Хроники Истекающего Мира. Вера в пепел

– Слушала у боковой стены, – сказала она. – Двое ругались шёпотом. Слова – острые. Один сказал: «Порог поднимем – поедет соль по швам». Другой: «Элиан велел – держать». Ещё говорили про «протокол укрытия» и «три точки» к северу. И про караваны – «тянуть ночью».

– Элиан… – повторил Маррик, но в голосе не обвинение – узнавание. – Значит, это под его курьером.

– Не знаю вашего Архимага, – отрезала Айн. – Знаю землю. Она уходит у них под ногами. Они ставят сеть, чтобы держать. Когда сеть рвётся – рвётся сильнее.

Каэлен смотрел вниз сквозь принесённые ею слова. Картинка складывалась – ещё не ясная, но уже с линиями. Полевые узлы, рунные цепи, караваны с «голубым дыханием», мост с воронкой света в воде, «держать» и «обратная связка». Это было похоже на попытку поставить на рану зажимы. Зажимы спасают жизнь, если потом шить. Но если зажимы заменить швом – и забыть, что ткань живая – конечность остаётся мёртвой.

– Решать надо, – тихо сказал Маррик. – В город идём или ищем обход? Если свернуть к северным кланам, можем набрести на их дозоры. Если – к столице, нас спросят, кто мы. Я… – он сжал ладонь, – я смогу провести через два поста, если не будет проверки знаков. Дальше – уже не обещаю.

– В кланы – не сейчас, – ответила Айн без сомнения. – У них сейчас ветер злой: увидят спираль – стрелу пустят, не спросят. А у города шея тоньше, чем кажется: там есть щели между улицами, где слушают те, кто должен молчать. – Она коснулась ребром ладони земли. – И ещё. На север три точки – они сами сказали. Значит, там тонко. Лучше знать, чем верить.

Каэлен долго молчал. Внутри одновременно звучали Лирин голос и Гайомов, и ещё – письмо Элиана. Он не хотел быть ни свидетелем, ни судией. Он хотел понимать.

– В столицу, – сказал он наконец. – Но так, чтобы впереди было слышно, а сзади – не видно. – Он повернулся к Маррику. – Снимешь всё, что блестит. Империя увидит тебя и спросит – это твой дом. Пусть увидит позже. – К Айн: – Ведёшь.

– Всегда, – коротко ответила она, и в этом «всегда» не было хвастовства – лишь опыт.

– Перед тем, – добавил Каэлен, – я хочу подойти к краю. На миг. Взять образец кристалла. И знак. Нам нужны не только слова.

Маррик задумался, затем снял с руки тонкий кожаный шнурок, на котором болтался маленький нож, больше похожий на мастихин, чем на оружие.

– Возьми. Не звенит. Режет чисто.

Айн прищурилась, оценивая:

– Полторы минуты. Ни одной лишней. На вдох – вниз, на выдох – назад. Если ветер повернёт – бросаешь железо.

Они дождались, когда очередной воз вспыхивающего света пройдёт по цепи и уйдёт в землю – в такие моменты охранники отворачивались к блеску, как мотыльки. Айн легла и поползла первой, растворяясь в траве. Каэлен следом, копируя её ритм, глотая пыль, считывая шершавость земли плечами. Маррик остался выше, глухо прикрыв их силуэтом и взглядом – из таких взглядов складываются мосты назад.

Край площадки был ближе, чем казался сверху. В трещине тускло дышали тонкие голубые иглы – кристаллы, каких Каэлен ещё не видел: словно лёд, но сухой, словно стекло, но живое. Он приложил ладонь – не к ним, к земле рядом – послушал: вибрация – как нотка, у которой сорвали тембр. Быстро, не ломая, ножом-лепестком поддел тончайший край, он сам «сдался», отломившись аккуратным, звонким – нет, глухим – щелчком. Это щелчок отозвался под кожей, как память о боли. Он впустил осколок в холщовый конверт, вложил рядом щепоть пыли с края рунической пластины – на пальцах остался едкий привкус.

