Кинжал для дона

– Какое тебе дело до того, как он на меня смотрит?

Лучия вздохнула, как будто объясняла что-то очень простое очень глупому ребенку.

– Ты все еще не понимаешь, да? – Она покачала головой. – Это не просто задание, Беатрис. Это твой шанс.

– На что?

– Вернуться.

Я замерла. Пространство вокруг словно сжалось, вытеснив весь воздух.

– …Что?

Но Лучия уже повернулась и медленно зашагала к двери, опираясь на телохранителя.

– До субботы, Беатрис. Не опаздывай.

Дверь закрылась за ней с тихим щелчком.

Я осталась стоять посреди столовой в окружении аромата кофе и табака и думала только об одном:

Какого черта только что произошло?

Глава 10.1

Беатрис. Прошлое. Не больше 48 часов.

Он появлялся каждые два дня, этот доморощенный принц. Не дважды в неделю, как завещал его папаша, которого, как я теперь знала, звали доном Орсини. Нет, каждые сорок восемь часов. Без пропусков.

Он больше не приходил в рубашке и брюках – всегда одевался соответствующе нам, если можно сравнивать наши вытянутые и застиранные майки с его идеально выглаженными футболками и фирменными штанами без единого пятна или дырки. Но даже в одинаковой форме разница была видна сразу.

Всем своим видом этот донский сынок демонстрировал, что гораздо лучше нас.

Идеально ровная осанка – будто вместо позвоночника у него был стальной штырь. Прическа – волосок к волоску, словно каждую прядь ему укладывали по линейке. Ровные, вычищенные ногти – не то, что наши, обломанные и черные от земли после утренней пробежки, где мы теперь кроме самого бега отрабатывали еще и уклонения от атак надзирателей.

В тот день, когда он пришел впервые, принц смотрел на нас так, словно мы – та самая грязь, что он вытащил из-под своих ногтей. И мне до дрожи в кулаках захотелось стереть с его лица это надменное выражение.

Но за последний месяц я научилась прятать все свои эмоции, чтобы ни Старик, ни его подручные не догадались. Урок с Марко я усвоила прекрасно: никаких больше слабостей.

Кроме той, что я уже себе приобрела.

Когда мой сосед вышел из лазарета спустя неделю, я боялась, что он начнет делать вид, будто мы снова чужие люди. Но он, едва появившись на тренировке, нашел меня взглядом и приблизился.

– Я хочу отомстить, – первое, что он сказал, сверкая своими темными глазищами.

– Двое против целой армии? – не оценила я. – Мы всего лишь дети, Марко.

– Мы пока дети, Трис, – поправил меня мальчишка. – Но они сами дают нам оружие в руки. Осталось только научиться им пользоваться.

Этот план мне понравился больше побега, поэтому сразу после разговора мы с подельником погрузились в тренировки с головой. Если раньше они были для нас просто занятием, без которого выжить здесь было невозможно, то теперь становились способом достижения цели.

И первой моей целью стал холеный принц, которого я поставила на место.

Он мне не нравился. Совсем. И даже не своим внешним видом, наглым взглядом или идеальной прической. Не нравился самим фактом своего существования. И присутствия в нашем мире.

Мы выживали на винодельне уже четыре месяца. Мы видели мир только во время предрассветного бега и редких занятий на территории. Нас заставляли драться, стрелять и молчать. А он… он просто приходил. Как на урок музыки. Входил в зал, кивал инструкторам, и все сразу начинали вести себя тише.

Я видела, что остальные мальчишки относились к принцу с недоверием, но не более. Держались в стороне, но вставали с ним в пару, если приказывали. Только дрались в полсилы, и это замечала не только я.

Первые разы Старик молчал. Но спустя пять или шесть таких «постановочных» боев он разразился такой тирадой, что виновато опускал глаза и сам принц. А парнишка, додумавшийся ему подставиться, получил двадцать ударов хлыстом по спине и неделю карцера.

С тех пор в поддавки не играл никто. И каждый раз, когда принц уходил из зала с новым синяком или ссадиной, я испытывала мрачное моральное удовлетворение.

И легкое сожаление от того, что он пострадал не от моей руки.

За следующий месяц меня так ни разу и не поставили к нему в пару, хотя и с Марко принц дрался уже не один раз. Это… раздражало, если честно. Я не понимала, кого подобным поведением выделяют: наказывают меня за то, что не послушалась и едва не подправила лицо золотому мальчику? Или его держат подальше, чтобы не давать повода мне отомстить?

