Яблоко для дьявола

– Тебе нельзя слишком сближаться с этими существами. – Он кивнул в сторону черной фигуры, несущейся к воротам Белого города. – Ты знаешь, кто они?

– Воины Апокалипсиса.

– Их прикосновение убивает, духовно и физически. Они – яд.

–Твое прикосновение тоже яд для меня. Как и мое для тебя.

Он рассмеялся.

– Для меня это самый сладкий яд, с которым я ни за что не расстанусь, – рассмеялся он. Затем спросил: – Что ты собираешься делать со всеми этими людьми?

– Они пришли в твой мир, и они твои.

– Тех, кто разместится в Северных землях, не сможет прокормить Белый город, – ответил он. – Они заполонят всю округу. Скажу ему, – он указал на черную фигуру, – что тебе принадлежат земли, покрытые черным и белым порохом. – Он улыбнулся. – Тебе прибавилось забот. Мы скоро увидимся.

Потом вскочил на коня и исчез. Тяжелый топот вывел меня из задумчивости.

– Подай мне плащ, – пробурчал Главнокомандующий. Я сняла плащ, и он ловко укутался в него. – Я оставляю своих воинов охранять город. Двоих у входа, и еще двоих. – Он указал на небо, где кружили две огромные черные птицы. Потом спросил: – Кого поселили в этом городе?

– Чудаков, мечтателей и миротворцев, – ответила я. – Они помогают живущим за его пределами пережить эту ночь.

Главнокомандующий покачал головой.

– Сострадательность. – Он словно пробовал на вкус это слово. Потом сказал: – Вот как решим. Пусть люди проходят ворота, а этот человек, – он указал на Эдварда, – и его люди будут выбирать в толпе похожих на себя и отводить их в город.

– Но как мы узнаем их? – спросил Эдвард.

– У них будет отметина.

Эдвард вздохнул.

– Все равно город слишком мал.

Тогда я вспомнила о подарке и развернула обертку. Когда я взяла нижний кубик, он растаял, и мы увидели, как к Белому городу пристраиваются, возникая ниоткуда, каркасы стен и зданий, как растет стена вокруг него.

– Это подарок, – сказала я и взяла кубик поменьше.

Каркасы обросли стенами и окнами, из обертки развернулись улицы и крыши, а бантик разлился розоватым куполом, накрывшим старые и новые здания.

– Это как прежде, когда не было рая! – воскликнул Эдвард восхищенно. – Так Господь строил дома для праведников. Теперь нам хватит места, – и убежал, радостный.

– Давай руку, я отведу тебя домой, – сказал мой новый друг. – Теперь мы будем часто видеться.

Часть 9. Законы ада

– Что тебя так сильно огорчило? – Глаза смотрели мне в глаза. – Не пугайся. – Он немного отодвинулся. – Это всего лишь я. И все же, что сильнее – испугало или огорчило?

– Не знаю. Эта картина. Лица террористов. Они такие молодыеи такие…

– Красивые?

– Это так неправильно.

– Хочешь понять причину? Природу их ненависти? Это довольно сложный вопрос. – Он протянул руки. – Иди сюда.

Он втащил меня в свой мир, в комнату с белыми стенами и мягкими белыми диванами, с видом на ад.

– Садись.

Я села на диван, а он отошел в панорамной стене и стал смотреть в темноту, подкрашенную багровым, высокий, темный, задумчивый.

– Ад переполнен ненавистью, – заговорил он, – она как воздух, наполняет все вокруг. Конечно, есть и другие чувства, многие другие, но ненависть определяет отношение живых существ друг к другу.

Они ненавидят и постоянно обижают друг друга, стараются ударить побольнее, изуродовать посильнее. Они постоянно доносят на друг на друга, стремятся вытеснить кого-то с более престижного места, выслужиться, угодить моим слугам.

Этот мир основан на определенных законах.

Прежде всего, это страх. Моя власть основана на страхе. Страх основан на наказании. Наказание на порядке. Порядок определяет моя сила, а не закон или логика. Я определяю, что правильно и что нет, а мое мнение часто меняется, потому что я непостоянен в своих настроениях. Таким образом, моя сила есть основа моей власти.

Они приходят сюда, ненавидя меня. Постепенно, проходя через все перипетии этого мира, они испытывают сначала ужас, потом уважение, потом преклонение, и, наконец, благоговение передо мной. Они поклоняются мне как богу, потому что не знают другого бога, кроме меня.

