Хроники Истекающего Мира. Вера в пепел

– Что-то растёт, – сказала Айн. – Всегда. Даже если это соль.

Каэлен слушал, не перебивая. В его голове всё время звучало письмо Элиана – спокойное, но усталое. «Ты нужен миру. Мы строим что-то великое». В этих словах было и светлое, и страшное: когда кто-то говорит о великом, значит, кто-то уже готов жертвовать малым. А малое – это всегда кто-то живой.

Он развернул тетрадь, чтобы сделать запись. Руки двигались сами, как будто повторяли дыхание. «В мире теперь трое: дорога говорит шагами, меч – тенью, взгляд – ветром».

Айн скользнула взглядом по его записям, но ничего не сказала. Только бросила тихо:

– Пиши короче. Если найдут, меньше потеряешь.

– Если найдут? – спросил Маррик.

– Дороги сейчас не пустые, – ответила она. – Люди бегут, как волны. Кто-то от белого, кто-то к башням, кто-то от них. Когда люди бегут, они забывают, что были людьми.

Маррик помолчал, потом тихо добавил:

– Я всё равно не вернусь в город прежним. Даже если Элиан спасёт мир.

– Никто не вернётся прежним, – сказала Айн. – Просто кто-то вернётся с руками, а кто-то – с солью на глазах.

Каэлен слушал их и чувствовал, как дорога меняет вес: каждый шаг теперь был не только их, но и всех, кто идёт где-то рядом, невидимо, с теми же страхами и надеждами.

Огонь треснул, и маленькая искра взлетела, потухнув на ветру. Айн подняла голову, прислушалась к ночи.

– Завтра ветер повернёт, – сказала она. – С востока будет сухо. Нужно пройти хребет до полудня.

– Почему? – спросил Маррик.

– Там белое любит вечер, – ответила она просто.

Каэлен закрыл тетрадь. Слова, что рождались на этих страницах, теперь были не просто заметками – они стали следами.

Ночь медленно сгущалась, но они сидели ещё какое-то время, не спеша ложиться. Казалось, трое людей у маленького огня стали чуть ближе, чем были утром, но каждый всё ещё оставался своим. Дорога делала их спутниками, но ещё не друзьями. Друзья приходят позже – или не приходят вовсе.

Когда тишина стала плотнее, Айн встала, словно кошка, и ушла в темноту – проверить ветер, проверить мир. Маррик лёг на плащ, руки под голову, меч рядом. Каэлен остался у огня, слушая, как ночь дышит.

Он думал о письме, о деревне, о глазах Лиры, о словах Гайома: «Не всё, что светится, лечит». И понял: мир действительно зовёт его не только страхом, но и надеждой.

Утро пришло резким, словно кто-то смахнул ночь одним движением. Солнце встало не мягким диском, а выкатилось остро, как монета, которая слишком долго пряталась в тени. Воздух стал суше, и лес наполнился звуками – но они были иными. Птицы не щебетали, а коротко переговаривались; шорохи трав были жёсткими, как шелест бумаги. В этом утре было чувство – не просто «день начался», а «что-то уже началось до тебя».

Айн шла впереди, как всегда, но теперь её шаги стали короче, взгляд внимательнее. Она часто останавливалась, будто слушала не лес, а что-то под землёй. Маррик шёл за ней с рукой на ремне меча, плечи напряжены. Каэлен чувствовал – воздух изменился: запах земли стал терпким, и в нём появилось что-то металлическое, тонкое, как натянутая струна.

Тропа повела их вниз по склону, к неглубокой балке. Здесь лес становился редким, но тени были гуще. И вдруг – запах. Сначала лёгкий, почти незаметный – сладковато-гнилой. Потом сильнее. Айн подняла ладонь, и все замерли.

– Тише, – сказала она, почти не шевеля губами. – Здесь что-то было. Недавно.

Каэлен вдохнул – и ощутил то же: не просто запах, а привкус. Воздух стал плотнее, как если бы кто-то вылил в него настой травы, но неправильный. Сладость, горечь, соль – всё вперемешку.

– Что это? – спросил Маррик.

– Место, где белое пробовало землю, – ответила Айн. – Смотри.