Марко склонялся ко второму варианту. Но озвучивал еще и третий:

– Ты самая младшая из нас, – говорил он мне как-то за обедом, после очередной тренировки, где мне пришлось драться с Нико – тем самым рыжеволосым парнишкой, который однажды уже пытался избить нас в казарме. С тех пор ему все реже удавалось задеть меня хотя бы один раз. – А Данте – самый старший. Глупо ставить вас друг против друга.

– Но нас уже ставили, – напоминала я, на что мой единственный друг лишь пожимал плечами.

Целых три месяца все продолжалось точно так же. Каждые два дня – донский сынок в паре с кем-то, кроме меня. Даже не смотрел в мою сторону, а если наши взгляды вдруг и пересекались, парень быстро отводил свой. Я никак не могла понять, почему?

С мальчишками он научился находить общий язык. Со всеми – он нахального Нико до молчаливого Эцио. С Марко держался отстраненно, но вежливо, почти уважительно (что не удивляло, ведь мой сосед был лучшим среди нас). А меня… будто не замечал.

Я словно вернулась в прошлое, в те времена, когда нас только привезли на винодельню. Но тогда массовое игнорирование воспринималось мной иначе – я ему радовалась. Сейчас же со стороны одного конкретного человека – которого я победила! – аналогичное поведение меня почти что нервировало. Доставляло дискомфорт. Раздражало.

И каждый раз, когда Данте Орсини оказывался поблизости, это чувство только усиливалось.

В тот зимний день, когда отсчет нашего обучения перевалил уже за восемь месяцев, с самого утра Нико отправили в лазарет – всю ночь он жаловался на боли в животе, а после подъема рухнул посреди коридора. Поэтому, когда принц заявился на тренировку, нас стало нечетное количество. Вероятно, поэтому после разминки Старик позволил юному дону самому выбрать, кто сегодня станет его спарринг-партнером.

– Она, – острый подбородок тут же указал на меня, вызывая сначала недоумение, потом – шок, и лишь после – внезапную радость. – Я хочу драться с ней.

Наконец-то! Я мысленно потирала руки, уже рисуя в голове картинки, как вновь поставлю на место золотого мальчика. Но едва я сделала шаг вперед, как меня остановил резкий окрик Ковача.

– Нет!

Всеобщее удивление стало почти осязаемым. Даже остальные парни вопросительно уставились на главного надзирателя, ожидая пояснений. Но потребовать их мог только один человек, что он и сделал.

– Почему?

Данте шагнул перед, складывая руки на груди. Его коричневые брови сдвинулись к переносице, меня выражение лица со строгого на недовольное.

– Потому что вы оба не готовы, – не внес никакой ясности Ковач.

Мне нужно было промолчать. Нужно было проглотить очередное заверение в собственной никчемности. Но, вероятно, мое внутреннее возмущение достигло критической отметки, поэтому я дернулась в сторону Старика и с вызовом поинтересовалась:

– Или просто кто-то боится, что я в очередной раз окажусь сильнее.

Взгляд надзирателя потемнел настолько, что я сразу поняла: за свои слова я отвечу. И мне будет очень больно.

– Ты, – он ткнул пальцем мне в грудь, заставляя отступить на пару шагов назад. – Слишком самоуверенная. Успех от прошлой стычки пьянит тебе голову, и на этой волне ты будешь ошибаться. А ты, – он развернулся к парнишке, но дотрагиваться до него не стал. – Ты слишком яростно желаешь отомстить. Ярость застилает глаза, она – враг, а не советник.

Мы молчали. Все молчали, кроме Старика, который смерил нас обоих презрительным взглядом и бросил вдогонку:

– Вы оба не готовы. Ваша драка сейчас – это бессмысленное махание кулаками.

Я стояла, сжимая те самые кулаки, чувствуя, как гнев пульсирует в висках. Слова Ковача задевали сильнее любого удара. Не готовы. Он сводил все к технике, к холодному расчету, словно мы были просто инструментами в его руках. Но это было больше чем драка. Для меня – проверка воли. Для принца – сведение счетов.

Данте не спускал с меня взгляда. В его серых глазах, обычно таких уверенных, читалось то же самое негодование, что кипело и во мне. Надменность куда-то испарилась, осталась лишь голая досада.