Айн едва заметно тронула его пятку – знак «воздух» – и они отступили назад тем же швом, которым пришли. Сердце у Каэлена билось в горле, но тело молчало. Наверху Маррик встретил их взглядом, в котором на миг мелькнула гордость – не за смелость, за точность.

– Живые, – сказал он, и воздух стал теплее.

У карниза они легли снова, давая пульсу уйти под кожу. Каэлен развернул конверт в тетрадь, отметил уголки, подписал: «Игла гряды. Вибрация – неравна». На полях поставил знак, который сам придумал ещё дома: маленькая дуга, перечёркнутая горошиной – «не пить», «не нюхать», «только слушать». Он не доверял своим рукам в темноте.

– Дальше – ночью, – решил Маррик. – Уйдём по сухой ложбине на восток, обогнём цепи и вернёмся к тракту выше. Там – пост на границе. Если фортуна не отвернётся, утро встретим до его смены.

– Фор-ту-на, – повторила Айн, пробуя слово. – Это как ветер, только у города?

– Почти, – улыбнулся Маррик одним глазом. – Только слепее.

Они не спали. Сон был бы не отдыхом, а провалом. Они сидели тихо, как камни, и каждый делал своё. Айн перебирала ленты на запястьях: узлы, узелки – карта её жизни. Маррик проверял ремни и подсчитывал тихо, по губам: «три дозора, два поста, одна тропа». Каэлен записывал, стирал, снова записывал: мысли, как птицы, садились и взлетали.

Под полуночь ветер изменился. Он стал северным, принёс тонкую свежесть, которую узнаешь мгновенно – словно на миг открыли окно в комнате, где давно топили. Каэлен достал Лирину кость: север – ясный, сухой; восток – чуть шершав; юг – молчит. Кость была тёплой, как ладонь, которой говорят «вернусь».

– Он на нашей стороне, – сказал он. – До рассвета – уйдём.

– Встанем на последней звездё, – кивнула Айн. – Пока город спит, дороги не спорят.

За час до рассвета небо на миг стало глубже, чем в полночь: будто кто-то поднял чашу мира и перелил тьму ближе к звёздам. Руны внизу парили ровным светом, давая понять: сеть держит. Это «держит» звучало как обещание и как угрозa.

Перед тем как подняться, Каэлен прикрыл глазами тетрадь – не разворот, а то, что за ним. Он тихо сказал – не молитву, не клятву – просто слово:

– Услышу.

И мир, кажется, кивнул. Не одобрил – отметил.

Они двинулись. Айн – тенью, Маррик – тенью с ребром, Каэлен – тенью с ухом. Полоса ночи, как тесёмка, стягивала долину и вместе с ней их решение: идти к Империи не как к спасению и не как к врагу, а как к узлу, который нужно распутать, не разрубив сухожилий.

Когда первая серость легла на восточные кромки, они уже уходили от рунной базы, и гул позади превратился в память. Впереди лежала пограничная полоса – не на карте, а в людях. И там их ждал другой звук – не дыхание земли, а речь города: глухая, прерывистая, но всё ещё человеческая. Им предстояло научиться слышать её так же внимательно, как слушали ветер.

Идти стало легче. Возможно, так как решение наконец нашло форму. Возможно – так как северный ветер, хоть и сухой, всегда даёт спине понять, где у неба плечо.

Утро началось не с солнца, а с серого света, который пролился по холмам, словно кто-то осторожно поднял занавес. Небо было ровным, без привычных красок – только тонкие облака, растянутые в линии, и лёгкий дымчатый туман в низинах. Земля после ночи казалась не такой твёрдой: прохладная, влажная, но в этой влаге чувствовалась усталость, будто почва не отдыхала, а напрягалась.

