Дети Велеса

Каждый вечер он садился у огня и доставал из-за пазухи маленькую деревянную лошадку. Он не играл с ней, не разглядывал. Он просто держал ее в своей большой, мозолистой руке. Эта крошечная, неуклюжая фигурка стала его советчиком и его судьей. Перед тем, как принять решение, он мысленно спрашивал у нее: "А что бы сказал он? Не одобрил бы ли он? Не приведет ли это к новой беде?". Лошадка, разумеется, молчала. Но этот безмолвный ритуал не давал ему забыть о цене ошибки. И его решения стали взвешенными, осторожными, лишенными всякого азарта. Он стал пастырем для своего маленького, израненного стада. И пастырем очень усталым.

Велеслав стал их хранителем. Он окончательно замкнулся в своем мире, в мире духов, трав и знаков. Но теперь его знания служили не для философских бесед, а для суровой практики. Перед каждой вылазкой он уходил один, "слушал лес". Возвращался и выносил вердикт: "Сегодня можно идти на юг. Северный склон зол, там чужой след". Или: "Вечером будет буран. Нужно проверить крышу и запастись дровами".

Его прогнозам больше никто не возражал. Даже Ратибор. Все помнили крик ворона.

Велеслав стал их щитом от невидимого мира. Он оставлял дары ручьям, кланялся старым деревьям, шептал слова, отгоняющие злых духов от их избы. Он взял на себя роль жреца, посредника между миром людей и миром леса. Он заботился о здоровье их тел – его отвары из трав спасали от простуды и заживляли царапины. И он, как мог, пытался лечить их души. Он не утешал. Он просто делал. Заваривал успокаивающий чай из чабреца. Клал под подушки веточки можжевельника, отгоняющие дурные сны. Это была его молчаливая забота. Его способ искупления вины за знание, которое не уберегло.

А Ратибор… Ратибор стал их оружием.

Вся его бешеная, неуемная энергия, которая раньше выплескивалась в ссорах и гордыне, теперь нашла другой выход. Он стал воплощением охотничьей ярости. На вылазках он шел первым, как таран. Его глаз, зоркий и злой, первым замечал зверя. Его рука, крепкая и безжалостная, первой наносила удар. Он перестал бравировать, перестал рисковать понапрасну. Он стал машиной для убийства. Эффективной, точной и абсолютно бездушной.