– А ты?

– Я ненавижу их. Ненавижу эту грязь под ногами. – Он повернулся ко мне, когда я встала с дивана и подошла к окну. – Не думай, что я создал эти законы. Сначала ад был пуст, и люди проносили их с собой, из своего мира. Теперь они уносят их отсюда, забирая в тот мир, куда возвращаются. – Он сжал ладонями мое лицо. – Зачем тебе это? Зачем ты хочешь увидеть природу чистого зла? Ты и так страдаешь, просто бывая здесь, как же ты сможешь выдержать то, что обрушивается на голову, испытавшего эту силу?

– Ты не понимаешь.

– Понимаю очень хорошо. – Он разжал руки. – Я сам прошел через это.

Он прошелся по комнате, наблюдая, как я стою у окна.

– Ты не можешь почувствовать отсюда то, о чем я говорил, – продолжал он угрюмо, садясь на диван, – здесь хорошая изоляция, и, к тому же, ты никогда не чувствовала это за стенами.

– Холод. Я чувствовала холод.

Он кивнул.

– У тебя природный иммунитет. Ты не воспринимаешь и не принимаешь ненависти. Даже злость, иногда возникшая, не приживается в тебе. Подойди, сядь рядом. – Я села, и он взял мои руки в свои. – Когда я держу тебя за руки, я ощущаю жгущее тепло где-то глубоко внутри меня, чувство, которое я давно забыл, давно уже похоронил.

Ты знаешь, таких как я наш Создатель не научил любить. Но он не учил нас и ненавидеть. Я помню ровное мягкое тепло, радость познания, надежды и мечты о будущем, о том, для чего мы были созданы. Потом пришел человек, и я пошел за человеком. Я искал только свободы и желал исправить ошибки моего Отца. Я считал человека недостойным его любви. Я не ошибся. Я оказался прав. И Отец понимает, что я прав, потому что видит клоаку, в которую превратилась вселенная. – Он отпустил меня и откинулся на спинку дивана, сцепив руки за головой. – Ты знаешь, думая об этом сейчас, я не вижу случайности в том, что произошло. Каждый рожденный имеет свое предназначение, и возникновение полярного мира – мира зла, как противовеса миру добра – предопределено с самого начала.

Идеальное, чистое добро, не свойственно человеку. Рай не создан для человека, скорее ад – его место. Те, кто попадают в рай, не исправляют своих недостатков, и ангелам приходится порой нелегко с некоторыми из них. Мнение, что из рая нельзя попасть в ад, неверно. Такие случаи бывают. В то же время, в аду есть уникальные люди, удивительные. Они здесь не потому, что заслужили, а потому что им нет места в раю.

У меня есть определенные правила, которым должны следовать мои дети. Но у моего брата тоже полным-полно таких правил. Заповеди, которые являются основными законами его мира, тоже обязательны к исполнению.

Я наказываю своих детей. Но мой брат тоже наказывает, и довольно жестоко. Он прощает некоторых их них, но и со мной это случается. Мои руки в крови, но на его руках ее не меньше. Разве не оставил он своих учеников на мученическую смерть на Земле? Единственная разница, между нами, в том, что он любит своих детей, а я ненавижу.

Он гортанно крикнул, и я услышала, как за одной из прозрачных стен, сквозь которую просвечивали смутные силуэты цветов и деревьев, кто-то зашевелился. Повернувшись ко мне, он долго молчал, потом продолжил:

– Эти два полюса, два мира, текут, сливаясь в одной точке, и эта точка – наш Отец – суть и воплощение всего, что есть в этих мирах. По одному ему известной причине он допускает существование обоих, не найдя идеальным ни один из них.

Я помню, кем я был, когда пришел сюда. Я прошел через свой собственный внутренний ад, одинокий, отверженный своими братьями, своим домом. Я научился ненавидеть раньше, гораздо раньше, чем научился любить.

Посмотри на меня. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо в этом мире. Вот я, таков, каким впервые воплотился в реальный образ. – Я увидела ангела, каким видела его однажды. – Вот я таков, каким видят меня люди. —Этот образ я тоже видела и знала. – Вот я, каким меня создал Отец. —

Он снова изменился, и я снова узнала его. – И еще я бываю чудовищем с тысячами лиц, миллионами образов, чудовищем, которое пробуждается и выплывает из глубин моей сущности. Это чудовище, как и дракон, растет, словно на дрожжах, на ненависти и зле, рождаемых физическим миром. – Он менялся, снимая и одевая маски. – Я взрастил эту ненависть, когда погибал здесь один. Я выжил, изменился, стал властвовать в этом мире и ненавидеть его одновременно. Я испытываю к нему отвращение и, все же, получаю наслаждение от того, что живу в нем. Мне нравится моя сила, чувство владычества, нравится преклонение, которое я получаю. Кроме того, мне требуется элементарное питание, которое я могу черпать из него без всякого ограничения.