Они ушли от базы за несколько часов до рассвета, двигались быстро и тихо. Теперь, когда свет начинал разгонять тьму, можно было идти чуть свободнее, но ни Айн, ни Маррик не расслаблялись. Девушка шла первой, выбирая тропы, которые вели вдоль каменистых гребней и редких лесков, чтобы их силуэты не видели снизу. Маррик держался чуть сзади, всё так же внимателен, рука время от времени касалась ремня с оружием. Каэлен шёл посередине, прижимая к груди сумку, где лежал крошечный голубой кристалл – образец, добытый ночью.

Иногда он нащупывал его сквозь ткань, и каждый раз ощущал странное: не тепло и не холод, а лёгкую дрожь, едва заметную, как если бы в камне было дыхание. Он не решался достать его днём – Айн бы не одобрила, да и Маррик не стал бы скрывать подозрительность. Но ощущение, что кристалл не мёртв, не отпускало.

Дорога тянулась всё выше, уходя от реки. Мир вокруг становился суше, но и шире: леса редели, появлялись открытые пространства. Там, где раньше звенели птицы, теперь царила тишина. Лишь ветер шуршал в сухой траве, а редкие коршуньи крики тонули в просторе.

Через пару часов они вышли на старый тракт – тот самый, что когда-то соединял деревни и посты Империи. Теперь он был наполовину разрушен: плиты расколоты, в некоторых местах их сдвинуло, и сквозь них прорастали колючки. Ветер гулял по трещинам, издавая странные звуки – будто кто-то тихо свистел.

– Здесь было движение, – сказала Айн, присев и показывая следы. – Караван прошёл ночью, ещё до нас. Те же следы, но глубже. И ещё… – она ткнула пальцем в тонкую полосу, едва заметную на камне. – Это не колесо. Это полоз или шина. Легче, но быстрее.

– Курьеры? – спросил Маррик.

– Или вестники, – ответила Айн. – Им надо успеть раньше нас.

Каэлен записал это в тетради, не поднимая головы. Всё, что они видели, складывалось в линии, которые ещё не соединялись. «Три точки к северу», «сдерживать», «реактор дышит», теперь – следы, идущие быстрее каравана. Всё это пахло не только исследованием, но и спешкой.

– Значит, они торопятся, – тихо сказал он. – Торопятся больше, чем показывают.

Дальше дорога повела к низким склонам. Ветер здесь был сильнее, и с ним пришли новые запахи – пыль, немного гари и снова соль, только резче. Вдали, на горизонте, виднелось что-то тёмное, похожее на башню или мачту.

– Вижу сигнал, – сказал Маррик. – Это может быть дозор или просто указатель. Но в Империи не ставят знаки зря.

– До вечера нужно быть за тем холмом, – сказала Айн. – Ночевать рядом с башнями – глупо.

Их шаги ускорились, но никто не говорил громко. Каждый звук здесь казался чужим. Даже лёгкое эхо их голосов звучало не так, как дома, а чуть звонче, будто кто-то слушал.

К полудню они нашли место для короткого привала: старый дуб, вывороченный ветром, с сухими корнями, образовавшими естественный навес. Здесь, в тени, воздух был прохладнее, но не легче.

Каэлен достал флягу, сделал пару глотков и протянул другим. Они пили молча, сидя близко, но каждый был в своём. Айн проверяла стрелы, Маррик – карту. На карте чёрной чертой была обозначена река, красной – граница, дальше – ничего, только надписи: «Владения Империи».

– Мы почти у черты, – сказал Маррик. – Дальше – дозоры. Они могут быть в лесу, в воздухе, везде. Но у меня есть знак. На два поста хватит.

– А если увидят нас троих? – спросил Каэлен.

Маррик пожал плечами:

– Тогда будем говорить. Или бежать.

Айн посмотрела на него холодно:

– Я бегаю лучше, чем говорю. Но я не люблю бегать.

