Кинжал для дона

Раз-два-три…

Глава 10.3

Шаги затихли. Принц остановился на пороге комнаты. Я не видела его и не слышала его дыхания, но могла представить, как Данте внимательным, цепким взглядом оглядывает открывшееся пространство. Решает, стоит ли оно потраченного времени. Прислушивается.

…сорок… сорок один…

Он сделал шаг в мою сторону. Потом еще один. Я вжалась в стену, стараясь стать частью штукатурки, частью тени.

…шестьдесят… шестьдесят один…

Его силуэт показался в периферии моего зрения. Он стоял ко мне почти спиной, осматривая коридор. Он был так близко, что я могла разглядеть напряжение в его плечах, идеальную линию его спины.

…девяносто…

Он медленно повернулся. Его взгляд скользнул по стенам, по полу… и задержался на оконном проеме. Секунда, и Данте шагнул вперед.

…сто один, сто два…

Я не поняла, чем именно себя выдала. Вдохнула громче положенного? Вроде бы, я вообще задержала дыхание. Шевельнулась? Но мое тело будто одеревенело, отказываясь даже дрожать от перенапряжения. Или он просто… почувствовал?

Наши глаза встретились в оконном проеме. Во взгляде принца не было удивления. Была решимость – твердая, несгибаемая. Непоколебимая.

Я ждала, что он скажет. Посмеется? Съязвит? Столкнет меня в пропасть?

…сто десять, сто одиннадцать…

Вместо этого он сделал шаг назад. И прижал палец к губам.

– Двигайся, – произнес принц одними губами. – Я тебя не выдам.

Я не сразу поняла его жест. Мозг отказывался верить. Это должна была быть ловушка, но в серых глазах не было насмешки, только холодная, отточенная уверенность. И странная… солидарность?

…сто девятнадцать…

Писк браслета должен был раздаться с секунды на секунду. Я скользнула вдоль стены, делая шаг по узкому парапету. Ветер рванул меня за одежду, пытаясь сорвать вниз, к темной воде. Сердце бешено колотилось где-то в горле.

Мои движения были выверены и точны. Но я слишком долго простояла без движения – а еще не учла, что старый бетон давно уже обточили дождь и солнце.

Нога споткнулась о выступ. Пальцы скользнули по ровной стене в попытке зацепиться хоть за что-то.

Но не было ничего. И я лишь обламывала ногти, когда очередной порыв швырял меня в пропасть.

Ледяной ужас удавкой сковал горло, поэтому я не кричала. Воздух вырвался из легких одним коротким, беззвучным выдохом. Вихрь из обрывков мыслей, страха и странного смирения. Внизу темнела вода, обещая ледяной удар. Я знала, что будет больно, но это не продлится долго.

Резкий рывок выдернул из апатии. Плечо прострелило огнем, прокатившимся по каждой мышце. Тело дернулось, качнулось и замерло, болтаясь в пустоте.

Я не упала.

Мое запястье было сжато стальным обручем. Я висела над пропастью, вцепившись в чью-то руку. Было не так много вариантов, в чью именно, но я все равно удивилась, подняв взгляд и увидев в окне Данте.

Он перегнулся через подоконник, почти полностью оказавшись снаружи. Его правая рука, державшая мое запястье, вытянулась до предела. Мускулы на его предплечье напряглись, как тросы. Его лицо было бледным от усилия, губы сжаты в тонкую белую полосу. Ни тени прежней холодной уверенности – только чистая, обжигающая концентрация.

– Держись, – его голос был хриплым, сдавленным. Он не кричал.

Ветер раскачивал меня, бьющуюся о стену, как маятник. Каждый удар отзывался новой волной боли в плече и ребрах. Я пыталась ухватиться хоть за что-то, но пальцы то и дело соскальзывали или цепляли пустоту.

Взметнулась мысль, что долго мы так не продержимся. Я, конечно, легкая, но и Данте – не Ковач. Он ребенок – да, старше меня почти в два раза, да, сильнее меня. Но и его силы не вечны. Рано или поздно он будет вынужден меня отпустить – или выпадет следом за мной.

Страх судорогой прошелся по телу. Я почувствовала, как мои ладошки начали потеть несмотря на то, что ледяной ветер продолжал реветь вокруг. Нет, я не могла так погибнуть. Только не сейчас.

– Замри! – скомандовал Данте сквозь зубы. Его пальцы впились в мое запястье так, что кости заныли. Он начал медленно, с нечеловеческим усилием, подтягивать меня вверх. Его собственная позиция была отчаянной – он балансировал на краю, рискуя рухнуть сам. – Упрись ногами в стену!