Она показала на камень, лежавший у тропы. Камень был тёмно-серый, но на нём белели пятна, словно кто-то провёл по нему известью. Только эти пятна не были меловыми – они будто светились изнутри, очень слабо, едва уловимо.

Каэлен присел, коснулся осторожно пальцами. Тепла не было, холода тоже, но под кожей пошла дрожь – как если бы тело узнало что-то, чего разум ещё не понял. Он достал кусок угля и сделал пометку в тетради: «Белые пятна на камнях. Слабое свечение. Запах сладкий, но сухой. Возможно, след утечки».

– Уходим? – спросил Маррик, не сводя глаз с леса.

– Нет, – сказала Айн. – Нужно пройти до развилки. Там чистое место.

Они пошли дальше, но настороженность уже не уходила. Шаги стали тише, дыхание короче. И тут, за поворотом балки, они услышали звук. Не шаги. Не зверь. Звук был низкий, почти глухой – как далёкий стук молота по пустой бочке. Он повторялся с разной силой: то тише, то громче, и всегда неожиданно.

– Земля? – тихо спросил Каэлен.

– Жила, – сказала Айн. – Она двигается.

Они вышли к низкой впадине. Перед ними открылось что-то, что могло быть обычной поляной, если бы не странный цвет. Земля была пятнистой: тёмные и светлые участки чередовались, словно кто-то смешивал глину с солью. В центре возвышался небольшой холм, но на нём не росло ничего – только трещины, из которых сочилась белёсая пыль. Каждый раз, когда слышался тот самый стук, из трещин вырывалось облачко – маленькое, но плотное, как дыхание зверя.

Маррик положил руку на эфес меча. – Это опасно?

– Всё, что дышит не так, как мы, опасно, – сказала Айн. – Быстрее.

Они начали обходить холм по дуге, держа дистанцию. Но земля под ногами стала меняться: мох исчез, трава редела, корни становились хрупкими. Каэлен почувствовал, как воздух стал суше, словно вытягивал влагу прямо из кожи.

И тут земля дрогнула. Лёгкий толчок, едва заметный, но достаточно, чтобы камни сдвинулись. Из одной трещины вырвался столб белой пыли, быстро рассеявшийся ветром. Он не был большим, но его хватило, чтобы ощутить холод, который не охлаждает, а будто вынимает тепло.

– Быстрее! – Айн толкнула их вперёд.

Они побежали, но осторожно, следя за шагом. За спиной холм застонал – звук был низкий, долгий, будто кто-то пытался выдохнуть очень глубоко. Пыль поднялась ещё раз, и теперь она была гуще, её не унесло сразу.

Каэлен прикрыл рот и нос рукавом, Айн натянула платок на лицо, Маррик сжал зубы и прикрыл их ладонью. Когда они добежали до края впадины, Айн обернулась и быстро провела рукой по воздуху – знак: «не дышать глубоко».

За границей поляны воздух стал чище, но дыхание всё равно оставалось сухим, как после долгого пути без воды. Они остановились только тогда, когда лес снова стал густым.

– Что это было? – спросил Маррик, переводя дыхание.

– Не знаю, – ответил Каэлен, всё ещё чувствуя сухость во рту. – Но это – не просто трещина. Это как… крик земли. Только тихий.

– Они множатся, – сказала Айн. – Раньше мы их видели дальше, теперь – ближе к дорогам.

Каэлен открыл тетрадь и записал всё, что помнил: цвет земли, звук, запах, даже то, как пыль ложилась на кожу. Записывал быстро, как будто боялся забыть.

– Нам нужно предупредить Элиана, – сказал он тихо. – Если они двигаются, значит, времени меньше, чем мы думали.

– Элиан – город, – сухо ответила Айн. – Город слышит только себя.

– Тогда будем говорить громче, – сказал Каэлен.

Они двинулись дальше, молчаливые, каждый со своими мыслями. Лес снова стал просто лесом, но теперь в каждом треске ветки, в каждом шорохе чувствовалось напряжение, как будто сама земля ждала чего-то.

К вечеру лес будто устал. Он не шумел, не пел, а просто держал тишину, как старик, уставший от разговоров. Воздух стал плотнее, прохладнее, но всё равно сухим. Тень от деревьев вытянулась, и тропа легла темнее, словно сама говорила: «Дальше не спешите».

