Яблоко для дьявола

– Лети за мной, – сказал он насмешливо, убрал руку и медленно полетел на восток вдоль реки.

Я вспомнила один разговор, состоявшийся не так давно.

– Ты должна понять и запомнить, – говорил Отец, – то, что я скажу тебе. Ад создали люди, а не тот, кто владеет им. Это люди наделены воображением, способностью создавать и воспроизводить образы. Демоны, слуги не наделены им. У них недостаточно ума для этого и совсем нет воображения. Они только исполнители и хранители того, что существует в этом мире. Тот, кому принадлежит это место – всего лишь хозяин, сдающий в аренду. Запомни, все, что ты видишь, создано человеком.

– Почему ты защищаешь его? – спрашивала я.

– Я защищаю не его, – отвечал Он. – Я защищаю справедливость.

Горизонт окрасился в цвет свежей крови, и старый мостик, к которому мы подлетели, выделялся на этом фоне черным пятном. Неширокий, в две доски, без перил, он висел над рекой без всякой опоры.

– Пойдем. – Сатана легко шагнул на мост. – Иди же.

Доски были старыми, недлинными, просто положенными друг на друга. Я с опаской ступила на них. Несмотря на свой вид, мост оказался довольно крепким, а доски сухими и чистыми. За мостом начиналась жидкая грязь. Я посмотрела вперед – черный силуэт не шел, а медленно скользил, не касаясь земли. Мы полетели вдоль реки. Внезапно без всякого перехода алые краски сменились беспросветной темнотой. Стало холодно и сыро. Наконец, вдали показался дом.

Он выглядел старым и запущенным, желтая краска стен облупилась, на них виднелись потеки крови, особенно по углам. Но все окна светились, и этот бледный свет, свет слабой электрической лампочки, показался мне ослепительным. Мы медленно плыли вдоль стены, пока не увидели дверь.

Она располагалась так высоко, что казалась окном. К ней вела деревянная лестница, по конструкции напоминающая трап самолета, очень старая и грязная.

Сатана легко взбежал по ступенькам и тонкой полированной тросточкой с тяжелым изящным, выточенным из тусклого металла, набалдашником, постучал в дверь. Дверь открылась. Поток желтого света полился на лестницу, освещая его черные брюки, падающие мягкими складками на сияющие элегантные туфли. В двери никто не стоял.

Не решаясь ступить на лестницу, я подняла глаза и поймала его взгляд, снисходительный и насмешливый. Так смотрит взрослый на ребенка, сидящего в грязной луже. Все равно уже измазался, так пусть хотя бы получит удовольствие.

– Они долго не могут найти дверь, – пояснил он, – те, кто перешел мост. Они бродят вокруг дома, плача и прося впустить их, но их зрение затуманено, и они проходят мимо. Они ползают по грязи, падают и снова встают. В основном, это не грязь, а незастывшая кровь.

Я содрогнулась. Наконец, вероятно, решив, что достаточно помучил меня, он небрежно сбросил черный плащ, расстелил его на ступеньках лестницы белой подкладкой кверху и остановился, ожидая меня.

Когда я поднялась и вошла в открытую дверь, он встряхнул плащ, перекинул через руку и последовал за мной. В бледном свете мелькнули рукав его пиджака из очень тонкого черного шелка и край белой рубашки. Он казался здесь таким же чужеродным, как и я. Но грязь, вонь и холод, похоже, совершенно не приставали к нему.

Пройдя по небольшому коридору, мы попали в квадратное помещение с выбеленным дощаным полом, которое напоминало прихожую большого дома. Меня удивило, что полы такие чистые, ведь входящие сюда с улицы истекают грязью и кровью.

– Посмотри сюда, – сказал Сатана, указывая на потолок. К потолку крепился широкий металлический стрежень с острыми крючками, похожими на рыболовные. Крюки были серыми, в грязных ржавых пятнах. – Их подвешивают здесь, пока не стечет кровь.

Движение в прихожей отвлекло меня – низко склонившись, Сатану приветствовал демон. Я увидела только макушку этого существа и расстилавшийся, словно крылья летучей мыши, черный плащ с искусно вышитой зеленой драконьей головой с красными глазами. Ядовито-зеленая кожа так плотно обтягивала голый череп демона, что выделялись все его неровности. На выступающий костях колыхался головной убор из тонких золотых проволок, торчащих вверх закрученными спиралями. При каждом движении проволочки покачивались, словно султан из перьев.

