По Кроуфорду

Я вздохнула. Время вернуть себя в жизнь. И в его игру.

Хочешь поиграть в равнодушие, Кроуфорд?

Что ж, давай поиграем. Я выучила правила наизусть.

Глава 4

Джеймс

Она сидела рядом.

Кейтлин.

Я слышал её голос, чувствовал движение, улавливал запах парфюма – сладкий, взрывной, с лёгкой горчинкой. Как и сама она.

Но не смотрел на неё.

Я должен был держать себя в руках. Особенно сейчас. Ведь стоило мне встретиться с ней взглядом – и весь мой хрупкий контроль рассыпа́лся в пепел.

Поэтому я игнорировал её. Говорил с Ханной, улыбался проснувшемуся Расселу, слушал Бетани и даже смеялся – делал всё, чтобы не смотреть на Кейтлин. Всё, чтобы казаться безразличным.

Я знал, как это заденет её самолюбие. Знал, что этим попаду точно в цель. Звучит ужасно, но это была моя тактика. Моя защита. И, надо признать, это отлично работало.

Почти всё время, что они сидели с нами, Кейтлин смотрела в свою чашку, будто там было что-то ещё, кроме кофе. Она делала вид, что всё в порядке. А я делал вид, что не замечаю, как у неё подрагивают пальцы, как она сжимает губы, как сидит чуть сгорбившись. Как бросает в мою сторону колкие взгляды, наверняка пытаясь понять, почему я такой… бессердечный ублюдок.

С каждой нашей новой встречей я становился с ней всё холоднее. Жёстче. Потому что её присутствие раздирало старые шрамы – те, которые так и не зажили до конца. Я просто не мог переступить через себя, не мог снова позволить себе сблизиться с неподходящим для меня человеком. А Кейтлин Хардвик была тем самым «неподходящим для меня человеком». К ней было опасно легко привыкнуть. И ещё легче – привязаться.

Поэтому я должен был держать дистанцию. Даже если ради этого придётся делать ей больно. Даже если придётся быть грубым, отталкивающим, чертовски несправедливым. Потому что всё это – меньшее зло. Потому что если я позволю себе шаг вперёд, один-единственный – дальше не остановлюсь. А я не имею права на ещё одну ошибку.

Не сейчас. Не с ней.

✦

Мы вышли из торгового центра под тёплый летний ветер и оранжевый закат. Город жил в своём темпе: смех, клаксоны, ароматы кофе и хот-догов, тянущиеся от уличных киосков.

Бетани и Ханна шли впереди, обсуждая, где вкуснее чизкейк – в «Хейзел» или «у Роуз».

Я плёлся позади. Кейтлин чуть отстала от всех – стучала каблуками, шуршала пакетами. Она выглядела вымотанной и очень уставшей.

Ладони зачесались. Не в переносном смысле – прямо физически – так хотелось взять у неё эти сумки.

Нет, Джеймс, это не твоё дело.

Продолжай притворяться.

Продолжай свою игру.

Не обращай внимания.

Да к чёрту.

Каким бы ублюдком я ни был – а я чувствовал себя самым последним ублюдком в городе – я не мог спокойно смотреть, как хрупкая девушка идёт рядом с огромными сумками, едва переставляя ноги.

Зачем она столько набрала? Зачем напялила эти дурацкие босоножки?

Я развернулся и шагнул к ней, готовый помочь, но замер, увидев розовый глянцевый пакет с названием того магазина нижнего белья.

Agent Provocateur.

Забавное название. Кейтлин Хардвик должна быть амбассадором их бренда.

Задумавшись о чём-то, она налетела на меня. Я тут же подхватил её за локоть, чтобы она не потеряла равновесие. Аромат её волос коснулся моего носа – сладкий, с каким-то медовым шлейфом – и вскружил мне голову. Я невольно задержал дыхание, потому что в этот миг она была так близко. Опасно… близко.

С такого расстояния я заметил то, что раньше ускользало: крошечную родинку над губой, другую – у виска, и ещё одну, на обнажённом плече. Милые акценты, неуловимые детали, как будто созданные только для тех, кто подбирается слишком близко.

Как я сейчас.

– Осторожно.

– Чего ты встал посреди дороги, как истукан? – огрызнулась она и вырвала руку. – Я из-за тебя чуть ногу не подвернула!

Как же она злилась на меня. Как испепеляла глазами. Настоящая дикая кошка.

– Прости, я… – Я снова уставился на грёбаный розовый пакет. – Решила обновить… гардероб?