Каэлен улыбнулся уголком губ, но быстро стал серьёзен. Он вынул тетрадь и коротко записал: «Утренняя дорога. Следы курьеров. Башня впереди. Граница близко».

И добавил ниже, для себя: «Чувство – будто мир не ждёт, а проверяет».

Они шли до тех пор, пока земля не стала меняться снова. Сначала это были мелкие знаки: редкие столбики, почти скрытые в траве, с выцветшими спиралями и старыми надписями. Потом – глубокие борозды вдоль тропы, словно кто-то недавно прокладывал путь тяжёлыми колесами. И наконец – звук. Не лес, не ветер, а ровный, низкий гул, будто далеко под землёй работала машина.

Башня показалась из-за поворота внезапно. Она не была высокой – скорее, это был массивный столб из тёмного камня, укреплённого железом. По его поверхности тянулись рунные полосы, иногда вспыхивавшие мягким светом, словно дыхание. В основании – низкое строение, обнесённое стеной из толстых брёвен и металлических полос. Вдоль стены ходили двое стражников. Их силуэты были чёткими и настороженными, как линии в чертеже.

– Дозор, – тихо сказал Маррик. – Первый рубеж.

Айн прижалась к склону, чтобы скрыться, но взгляд её был холодным и острым:

– Их мало, но глаза у них длинные.

Дорога вела прямо к воротам. На ней не было никого, кроме редких следов каравана. Каэлен почувствовал, как плечи стали тяжелее. Всё, что было до этого – мосты, провалы, узлы – казалось дикой землёй, но это… это была власть. Здесь земля принадлежала людям, которые верили, что знают, как ею управлять.

– Сколько у нас времени? – спросил Каэлен.

– Днём они смотрят лучше, чем ночью, – ответил Маррик. – Но это не гарнизон, а пост. Мы пройдём, если скажем нужные слова. – Он вытащил из-за пазухи тонкую пластину – кусок металла с выгравированной спиралью и кодами. – Мой пропуск. Должен работать.

– «Должен»? – переспросила Айн.

Маррик усмехнулся. – Время меняет всё. Но попробуем.

Они вышли на дорогу, не скрываясь. Солнце коснулось металла их сумок, и один из стражников сразу поднял руку. Другой потянулся к копью. Ветер усилился, и стало слышно, как руны на башне шепчут что-то себе под нос, словно проверяют слова.

– Стойте! – крикнул первый, голос твёрдый, но без агрессии. – Кто идёт?

Маррик шагнул вперёд, спокойно, как человек, которому нечего скрывать. Он поднял руку, держа пластину так, чтобы свет упал на знак.

– Сержант Маррик, охранный корпус. Веду двоих по поручению.

Стражники переглянулись. Один подошёл ближе. Его лицо было закрыто маской, но глаза – внимательные, недоверчивые. Он взял пластину, провёл пальцем по знакам. Руны тихо вспыхнули.

– Пластина действительна, – сказал он, возвращая её. – Но двое с тобой?

– Полевые специалисты, – ответил Маррик, голос ровный. – Южные земли. Работают с почвой.

– Южные земли… – протянул стражник, скользнув взглядом по Айн. Она стояла спокойно, но её глаза были льдом. – Мы не любим лишних глаз.

– А вы любите, когда земля уходит из-под ног? – спокойно сказал Каэлен. – Мы идём к тем, кто умеет слушать её треск.

Стражник задержал на нём взгляд дольше, чем требовалось. Потом коротко кивнул:

– Проходите. Но не задерживайтесь. Башня слушает.

Ворота открылись бесшумно, руны на них чуть вспыхнули, и они вошли внутрь.

Внутри всё было просто: утоптанная земля, пара низких зданий, маленький костёр, за которым грелись двое молодых солдат. На стенах висели карты с линиями, уходящими на север. В центре площадки стоял высокий ящик, закреплённый цепями. На нём были руны предупреждения.

