ратибор!

Ратибор не слышал. Он был полностью во власти чар. Яромир понял, что не успеет.

И тогда Велеслав, зажимая кровоточащую рану, поднял с земли увесистый камень и со всего размаху швырнул его в воду рядом с Ратибором.

Камень с оглушительным всплеском рухнул в черную гладь. Тишина взорвалась. Чары развеялись окончательно.

Песня оборвалась визгом, полным нечеловеческой злобы. Ратибор вздрогнул, дико озираясь. Блаженная улыбка на его лице сменилась гримасой ужаса. Прекрасные девы, что мгновение назад манили его, теперь оказались чудовищами с длинными, когтистыми руками. Они вцепились в его одежду, пытаясь утащить на дно.

– Помогите! – взвыл он, барахтаясь и отбиваясь.

Яромир, не раздумывая, схватил его копье и, упершись ногами в берег, протянул ему.

– Хватайся!

Ратибор вцепился в древко мертвой хваткой. Яромир и очнувшийся Гостомысл налегли изо всех сил. Они тянули. Русалки тянули. На мгновение показалось, что Ратибора разорвут пополам. Но человеческая ярость и страх смерти оказались сильнее. С треском рваной ткани они выдернули Ратибора из воды. Он выполз на берег, весь в тине и водорослях, трясущийся, кашляющий. Из озера донесся полный ненависти вой, и фигуры растаяли в черной воде, словно их и не было.

Они лежали на берегу, тяжело дыша. Измотанные, перепуганные до смерти. Велеслав, шатаясь, подошел и рухнул рядом. Кровь из его руки все еще текла.

– Ты… ты спас нас, – выдохнул Ратибор, глядя на Велеслава с несвойственным ему выражением – смесью ужаса и благодарности. – Зачем… порезал себя?

– Боль, – сказал Велеслав, морщась. – Настоящая боль отрезвляет. Она сильнее любого морока. У них… у них нет своей боли. Поэтому они ее боятся.

Яромир перевязал его руку полоской ткани, оторванной от своей рубахи.

– Спасибо, Велеслав, – сказал он, и в его голосе было глубокое, искреннее уважение. – Ты спас нас всех.

– Я спас вас от сладкой смерти, – прошептал Велеслав. – Но они запомнили нас. Теперь это озеро для нас закрыто навсегда. И лучше нам уйти отсюда. Их злопамятность длиннее их волос.

Они, поддерживая друг друга, поднялись и побрели прочь от этого проклятого места. Они уносили с собой не добычу, а горький урок. Урок о том, что самые страшные опасности в этом лесу не рычат и не показывают клыков. Они поют. Они манят. Они обещают исполнение самых сокровенных желаний. И цена за это блаженство – твоя душа. И твоя жизнь.

Глава 13. Следы на мху

Возвращение к избе было похоже на бегство. Они не бежали, но шли быстро, почти не разбирая дороги, подгоняемые липким, холодным ужасом. Образы прекрасных и одновременно чудовищных лиц, бездонных черных глаз и манящих улыбок стояли перед глазами. Даже Ратибор, обычно самый шумный и задиристый, шел молча, постоянно оглядываясь, словно боясь, что из-за ближайшей ивы протянутся бледные когтистые руки. На его шее и руках остались глубокие, кровоточащие царапины, которые горели огнем. Молчаливым напоминанием о том, насколько близко он был к гибели.

Молчание было нарушено лишь раз.

– Откуда ты знал, что делать? – спросил Ратибор, обращаясь к Велеславу. Вопрос был задан без привычной насмешки, почти с робким уважением.

Велеслав, который шел, поддерживаемый Яромиром, слабо качнул головой.

– Бабка рассказывала. Она… она была из тех. Которые лес видят. Она говорила: "Все, что приходит из воды или из тумана, боится трех вещей: огня, железа и правды. Огня и железа у нас не было. Оставалась правда".

– Какая правда? – не понял Гостомысл.

– Правда тела, – тихо ответил Велеслав. – Кровь, боль. Для них это – чуждое, грубое, настоящее. Их мир соткан из иллюзий, из отражений, из наших желаний. А боль – это то, чего нельзя выдумать. Она – якорь, который держит нас в этом мире.

В избу они буквально ввалились. Усталые, напуганные, опустошенные. Ратибор рухнул на лавку, уставившись в одну точку. Гостомыл сразу забился в самый темный угол, подальше от двери, и обхватил колени руками. Велеслав, обессиленный от потери крови, лег на лежанку, и его лицо стало белым как бумага. Яромир промыл его рану оставшейся в бочке водой, наложил на нее листья подорожника, которые всегда были у Велеслава в запасе, и туго перевязал.