Она проследила за моим взглядом, затем подняла подбородок повыше и ухмыльнулась:

– Ага. Порадовать кое-кого.

Мои челюсти непроизвольно сжались.

– Кого?

Кейтлин смерила меня взглядом – пронзающим, дерзким, но с долей усталости, которую она не успела спрятать. Затем усмехнулась, подошла ближе и прошептала на ухо:

– Не бойся, Джеймс, не тебя. Так что мой целлюлит ты не увидишь.

Похлопав меня по плечу, как маленького мальчика, которому подарили не тот набор Lego, она ушла с гордо поднятой головой, оставив после себя запах духов и ощущение, что меня щёлкнули по носу.

А я, как идиот, остался стоять. Злился. На себя. На неё. На это чёртово бельё, которое не давало мне покоя с той самой секунды, как я его увидел.

«Не тебя».

А кого?

Кого, твою мать?

КОГО?

Я прикрыл глаза, стараясь не думать о том, кто увидит её в этом белье. Кто потом снимет его с её тела.

Это. Не. Моё. Дело.

Я усмехнулся. Да, неприятно, когда женщина, которую ты старательно игнорируешь, вдруг перестаёт замечать тебя.

Один-один, Кейтлин. Хотя нет – десять-ноль в её пользу. Потому что я всё ещё стою здесь, как придурок, и думаю о том, кто будет срывать с неё это грёбаное бельё.

Ну, как минимум – точно не я. А как максимум… каждый второй придурок Нью-Йорка.

Браво, доктор Кроуфорд, вы официально идиот года.

– Приезжайте к нам в гости в следующие выходные, – с улыбкой предложила Ханна, усадив Рассела в детское автокресло на заднем сиденье красной Tesla. – Вместе с Бетани.

– В следующие выходные никак, – ответил я. – У нас с Кейтлин репетиция свадьбы и…

– Что?! – воскликнула Бетани, перебив меня. – Ты опять женишься втайне ото всех? Так Кейт… твоя невеста?

Господи, да за что мне всё это?

– Втайне ото всех? Опять? – переспросила Кейтлин, отходя от багажника, где она инструктировала водителя, как правильно складывать её сумки. – Что это значит?

– Ничего, – отрезал я. – Я имел в виду свадьбу друзей, Бетани, – добавил я, бросив на сестру недовольный взгляд.

Она поняла, что ляпнула лишнего, и виновато опустила голову.

А Кейтлин всё смотрела на меня своими пронзительными голубыми глазами. Я чувствовал это всем своим естеством.

На что она надеялась? Что я сейчас выложу ей все карты?

К счастью, от дальнейших расспросов меня спасла Ханна.

– Ну ладно, тогда как-нибудь в другой раз. Будем на связи.

– Конечно, – кивнул я, упорно игнорируя прожигающий взгляд любопытной брюнетки.

– До встречи, Бетани. Была рада познакомиться.

– Я тоже! – Сестра сияла, как бриллиант. Обычно её круг общения ограничивался учителями и репетиторами, так что сегодняшний день явно удался, что не могло меня не радовать. – До встречи, Ханна.

– Жду в гости. – Ханна улыбнулась и села в машину.

Кейтлин чуть задержалась, чтобы обнять Бетани на прощание.

– Пока, красотка. Надеюсь, ещё увидимся и поболтаем с тобой по душам.

Она говорила искренне, и лицо сестры вновь озарилось от счастья.

В моей груди что-то дрогнуло. Я зачем-то вспомнил, что Айрис никогда не стремилась сблизиться с Бетани. Сестра тянулась к ней и очень расстраивалась, когда видела, что Айрис каждый раз оставалась холодной и равнодушной. Она была вежливой, улыбалась и кивала в ответ, могла обменяться парой фраз, но по-настоящему ей было неинтересно – ни Бетани, ни её рассказы, ни её жизнь. И чем больше Бетани старалась, тем больнее было видеть, как её старания разбиваются о лёд безразличия.

Поэтому я оградил сестру от общения с Айрис, чтобы не расстраивать её ещё больше. И сейчас, глядя, как она обнимается и смеётся с Кейтлин, я впервые понял, как сильно сестра нуждалась в подруге и просто женской компании.

Девочка одинока. Потому что у неё ужасно мнительные родители и такой же ужасный брат-параноик, которые думают, что защищают её, а на деле – просто прячут от мира и даже не дают завести друзей. Реальных друзей.