Айн смотрела по сторонам молча. Маррик шагал уверенно, но глаза его скользили по деталям. Каэлен же не мог оторваться от карты: на ней были линии – густые, как вены, и точки – три яркие метки на севере.

– Вот они, – прошептал он сам себе. – Три точки.

Никто не услышал, кроме Айн, которая кивнула почти незаметно:

– Теперь идём. Здесь ухо длинное.

И они пошли дальше, через башню, под взглядами стражи и тихое дыхание рун. За воротами снова начиналась дорога – но теперь это была уже дорога Империи.

За воротами башни дорога была другой. Она начиналась с той же каменной кладки, но плиты здесь были новыми, ровными, будто их недавно перекладывали. Между ними не пробивалась трава – руны удерживали почву, не давая ей жить своим ходом. Даже звук шагов изменился: гулкий, ровный, он отзывался в камне и будто уходил внутрь, вглубь, где скрывалась сеть, связывающая все эти посты.

Ветер тоже изменился. Он стал суше, но в нём чувствовался запах – не просто пыли, а чего-то маслянистого, металлического. Иногда ветер приносил слабый аромат трав, но он был чужим, как будто растения, растущие здесь, больше не слушали лес, а слушали людей.

Айн шла настороженно, плечи её были чуть выше обычного. Она редко говорила, но взгляд её двигался быстро, отмечая всё: метки на камнях, редкие столбы вдоль дороги, цепочки следов на обочине. Несколько раз она прикасалась к земле, а один раз подняла пальцы, на которых осталась светлая пыль – как соль, только более мелкая, почти как мука. Она понюхала её и ничего не сказала, но взгляд стал жёстче.

– Почувствовала? – тихо спросил Каэлен, догоняя её.

– Они кормят дорогу, – коротко ответила Айн. – Не водой. Руной. Земля держит, но не живёт.

Маррик шагал спокойно, но в его спокойствии чувствовалась собранность. Он время от времени проверял пояс, будто напоминая себе, что оружие рядом. И всё же глаза его чаще были на Каэлене: он видел, как тот трогает сумку, где лежал голубой кристалл.

– Ты не вынимал его? – спросил он тихо, когда Айн отошла чуть вперёд.

– Нет, – ответил Каэлен. – Но он не молчит. Иногда кажется, что он дышит.

Маррик задержал взгляд на нём и ничего не сказал.

Дорога вела через низкий перевал, и когда они поднялись на гребень, перед ними открылся новый вид. Внизу раскинулась равнина, но не дикая: поля, расчерченные линиями; каналы, выложенные камнем; редкие рощи, похожие на живые оазисы среди этой геометрии. И в центре, далеко на горизонте, возвышались башни – не дозорные, а настоящие: тонкие, вытянутые, с огнями на верхушках, которые мерцали даже днём.

– Империя, – сказал Маррик тихо. – Начинается здесь.

Каэлен смотрел долго, и сердце его било быстрее. Здесь был порядок, но порядок особый – не как в деревне, где всё связано с землёй, а как в чертеже, где каждая линия служит цели. Красиво и страшно одновременно.

Айн молча присела, достала стрелу, проверила острие, потом подняла глаза на горизонт.

– Красиво, – сказала она сухо. – Но трава там не поёт.

Они спустились с гребня. Ветер был встречным, и в нём теперь слышался шум – не просто движение воздуха, а звуки: далёкий стук, гул, как будто где-то работали машины или строили. Иногда доносился звон металла, иногда что-то похожее на пение рун.

Вдоль дороги начали попадаться путники. Далеко впереди прошёл отряд из трёх человек – у всех одинаковые плащи, на поясах инструменты. Они несли сумки, двое вели осла, нагруженного деревянными ящиками. Они не обернулись, не поздоровались, просто прошли. Их лица были закрыты, но шаг – уверенный, словно они знали, куда и зачем идут.

– Они идут к узлам, – сказал Маррик. – Рабочие или хранители. Здесь каждый занят.