Троица нашла место для ночлега только тогда, когда Айн, шедшая молча почти весь день, вдруг подняла ладонь и коротко сказала:

– Здесь.

Место было не уютным, но надёжным: узкая ложбина между двумя скалами, за спиной – высокая стена камня, впереди – густые кусты. Земля тут была сухой, но чистой, без белёсых пятен и налёта. Даже запах был обычный – мох, хвоя, немного влажной коры. После сегодняшнего это казалось роскошью.

Маррик первым бросил сумку на землю и присел, вытирая лицо рукавом. Он молчал, но плечи его были напряжены – и не от усталости, а от того, что-то всё ещё жило внутри: осторожность, злость или страх.

Каэлен присел рядом и стал доставать травы. Он чувствовал, как горло саднит – не боль, а сухость. Вкус пыли оставался в нёбе, как чужая соль. Он налил воды в котелок, бросил в неё пару листьев серпени, немного мяты, кусочек коры. Запах настоя был резким, но тёплым – пахло безопасностью.

Айн сидела чуть в стороне, как всегда. Она не ела сразу, не отдыхала. Она осматривала кусты, землю, слушала воздух. Только когда убедилась, что всё спокойно, она села к костру.

– То, что мы видели, – начала она без предисловий, – было близко. Слишком близко.

Маррик поднял голову:

– Ты видела такое раньше?

– Да, – коротко ответила она. – Но дальше, глубже в степи. Там, где люди не ходят. А теперь оно идёт к дорогам.

– Что это? – спросил Каэлен. – Ты видела, как оно начинается?

Айн покачала головой:

– Мы видели только следы. Трещины, белую пыль, иногда – столбы. Никто не видел, чтобы оно рождалось. Оно приходит молча. Сначала запах, потом тишина, потом земля начинает дышать. И если долго стоять рядом, потом приходят белые пятна на коже.

Маррик нахмурился:

– Значит, нельзя близко подходить.

– Можно, – сказала Айн, – если умеешь слушать землю. Но даже тогда – ненадолго.

Каэлен смотрел на них обоих и понимал: они видят одно и то же, но говорят разными языками. Для Маррика – всё нужно описать, занести в отчёт, объяснить; для Айн – всё личное, ощущениями, традицией. А он сам – между ними, пытается услышать смысл, который не спрятан в словах.

– Это не просто пустота, – сказал он, тихо помешивая настой. – Я чувствовал… будто она ищет что-то. Как рана, которая хочет крови, чтобы затянуться.

Маррик вздохнул, протянул руку за кружкой настоя:

– Хорошо, если это просто рана. Но если это болезнь? Болезнь земли, которая заражает всё?

– Болезнь не ходит сама, – отрезала Айн. – Это люди двигают её. Башни копают глубже, кланы тоже берут своё, всё рвут, тянут. Земля не рвётся сама.

Маррик нахмурился сильнее:

– Башни дают свет и воду. Без них мы бы уже гибли.

– Свет не кормит траву, – ответила она резко. – Башни – это только стены для страха. Страх не лечит землю.

– А сидеть и ждать, когда степь проглотит тебя, – лечит? – парировал он.

Напряжение в воздухе стало плотным. Каэлен поднял ладонь, словно закрывая книгу:

– Хватит. Мы не знаем, что это. И если хотим дойти до столицы, нужны оба взгляда. Башни копают – хорошо. Кланы слушают – хорошо. Мы сейчас просто трое в лесу. Если начнём спорить – нас завтра будет двое.

Маррик сжал губы, Айн отвела взгляд. Оба замолчали, но слова остались висеть.

Каэлен налил им настоя. Они пили молча, каждый думая о своём. Айн тихо перебирала свои ленты на запястьях, как будто каждый узел там что-то значил. Маррик смотрел на костёр, но глаза его были в другом месте – там, где башни поднимаются над городом и где люди верят, что спасение можно построить.

Каэлен же смотрел на огонь и видел совсем другое: лицо Элиана, усталое, но решительное, и его письмо: «Мы можем спасти мир». И понимал, что каждый из них – Айн, Маррик, он сам – несёт кусок правды, но правда целиком пока скрыта.

Когда они разошлись по караулам, ночь была безветренной. Только костёр тихо потрескивал, и где-то далеко, очень далеко, звучал едва слышный низкий стук – может, эхо того самого холма, а может, просто сердце земли, напоминая, что она жива.