– Они уехали, Джеймс, – ворвался в мою голову звонкий голос сестры. – Ты даже не попрощался с Кейт. Ведёшь себя как придурок. Чё за фигня вообще?

Закатив глаза, сестра села на переднее сиденье моей машины и пристегнула ремень.

Я моргнул. Чёрт. Я не попрощался с Кейтлин? Я даже не слышал, как она обращалась ко мне, потому что мои мысли опять витали далеко.

Прочистив горло, я сел за руль, выехал с парковки и включил радио.

Несколько минут Бетани сидела, насупившись. Затем переключила станцию на какой-то бестолковый поп-ремикс.

– Почему ты игнорируешь её? – выпалила она недовольно.

Я сжал руль.

– Это не так.

– Хватит заливать. Рядом с ней у тебя глаза такие колючие и злые. Как будто она плюнула в твой кофе. Или в душу. Или и туда, и туда. Она тебя чем-то обидела?

– Нет.

– Понятно. Она тебе нравится, – заключила Бет, доставая жвачку. – И ты бесишься, потому что она не должна тебе нравиться. Погоди-погоди, а это не для неё мы выбирали подарок несколько месяцев назад?

Мать твою.

Я молча включил поворотник. Это был самый вежливый способ сказать «заткнись».

– Она чем-то похожа на Айрис, – вдруг заявила Бетани.

Я дёрнулся, чуть не пропустив поворот.

– Что?

– Кейт. Она… напомнила мне её. Но только внешне. И если ты относишься к ней так только из-за сходства с Айрис, то это полная жесть, Джеймс. И совсем не по-мужски.

Я молчал. Не потому, что нечего было сказать, а потому, что эта соплячка попала в самую точку.

Бет тем временем продолжала:

– Мне Кейт понравилась. Она весёлая. Немного колючая, как и ты, но не враждебная. С ней интересно. Айрис тоже была весёлой, но она была… глупой. Нет, даже не глупой, а пустой. И немного злой.

Я стиснул зубы и бросил на сестру предостерегающий взгляд:

– Завязывай. Я не желаю слушать о бывшей жене.

– Окей. А хочешь секрет?

Я вздохнул:

– Валяй.

– Я видела, как Кейт на тебя смотрела.

– Это не секрет. Она расчленяла меня взглядом.

– Не-а.

– И как же тогда она на меня смотрела?

– Как будто ей не всё равно, Железный Дровосек. Несмотря на то, какая ты вонючая задница.

Твою мать, эта девчонка доведёт меня до инфаркта раньше времени своим длинным языком.

– Где ты понабралась этой сентиментальной дури?

Бетани ухмыльнулась, откинулась в кресле и лениво протянула:

– Сериалы.

А затем она включила джаз. Боже, ещё хуже, чем попса.

В голове тут же всплыл образ Кейтлин.

В чёрном кружеве. Аккуратная грудь едва скрыта под полупрозрачной тканью. Узкие бёдра в тонком обрамлении. Её развязный, вызывающий взгляд, наглая полуулыбка…

Мне хотелось одновременно придушить её и сорвать с неё одежду. Хотелось вжать её лицом в стену, схватить за волосы и заставить забыть своё имя, грубо вбивая моё.

А потом снова злиться. На неё. На себя. На это желание, которое приходит не по расписанию и явно не к той женщине.

Хватит. С меня хватит. Осталось пережить чёртову свадьбу и тогда я вычеркну Кейтлин Хардвик из своей жизни. Будем встречаться только на днях рождения друзей и Рассела.

Да, великолепный план, Джеймс, надёжный, как швейцарские часы.

Я по уши в дерьме.

✦

– Хорошо провели время? – спросила мама, когда мы с Бетани вошли в холл дома, где прошло моё детство.

Бетани лишь буркнула в ответ:

– Да, нормально.

– Чем занимались?

– Как обычно, болтали и ели мороженое, – неохотно ответила сестра. Затем крепко обняла меня и чмокнула в щёку. – Пока, Джей-Джей. Буду ждать от тебя звонка.

– Пока, Бу.

Я проследил за тем, как сестра молниеносно взлетает по лестнице на второй этаж, даже не взглянув на мать, и ощутил острое желание сделать точно так же, только в обратную сторону.

– Мороженое? – недовольно спросила мама. – Ты опять решил меня не слушать?