Его командный тон, так похожий на манеру Старика отдавать приказы, вызывал яростное желание огрызнуться, но я засунула этот позыв куда подальше. Если принц сейчас спасет мне жизнь – я, наверное, перестану называть его принцем.

Не сразу, но мне удалось поставить ноги так, чтобы они не соскальзывали. Данте потянул меня вверх – с огромным усилием: на его лбу проступила венка. Но у него получалось! Пусть медленно, пусть всего сантиметр за сантиметр, но он упрямо тянул меня выше, и вот уже вторая его рука схватила меня за футболку.

Это вышло инстинктивно. Я не контролировала себя. Но мои пальцы не захваченной в тиски руки тут же вцепились в чужое запястье.

Мы оба вздрогнули от этого прикосновения. Или от нового порыва ветра.

Движение остановилось – всего на миг. Но этого хватило, чтобы я успела заметить метнувшуюся в сторону тень.

А следом к виску парня прижалось дуло пистолета.

– Не так быстро, юный дон. Тебе стоит ее отпустить.

Глава 10.4

Я думала, падать – это страшно. Думала, висеть в десятках метров над бурной рекой – это страшно. Страшно знать, что твоя жизнь зависит от чужой руки – буквально.

Но ничто не сравнится с тем ужасом, что накрыл меня, когда я услышала ровный, лишенных всяких эмоций голос Ковача.

Он целился в Данте. Сына дона. Сына, черт возьми, своего босса! И приказывал ему отпустить меня, когда до заветной свободы оставались считанные сантиметры.

Я задержала дыхание. Принц, кажется, тоже. И даже ветер смолк, давая нам обоим насладиться всеми гранями этой паршивой ситуации, где заложниками неожиданно оказались мы оба.

– Ты спятил, Ковач? – прорычал Данте. Его захват на моем теле не стал слабее.

– Совсем нет, – лениво отозвался Старик. – Я предлагаю тебе выбор: твоя жизнь в обмен на ее. У тебя есть примерно тридцать секунд, прежде чем я выстрелю.

Щелчок предохранителя вышел оглушительным. Я судорожно сглотнула, переводя беспомощный взгляд с Ковача на Данте. Я ничего не могла сделать. Ничего! Мне досталась роль зрителя с повышением до жертвы, но никаких действий в данном спектакле мне не выдали.

– Я не отпущу, – выдавил из себя принц. Он не раздумывал перед ответом.

– Двадцать пять, – холодно отмерил Ковач.

– Я сказал, что не отпущу! – почти кричал Данте. Словно это хоть как-то могло пробить броню хладнокровного убийцы.

– Двадцать.

Принц зарычал – зарычал так, как это делают дикие звери, загнанные в ловушку. Я видела, как его глаза бегали из стороны в сторону, выискивая варианты, пока руки сильнее сжимали мою майку и запястье.

– Ты не выстрелишь в меня, – в итоге выдавал Данте с такой уверенностью, будто это – прописная истина. – Я сын Карло Орсини!

– Мы проверим это через пятнадцать секунд.

Данте не верил. Но он и не знал Райнера Ковача так, как знал любой из нас. Мы прожили целый год под его надзором, мы знали, какое мерзкое чувство юмора у данного человека. Знали, что он не бросал слов на ветер.

И пусть я не понимала его мотивов, но не сомневалась ни секунду: Старик выстрелит. В упор. В ребенка, которого по всем законам и правилам должен защищать.

Возможно, это была его очередная проверка, но чего именно Ковач хотел добиться? Ждал, что я, спасая чужую жизнь, отдам свою? Прямо сейчас оторву от себя чужие руки и отправлюсь прямиком в бездну?

Или он проверял не меня, а юного дона? Его преданность или эгоизм?

Ответов не было, и я поверила, что уже никогда их не получу. Потому что выход был один: отпустить меня. Но сама я этого делать не собиралась. Я оставляла выбор за Данте, и, когда поднимала на него свои глаза, была готова увидеть в его сожаление, извинение, муку.

Но видела всю ту же решимость, с которой принц смотрел прямо на меня.

– Я. Тебя. Не. Отпущу.

Он говорил это мне. Не Старику. Глядя куда-то внутрь моей души, доставая своими словами до самого дна. Но я не успела сообразить, осмыслить, понять, что за чувство они будили. Не успела ничего, настолько быстро все произошло.