Демон долго оставался распластанным, и я успела заметить за его спиной открытую дверь в другие комнаты. У левой стены начиналась лестница, ведущая наверх.

Каким бы не был диалог между Сатаной и демоном, я не слышала его. Сатана легко коснулся тросточкой плеча демона, и тот поднялся с колен. Никогда еще я не видела столь ужасного создания. Он был невысок ростом, горбат и необычайно, патологически худ. Расшитый серебром черный кафтан и узкие черные панталоны только подчеркивали это уродство. Его лицо и тело обтягивала зеленая кожа, за исключением огромного мясистого, как клюв, красного носа. Он застыл в полупоклоне, разведя в стороны скрюченные когтистые руки. Выпуклые, налитые кровью глаза, едва не выпадая из орбит, уставились на меня с жадностью и голодом.

– Скажи ему, пусть перестанет смотреть на меня.

– Это здешний управитель, – представил его Сатана, и существо снова согнулось в старомодном поклоне.

Повинуясь знаку тросточки, пятясь назад, оно исчезло в дверном проеме, и мы остались одни. Было тихо, только какой-то далекий звук, похожий на шум моря, существовал где-то на границе сознания. И еще слышались громкое тявканье и печальный вой – кто-то бродил вокруг дома.

– Никто не войдет, пока мы не уйдем, – отозвался Сатана тихо из темноты, плавающей у стен.

Я стояла в центре комнаты на чистом дощаном полу. Неожиданно мне показалось, что дом исчез, остались только несколько досок— узкая дорожка, уходящая в темноту. Все пространство вокруг этой полоски света занимали глубокие бездонные ямы, похожие на пропасти. Призрачный свет болотных огоньков освещал эти зловонные ямы, в которых далеко внизу копошились живые существа.

Вздрогнув, я очнулась. Дом был на месте. Сатана стоял рядом, желтый свет горел ровно и успокаивающе.

– Пойдем наверх. – Он взял меня за руку. – Здешний управитель – настоящий эстет. Посмотри, успел даже дорожку постелить.

Он осторожно повел меня по ступеням, забранным черной тканой дорожкой. Я молча шла, не сопротивляясь. Меня что-то преследовало, давящее и больное, от которого хотелось забиться в угол и не шевелиться.

Оно отбирало силы и выматывало.

– Что-то не так?

– Нет, все в порядке. Сколько здесь комнат?

– Сто или сто пятьдесят. Может, больше. Управляющий украшаетих соответственно определенному веку. Давай посмотрим комнату твоего века.

Он ввел меня в зал, выложенный черными зеркальными плитами. Все убранство зала состояло из картин на стенах и нескольких полированных колонн. Дальнюю стену занимало панорамное окно. Лунное сияние отражалось в водах озера, на берегу которого стоял белый дворец. Снова головокружение навалилось на меня, и я увидела девушку в белом вечернем платье. Молодой человек в черном фраке с белокурыми, падающими волнами на открытую шею, волосами, бережно и медленно кружил ее в вальсе. Тихая музыка заполняла каждый уголок зала, а за стеной, над дворцом, в черном небе сверкали разноцветные фейерверки.

– Я же говорил тебе, что здешний управитель – настоящий эстет, —голос Сатаны привел меня в чувство.

– Это все не настоящее.

– Конечно, дитя. Он сообразуется с желаниями тех, кто приходит сюда. Если это женщина, он притворяется юношей, если мужчина – девушкой. Прибывших умывают и одевают в красивые одежды, потом он приводит их в комнату, отвечающую их веку. На самом деле это всего лишь комната синей бороды.

– Что он с ними делает там? – спросила я, содрогнувшись.

– Тебе незачем это знать. В какой-то момент они видят перед собой его настоящее лицо.

– А что потом?

– Под каждой комнатой расположена яма, соответствующая определенной эпохе. Понимаешь, этот дом – только обман, мираж, наваждение. Посмотри вниз.

Я опустила глаза к ставшему прозрачным полу. Внизу была глубокая черная яма, смрадная серая грязь.