Началось…

Я тяжело вздохнул и посмотрел на мать. Она стояла в коридоре в чёрном закрытом платье и на каблуках, скрестив руки на груди. Ей было пятьдесят семь, но выглядела она лет на десять моложе. Стройная, среднего роста, с тёмно-карими глазами и каштановыми волосами с редкой проседью, которую она всегда умело маскировала. Жёсткие черты лица, словно его грубо вырезали из камня, и тонкие чуть сжатые губы выдавали в ней человека, привыкшего держать всё под контролем и никогда не показывать слабость.

Между нами всегда было слишком много холода и непонимания, а после того случая с Айрис пропасть стала ещё глубже.

Но, как бы мне ни хотелось это признавать, мы были похожи: оба привыкли держать чувства в узде, оба старались не давать слабину. Она – строгая и сдержанная, я – чуть более мягкий, но не менее непроницаемый.

Из нас троих я больше всех был похож на мать – и внешне, и по характеру. Наверное, именно поэтому она не переносила меня и всегда держала дистанцию.

– Ну? – ворвался в голову её раздражённый голос. – Ты же знаешь, что ей нельзя сладкое. Почему снова решил сделать по-своему? Ты должен понимать, что это не просто каприз, а необходимость. Забыл, что случилось с ней в детстве? Из-за тебя, между прочим.

В горле пересохло.

Нет, я не забыл. Мне же не позволяли забыть.

Помню тот день, как сейчас.

Бетани тогда было пять, и она просто обожала шоколадки Reese’s. Но в нашем доме сладкое было большой редкостью. Нам позволяли десерты только трижды в год: торт на день рождения, яблочный пирог на день Благодарения и имбирное печенье на Рождество. Мама считала сахар злейшим врагом зубов и иммунитета, и, кажется, даже удовольствие от еды было в нашем доме под запретом.

Я знал, как Бетани любит сладкое. Знал, как загораются её глаза при одном слове «шоколад». Поэтому втайне ото всех стал хранить для неё запасы её любимых Reese’s. Хотел, чтобы у неё было хоть немного счастливых воспоминаний о детстве. Пятилетний ребёнок, мечтающий о шоколадке – разве это преступление?

Каждую субботу я давал ей одну шоколадку. Она ела её прямо в моей комнате, зажав в ладонях, будто это была самая святая драгоценность.

Но однажды я вернулся с учёбы и, поднявшись в комнату, заметил, что мой тайник открыт. Все шоколадки исчезли – а их оставалось около двадцати штук. Сердце застучало чаще, адреналин хлынул в кровь. Я тут же бросился в комнату Бетани. Она лежала на полу, вся измазанная шоколадом, вялая, почти без сознания. Повсюду валялись пустые обёртки – штук десять точно.

Паника накрыла меня с головой, но я взял себя в руки, подбежал к сестре и оказал ей первую помощь: держал её, успокаивал, помогал дышать, а потом вызвал скорую и позвонил родителям.

Врачи быстро привели Бетани в чувство. Сказали, что причиной полуобморочного состояния стал резкий скачок сахара в крови, из-за которого у неё возникла слабость и головокружение, особенно на фоне врождённой патологии сердца. Это было не смертельно, но достаточно серьёзно. Слишком серьёзно, чтобы потом спать спокойно.

Когда мама узнала, что я всё это время тайком давал сестре шоколад, в ней будто взорвался давно спящий вулкан. Она пришла в ярость и не дала мне даже шанса оправдаться. Кричала, что я глупый, безответственный и что мог погубить Бетани своей «идиотской выходкой». Только отец встал на мою сторону и попытался успокоить её, но она была непреклонна.

С тех пор мать держит рацион Бетани под строгим контролем, а её взгляд на меня изменился. Остыл, стал тяжёлым. Я предал её доверие, когда наплевал на правила. И, кажется, она до сих пор меня так и не простила.

Как и я себя.

Я моргнул и тут же встретил ледяной взгляд матери. Спокойно ответил:

– Сладкое Бетани не противопоказано. Я контролирую её уровень сахара, и один десерт раз в неделю ей не навредит. Можешь быть спокойна.

Несмотря на тот страшный случай, эти моменты с шоколадками Reese’s остались для Бетани одними из самых счастливых – такими, какими я и хотел их сделать.

Со временем, когда Бетани стала старше и осознаннее, она предложила мне одну традицию: встречаться раз в неделю вне дома и вдвоём идти в кафе, где я бы угощал её мороженым или каким-нибудь «безобидным десертом». Я подумал, взвесил всё и согласился, но только с одним условием: она обещала не превышать норму, слушать меня и своё тело. Бетани кивнула, и так мы начали наши «сладкие вылазки» по субботам или воскресеньям. Для неё это были маленькие моменты свободы и радости в мире, полном запретов.