Ночь прошла беспокойно. Каждому снилось озеро. Кому-то – прекрасные девы, кому-то – синие лица утопленниц. Они просыпались от собственного крика, и в темноте избы слышалось тяжелое, прерывистое дыхание товарищей, терзаемых теми же кошмарами.

Лишь под утро, когда забрезжил серый рассвет, все стихло. Яромир почти не спал. Он сидел у огня, поддерживая его, и думал. Встреча с русалками изменила их. Не только напугала. Она показала им их слабости во всей неприглядности. Гостомысла едва не погубила тоска по дому. Ратибора – похоть. Его самого – тщеславие. Лес не просто проверял их на прочность. Он препарировал их души, выставляя напоказ самых потаенных демонов.

Когда совсем рассвело, Яромир понял, что они не могут сидеть в избе. Бездействие, подогреваемое страхом, было бы для них губительнее любого монстра. Нужно было что-то делать. Отвлечься. Вернуться в реальный, материальный мир.

– Велеслав, ты как? – тихо спросил он.

Велеслав открыл глаза. Они были запавшими, но ясными.

– Жить буду, – хрипло ответил он. – Рука – не нога. Но на охоту сегодня я не ходок.

– Охота отменяется, – сказал Яромир. – Пока не оправишься. Но сидеть сложа руки тоже нельзя. Я пройдусь, проверю наши старые силки. Гостомыл, – он повернулся к парню, который так и не вышел из своего угла. – Ты останешься с Велеславом. Поддерживай огонь, свари похлебку из кореньев. И будь начеку.

– Я… я боюсь, – прошептал Гостомысл.

– Все боятся, – твердо ответил Яромир. – Но страх не должен делать нас беспомощными. Это то, чего они и хотят. Чтобы мы забились в эту нору и сгнили здесь от ужаса. Мы не дадим им такого удовольствия. Ты справишься.

Ратибор, до этого сидевший молчаливой статуей, вдруг поднял голову. На его лице была смесь стыда и какой-то новой, несвойственной ему решимости.

– Я пойду с тобой, – глухо сказал он.

Яромир удивленно посмотрел на него. Он ожидал чего угодно – злобы, упреков, нытья, – но не этого.

– Ты уверен?

– Уверен, – Ратибор встал, взял топор. – Я… я им должен. За вчерашнее. Хоть чем-то полезен буду.

В его словах не было бравады. Была лишь горькая необходимость доказать – в первую очередь самому себе – что он не просто похотливый дурак, едва не утонувший из-за смазливой морды.

Яромир кивнул.

– Хорошо. Идем.

Они вышли из избы. Утренний лес, свежий, промытый росой, казался спокойным и мирным. Вчерашний кошмар уже представлялся дурным сном. Но теперь они знали, что за этим спокойствием таится.

– Идем не к старым силкам, – сказал вдруг Яромир, меняя направление. – Велеслав говорил, что сохатый ушел на север, к болотам. Пройдемся в ту сторону. Посмотрим, что там за угодья. Без оружия, просто на разведку.

Ратибор молча согласился. Ему было все равно, куда идти, лишь бы не сидеть на месте. Они шли долго, почти не разговаривая. Напряжение вчерашнего дня не располагало к беседам. Яромир шел впереди, внимательно изучая землю. После встречи с русалками его чувства обострились. Он начал замечать то, на что раньше не обращал внимания: как ветер колышет паутину, натянутую между ветвями; как муравьи тащат сосновую иголку; как меняется запах воздуха, когда приближаешься к сырой низине.

Внезапно он остановился так резко, что Ратибор, шедший следом, едва в него не врезался.

– Что там? – прошептал Ратибор.

Яромир ничего не ответил. Он медленно опустился на одно колено, глядя на мягкий, зеленый мох.

– Смотри, – выдохнул он.

На мху был след. Огромный, глубоко впечатанный. Он был похож на отпечаток гигантской, раздвоенной собачьей лапы, но размером с большую человеческую ладонь. Когти на нем были длинные и толстые, как ножи. След был не один. Их была целая цепочка, уходившая вглубь леса, в сторону болот. И они были свежими. Настолько, что из-под вывороченного мха еще сочилась темная, торфяная вода.

Ратибор присел рядом. Его лицо потеряло последние краски. Все его хвастовство о добытой медвежьей шкуре мгновенно испарилось. Это был не медведь. Медвежьи следы он знал с детства. Это было что-то другое. Что-то огромное. Тяжелое.

– Кто… это? – голос Ратибора был едва слышен.