– Яма вашей эпохи наполнены жидким бетоном и асфальтом, потому что люди сами наполнили им свою жизнь – вы строите дороги и возводите из него себе дома. Вот и здесь дом из того же. Попавший сюда долго летит в темноте, пока не шлепается в жидкую грязь. Она покрывает его тело коростой, заползает в глаза и уши, забивает рот. «Этого не может быть, – говорит он, – это какая-то ошибка. Они не могут оставить меня здесь. – И, наконец в отчаянии издает последний безумный крик: «Заберите меня отсюда!».

Я подняла голову и увидела насмешку в его глазах. Мой народ, раса, с которой меня свела судьба. Пусть не все, но многие проведут вечность в вонючей яме с бетоном – это нужно принять. И жить с этим дальше.

– Лучшее место – на стене, – продолжил он как ни в чем не бывало, – и чем выше к краю ямы, тем почетнее. Они поднимаются от низа к верху, и это составляет смысл их существования здесь. Если кому-то, не закончившему свой жизненный цикл, приходит время возвращаться, за ним спускают лестницу. Невероятно счастливы те, кто выходит отсюда.

– Я уже достаточно насмотрелась, – сказала я глухо.

Он молча кивнул. Мы спустились по лестнице в маленькую прихожую, где нас уже ждал распластанный управитель. Я была рада, что не видела его лица. Он ухитрился застелить внешнюю лестницу темно-бардовым, с красными и черными разводами, ковром.

Мы вернулись к началу дороги. Три существа все еще были здесь.

– Что они делают с приходящими сюда? – спросила я Сатану.

– Тебе незачем знать, – повторил он устало, – давай уйдем отсюда.

Я ощутила движение куда-то вверх и в сторону, и в то же мгновение местность вокруг изменилась. Над нам нависало черное, полное звезд, небо. Обрывающиеся в пустоту пропасти чередовались с острыми скаламит и каменными площадками. Прямо передо мной гремел серебряный водопад. Огромный, широкий, стремительный, он падал в пропасть, разбиваясь в серебряную пыль.

– Метановый водопад.

Сатана сидел на камне и смотрел на воду, разбрызгивающую свет.

Вся долина тонула в серебряной дымке.

–Ты так и не спросила, почему.

Я не спросила, почему человек попадает именно в это место.

– Это Нижний ад?

– Ад не устроен так, как ты себе представляешь. У него нет верха или низа. Он не поделен на комнаты. Просто какое-то место существует в нем, и невозможно определить, где оно находится. Оно есть, оно в нем. Многие места заброшены, во многих живут.

– А в это кто попадает?

– Те, кто согрешил перед Богом – обижал слабых, тех, кто не может постоять за себя. Те, кто тиранил их, доводя до отчаяния, заставляя их души кровоточить, тот сам истекает кровью. Это не целенаправленная сознательная ненависть, а скорее безразличие ко всему. кроме собственных желаний. Такие люди считают, что могут поучать, руководить и наказывать слабого, доводя до слез, унижая и оскорбляя его.

– Неужели людям до такой степени безразлично, что с ними будет?

– Представь себе человека, идущего по дороге и увидевшего муравья. Ему все равно, что муравью хочется жить. Он без сострадания раздавит его ботинком. Если на месте муравья окажутся люди, которые ему мешают и от которых он может избавиться, человек раздавит их, как раздавил муравья. Ему безразличны люди. Ему безразличен я. Ему безразличен Бог.

Ему небезразличен только он сам. Ему все равно, что с ним будет завтра, главное для него – получить сегодня то, что он хочет.

Он вздохнул.

– Я не создавал ад, люди создали его таким. Демоны тупы и глупы, они могут выполнять только простейшую работу. Некоторые люди, оказывающиеся в том или ином месте, за небольшое послабление придумывают способы побольше поиздеваться над другими, тренируя свое больное воображение. В аду становится невыносимо тяжело дышать. Я получил вселенную и теперь смогу покинуть его.

– Но ворота откроются, и ад последует за тобой.

– Только мои слуги. Те, кто отбывает, не покинет своих болот и других мест.

Что-то сдавило мне горло.

– Почему ты сделал это?

Слово повисло, но не было произнесено. Покинул. Бросил. Предал.

– Этот вопрос ты могла бы задать и себе, – ответил он устало и с печалью. – Мы с тобой похожи. Мы оба оставили свой дом, предали тех, кто доверял нам. Я покинул своего Отца, ты покинула меня. Можешь сказать, почему? Ты увидела свет и потянулась к нему. Я увидел свой свет, и он увлек меня за собой. Кто может разобраться во всем этом? К тому же, теперь это не имеет никакого значения. Я хочу насладиться вселенной. В ней столько звезд, столько миров, столько наслаждений. И ты пойдешь со мной.