Родители знали об этом. Отец не переживал, потому что всецело доверял мне. Мать ограничить наше общение не могла, но не упускала случая напомнить мне о рисках и ответственности. И я никогда о них не забывал.

Мама сделала шаг вперёд, её голос стал жёстче:

– Не понимаю, почему ты всё делаешь наперекор мне? Постоянно перечишь, споришь. Тебя это забавляет?

Я чуть расправил плечи и приподнял голову, демонстрируя, что не боюсь конфронтации.

– Это не так, просто ты не видишь всей картины. И я не принимаю решения на эмоциях, в отличие от тебя.

– Я – твоя мать. Ваша мать, – повторила она, делая акцент, будто это звание давало ей неоспоримое право диктовать нам, как жить. – И если я что-то запрещаю, значит, это не обсуждается.

Я медленно выдохнул. Прошло не более пяти минут нашей… беседы, а я уже смертельно устал от её нотаций.

– Да, ты – мать. А я слишком долго был послушным сыном. Но, если ты не заметила, то теперь я взрослый человек, мама. И я несу ответственность за Бетани не меньше, чем ты. И люблю её – не меньше.

Её челюсть напряглась.

– Как ты можешь говорить, что любишь её, и при этом рисковать её жизнью? – процедила она.

– А как ты можешь говорить, что любишь её, и при этом продолжать контролировать всю её жизнь? – парировал я. – Держать её взаперти, как птицу в клетке?

– Это называется забота, Джеймс. Но ты, похоже, не знаешь, что это такое, раз даёшь ей мороженое и разрешаешь разгуливать по городу!

– Я забочусь о ней иначе! Я даю ей хоть каплю нормальной жизни, где она может смеяться и мечтать, а не просто выживать под твоим надзором.

– Она может умереть, если оступится, – резко бросила мама. – Ты готов жить с этим?

Руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Я слишком часто задавал себе этот вопрос. И всегда приходил к одному и тому же ответу:

– Я готов жить с её выбором, если он будет по-настоящему её. А ты?

Она молчала. Воздух между нами был густым и тяжёлым, как свинец. Я ждал ответа, но мама больше не смотрела на меня, задумавшись о чём-то своём.

– Всю жизнь ты держишь её взаперти из-за страха, и я не виню тебя за это, – тихо, даже примирительно сказал я. – Но… может, хватит уже? Ей шестнадцать, мама. Она взрослая девушка, а я – не мальчишка. Доверься нам, наконец. Я – врач, я её старший брат, в конце концов. Я на связи с ней каждый день. Я знаю её лучше, чем кто бы то ни было – я знаю о ней даже больше, чем положено знать брату о сестре. Со мной она в безопасности. Но ей нужен хотя бы глоток свободы. И ей нужны друзья. Не ты, не я, не отец – а настоящие друзья и подруги.

Губы матери сжались в тонкую линию. На секунду в её глазах промелькнуло что-то – не страх, а скорее боль. Но она мигом спрятала её за гневом.

– Нет, – отчеканила она. – Этого не будет. Никаких друзей. Друзья – это риск, особенно в её случае. Её жизнь – это тонкий лёд, Джеймс. И я не позволю ей провалиться.

Я смотрел на неё и с каждой секундой понимал, как сильно мы с ней отдалились. Как давно она не видит в Бетани человека – только диагноз.

– А что тогда ты ей «позволишь»? Дышать по расписанию? Провести всю жизнь в изоляции?

– Придёт время, и у неё будет всё, что нужно, – уверенно сказала она. – Я найду ей хорошего мужа. Умного, доброго, без вредных привычек, из обеспеченной семьи. Того, кто поймёт, на что он идёт. Кто не допустит риска. Кто всегда будет рядом.

Я рассмеялся, но в этом смехе не было ни капли веселья. Мою грудь раздирало от негодования.

– Ты правда думаешь, что можно всё запланировать вот так, как операцию – и всё будет хорошо?

– А ты думаешь, что можно просто отпустить её в свободное плавание и надеяться, что всё само как-то сложится?

– Нет. Но я знаю, что если держать её под колпаком, она сломается раньше, чем ты подберёшь ей «идеального мужа».

– Ты ничего не знаешь, Джеймс. Говори, что угодно, но я не дам тебе права распоряжаться её судьбой.

– А тебе кто дал право? – сорвался я. – Твой страх? Или твоя вина?