Каэлен не мог отделаться от чувства, что земля изменилась не только снаружи. Она казалась молчаливой, но под этой молчаливостью чувствовалось напряжение, будто всё вокруг ждало чего-то.

К полудню они нашли старую придорожную беседку – деревянный навес с каменной скамьёй, вероятно, для путников или дозорных. Здесь было тихо, но тишина была не пустой, а гулкой, как в мастерской, когда остановили все инструменты.

Они сели отдохнуть. Айн достала сухое мясо, Маррик раскрыл карту и отметил путь до следующего поста.

– Здесь до первой деревни Империи два перехода, – сказал он. – Но сначала будет пост, где проверяют грузы.

– Значит, мы увидим больше людей, – сказал Каэлен.

– И больше вопросов, – добавила Айн.

Они поели молча. Каждый думал о своём. Каэлен – о кристалле, о словах Элиана и о том, что каждая дорога – не только путь, но и выбор. Маррик – о башнях и знаках, о том, что Империя всегда всё видит, но иногда – слишком поздно. Айн – о земле, которая под чужой рукой перестаёт петь.

Перед тем как подняться, Каэлен открыл тетрадь и записал: «Дорога после башни. Земля молчит. Башни растут. Люди идут. Воздух ждёт».

Они встали и пошли дальше, вглубь мира, который был красив, но холоден.

После короткого привала они двинулись дальше, и дорога словно расправила плечи. Камень под ногами стал ровнее, обочины чище, а вдоль дороги начали встречаться знаки: низкие столбы с выгравированными спиралями и словами, которые предупреждали или наставляли. Некоторые руны светились едва заметно, будто кто-то недавно прошёл и активировал их, другие были потускневшими, старшими, но всё ещё держали в себе силу.

Чем дальше они шли, тем меньше становилось дикости. Холмы сгладились, кусты уступили место аккуратным рядам низких деревьев. Здесь всё казалось упорядоченным: тропы уходили под прямыми углами, как линии на карте, небольшие каналы тянулись вдоль дорог, а по ним тихо текла вода, отдавая лёгкий привкус железа. Иногда в ней отражался свет рун – короткие вспышки, будто молнии под землёй.

Айн шла настороженно, её глаза цепляли мелочи: пятно соли на камне, следы обуви, оставленные спешащими людьми, отпечатки копыт. Она коснулась одного такого следа и нахмурилась:

– Лошади имперские. Чистые. Идут быстро, но не нагружены.

– Курьеры, – сказал Маррик. – Везут новости быстрее ветра.

– Новости или приказы, – добавил Каэлен, записывая в тетрадь. – Мир спешит.

И действительно, чем ближе они подходили к границе обитаемых земель, тем больше ощущалась эта спешка. На дороге появились первые люди: двое стариков с ослом, нагруженным мешками; женщина с ребёнком на руках, лицо закрыто платком; трое мужчин с инструментами и свёртками. Все шли быстро, не глядя по сторонам, будто каждая минута была ценна.

Один из мужчин остановился, чтобы поправить груз, и на мгновение поднял глаза. В его взгляде не было любопытства – только усталость и что-то ещё, похожее на осторожность.

– Они не разговаривают, – заметил Каэлен. – Даже друг с другом.

– Здесь не говорят лишнего, – тихо сказал Маррик. – В Империи всё может стать слухом.

Через пару часов они вышли к деревне. Сначала её выдал звук: ровный стук, будто кто-то колотил молотками о камень, и низкий гул – возможно, от механизмов. Потом запах: дым, но не лесной, а резкий, с примесью масла и металла. И наконец – вид.

Деревня стояла на пологом склоне, и она не была похожа на деревни, что знал Каэлен. Здесь дома были низкие, крыши – из черепицы, ровные, одинаковые, будто их вычертили по одному плану. По улице шли люди, но шли быстро, не толпясь. В центре виднелась круглая площадь, где стояла башня – не высокая, но с рунными линиями на стенах, светящимися ровно, как дыхание огромного организма.