Данте чуть повернул корпус – гораздо позже я догадалась, что так он уперся ногой в стену. Сжал зубы. И резко, без предупреждения дернул меня вверх.

Он не издал ни звука, хотя я, кажется, слышала хруст костей. Он просто вытянул меня. Без слов.

Мой локоть ударился о бетон проема. Я пролетела через него, как запущенный снаряд, и упала на холодный пол, раздирая себе все, что только можно: руки, колени, щеку, плечо. Данте рухнул на спину рядом, хватая ртом воздух. Его правая рука безвольно лежала на груди.

Он меня не отпустил. Он меня спас.

– Какая глупость, юный дон, – не дал мне насладиться собственным выживанием Ковач. Он все еще стоял у окна и целился в Данте. Пистолет не дрожал. – У тебя было тридцать секунд, чтобы выбрать жизнь. Но ты выбрал смерть.

Парнишка присел рядом, упираясь здоровой рукой в пол. Он сидел боком ко мне, поэтому я не могла видеть целиком его лицо, но я слышала стальную уверенность в его голосе, когда он говорил.

– Ты не посмеешь в меня выстрелить.

Он был слишком наивным, этот юный принц.

Но я не была.

Я поняла, что сделает Старик, за секунду до того, как он спустил курок. И мне хватило этого времени, чтобы столкнуть Данте с линии огня.

Правый бок пробило горячей волной такой силы, что я не удержала стона, заваливаясь на жилистое тело. Рука непроизвольно скользнула к ране и в миг стала горячей и мокрой.

– Тень?!

Одним движением Данте перевернул меня, укладывая на спину, и склонился, задирая пропитавшуюся кровью майку.

Я не стала смотреть – струсила. Хотя, казалось бы, за один вечер я должна была привыкнуть к стойкому дыханию смерти у затылка. Но я боялась получить прямое подтверждение тому, что сейчас это действительно конец.

Я не отрывала взгляда от Данте, от нахмуренного, но сосредоточенного лица. Поэтому и заметила, как его накрыло облегчением.

– По касательной, – выдохнул юный дон с нескрываемой радостью.

Если бы не красные круги перед глазами, я бы порадовалась вместе с ним.

– Два идиота, – совсем рядом произнес Ковач, и мой взгляд мигом нашел его широкую фигуру, перекрывавшую окно. Рука с пистолетом была опущена. – Вас еще учить и учить вас!

– Учить?! – сорвался на крик прин… Данте, и тут же подскочил на ноги, загораживая меня. – Ты чуть не убил ее!

– Поправочка: я чуть не убил тебя, – с легкой насмешкой ответил Старик, вернув предохранитель на место и убрав ствол себе за спину. – А ее я просто пытался проучить. Но, вижу, урок она не усвоила. – Его взгляд скользнул по мне, холодный и оценивающий. – Вы оба не усвоили.

Данте замер. Его спина, напряженная как тетива, все еще закрывала меня от Ковача. Его дыхание было тяжелым, свистящим.

– Ты стрелял. Ты стрелял в меня, – его голос дрогнул от ярости и неверия. Видимо, только сейчас он начал понимать, что от смерти его разделял даже не один шаг, а гораздо меньше. – Ты не мог знать, что она толкнет меня!

– Расчет рисков, мальчик. Всегда имей запасной план. Твой был – умереть героем. Ее – спасти тебя. Мой – проверить оба. – Ковач сделал шаг вперед, и его тень накрыла нас обоих. – Ты жив. Она ранена, но жива. Я получил свои данные. Все довольны. А что касается Тени… уверен, ей совсем не больно. Ведь так?

Его вопрос заставил меня вздрогнуть. Я знала, зачем он его задавал: не ради того, чтобы услышать мой ответ. Старику было бы плевать, даже если бы я билась в агонии от боли и умоляла меня застрелить.

Нет, он спрашивал не для этого. Ведь если бы я сказал «да», этот старый урод выстрелил бы снова, но на этот раз прицельно. Чтобы доказать, как я ошибалась, и что бывает еще больнее.

Поэтому я кивнула. Через силу. И возненавидела довольную улыбку, осветившую лицо Старика.

– А ты, юный дон, запомни. – Он наклонился, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами Данте. – В следующий раз, когда ослушаешься моего приказа, я не буду стрелять по касательной. И цель выберу другую. – Его взгляд, тяжелый как свинец, скользнул в мою сторону. – Понятно?

Данте не ответил. Он лишь сжал кулаки, а его плечи напряглись еще сильнее.