Я молчала, пряча слезы. А серебряный дождь все падал и падальна черные камни.

Часть 12. Горький пирог

Странные деревья с листьями, похожими на маленькие зонтики, смыкались у меня над головой. Солнечные блики танцевали на белой террасе здания, спрятавшегося в листве.

– Отец, у меня сегодня будет дорога?

– Да. И у тебя будет спутник, но очень необычный. Подожди здесь.

Я села на старые ветхие ступени. Спутник. И необычный. Кем мы станем друг для друга?

– Это от тебя зависит, – произнес голос за моей спиной.

Я оглянулась, но ничего не увидела, кроме солнечных зайчиков в зеленой листве.

– Я тебя не вижу.

– Не следует приглядываться, – продолжал голос, – а следует проникать в суть вещей.

Вздохнув, я расслабилась, дав окружающему миру растворится во мне. И увидела высокую худую фигуру, почти незаметную на фоне зеленой листвы из-за плаща того же цвета. Края низко надвинутого капюшона, широких рукавов и низ плаща украшал узор из бледно-зеленых символов. Коричневая рука сжимала тонкий высокий посох. Не человеческая рука.

– Тебе следовала бы знать, что в этом мире не принято заглядывать под капюшон, если этого не хочет его владелец, – заметил мой новый знакомый. – Как и задавать неправильные вопросы. Привыкай видеть и слышать только то, что тебе хотят показать.

– Я не хотела обидеть тебя.

– Ты и не обидела.

Он достал из складок плаща тонкий скатанный в трубку металлизированный лист с изображением зеленого креста в красном круге и, развернув его, положил у моих ног. – Стань в середину.

– Я не хочу.

– Ты не можешь идти в таком виде.

– Встань, – услышала я голос Отца. – Делай, как он говорит.

Я встала на зеленый крест, молния ударила в меня и превратила в человека-ящерицу – копию того, кто стоял передо мной, вплоть до плаща и посоха. Испугавшись, я отчаянно сбросила эту личину.

– Не волнуйся. Все будет как прежде, когда ты вернешься. В то место, куда ты идешь, лучше идти в этом обличье – никто не должен узнать тебя.

Я покорилась тихому голосу. Человек молча свернул свою тонкую бумагу-фольгу и спрятал ее в складках плаща. Затем он повернулся в ту сторону, где между ветвей пробивалось солнце, и взмахнул посохом.

В то же мгновение окружающий мир стал желтеть и старится. В нем образовался провал, черная расщелина, которая расширилась до размеров прохода. Темнота, льющаяся оттуда, превратила лето в позднюю осень.

В доли секунды листья-зонтики пожелтели, сморщились и стали пеплом, весь мир потемнел и съежился.

Человек вошел в черный проем, и я шагнула вслед за ним, чувствуя, как закрывается проход за моей спиной. Меня окутал мрак, непроглядный и вязкий, словно кисель. Потом я увидела черную землю и мелкие темно-зеленые листья травы, которых здесь не могло быть.

– Здесь нет ни травы, ни земли, – подтвердил человек. – Они просто воспринимают твои ощущения и становятся тем, о чем ты думаешь. Постарайся избавится от лишних мыслей.

Я подумала о пустоте. И она пришла, черная и густая, без верха и низа, холода или жара. Осталось только бледно свечение иероглифов на наших плащах.

– Что это за место? – спросила я как можно тише.

– Ад внутри ада, – ответил человек. – Мы называем его Кладбищем.

Наш разговор, мы сами спугнули существ, чьи бледно-зеленые тени бродили вокруг. В черном растворе плавали скелеты животных, пресмыкающихся, иногда человеческие, светящиеся в темноте. Все их части находились не на своих местах, соединенные кое-как, словно детская поломанная игрушка. Существа медленно окружали нас и так же медленно отступали.

– Они знают символы на наших плащах, – сказал человек. – Мы их кормим, и они нас не трогают.

Он медленно шел впереди в вязком ничто, и только бледное свечение его плаща связывало меня с реальностью, в которой остались солнце, тепло, свет.

– Что это? – спрашивала я, потрясенная. – Что это?

– Конец дороги, – говорил он, – кладбище, где умирает душа.