И, несмотря на все это, я могу испытывать любовь и чувство теплоты. Парадоксальность зла заключается в том, что оно может вместить в себе добро. Само добро не способно вместить в себя хоть какую-то частицу зла. Это соединение плохого и хорошего, вернее, существование плохого без отрицания хорошего, и есть суть злого.

Я могу презирать человека, но я принимаю то хорошее, что есть в нем, и, несмотря на разговоры, не пытаюсь избавится от этого.

Я люблю все красивое. Я люблю музыку, живопись, скульптуру.

Я с удовольствием читаю поэзию и литературу. Я много знаю. Я увлекаюсь философией, которая по своей сути очень близка к искусству. Я часто беседую с некоторыми жителями моего мира, и, поверь, в них гораздо больше хорошего, чем плохого. Не во всех, разумеется. В некоторых из них.

Я пытаюсь объяснить тебе парадокс своего сознания. Не переставая любить тебя, и даже, увлекаясь чем-то хорошим, я не перестаю быть тем, кто я есть.

– Неужели ты никогда не думал вернутся к Нему? Разве Он не простил бы тебя?

– Мой бедный колобок, моя бедная белая мышка! – рассмеялся он. —Хочешь спасти дьявола от него самого? Мой брат и я – мы только ноты, я —низкие, он – высокие. Каждый из нас сам по себе не может создать что-нибудь или сколько-нибудь значительное, прекрасное. Если играть очень низко или очень высоко, это может привести к безумию или даже смерти. Только вместе мы можем создать мелодию, которая по-настоящему трогает, настоящую музыку, которую не стыдно играть. Подожди меня немного.

Сатана вышел из зала. Я видела, как он берет из рук девушки в черном низкую вазу с белыми цветами. Он внес вазу в комнату сам – сюда никтоне смеет входить – и поставил вазу на стол. Я залюбовалась пушистыми белыми цветами со множеством тонких лепестков.

– Вижу, ты узнала девушку. – Я кивнула. Это была девушка из концертного зала, молодая чеченская девушка, которая верила, что Бог защитит ее. – Из них получаются неплохие воины со временем.

– Это так неправильно, – сказала я с горечью.

– Я объясню. Посмотри на эти цветы, разве они не прекрасны? —

Я кивнула, соглашаясь. Он наклонился, легко касаясь лепестков, снова сел рядом, но, когда я потянулась к цветам, остановил мою руку. – Те детитоже показались тебе красивыми? – Я снова кивнула. – Эти цветы особенные. Они растут на одной из моих планет и очень редкие. В них течет тонкий и сильный яд, который они прячут за своей невинной белизной и свежестью. Разве белый цвет не твой любимый?

Я отодвинулась, глядя на нежные прозрачные цветы, прекраснейший из всех букетов.

– Одного прикосновения достаточно, чтобы яд проник внутрь. Он может жить в организме годами, потом внезапно проявляет себя, и человек сгорает за несколько часов. Понимаешь ли ты меня, ребенок? Ненависть может долго дремать, накапливаясь, но, когда она прорастает, она сжигает человека дотла, превращает его в мертвеца. уничтожает все чувства, кроме желания убивать. Адом управляют не поступки, и не слова. – Он постучал пальцем по лбу. – Все находится здесь. Чувства, именно чувства поднимают живое существо или бросают его в бездну.

Он откинулся на спинку белого дивана и улыбнулся.

– Сегодня будет хороший день. Может быть, твоих соплеменников удивит, почему преступлений в десять раз меньше, чем обычно. Вероятно, они решат, что демоны решили отдохнуть или ангелы работают лучше, чем всегда.

Часть 10. Начало

Я шла сквозь череду огромных темных залов, слушая свои шаги. Пустота и темнота вокруг, только серый необработанный камень стен, никаких украшений или отделки. Огромные мраморные колонны, единственное, на что стоило посмотреть, уходили в темноту.