– Ярость – это топливо, – тихо, но отчетливо произнес он, обращаясь к Ковачу. Его голос был ровным, но в нем слышалось напряжение. – Без нее здесь никто не выживает. Вы сами нас этому учите.

Старик медленно повернулся к нему, и в воздухе повисла та тишина, что всегда предвещала бурю.

– Я учу вас управлять ею. А вы оба хотите просто поджечь все вокруг. – Он прошелся взглядом по нашему строю. – Эцио! Марко! Вперед. Покажите прилежным ученикам, как выглядит бой, а не детская потасовка.

Марко бросил на меня быстрый, понимающий взгляд – «успокойся» – и вышел на площадку. Эцио, молчаливый и непроницаемый, занял позицию напротив.

Я отступила назад, в строй, чувствуя жар на своих щеках. Унижение и злость шумели в крови. Данте сделал шаг в сторону, но не встал с нами в ряд, а остался чуть впереди, наблюдая. Его поза, та самая, с идеальной осанкой, снова казалась вызовом.

Я смотрела не на бой, а на него. На то, как он следил за каждым движением Марко и Эцио, как его глаза анализировали их стойки, уклоны, удары. В его взгляде не было ни капли того пренебрежения, с которым он смотрел на нас в первые дни. Была лишь холодная, собранная концентрация. И тогда до меня стало доходить.

Его ярость была иной. Не как моя – слепой и жгущей изнутри. Его была обложена льдом, взята в рамки жесткого контроля. Он не хотел просто избить меня. Он хотел доказать, что сильнее, но кому? Себе? Мне? Старику?

Бой закончился чистой победой Марко. Эцио потерпел поражение, рухнув на маты в третий раз, и мой друг подал ему руку, помогая подняться.

– Видишь? – голос Ковача прозвучал прямо у моего уха. Я вздрогнула, не заметив, как он подошел, а Старик уже кивал в сторону принца. – Там, где ты видишь лишь противника, он уже ищет слабые места. Он учится. А ты просто злишься.

Он отошел, давая команду следующей паре. Данте наконец повернулся ко мне. И в его взгляде я прочитала не насмешку и не высокомерие. Нечто иное. Вызов. Молчаливое, но четкое послание: ты права. Я хочу сразиться с тобой. Но не так, как ты думаешь.

Он кивнул мне. Почти неуловимо. И отвернулся.

Тренировка продолжалась, но что-то переменилось. Теперь это была не просто ненависть. Это стало тихой, безмолвной войной, где мы оба ждали своего часа. И я дала себе слово, что когда этот час настанет, я буду готова. Не просто зла. А умна. Как он.

Глава 10.2

Со временем с присутствием Данте смирились все, даже я. Мы с ним не общались. Не пересекались на тренировках – с того дня Ковач специально разводил нас в разные углы зала. А когда Нико вернулся с вырезанным апендицитом, и нас вновь стало нечетное количество, большая часть моих тренировок снова свелась к отработке уклонений с одним из псов Старика.

Из всех детей я была самой неуловимой. Да, не самой сильной – я часто заваливала силовые задания, не самой меткой – но я лучше многих кидала ножи, не самой умной – итальянский мне упорно не давался, как и математика. Но я была ловкой. Изворотливой. Быстрой. И это часто играло мне на руку.

Рукопашный бой я почти никогда не проигрывала, побеждая за счет выносливости и изможденности противника: пока я уворачивалась, он терял силу и концентрацию. В беге я часто финишировала первой или с небольшим отрывом от Эцио – такого же щуплого, как я, от того и быстрого, как ветер. А в игре в прятки меня не мог победить никто.

К следующему лету жизнь вошла в свое русло. Мы с Марко все так же ненавидели винодельню и ее хозяина в лице Старика, но не противились обстоятельствам. Мы научились к ним приспосабливаться: молчать там, где хотелось кричать; прогибаться там, где хотелось встать в позу; подчиняться приказам, а не собственной гордости. Было сложно, но мне казалось, что мы справлялись.

В тот день мы собрались в зале – все, даже принц Данте, вытянувшийся настолько, что теперь значительно возвышался над нами. Он заходил со скупой улыбкой, пожимал руку Нико, с которым они сдружились за это время, хмуро кивал Марко, безразлично скользил взглядом по мне.