Они сначала еще хранят воспоминания о том, кем были, о мире, полном света и живых существ. Но постепенно энергия жизни тает, и они превращаются в бессмысленную бездумную массу, не знающую, кто она и не помнящую ничего. Потом они распадаются, превращаются в прах, который окружает нас, в темное ничто, не имеющее названия.

Он замолчал. Слушая тонкий скулеж, далекий визг и неясное бормотание, которое издавали плавающие мерцающие скелеты, я пыталась вспомнить солнце, зеленую траву, человеческие лица, смех, голос Отца. Существуют ли они на самом деле, или я всегда бродила здесь, в темноте, без имени, без прошлого, без надежды.

– Почему умирает душа? – спрашивала я. – Разве она не бессмертна? И почему Отец допускает существование этого места?

– Мы не знаем, почему это происходит, – отвечал человек. – Почти все из них жили какое-то время в ярусах Нижнего ада. А затем оболочка души начала разлагаться. Стали исчезать чувства и желания, любые, хоть какие-нибудь. Душа жива, пока она чувствует – неважно что – любовь, ненависть, боль, страх, страдание, пока в ней живет надежда вырваться, вернуться в жизнь. А эти…Они перестают чувствовать, их ничего не интересует, они все забывают.

– Они похожи на безумных, которых держат в сумасшедшем доме. Некоторые также не реагируют на окружающий мир.

– Большинство сидящих в таком доме просто одержимы злыми духами. Но и среди них иногда встречаются жители Кладбища. Иногда сюда отправляют на смерть в виде наказания. Посмотри.

Огромное ярко-зеленое существо горько стонало и плакало. Скелеты, пища и поскуливая, облепили его со всех сторон.

– В нем еще есть энергия, есть жизнь, и его страдания невозможно описать. Он будет умирать постепенно, теряя разум, чувства, воспоминания, пока не станет таким, как все. А потом и совсем исчезнет. Но первые сто, двести или триста лет самые тяжелые.

Он пошел вперед, а я побежала за ним, стараясь не слышать стонов бедного рыдающего существа.

– Что касается твоего второго вопроса, то тебе лучше спросить обо этом у своего Отца.

Мы подошли к светящемуся бледно-зеленому сооружению в форме треугольника. Даже этот свет доставил мне радость, которая так же быстро улетучилась. Это место медленно высасывало жизнь. Яд, разлитый вокруг, заползал в душу и убивал ее.

Внутри здания кипела работа. Собратья человека-ящерицы разбрасывали вокруг внешних стен тонкую сеть из серебристого материала. Маленькими ведерцами они черпали из стоящего в центре здания сосуда бледно-золотистую жижу и выплескивать ее на сеть. Кусочки света сияли, как звезды. В темноте слышался писк, визг, клекот, бормотание. Существа всех размеров, яркие, бледные, абсолютно черные, невидимые, набрасывались на сеть, поглощая свет – их пищу. Там, где они касались сети, даже серебристые нити темнели и становились невидимыми.

Люди-ящерицы трудились, не покладая рук, откинув широкие капюшоны, но я даже думать забыла заглянуть в их лица. Сквозь сковавший меня ужас от зрелища этого невероятного кормления, пробивалось другое чувство. Именно это чувство, думаю, заставляло моего спутника и его друзей находиться в таком чудовищном месте, кормить и заботиться об этих несчастных умирающих существах. Жалость.

Убыстряя темп, мелькали маленькие ведерца, мчались в развивающихся одеждах люди-ящерицы, визжали, пищали, стучали изогнутыми когтями, остатками пальцев существа-призраки. Я не могла этого больше вынести. Размазывая слезы, я рванулась к сосуду в надежде найти ведро и помочь моим странным новым знакомым кормить этот зверинец.

Один из зеленых плащей оторвался от своего занятия и остановил меня.

– Не надо, – сказал он. – Тебе нельзя этого делать. Они сразу почувствуют тебя.

Оглушенная, сраженная, обессиленная, я отступила.

Постепенно сосуд в центре здания опустел, сетка тоже опустела, толпа схлынула. Кормление закончилось. Медленно, устало, сеть втянули внутрь. Она стала совершенно черной. Вздохи, накинутые капюшоны – в здании шла уборка. Мой спутник подошел к мне, такой же усталый и вымотанный, как и остальные.