Сатана стоял, облокотившись спиной об одну из них, мрачный, темный, неулыбчивый.

– Зачем ты здесь? – спросил он хмуро.

В глазницах узких окон клубилась темнота.

– Где мы?

– Это недостроенная часть моего дворца.

– Мне очень плохо, – сказала я глухо. – Какая-то тяжесть не дает думать, даже видеть.

Внезапно ночь окрасилась багровым, тишину разорвали грохот и вой. Жалобы, стоны, душераздирающие крики сплетались с раскатами нечеловеческих голосов и шатанием стен. Казалось, небо падает на землю.

– Что это?!

– Ты знаешь, что отличает мой мир? Тишина. Те, кто здесь живет, стараются не издавать лишних звуков и шума – они слишком много шумели и веселились при жизни. Я люблю тишину.

– Но сейчас здесь нет тишины. Что случилось?

Он отлепился от колонны и стал рядом со мной, глядя, как в окнах пляшет багрянец.

– Вот именно, случилось. Так всегда происходит, когда ад пополняется огромным количеством людей сразу.

– Да что произошло?!

– Всего лишь взорвалось солнце, и маленькая часть вселенной перестала существовать.

– Но все люди не могли оказаться здесь.

– Почему же нет. Большая часть оказалась здесь. У солнца была не одна планета.

– Сколько же их?

– На этом участке где-то четыре миллиарда.

– А эти звуки, давление, которое не дает думать?

– Это всего лишь боль. Отчаяние, ужас, отвращение к тому месту, куда попали эти существа. Так всегда бывает. Обычно три четверти умерших готовы к смерти и встречают ее нехотя и без радости, но со смирением.Их эмоции не так ярки и сильны. Остальные, умершие неожиданно, часто испытывают шок и ужас. Но с ними легко справляются мои слуги, утихомиривая их. Другое дело – большие катастрофы. Наплыв эмоций так силен, чувства так обострены, что боль заполняет все вокруг. Подойдик окну.

– Я не хочу.

– Не хочешь.

Он схватил меня за руки и потащил к темному проему. Увидев лихорадочный румянец, покрывающий бледное лицо, я перестала сопротивляться.

– Это тебе не прогулки, не экскурсии, – заговорил он, нависая надо мной. – Прими боль, с которой ты пойдешь дальше и с которой никогдане расстанешься. – Потом схватил меня за плечи и заорал, пожирая глазами: – Прими эту боль как свою собственную! Тогда ты поймешь, что такое ад, в котором человек обитает вечно, и в который погружается вселенная! Я не могу постоянно оберегать тебя, пряча истинную сущность ада!

– Перестань меня трясти! – прошептала я, и провалилась в багровую пелену, теряя сознание от давящей, тяжелой мысли о чем-то очень важном, содрогающейся под ногами почвы, шатающихся стен, грохота, плача и воя.

Я очнулась от тишины, которая вначале показалась оглушительной. Землетрясение и грохот прекратились, но стоны, тихий истерический плач, продолжали давить из багрового тумана, висящего за провалами окон.

Может быть, Сатана был прав, говоря, что скрывал от меня настоящий ад, превращая все в игру, сказку, иллюзию? И где он сам?

Послышались тяжелые шаги, гулко раздававшиеся в пустых залах, и Сатана склонился надо мной, откинув капюшон лилового плаща. Он был с ног до головы забрызган кровью – на лице, руках и одежде расплылись кровавые пятна, еще более заметные на бледной прозрачной коже. Он протянул ко мне руки, но я отшатнулась.

– Что же ты бежишь? – спросил он устало, с насмешкой. – Не хочешь видеть мир, который вскоре станет домом для земной расы? Он не так уж плох, как может показаться вначале.

Что-то звучало в его словах, помимо затаенной горечи, и это «что-то» я не могла принять.

Он негромко окликнул темноту. Дальняя дверь зала осторожно открылась, впуская бледный свет, и темная фигура, появившаяся в проеме, жалобно позвала своего господина. Кажется, слуга боялся войти. Сатана поманил его, и слуга внес большой сосуд с загнутыми внутрь углами и одежду. Сатана смыл кровь, неторопливо переоделся и встал у окна, вглядываясь в багровые сумерки. Он молчал, пока слуга уносил забрызганную одежду. Наконец, заговорил:

– Их еще долго не удастся утихомирить. Мои слуги не справляются с таким количеством прибывших одновременно. – Резко повернувшись, он посмотрел на меня. – Так ты пойдешь туда или нет?