Я в такие моменты перекидывала отросшие волосы вперед, избегая зрительного контакта. Или вовсе отворачивалась, завязывая те в хвост. Резинка туго стягивала пряди, и это было хоть какое-то, но ощутимое чувство контроля. Мне единственной разрешали не стричься – не потому, что я так захотела. Так решил старый дон Орсини, посетивший нас перед рождеством.

Он привез сладости – конфеты, шоколад, торты. Новую одежду и обувь, подушки и одеяла. Как чертов Санта Клаус. Понаблюдал за очередной тренировкой, на которой не было его сына, и в самом конце вдруг произнес:

– Зачем вы уродуете девчонку? – и указал подбородком на меня, будто у кого-то могли быть сомнения, о ком речь. – Она должна быть совершенным оружием, Райнер. Во всем. Перестаньте ровнять ее под всех, лучше вручите ей расческу.

С тех пор я училась не только ухаживать за отросшими волосами, но и не подставлять их в драках – а это оказалось крайне сложно.

– Сегодня у меня для вас сюрприз, – заявил Ковач, едва переступив порог зала. Мы к тому моменту уже выровняли шеренгу, во главе которой, разумеется, стоял наш принц. – На выход. Развлекаться будем в другом месте.

О том, что развлекаться будет только Старик, а не все мы, догадался каждый. Но мы не спорили, мы лишь молча следовали туда, куда он нам указывал. Сначала – на улицу, потом – в хорошо знакомый нам фургон, в котором было откровенно тесно.

Принц с нами, конечно же, не поехал. Его ждал личный транспорт с комфортными условиями и двумя охранниками в соседней машине. Мы проводили его откровенно завистливыми взглядами. Я – еще и неприязненным.

Ехали не долго, но по явному бездорожью: нас трясло так, что мы постоянно натыкались друг на друга, вызывая тихое шипение и громкие ругательства. И на этот раз, когда дверцы распахнулись, мы сами с радостью выбирались наружу – навстречу ослепительному свету и сладкому свежему воздуху.

– На сегодня это – ваш плацдарм.

Явно довольный произведенным эффектом Ковач обвел рукой открывшееся нашему взору пространство.

Еще не лес, но природа уже вела свое тихое наступление: деревья пробивались сквозь потрескавшийся асфальт, оплетали полуразрушенные дома своими корнями, заполняя собой все свободное пространство.

Но Старик имел ввиду вовсе не природу: он уверенно шел к двум безжизненным пятиэтажным зданиям, примостившимся у границы участка. Кажется, такие называли «недострой»: стены и потолок на месте, но окна зияли пустотой, вместо дверей – лишь дыры в бетоне. С нашего места просматривалась неровная лестница, у которой не было даже намека на перила: сорвешься с такой, и полетишь вниз до самого конца.

Поблизости слышался низкий, непрерывный гул бегущей реки, и я готова была спорить, что она текла сразу за домами.

– Сегодня мы играем в прятки. – Замерев у черного провала, служившего входом в одну из многоэтажек, Ковач обернулся к нам, закладывая руки за спину и поставив ноги на ширине плеч. Его любимая поза, в которой он отдавал нам команды. – Вы прячетесь, а наш юный дон вас ищет.

Стоявший поодаль Данте нахмурился и сложил руки на груди. Кажется, идея бегать за нами ему не очень понравилась, но возмущаться принц не спешил.

– Но вы не будете просто прятаться, – добавил Старик, но воодушевления его слова не вызвали: мы прекрасно знали, что «просто» у нашего надзирателя ничего не бывает. – Вы будете двигаться. Иначе – проигрыш.

За проигрыш нас наказывали. Как правило – ударами хлыста. В хорошем расположении духа Ковач мог ограничиться пятью, в особо хреновом – и на двадцати не останавливался. Поэтому проигрывать никому не хотелось.

– Эти браслеты будут отслеживать ваши передвижения, – продолжал Старик, пока один из сподручных туго, почти до боли цеплял нам на запястья узкие черные ремешки. – Если вы замрете дольше чем на две минуты, браслет подаст звуковой сигнал, по которому юный дон вас быстро найдет, а я пойму, кто именно облажался.

Я посмотрела на руку: устройство, очень похожее на часы, уже начало обратный отсчет от ста двадцати.

– Ваша фора – пять минут. Область поиска – здание за моей спиной. Вы услышите, как дон зайдет в здание.