На рассвете воздух стал жёстким, почти режущим. Тишина ночи сменилась сухим звоном: лес словно натянул струны и теперь слушал сам себя. Айн подняла их раньше обычного – ещё до первых лучей. Её шаги были быстрыми, а движения сдержанными, как у человека, который не хочет терять ни минуты.

– Ветер повернул, – сказала она тихо, когда они вышли на тропу. – На восток. Мы должны пройти гряду до полудня. Там выше – а выше ветер сильнее.

Каэлен подтянул сумку на плечо и кивнул. Слова Айн уже не вызывали сомнений: за эти дни он понял её ощущение земли точнее, чем карты. Маррик проверил оружие, но не сказал ни слова. Вчерашний спор оставил лёгкий осадок, но его держали в себе: дорога была важнее.

Лес редел, и почва становилась каменистой. Между корнями появлялись белёсые прожилки, тонкие, как нити, которые тянулись по земле, иногда исчезая в трещинах. Каэлен присел, коснулся пальцами – сухо, чуть хрупко, но в этом хрупком было что-то твёрдое, словно соль впиталась в камень. Он отметил это в памяти, но не задержался – Айн не любила долгие остановки в таких местах.

Через час они вышли к подножию гряды. Перед ними поднималась цепь серых скал, пересечённых трещинами и уступами. Камни были разного цвета: местами почти чёрные, местами белёсыми, словно обожжённые. И главное – тишина. Даже птиц не было. Лишь ветер, тонкий, сухой, пробегал по камням и оставлял ощущение, будто кто-то шепчет из-под земли.

– Здесь было что-то, – сказал Маррик, оглядываясь. – Смотрите на склон.

На склоне виднелись странные следы. Не звериные – слишком крупные и размытые, будто кто-то прошёл, и земля зажила после этого не до конца. Камни были словно оплавлены, некоторые треснули, как если бы по ним ударили огнём.

– Это старое? – спросил Каэлен.

– Недавнее, – ответила Айн. Она провела рукой по камню, потом понюхала пальцы. – Нет запаха, но ветер говорит – это случилось не больше трёх дней назад.

Склон был крут, и идти приходилось осторожно. Каждый шаг требовал внимания: камни скользили, трещины появлялись внезапно. Несколько раз Маррик протягивал руку Каэлену, удерживая его, а Айн шла первой, проверяя путь. Она двигалась быстро, но чувствовалось, что ей не нравится это место.

– Почему такая спешка? – спросил Маррик, когда они остановились перевести дух.

– Гряды шумят, – сказала Айн коротко. – Когда они начинают шуметь, лучше быть на другой стороне.

Каэлен вслушался – и действительно, где-то в глубине камней было что-то похожее на отзвук: глухой, неровный, как сердцебиение, но не человеческое. С каждым часом звук становился чуть явственнее.

На одном из уступов они нашли странное дерево. Точнее, то, что от него осталось: высокий ствол, белый, словно вываренный, и ветви, ломкие, как стекло. Листьев не было, только тонкий налёт крошечных кристаллов, которые блестели в тусклом свете. Каэлен осторожно коснулся коры – крошка осыпалась на ладонь и рассыпалась в пыль.

– Белый огонь, – тихо сказал он. – Или соль поднялась слишком высоко.

Айн молча подняла голову:

– Смотри туда.

На следующем уступе виднелись следы человеческих костров: обугленные камни, несколько обломков посуды, рваный ремень. Но не было ни тел, ни следов крови – только пустота и странная ровность, как будто люди ушли в спешке или исчезли.

– Они бежали? – спросил Маррик.

– Или их унесло, – сказала Айн. – В таких местах не всегда успеваешь бежать.

Дальше путь стал опаснее. Скала уходила вверх, а тропа становилась узкой, с одной стороны – отвес, с другой – крутой спуск. Ветер усилился, и каждый порыв приносил с собой тонкую пыль, оставлявшую солёный вкус на губах. Несколько раз Каэлен прикрывал лицо платком, Айн натянула свой капюшон.

Когда они добрались до середины гряды, солнце уже поднялось высоко. И вдруг земля под ногами дрогнула – совсем слегка, но ощутимо. Камни тихо посыпались вниз, и внизу, далеко, раздался глухой удар, словно что-то большое упало в пустоту.