– Пойду, – ответила я с печалью.

– Где твои няньки? Пусть они оденут тебя во что-нибудь.

Он укутал меня в свой плащ, и, взяв в руки тонкую ткань, покрывающую мои плечи, закрыл ею лицо. Но я, рванув с себя покрывало и плащ, оттолкнула его, повернулась в сторону багровой ночи и вошла в нее такой, какой была. Если мне суждено испытать боль, я не стану от нее прятаться. Если мне необходимо испить страдание, я не стану разбавлять его страхом.

Люди заполняли все поле до горизонта. Они плакали, рыдали, причитали и выли, обезумевшими глазами оглядываясь вокруг. Совершенно обнаженные, их тела уже утратили свет жизни, приобретая обычный для ада голубовато-серый оттенок, но на лицах все еще плясали остатки света, смешиваясь с грязью, потоками крови и слез. Они бессильно сидели или лежали, опираясь на слабые руки, не в силах ровно держать голову.

И они видели меня.

– Помоги нам, – шептали они, словно заклинание, – помоги нам, спаси нас, забери нас отсюда. Как ты попала сюда? Ты несешь свет, но ходишь во тьме.

– Что с вами случилось? Почему вы здесь?

– Наш мир умер. Но мы не знаем, почему попали сюда, – шептали голоса. – Мы молились нашему хозяину, выполняли все его приказания и его заветы. Мы всегда были послушны ему.

– Вы молились хозяину, но почему не молились Богу?

Они не отвечали.

– Я знаю, кто ваш хозяин. И вам не на что сетовать.

Они плакали тихо и жалобно, их боль тревожила и болела, словно моя собственная. Я прошла поле, другие поля, пока образы, сливаясь, не превратились в сплошной бесконечный кошмар.

Я видела женщин, отделенных от мужчин, которых обнимали демоны с грубой бородавчатой кожей и несоразмерно большими головами, и огромные, черные как смоль, с лоснящейся чернильной кожей, и маленькие, худые, уродливые и визжащие. Демоны брали женщин, касаясь их обнаженных тел по-хозяйски, спокойно и грубо, а женские тела трепетали. Жадность, неутоленное желание – печать, которую получает женщина, попавшая в ад, страшное, стократ усиленное желание, ставшее болезнью. Ей все равно, кто перед ней, и ни один демон не может потушить это желание.

Ничего страшнее мне видеть не приходилось.

На следующем поле отбирали женщин, которые будут служить во дворцах Сатаны и женщин, которые пополнят ряды воинов. Их не трогали, тщательно осматривали и давали одежду.

Я шла дальше, туда, где отбирали слуг для Сатаны, слуг для слуг Сатаны. Миллиарды пройдут сортировку и отбор.

Их разделят по кастам или сословиям, из которых состоит этот мир. Они растворятся в нем, черные воды сомкнутся над их головами, и часть вселенной умрет здесь, вместе с ними. Они забудут, кто они и кем были, забудут о солнце, радости, любящих глазах, детских руках, обнимавших их когда-то. Исчезнет все, ничего не останется. Всё превратиться в прах. Но сейчас они еще помнили. Их распадающийся мир еще жил, медленно умирая вместе с остатками света.

Я не могла не говорить, ни плакать, ни думать. Только смотреть. Я молча брела сквозь багровые сумерки, натыкаясь на демонов, снующих между агонизирующими существами, которые когда-то были людьми.

– Дитя, – позвал Отец, и я очнулась. – Протяни руку. —

Я остановилась в своем бреду, и, ничего не соображая, протянула руки, в которые упал золотой свет. Крупинки походили на мягкие золотые капли. – Это немного благодати. Она даст им покой.

Собравшись с силами, я подбросила капельки в багровое небо. Они разлетелись по полям, оседая на лицах людей. Маленький золотой дождь мгновенно успокоил и утешил миллиарды. Над полем повисла звенящая тишина, которая сняла с моих плеч невыносимый груз. Почти с радостью я побежала обратно, под своды недостроенных залов.

Сатана стоял там же, где я его оставила, глядя в темный проем окна. Багровый свет медленно угасал, темнота снова властвовала над этим миром.

– Что ты видела? – спросил он.

Я сказала.

– Почему стало так тихо?

Я ответила. Потом спросила:

– Что теперь будет?

– Ничего особенного. Эта часть дворца отстроится, отсюда мои слуги будут управлять вновь прибывшими. Каждому будет отведено свое место.