У ворот стояли двое в плащах, рядом – телега с бочками. Мужчина на телеге что-то говорил, один из стражников проверял печать на бочке, проводя по ней рукой. Руны засияли, как угольки.

– Контроль, – сказал Маррик тихо. – Они проверяют всё, даже воду.

Айн остановилась чуть в стороне, вглядываясь в деревню. Её лицо оставалось спокойным, но Каэлен видел, что ей не нравится эта ровность. Она привыкла к земле, которая дышит как хочет, и этот мир был для неё слишком выверен.

– Смотри, – сказала она, кивая на башню. – Слышишь?

Каэлен прислушался. Ветер приносил слабый звук – как шёпот, как тихая песня, но механическая, будто дерево пытаются заставить петь по команде.

– Это не песня земли, – сказала Айн. – Это поводок.

Маррик взглянул на неё, но не ответил.

Они остановились в тени деревьев, чтобы обсудить, что делать дальше. Деревня была первой ступенью Империи, и уже здесь чувствовалась власть, дисциплина и скрытая тревога. Люди спешили, а земля молчала, словно слушала приказы.

– Мы войдём? – спросил Каэлен.

– Войдём, – сказал Маррик. – Но тихо. Здесь слова дороже, чем золото.

Каэлен сделал пометку в тетради: «Деревня. Башня шепчет. Люди спешат, но не смотрят друг на друга. Власть чувствуется в воздухе».

Он закрыл тетрадь и вдохнул глубоко. Впереди была не просто дорога – впереди была встреча с миром, который строил свои законы, и который, возможно, не любил чужих.

Дорога к воротам деревни была короткой, но странно тяжёлой. Здесь даже ветер казался другим – ровным, почти мерным, словно он тоже подчинялся какому-то невидимому ритму. Камни под ногами были гладкими, будто их часто чистили. Обочины были свободны от сорняков, и это было необычно: Каэлен никогда не видел, чтобы земля сама не пыталась прорастать. Казалось, здесь её держали на коротком поводке.

У ворот пахло железом и маслом. Двое стражников в длинных плащах стояли с копьями и светящимися браслетами на руках. Браслеты тихо мерцали, а когда путник подходил ближе, вспыхивали ярче. Сейчас перед ними стоял мужчина с телегой – низкий, коренастый, с лицом, обожжённым солнцем. Он молча показывал печать на бочке. Стражник провёл рукой по рунам, и они загорелись мягким светом. Ворота отозвались коротким щелчком, и только тогда его пропустили.

Маррик шёл спокойно, но чуть впереди, держа пропуск наготове.

– Держитесь рядом и молчите, – сказал он тихо. – Здесь не любят долгих разговоров.

Айн приподняла капюшон, скрывая лицо. Каэлен чувствовал, как сердце стучит быстрее. Он никогда не бывал в имперской деревне, но ощущение порядка и скрытой силы действовало сильнее, чем любой лесной шум или степной ветер.

Когда они подошли, стражник поднял руку. Его глаза – внимательные, чуть прищуренные – скользнули по Маррику и задержались на Каэлене и Айн.

– Кто с тобой?

– Полевые специалисты, – сказал Маррик ровно. – Пропуск на двоих со мной.

Стражник взял пластину, провёл по ней пальцем. Руны вспыхнули мягким серебром.

– Пластина действительна, – сказал он. – Но будьте осторожны. Сейчас время неспокойное.

– Что-то случилось? – спросил Маррик, сохраняя спокойствие.

Стражник на мгновение задержал взгляд, но не ответил прямо.

– Слухи ходят, – сказал он. – На севере башни шумят громче, чем нужно. Земля не всегда молчит, когда её заставляют.

Эти слова зацепили Каэлена, но он сделал вид, что просто смотрит вниз. Айн, однако, слегка наклонила голову, будто запомнила каждое слово.