– Бог дает нам немного пищи для них, – вздохнул он. – Пойдем, нам нужно идти дальше.

И молча пошел вперед.

Я не двинулась с места. То, что душило меня, рвалось наружу в одном-единственном слове, и я закричала его, пугая глупых беззащитных тварей.

– Почему? – кричала я. – Почему? – Я не могла даже плакать, боль сжигала слезы. – Почему Отец допускает это?

– Это просто невероятно! – вспылил человек-ящерица. – До чего Он разбаловал тебя! Сколько раз я спрашивал Его, почему Он допускает, чтобы ты так вела себя. Он все время отвечает только одно: «Потому что я люблю ее».

– Послушай, – заговорила я с отчаянием. – Мы говорим с тобой об этом месте. Я никогда еще не видела ничего более чудовищного, более невероятного. Я хочу понять, почему оно существует. Я никого не хочу обидеть. Только хочу понять. Здесь такая безысходность, безнадежность, смерть.

– Это и есть смерть, – ответил он устало. – Смерть души.То, что не должно существовать, но существует. Нет никого из живущих в аду, кто бы не страшился этого места, кто не думал бы о нем с ужасом. Это – смерть сознания, гниение, переходящее в ничто.

Мы тем временем подошли к другому зданию, прямоугольному, длинному, со множеством дверей. Мы уже стояли в широком коридоре, когда одна из дверей открылась, и кого-то втолкнули внутрь. Мой спутник остановился около свалившегося на пол человеческого существа. От толчка сочленения рассыпались, превратившись в кучу костей. Существо стало собирать само себя. Вероятно, оно уже давно забыло, как выглядело вначале, потому что складывалось, не сообразуясь с принципами человеческой анатомии, а как придется. В результате получилось нечто, передвигающееся на четырех конечностях, без головы.

– Вы не видели мою голову? – спрашивало существо.

Я отступила, а человек с жалостью наклонился над ним и осторожно подтолкнул к выходу.

– Когда-то они были людьми, – говорил он. – Может быть, воинами, или царями, или полководцами. Сильными, веселыми, полными жизни, чувств и желаний. Потом в один момент в душе появилась пустота, червоточина. Они перестали отличать добро от зла, свет от тьмы. Они стали безразличны к своим словам и поступкам, безжалостны к тем, кого любили или ненавидели. Это произошло незаметно, так же незаметно, как приходит любовь – проснувшись однажды утром, вдруг осознаешь, что она здесь, с тобой, что она наполнила твою душу светом. Так и они однажды, проснувшись, ощущают пустоту внутри. Безразличие – первый признак умирания души.

Мы пошли вглубь здания и остановились у широкой серебристой ленты, которая спускалась сверху.

– Для приговоренных к смерти, – пояснил мой спутник.

Когда мы стали подниматься по ленте, мимо нас вниз пронеслось что-то живое и вопящее. Верх ленты упирался в ворота. Человек поднял посох, и ворота открылись.

Привычный бледный свет ада показался мне невероятно ярким. Когда ворота за нами закрылись, человек-ящерица достал из складок плаща серебристую фольгу и развернул ее у моих ног. Без возражений я встала на нее. Ударила молния, и я стала собой. Путешествие закончилось.

Но мне все еще хотелось получить ответ на свой вопрос.

– Безнадежность – всего лишь слово, – отозвался Отец. – Тебе кажется, что ты забыла главное слово, характеризующее это место. Но ты будешь неправа, даже если вспомнишь его. Словом не выразить сути. Ее не выразить и несколькими словами, потому что это всего лишь слова. Они могут отразить фактуру вещи, но не ее содержание. Ты все еще хочешь знать, почему?

– Да. Почему ты не сожжешь, не уничтожишь это место?

– А почему человек не может сжечь свои испражнения? Он не может их уничтожить иначе, как зарыв в землю, чтоб они сгнили, распались, превратились в ничто. Ты все еще хочешь продолжить этот разговор?

– Не знаю, – ответила я, переходя от жалости к отвращению.

– В этом нет моей вины, – продолжал Он, – в том, что этот мир умирает. И я не собираюсь превращаться в уборщика кала и испражнений за ним.

Человеческие души похожи на рыбу, живущую в верхней части моря. Смотри. Верхний слой самый теплый, он располагается ближе всего к поверхности. Потом идет средний, потом нижний, потом бездна, омут.