– Не знаю, – ответил Яромир. Он аккуратно коснулся пальцами края отпечатка. Мох был холодным и влажным. – Но оно большое. Очень большое. И тяжелое, раз так продавило.

Они посмотрели друг на друга. Вчера они столкнулись с неведомой, потусторонней силой, которая играла с их разумом. Сегодня они увидели доказательство существования силы абсолютно реальной, физической, способной разорвать их на куски. И было неизвестно, что страшнее.

– Велеслав был прав… – пробормотал Ратибор. – Сохатый… Он ушел к болотам.

– Да, – согласился Яромир. – Только теперь мне кажется, что он не ушел. А убежал.

Они осмотрелись. Лес вокруг казался тем же, но теперь в нем чувствовалось незримое, тяжелое присутствие. Каждый куст, каждая тень могли скрывать того, кто оставил эти следы.

– Что будем делать? – спросил Ратибор, и в его голосе впервые не было и тени вызова. Он спрашивал совета. По-настоящему.

Яромир встал, отряхнул руки.

– Делать? Возвращаемся. Быстро. И тихо. Нам нужно копье. А лучше – все три. И нам нужно, чтобы рука Велеслава зажила. Потому что на эту тварь… с топором не ходят.

Они повернули обратно. Страх перед русалками сменился другим, более конкретным и понятным страхом. Это был страх охотника, который внезапно понял, что в этом лесу есть другой, куда более сильный и опасный охотник. И что они сами из охотников в любой момент могут превратиться в добычу. Впервые с момента прибытия в лес, Яромир и Ратибор не соперничали. Они были двумя самцами одной стаи, почуявшими запах настоящего хищника. И это объединило их крепче любого разговора у огня.

Глава 14. Вызов Ратибора

Дни после встречи со следами огромного зверя и русалками превратились в тягучую, серую рутину. Они почти не отходили от избы. Вырубали мелкий кустарник вокруг, укрепляли крышу, перебирали скудные припасы, снова и снова варили жидкую похлебку. Этот труд, монотонный и изматывающий, был их спасением. Он не давал мыслям разбредаться, не позволял страху окончательно завладеть душой. Но под поверхностью этого напускного спокойствия копилось напряжение. Тяжелое, как грозовая туча.

И центром этого напряжения был Ратибор.

Происшествие у озера сломало что-то в нем. Он, который всегда строил свою личность на силе, наглости и превосходстве над другими, оказался самым слабым. Он единственный поддался чарам настолько, что едва не утонул, как глупый щенок. Его спасли. Спасли те, кого он презирал: "шептун" Велеслав, своей странной, пугающей магией, и "вожак-мямля" Яромир, своей трезвой силой. Это было унижение. Горькое, разъедающее, как кислота.

Он перестал язвить. Он почти перестал говорить. Днем он работал с яростью одержимого, вгоняя топор в дерево с такой силой, словно пытался расколоть не полено, а весь этот ненавистный мир. А вечерами сидел в самом темном углу, точил свой нож и исподлобья смотрел на остальных. В его глазах горел холодный, опасный огонь. Это была не просто злость. Это была уязвленная гордыня, жаждущая отмщения. Жаждущая доказать – прежде всего самому себе – что он не слабак.

Развязка наступила на четвертый день. Вечером, когда они сидели у огня, Яромир подвел итог их вынужденного затворничества.

– Сидеть здесь дальше – нельзя, – сказал он, обводя всех взглядом. – Еда на исходе. Тот зверь… может, он уже ушел. Завтра с рассветом идем на юг. Туда, где видели зайца. Будем ставить больше силков, искать следы. Но идем все вместе. И ни на шаг друг от друга. Лес дал нам урок. Пора показать, что мы его усвоили.

Гостомысл и Велеслав молча кивнули. Ратибор же, который до этого сидел неподвижно, медленно поднял голову.

– Все вместе? – переспросил он, и в его голосе прозвучал яд. – Как испуганные овцы, сбившиеся в кучу? Чтобы ты, Яромир, снова решал за всех, куда идти и что делать? А мы будем послушно блеять и идти за тобой?

– Это не вопрос власти, Ратибор. Это вопрос выживания, – спокойно ответил Яромир, хотя внутри у него все похолодело. Он ждал этого взрыва. – Мы вчетвером – сила. Поодиночке – мы дичь. Легкая добыча. Для кого угодно. Для русалок. Для того зверя. Да хоть для стаи волков.

– Я не овца! – Ратибор вскочил. Его глаза горели. – И я не дичь! Я – охотник! И мне не нужны няньки, чтобы ставить силки! Отец учил меня, что охотник – это одиночка. Он сам себе стая. Он сам себе вожак!