Лицо матери побледнело. Она отшатнулась от меня, как будто я ударил её по незажившему месту.

Потому что так и было.

Бетани была незапланированным ребёнком. Ей зачали случайно, когда маме было сорок. Врачи предупреждали: возраст, высокий риск врождённых патологий. Отец тогда был против – не потому, что не хотел ребёнка, а потому, что боялся за мать и за будущего малыша. Но она не послушала. Сказала, что всё будет в порядке. Что аборт – не вариант.

Но она не рассказала отцу – точнее, рассказала, но уже после того, как Бетани появилась на свет – что на третьем месяце она подхватила какую-то вирусную инфекцию. Не сказала, потому что думала, что «пронесёт». Но не пронесло.

В итоге Бетани родилась с рестриктивной кардиомиопатией.

Я узнал об этом в тот же день, когда сестра объелась шоколада. Отец так испугался за неё, что позволил себе выпить лишнего. Затем позвал меня в свой кабинет и рассказал обо всём – не знаю зачем, видимо, устал держать в себе. Он признался, что вся одержимость матери контролем и гиперопекой – это её попытка искупить вину. Чтобы я был к ней помягче. Но с тех пор я уже не мог смотреть на неё иначе.

Я знал, что сейчас перегнул палку, напомнив ей об этом. Но отступать не собирался.

– Я не враг тебе, мама. Но если ты хочешь, чтобы я молча стоял в стороне и смотрел, как ты её душишь своим страхом и контролем – тогда да, считай меня врагом.

И вдруг раздался тихий голос:

– Перестаньте. Пожалуйста.

Я вскинул голову: на лестнице стояла Бетани. В спортивных штанах и старой толстовке, с растрёпанными волосами и таким серьёзным взрослым взглядом, будто она не шестнадцатилетняя девочка, а женщина, у которой уже отобрали слишком много.

– Я всё слышала. И я устала быть причиной ваших войн. Я устала выбирать между вами. Вы оба заботитесь обо мне, и я ценю это. Но своей руганью вы делаете только хуже. Хватит.

А потом она посмотрела прямо на маму:

– И ещё. Мужа? Ты серьёзно? Ты правда думаешь, что можешь решать, кто будет со мной жить и спать? Мы что, в восемнадцатом веке живём?

– Бетани, детка, ты всё не так поняла…

– Моё будущее – это моё дело, мама. И я не позволю распоряжаться им за моей спиной. Даже не вздумай искать мне мужа или я нафиг сбегу из этого дома и вы меня никогда не найдёте!

Мама снова открыла рот, будто хотела что-то сказать, но Бетани уже взбежала по лестнице и скрылась в коридоре.

Я смотрел ей вслед и чувствовал болезненную горечь вперемешку с гордостью. Моя маленькая Бу повзрослела и уже умела говорить жёстче и чище, чем мы с мамой вместе взятые.

Я больше ничего не сказал. Мать тоже. Молчание повисло в воздухе, как удушливый дым после пожара.

А спустя несколько секунд хлопнула входная дверь.

– Я дома! – раздался голос отца, и в нём, как всегда, звучала уставшая доброжелательность.

Я обернулся, чувствуя облегчение от того, что кто-то наконец разбавил гнетущую атмосферу этого дома.

Отец вошёл в холл с привычной тёплой улыбкой на губах и лёгким озорством в светло-карих глазах. Высокий, худощавый, одет в серый льняной костюм. Седые волосы средней длины были небрежно закинуты назад, очки в чёрной оправе по обычаю съехали на кончик чуть вздёрнутого носа. Он всегда был немного рассеянным – не в операционной, конечно, а в бытовом, человеческом смысле: мог забыть, куда положил ключи, или невпопад отвечать, если был погружён в размышления. Но ум у него был острый и цепкий.

Я восхищался и гордился отцом и, если честно, всегда хотел быть хоть немного на него похожим, даже несмотря на то, что в детстве он редко бывал рядом. Он не был тем, кто строил с сыновьями шалаши или водил их на футбол, но всё равно оставался человеком, которого хотелось слушать и за кем хотелось тянуться.

– Привет, сынок. Рад тебя видеть.

– Привет, пап.

Он замер в холле с пакетом фруктов, внимательно разглядывая нас с мамой, и вскинул брови, будто почуяв напряжённую атмосферу.

– У нас тут что, очередной семейный кризис номер… сколько их там уже было?

Мама отвернулась, закатив глаза, и молча поднялась на второй этаж.