Быстрый кивок завершил краткий инструктаж, и мы сорвались с места, сталкиваясь плечами в дверях. И все, как один, рванули по лестнице вверх, сбиваясь в кучу на поворотах.

Грохот наших шагов эхом отдавался в пустых бетонных коробках. Я слышала за спиной тяжелое дыхание Марко.

«Не замирать. Двигаться». Правило било в такт пульсу. Четвертый этаж. Пятый. Чердачная дверь валялась на полу, но лестница к ней была обломана под корень. Теоретически, Марко мог бы подсадить меня, чтобы я забралась, но это был путь в один конец: бесшумно спуститься в случае чего я бы не смогла.

Мы ворвались в первый дверной проем, в пространство, заваленное битым кирпичом и сгнившими досками. Пахло пылью, влажным камнем и гнилью. Отсюда был виден весь периметр – и припаркованные машины, на которых приехали мы, Данте и надзиратели, и подъезд, где нас ждали Ковач и его принц.

– Разбегаемся, – хрипло бросил Марко. – Он не сможет уследить за всеми.

Парни метнулись кто куда – в соседние комнаты, дальше по коридору. Тактика стаи: они прятались на самом верху, надеясь, что здесь их никто не найдет. Я же спустилась на этаж ниже, завернула в первый поворот и дошла до оконного провала. Встала не слишком близко, чтобы меня не было видно с улицы, но так, чтобы сама могла наблюдать за всем происходящим снаружи.

Две минуты. Сто двадцать секунд. Мой браслет молчал, лишь красные цифры безжалостно отсчитывали мгновения.

Внизу, у входа, Данте снял куртку, остался в темной футболке. Он что-то говорил Ковачу, кивая, но с такой высоты я не могла разобрать ни слова. В его позе не было и тени страха – лишь собранная, отточенная готовность. Хищник, учуявший добычу и вычисляющий оптимальный угол атаки.

Я отшатнулась от края, услышав пронзительный вой сирены внизу. Время принца началось.

Не бежать. Не метаться. Думать. Я крадучись двинулась вдоль стены, за груду плит. Шершавая поверхность бетона царапала ладони. Отсюда был выход на пожарную лестницу, но она висела криво, одним концом уходя в пустоту. Еще одна ловушка.

По лестнице прошелестели шаги: не вверх, вниз. Кажется, кто-то решил последовать моему примеру. Но неудачно: буквально через пару минут определился первый проигравший.

Крик донесся этажа со второго – короткий, обрывистый. Слишком быстро. Слишком глупо.

Я присела на корточки, затаив дыхание. Браслет молчал. Шаги снизу стали четче. Данте поднимался. Не бежал, а шел размеренно, проверяя этаж за этажом. Я представила его взгляд – холодный, анализирующий каждую тень.

Мой план был прост – выжидать. Принц должен был понимать, что все мы рванули наверх, поэтому он пойдет на последний этаж. Проследует по коридору дальше. А я уйду вниз, в подвал. Все лезут наверх, в ловушку высоты. А подвал… подвал пах сыростью и свободой.

Я бросила взгляд на часы: мое время заканчивалось, поэтому пришлось сменить место дислокации. Трижды, прежде чем я услышала, как Данте вновь вернулся к лестнице.

Он зачистил второй этаж и никого не нашел. Теперь перебирался на третий.

Я не рискнула уходить далеко от лестницы, чтобы слышать, когда мне нужно будет выбрать нору поглубже. Но уже присмотрела несколько мест в непосредственной близости друг от друга, где можно переждать зачистку.

Но, когда Данте уже показался на лестнице, раздался противный писк.

С пятого этажа.

Прячась за приваленной к стене бетонной плитой, я видела, как принц вскинул голову и, посомневавшись с мгновение, бросился выше.

Ковач оказался прав: звук, издаваемый браслетами, был громким. И мерзким, раздражающим.

А еще за ним совершенно не было слышно шагов принца.

Я выбралась из своего укрытия и посмотрела наверх, туда, где к первому писку добавился и второй. Кажется, парни решили замереть, пережидая присутствие юного дона. Но браслеты считали быстрее, чем Данте – искал.

Я попыталась представить, как он будет действовать, когда закончит с верхним этажом. Вернется на третий? Или пойдет на четвертый? На его месте я бы поступила именно так, чтобы исключить перебежки. Значит, мне пора было спускаться.