Ковач выпрямился, повернулся и пошел к выходу.

– Вниз, живо. Оба. И поторопитесь, если собираетесь попасть в лазарет до того, как врач уйдет.

Он шагнул в сторону коридора, как ни в чем не бывало. Не сомневаясь, что мы пойдем следом. И, наверное, так бы я и поступила, как только нашла в себе силы, чтобы подняться.

Но Данте был быстрее.

Одно движение – столь стремительное, что я даже не успела его отследить, и будущий дон выдернул пистолет из-за пояса Ковача, снимая с предохранителя и направляя на Старика практически одновременно.

– А теперь ты будешь выполнять мои приказы, – таким ледяным тоном произнес Данте, что я вздрогнула.

Так не говорили двенадцатилетние мальчишки. Так говорили те, кто привык отдавать приказы. Те, кто стоял выше всех остальных.

Ковач тихо рассмеялся.

– Ну надо же, видимо, я ошибся в твоей оценке. Если у нее, – кивок в мою сторону, – синдром защитника, который не искоренить, то у тебя, похоже, синдром бога.

– Синдром будущего дона, – легко отбил Данте, и я увидела в нем это: готовность становиться тем, о ком он говорил. – Твоего дона, Ковач. Поэтому с этих пор ты не смеешь причинять боль моим людям.

– Твоим людям? – брови Райнера взлетели вверх, а он сам сложил руки на груди. Опасности от стоящего напротив ребенка он точно не ощущал.

– Да. Этих детей отец собрал для меня. Поэтому и Тень, и все остальные принадлежат мне.

Это были ужасные слова, ведь нас, живых людей, оценивали точно товар на рынке. Но почему-то, когда их произносил Данте, я не испытывала отторжения. Скорее… принятие?

– Ты больше не тронешь их, Ковач, – повторил юный дон. – Или в следующий раз я выстрелю.

Даже с такого расстояния и в сгущающихся сумерках я видела, как опасно ухмыльнулся Райнер.

– У тебя кишка тон…

Он не успел договорить. Грохот выстрела оглушил на мгновение, а уже в следующее я смотрела, как Старик зажимал двумя руками бедро, прислоняясь к стене.

– А если ты еще раз посмеешь во мне сомневаться, я выстрелю тебе в колено. Вряд ли в твоем возрасте его смогут починить. Все ясно?

Ковач матерился. Громко. Словами, которые я слышала впервые. Но куда больше меня поражали метаморфозы, произошедшие с недавним принцем.

В нем больше не было презрения, сочившегося из каждой щели при нашей первой встречи.

Не было скуки, с которой он входил в тренировочный зал.

Не было смирения, заметного в те, дебютные разы, когда он видел, что ему поддаются, и пользовался этим.

Не было даже парнишки, которому просто повезло родиться в богатой семье.

Был молодой человек, готовый взорвать весь мир, если он того захочет. Способный взорвать весь мир. И то, что он сейчас вставал на нашу защиту – меня и остальных мальчишек – это было чем-то невероятным.

Он пошел против Ковача – как мы с Марко когда-то. И… он преуспел. В отличие от нас.

– Ясно, – прошипел Старик сквозь стиснутые зубы. – Как день.

Кровь сочилась сквозь его пальцы, темная и густая, пропитывая потертую ткань армейских штанов. Лицо Старика исказила гримаса боли, но в глазах не было ни страха, ни покорности. Лишь холодная, бездонная ярость. Он смотрел на Данте не как на ребенка, а как на равного. Как на угрозу.

Юный дон не опускал пистолет. Его рука не дрожала. Он был статуей – холодной, безжалостной и абсолютно уверенной в своей власти.

– Мы поедем в больницу. Скажешь, что Тень оступилась во время тренировки. А я… потянул связки, пытаясь ее поймать. – Его голос был ровным, диктующим условия. И только сейчас я заметила, что все это время пистолет Данте держал левой рукой, хотя его основная – правая. – Или ты предпочтешь объяснять моему отцу, почему его сын стрелял в своего лучшего инструктора? Думаю, у меня найдутся убедительные аргументы.

Парень сделал шаг вперед, и пистолет теперь смотрел прямо в лицо Ковача.

– Выбор за тобой. Герой или калека. Решай быстро, у меня терпения не много.

Я замерла, не в силах пошевелиться. Воздух звенел от напряжения. Это был не мальчишка. Это был правитель, рожденный в крови и стали, принимающий свою власть.