– Но ты говорил о боли.

– Воспринимать чужую боль как свою собственную – одна из твоих черт. Ты всегда чувствуешь боль и всегда носишь ее в себе. И я не могу вечно защищать тебя от этого страдания.

– Почему же ты делаешь это?

– Потому что люблю тебя. И потому что нет ни радости, ни счастья в том, чтобы управлять миром, наполненным только грязью и злом.

Я подошла и, встав на цыпочки, тихо поцеловала его в щеку.

Пусть простят мне люди. Пусть простит мне Отец.

– Прошу тебя, – сказала я, – будь милосерд к этим людям.

Он взял мою руку и поцеловал ее.

Но ничего не ответил.

Часть 11. Нижний ад

Большой бледно-желтый дом в несколько этажей стоял на берегу черной ленивой реки. Чтобы попасть к дому, нужно перейти мост, но я медлила. Мост казался странным, но я никак не могла понять, чем именно. Я прошла по насыпи вдоль берега, осторожно ступая в темноте и, присмотревшись, отшатнулась – дощаной настил моста покрывали острые гвозди. С гвоздей стекала кровь. Она измазала доски и каплями, а кое-где струйками, стекала в черную реку. Реке было все равно, мне – нет. Я остановилась как вкопанная, не дойдя несколько шагов до моста.

– Зачем ты здесь?

Вместе с голосом из темноты выплыло бледное, опухшее, покрытое корками лицо. Оно подсвечивалось снизу, словно к подбородку приставили фонарик, отчего тени казались резче и четче.

– Уходи отсюда, – настаивало существо. Оно не казалось враждебным, скорее доброжелательным. – Это место не для тебя.

Глубоко посаженные обсидиановые глаза блеснули голубыми и красными искрами. Я не могла рассмотреть его тела, его скрывала темнота.

– Это из-за моей бабушки.

– У тебя нет бабушки.

– Она моя дальняя родственница. Там, на Земле.

– А, генетическая родственница. Но она не твоя бабушка. У тебя нет родственников.

– Я знаю.

– Хочешь пройти через мост?

– Не уверена.

– Не надо. Зачем расстраиваться лишний раз.

Вдруг раздался рев, мелькнула огромная пасть с четырьмя острыми клыками. Странное дело, пасть тоже казалась подсвеченной изнутри, как будто специально для того, чтобы напугать. Существа совершенно не было видно, слышался только его жуткий рев.

– Перестань, – первое существо одернуло второго, – не пугай ее.

Громко, щелкнув зубами, страшная пасть закрылась. Два любопытных блестящих глаза уставились на меня, но я никак не могла понять, какого они цвета.

– Пусть побудет здесь, – продолжало первое существо, – потом мы будем всем об этом рассказывать. Все придут послушать нас.

– Вы кто – люди? – спросила я.

– Нет, – ответило первое существо. Оно выглядело смышленее своего товарища, который только радостно созерцал меня, блестя глазами в темноте. – Мы – нет, а он – да.

Из темноты выполз кто-то маленький, похожий на лягушку с длинной шеей. Я не успела как следует рассмотреть его. Неожиданно наш разговор прервался. На черном небе появилось облако света, в котором без видимой опоры висели два белых ангела – это напоминало дверь, открывшуюся в пустоте.

– Почему она здесь? – спросили они. – Это плохое место.

Разговор повторялся как дурной сон.

– Это из-за моей бабушки.

– У тебя нет бабушки.

– Я знаю. Я посмотрю и уйду отсюда.

– Хорошо, – сказали ангелы.

Это напоминало стражу. Вероятно, они следят за тем, кто сюда приходит. Свет померк, снова наступила темнота.

– Зачем тебе переходить мост? – послышался знакомый голос.

Существа, склонившись до земли, исчезли в темноте.

– Если я этого не сделаю, буду потом мучиться.

Я стояла на холодной мокрой земле, рассматривая черный силуэт.

– Ты не можешь идти по мосту, – продолжал Сатана. – Вверх по течению есть другой. Пойдем туда.

– Неужели они переходят его?

Я думала о людях, которым выпала эта судьба.

– Да, они разбивают ноги в кровь, потому что идут босыми, – ответил он. – Иногда они падают на острие, и тогда кровь льется просто в реку.

Он протянул мне из темноты руку в кожаной перчатке, но я не подала свою. Это место нервировало и оглушало.