– Твой отец учил тебя охотиться в лесах, где самая большая опасность – это злой кабан, – вмешался Велеслав. – А мы не в том лесу. Здесь другие правила.

– К черту твои правила, шептун! – заорал Ратибор. – Я устал от твоих сказок и твоих страхов! И от твоего "разумного" командования, Яромир! Вы боитесь каждого куста! Вы трясетесь от каждого шороха! А я устал бояться. Я пойду один. И докажу вам всем, что можно выжить и без вашей овечьей стаи. Я наставлю силков. И принесу добычу. Больше, чем ваш задрипанный заяц. А вы… а вы сидите здесь и держитесь друг за дружку, как испуганные девки.

Он схватил свой тулуп, топор и моток веревки.

– Ратибор, не делай глупостей, – Яромир тоже встал, преграждая ему путь. – Это не храбрость. Это самоубийство. Подумай.

– Я уже подумал, – его голос был полон презрения. – Я подумал, что лучше сдохнуть в лесу свободным волком, чем жить здесь в твоей клетке благоразумия, чувствуя себя мокрой курицей. Отойди с дороги.

– Я тебя не пущу.

– Попробуй остановить.

Они стояли друг против друга. Два молодых самца, две непримиримые силы. Яромир – воплощение разума и коллективной ответственности. Ратибор – воплощение бунта, гордыни и отчаянной, слепой воли.

– Не надо… – пролепетал Гостомысл, вжимаясь в стену.

Яромир смотрел в глаза Ратибору. И он видел в них не только гнев. Он видел боль. Ту самую боль унижения, которая точила его все эти дни. И он понял. Ратибор не слышит слов. Ему не нужны аргументы. Ему нужно действие. Ему нужно смыть с себя позор. И он готов заплатить за это любую цену. Даже цену своей жизни. А может, и чужой.

– Если ты сейчас силой попробуешь меня удержать, – прошипел Ратибор, и его рука легла на рукоять топора, – я ударю. Клянусь всеми богами, старыми и новыми, я ударю. И мне будет плевать на последствия.

Яромир медленно, нехотя, отступил в сторону. Не из страха. Из понимания. Драка сейчас ничего не решит. Она лишь окончательно расколет их. Он выбрал меньшее из двух зол.

– Хорошо, – сказал он, и в его голове прозвучало эхо его же собственных слов: "я боюсь принять неверное решение". – Иди. Это твой выбор. И твоя ответственность.

Ратибор победно усмехнулся. Но в глубине его глаз мелькнуло что-то еще – то ли удивление, то ли разочарование. Возможно, он подсознательно ждал, что его остановят. Что не позволят совершить эту глупость.

– Вот и славно, – бросил он. – Не ждите к ужину. Буду поздно. С добычей.

Он рванул на себя дверь и шагнул в сгущающиеся сумерки. Дверь осталась открытой, впуская в избу холодный, промозглый вечерний воздух.

Некоторое время они молчали, глядя в пустой дверной проем.

– Он не вернется, – тихо сказал Велеслав.

– Вернется, – возразил Яромир, подходя к двери и закрывая ее на засов. – Он слишком упрям, чтобы так просто сдохнуть.

– Я не про то, – Велеслав посмотрел на него своими пронзительными глазами. – Даже если он вернется… он уже не будет с нами. Он сделал свой выбор. Он откололся от стаи. А одинокий волк в этом лесу… обречен.

Яромир ничего не ответил. Он сел у огня и снова взялся за свой ивовый прут. Но руки его не слушались. Он чувствовал себя так, словно только что собственными руками столкнул брата в пропасть. Он дал ему уйти. И теперь ему оставалось только ждать и молиться. Молиться, чтобы самоубийственная гордыня Ратибора оказалась сильнее, чем безразличные и безжалостные законы этого леса. И он не был уверен, на что можно рассчитывать больше.

Глава 15. Гнев Болотника

Ратибор шел, почти бежал, подстегиваемый смесью гнева и торжества. Он свободен! Сбросил с себя опеку трусливого Яромира, избавился от занудного шепота Велеслава. Теперь он сам себе хозяин. Один на один с лесом. Настоящий поединок, где нет места сомнениям и слабости.

Сумерки сгущались быстро, превращая лес в лабиринт из черных теней. Но Ратибора это не пугало. Наоборот, возбуждало. Он чувствовал себя волком, вышедшим на ночную охоту. Он не шел куда глаза глядят. Он держал путь на север, туда, где, по словам Велеслава, находились болота. "Старый сохатый ушел к болотам", – вспомнил он. А где сохатый, там и другая дичь. Да и вряд ли кто-то из этих трусов сунется за ним в такую топь.