Старик молчал несколько секунд, его взгляд буравил Данте. Искал слабость. И не находил.

– Ладно, – хрипло выдохнул он. – Герой. Но это не конец, мальчик.

– Время покажет, – холодно парировал Данте. – Теперь встань и иди вперед. И помни про колено.

Он отступил, давая Ковачу пространство, но ствол все так же был наведен на мужчину. Райнер, кряхтя, выпрямился, прижимая руку к ране. Его лицо было пепельно-серым.

– Ты первый, – скомандовал Данте. – И не оборачивайся.

Старик, хромая, заковылял по коридору в сторону лестницы. Данте бросил на меня быстрый взгляд.

– Можешь идти?

Я кивнула, с трудом поднимаясь. Пальцами левой руки я пыталась зажимать рану в противоположном боку. Боль была подобно огню, но адреналин и шок от происходящего приглушали ее, давая мне возможность встать на ноги.

Но устоять это не помогло. Я покачнулась и едва не упала, но вовремя оказалась подхвачена стальной рукой.

– Осторожно, – чертов Данте придерживал меня за плечи и прижимал к себе так близко, что я почувствовала его запах. Ярче всего выделялся запах пота, но я могла различить и другой – более тонкий, нежный. Но я не знала, что это. Стиральный порошок? Туалетная вода? Или его природный аромат? – Давай я тебе помогу.

И он помогал. На каждом шаге. На каждой ступеньке. Держал пострадавшей рукой, крепко, но осторожно, чтобы не причинить еще больше боли мне или себе. Так, словно пытался… заботиться обо мне?

От этой мысли я запнулась на ровном месте – к счастью, лестница осталась позади, и мы уже покинули пустой дом. Фургона не было – оставались только машины, на которых приехал Данте и его охрана, а также большой темный джип Старика. Я была уверена, что мы пойдем к нему, но юный дон упрямо вел меня к черному вытянутому автомобилю, даже не спрашивая чужого мнения.

Ему никто не мешал – вероятно, все еще зажатый в руке пистолет напрочь отбивал желание охраны задавать вопросы.

– Садись.

Он распахнул передо мной дверцу. Сам. Дождался, пока я, шипя сквозь зубы, усядусь на сидение. А после обошел машину и сел с другой стороны, бросив оставшееся без уточнений:

– В больницу.

Его слушались. Суровые мужчины ростом под два метра и шириной в дверной проем беспрекословно выполняли приказы ребенка, не задавая никаких вопросов. Это удивляло.

Машина плавно тронулась, мягкие сиденья поглощали неровности дороги. Я сидела, вжавшись в кожаную обивку, стараясь дышать неглубоко, чтобы не тревожить рану и не ляпать все вокруг кровью слишком сильно. Рядом Данте молча смотрел в окно, его профиль был резким и отстраненным. Он все еще сжимал пистолет в левой руке.

Тишина давила, густая и неловкая. Я перебирала в голове все, что произошло. Его ярость. Его холодную решимость. Выстрел. И сейчас… эта забота? Она не вязалась с образом того надменного мальчишки, который смотрел на нас свысока.

Но я не решалась спросить. Вообще боялась подать голос, словно этим могла спровоцировать Данте на какое-то действие, которое запутает меня еще больше. Я и так не понимала, что мне делать, как реагировать и что говорить, поэтому просто смотрела в окно, на проплывающий мимо город, который видела, кажется, впервые в своей жизни. И даже боль на некоторое время отошла на задний план, давая мне насладиться широкими улицами, высокими домами и сверкающими фонарями.

В больнице было удивительно тихо. Врач, к которому Данте привел меня под надзором своей охраны, оказался улыбчивым и очень осторожным. Он тихонько причитал о том, как мне не повезло так сильно упасть, и при этом проворно обрабатывал раны, накладывал повязки и клеил пластыри. После чего мне в руки всучили бумажку (которую я выкинула сразу же, оказавшись за дверью), дали наставления (которые я не слушала) и лишь потом отпустили.

В коридоре, прижавшись лопатками к стене, ждал бывший принц. Его правая кисть была туго перевязана.

– Вывих, – поймав мой взгляд, пояснил Данте и, оттолкнувшись, подошел ближе. – Я могу отвезти тебя на винодельню. Или… или куда-нибудь еще, если ты захочешь.

Только после его слов я поняла, что предоставлена сама себе. Ковача здесь не было. Других надзирателей – тоже. Лишь парень, который мог подарить мне свободу одним своим приказом.