– Быстрее, – коротко сказала Айн. – Здесь нельзя задерживаться.

Они ускорились. Маррик шёл сзади, проверяя каждый шаг Каэлена, иногда подталкивая его вперёд, когда тропа становилась слишком узкой. Один раз Каэлен оступился, и камень ушёл из-под ноги – вниз полетел целый пласт, сыпался долго, пока звук не растворился внизу.

На вершине гряды они остановились только на миг. Отсюда мир был виден дальше: впереди лес, но уже другой – темнее, плотнее, и за ним – ровная полоса земли, где трава выглядела бледной, почти серебряной. Там, далеко, синела линия реки, а за ней, на горизонте, что-то блестело – как осколок света.

– Башни, – сказал Маррик.

– И трещины, – добавила Айн.

Каэлен смотрел долго. Мир был красив, но в этой красоте было что-то неестественное, как если бы картина треснула, и под краской виднелась пустота.

– Нам нужно идти быстрее, – тихо сказал он. – Я не хочу увидеть, как это место дышит.

Айн посмотрела на него и кивнула.

– Ты начинаешь слышать правильно.

Спуск оказался не легче подъёма. Если наверху гряда давала высоту и взгляд, то вниз она требовала терпения и осторожности. Камни крошились под ногами, а ветер, который утром казался ровным, теперь вырывался из ущелий рывками – как если бы гора пыталась прогнать их.

Айн шла первой, но теперь часто останавливалась, прислушивалась, иногда прикасалась ладонью к камню, словно спрашивая дорогу. Маррик держался ближе к Каэлену, глаза постоянно проверяли уступы и трещины. Каэлен чувствовал, как каждая связка напряжена, и всё же что-то в нём оживало – не страх, а странная ясность: когда ты понимаешь, что мир больше, чем твой шаг, и каждый шаг может стать последним, всё становится очень простым.

Чем ниже они спускались, тем больше камни вокруг менялись. Цвет их был не серым, а странно пёстрым: прожилки белого, пятна тёмно-зелёного, участки, словно обожжённые. В некоторых трещинах виднелись кристаллы – тонкие, как иглы, прозрачные, но с легким голубым свечением. Каэлен присел, тронул один из них кончиком ножа. Он хрустнул, как тонкий лёд, и запахнул воздух чем-то сухим, горьким, едва уловимым.

– Не трогай, – тихо сказала Айн. – Иногда они ломаются не только в руках.

– Что это? – спросил Маррик.

– Следы глубины, – ответила она. – Земля вытолкнула их наружу, когда рвалась. Мы в степях видели такие только после ветров. Но здесь – в лесных грядах… это странно.

Дальше дорога вывела их к пологому спуску, и они замедлили шаг. И вдруг – запах. Не такой, как в балке: не сладость и соль, а что-то другое – резкий, острый, как железо, нагретое в горне. Запах напоминал кузницу, только в нём было больше тревоги, чем тепла.

– Чувствуете? – тихо сказал Каэлен.

– Чую, – ответила Айн. – Это не земля. Это люди.

Через несколько минут они вышли к ложбине, которая была словно выжжена изнутри. Земля там обрушилась, образовав широкий провал. Края обуглены, почва серо-чёрная, а по склонам лежали обломки – металлические, перекрученные, словно их давили огромной рукой. Среди камней виднелись остатки каких-то конструкций: тонкие трубы, куски рунных пластин с выжженными символами, обломки сосудов, которые когда-то светились.

– Это… – начал Маррик и замолчал.

– Имперские работы, – сказал Каэлен. Голос его был тих, но твёрд. Он подошёл ближе и нагнулся, поднял кусок металла. На нём была выгравирована знакомая спираль – эмблема Аэлирийской Империи.

Айн нахмурилась, глаза её стали узкими:

– Вы роете даже там, где земля предупреждает.

– Я не они, – спокойно сказал Каэлен.

– Но вы идёте к ним, – отрезала она.

Маррик поднял один из обломков, внимательно осмотрел.

– Это не военное. Слишком мелко для оружия. Похоже на буровую или исследовательскую установку. Но кто оставил её так?