Писк неожиданно смолк, сразу оба. В наступившей тишине я отчетливо расслышала ругательства и чужие шаги. Пришлось замереть, пережидая спуск Нико и Эцио – именно они провалились вторым и третьим.

А после я тихо двинулась за ними.

Третий этаж не оправдал моих ожиданий: прятаться тут было категорически негде. Никаких бетонных плит, кирпичей, досок, другого мусора. Лишь голые стены. Пыльные полы. Пустой потолок. И оконные дыры.

Я медленно проходила комнату за комнатой, обдумывая стратегию. Мне все еще нужно было пропустить Данте вперед себя, но теперь стоило бежать наверх – туда, где он якобы уже все проверил.

К сожалению, часы не показывали ничего, кроме двух минут, поэтому я не знала, сколько прошло времени. Скоро ли сумерки? Мотаться по заброшенному зданию в темноте – настоящее безумство.

Я слышала, как еще трижды сработал таймер, но уже не знала, кто именно попался юному дону. Шум на лестнице появлялся и затихал, а я считала.

Один на втором этаже. Пятеро – на последнем. Значит, я осталась последней.

И теперь Данте ищет не кого-то. Он целенаправленно ищет меня.

Тишина вокруг звенела. Густая, нарушаемая лишь завыванием ветра в оконных проемах. Воздух стал густым, как сироп, им было тяжело дышать. Я прижалась спиной к холодной, облупленной стене, стараясь вдыхать беззвучно, животом. В ушах стучала кровь.

Принц был где-то близко. Я чувствовала это кожей. Не слышала шагов, но воздух сгустился, наполнился напряжением. Охотник методично зачищал этаж за этажом, и теперь его очередь дошла до этого голого, пустынного уровня.

Третий этаж. Я не успела перейти на другой, не успела найти место в этом безжизненном пространстве.

Я сама себя загнала в ловушку.

И тогда до меня дошло. Вся эта игра… Старик устроил ее не для принца. Она была для меня. Ковач хотел посмотреть, как я буду выкручиваться. Один на один с Данте. С его холодным, выверенным умом, здесь, где негде спрятаться.

Шаг. Еще один. Не на лестнице. В дальнем конце коридора. Уверенный, размеренный звук ботинок по бетону. Юный дон проверял каждую комнату. Без суеты.

Я отодвинулась от стены, делая неслышный шаг вдоль коридора. Потом еще один. Нужно было двигаться. Всегда двигаться. Но куда? Голые стены, пустые комнаты с провалами вместо дверей. Ни укрытий, ни лазеек.

Мои глаза метались по пустому пространству. Оконный проем в конце комнаты. Без стекол, открытый всем ветрам. Край.

Шаги приближались. Уже в соседнем помещении. Я услышала, как Данте пнул что-то металлическое – вероятно, единственный предмет во всей этой пустоте.

Я рванулась к оконному проему – тихо, на кончиках пальцев. Не для того, чтобы прыгнуть – это было равно самоубийству: внизу, как я предсказывала, бушевала река. Но по краю стены тянулся узкий парапет – не внутри, а снаружи. Вряд ли Данте догадается выглянуть в окно.

У меня было всего две минуты, чтобы продержаться там, под порывистым ветром, поэтому я вся обратилась в слух. Чужие шаги стали моим метрономом: я ждала, пока принц окажется достаточно близко, чтобы перемахнуть через подоконник. До входа в комнату Данте отделяло метров пять…четыре…три.

Тело среагировало раньше сознания. Прыжок, ветер – резкий и холодный, свистящий в ушах. Бетонная полоса под ногами – узкая, ненадежная. Я запретить себе думать – это был единственный способ не сорваться вниз.

Я распласталась по стене, сливаясь с шероховатой холодной поверхностью. Воздух не поступал в легкие – я боялась, что даже биение сердца выдаст мое присутствие. Две минуты. Сто двадцать секунд, после которых мне придется двинуться: или обратно в комнату, или в противоположную сторону. Я начала отсчет в уме.

Раз-два-три…

Глава 10.3

Шаги затихли. Принц остановился на пороге комнаты. Я не видела его и не слышала его дыхания, но могла представить, как Данте внимательным, цепким взглядом оглядывает открывшееся пространство. Решает, стоит ли оно потраченного времени. Прислушивается.

…сорок… сорок один…

Он сделал шаг в мою сторону. Потом еще один. Я вжалась в стену, стараясь стать частью штукатурки, частью тени.