На какой-то миг мне захотелось поддастся этому – желанию оказаться как можно дальше от Старика и его мести, которая, я даже не сомневалась, ждала меня по возвращении. Но потом я подумала о Марко – единственном человеке, важным для меня, и тихо, но уверенно произнесла:

– На винодельню.

Все равно меня больше нигде не ждали. А там у меня был друг – самый настоящий.

Данте не стал настаивать – тем же маршрутом привел меня к машине, усадил обратно на то же сидение, сел рядом. Пистолет успел испариться, но давящая атмосфера осталась.

Мы доехали быстро, в гнетущей тишине, нарушаемой только шорохом шин и тиканьем включаемого время от времени поворотника. Я впервые увидела «парадный» заезд винодельни и немного растерялась, не сразу сообразив, куда именно мне идти.

Юный дон подсказал. Он и два его охранника, идущих с отставанием на три шага, сопроводили меня до спуска в подвал, и только тут Данте осторожно тронул меня за локоть, привлекая внимание.

– Спасибо, – произнес он тоном, в котором не чувствовалось принуждения. Словно все слова, что произносил парнишка, были искренними. – Что спасла меня. Я этого не забуду.

Я кивнула, не зная, что ответить. Сама не понимала, почему бросилась прикрывать его – как тогда, с Марко. Это просто порыв, который шел изнутри. Он сильнее меня, нечто необъяснимое, неконтролируемое, но такая же неотъемлемая часть меня, как рука, нога или сердце.

Наверное, мне стоило поблагодарить его в ответ – за то, что не дал упасть. Но пока я собиралась с мыслями и силами, Данте еще раз добавил:

– Спасибо.

А затем шагнул вперед и прерывисто меня обнял.

На один миг. Возможно, даже меньше. Но я снова ощутила его аромат и кое-что еще. Будто в абсолютной темноте чиркнули спичку – ослепительно, мимолетно и так ярко, что этот свет потом стоял в глазах еще долго.

Данте и его телохранители ушли сразу, а я еще много минут стояла у спуска в подвал и смотрела им в след, задавая себе только один вопрос.

Какого черта только что произошло?

Глава 11.1

Беатрис Кастелли. Настоящее. 5 дней и 44 минуты

– Какого черта я на все это согласилась?! – рычала сквозь зубы, в очередной раз наступая острой шпилькой на подол длинного платья.

– Перестань ворчать, как старая карга, Беатрис, – тут же раздалось тихое слева. – Вроде бы, из нас двоих по возрасту на эту роль больше подхожу я.

Гребанная лестница, по которой мы с Ла Стригой степенно поднимались (правда, «степенно» относилось только к Лучии. Я на каблуках и с дурацким подолом представляла собой крайне жалкое зрелище), казалась бесконечной. Каждый шаг отдавался ноющей болью в подъеме стопы, а незнакомая тяжесть платья тянула вниз, сковывая движения.

И да, за время, прошедшее с момента выхода из автомобиля, я действительно только и делала, что ворчала, поэтому в словах Ведьмы правда была.

За прошедшие несколько суток старуха Орсини всерьез взяла меня в оборот: не было ни одного дня, чтобы она мне не позвонила. Переписки Стрига презирала, поэтому мне приходилось каждый раз поднимать трубку и вслушиваться в ее скрипящий голос.

– Мне нужно знать твои размеры, чтобы заказать платье, – повелительным тоном сообщила она спустя два часа после моего отъезда в тот день, когда я согласилась ее сопровождать.

– Я сама разберусь с платьем, – попыталась было выторговать свою свободу, но…

– Исключено, – обрубила Ведьма. – Пока ты представляешь меня, Беатрис, я должна быть уверена, что ты не вырядишься как пугало.

У меня не было желания спорить, как и выбирать себе наряд, поэтому я подхватила первую же рубашку, отогнула пришитый к воротнику ярлык и продиктовала Лучии размер.

– Нет, Беатрис, ты не поняла, – шумно выдохнув наверняка дым, произнесла Ведьма. Я как наяву видела ее, качающую головой. – Я не собираюсь покупать тебе готовое платье. Это моветон. У меня есть прекрасная швея, она сошьет его по твоим размерам. Обхват груди, талии, бедер. Длина рукава. И твой рост. Пришли мне все, я жду.

Она сбросила вызов, не дождавшись моего ответа. А ведь я планировала долго и смачно материться! Как Ла Стрига вообще себе это представляла? Я понятия не имела, как измерять подобное!