Каэлен присел на край провала и посмотрел вниз. Глубина уходила метра на двадцать, может больше. Внизу, среди обломков, что-то мерцало. Тусклый, но устойчивый свет, как от угасающего угля.

– Там что-то работает, – сказал он.

– Туда нельзя, – сразу сказала Айн. – Место злое.

– Я не спущусь, – ответил он. – Но я хочу запомнить.

Он достал тетрадь и записал: «Провал. Обломки с рунами. Имперская спираль. Запах железа. Кристаллы голубые, ломкие. Свет внизу». Каждое слово казалось важным, как камень на мосту.

Маррик тем временем нашёл ещё кое-что: тонкий металлический жезл, треснувший, но целый на половину длины. На его поверхности были выжжены руны – часть слов обуглилась, но виднелись фрагменты: «…сдерживать поток…» и «…опасность утечки…».

Он показал Каэлену.

– Думаешь, это связано с тем, что мы видели?

– Всё связано, – тихо ответил Каэлен. – Только мы не знаем как.

Ветер усилился, поднял пыль с краёв провала. Айн щурилась, прикрыла лицо платком.

– Уходим. Здесь дышит плохо.

Они ушли быстро, но молча. Каждый нёс свои мысли. Маррик – о том, что видел эмблему Империи там, где её быть не должно. Айн – о том, что чужие руки копают без слуха, и земля отвечает. Каэлен – о том, что письмо Элиана звучит теперь иначе: просьба о помощи становилась намёком на что-то большее, на борьбу с чем-то, что вылезло из глубины.

Когда лес снова сомкнулся за их спинами, Каэлен поймал себя на том, что чувствует странное: мир будто смотрит на них. И в этом взгляде не было ни злобы, ни дружбы. Только ожидание.

Вечер опустился на лес неожиданно быстро, будто день не хотел спорить с усталостью. После гряды и провала шаги стали тяжелее, плечи ниже, даже дыхание – осторожнее. Солнце уходило, окрашивая вершины деревьев в ржавый цвет, и воздух пах сухой корой и каменной пылью.

Они нашли место для ночлега у небольшого ручья. Вода была чистой, текла быстро, и её звук казался самым приятным за весь день – не гул, не стук, а ровное течение, будто кто-то всё ещё помнит, как течь спокойно. Айн осмотрела берег, долго слушала и наконец кивнула:

– Здесь можно. Земля тихая.

Костёр был крошечным, но горел ровно. Пламя не тревожило ночь, только согревало руки. Маррик снял ремни и оружие, сел рядом и молчал. Его лицо было жёстким – он явно не отпускал мысли о провале. Айн сидела чуть в стороне, привычно: её тело казалось расслабленным, но пальцы перебирали ленты на запястьях, будто считали что-то невидимое.

Каэлен вскипятил воду, бросил в неё травы, которые пахли горько и свежо. Когда настой стал густым, как лёгкий дым, он разлил его в кружки. Первым протянул Маррику, потом Айн.

– Рассказывайте, – сказал он тихо. – Что вы думаете о том, что мы нашли?

Маррик поднял взгляд. Серые глаза были усталыми, но внимательными.

– Это не брошенная установка. Кто-то работал там недавно. И если там была Империя… значит, они ищут что-то. Или закрывают что-то.

– «Сдерживать поток», – напомнил Каэлен слова на жезле.

– Поток чего? – спросил Маррик. – Эссенции? Соли? Того, что мы видели утром?

Айн фыркнула, но без злобы:

– Сдерживать землю нельзя. Она всегда возьмёт своё. Вы копаете глубже, думаете, что умнее, но ветер и корни всё равно найдут дорогу.

– Не все в Империи копают ради силы, – сказал Маррик жёстко. – Кто-то ищет способы спасти то, что ещё осталось.

– Кто-то спасает, кто-то продаёт, – парировала Айн. – Для земли это всё одно.

Каэлен поднял руку, и они замолчали. Его голос был мягким, но твёрдым:

– Может, оба правы. Я видел печать Империи, и я знаю Элиана. Он не похож на тех, кто просто ломает ради выгоды. Но даже лучший может ошибиться, если верит, что знает всё. Айн права: земля не просит разрешения.

Он помолчал, потом добавил:

– Но если они пытаются сдерживать что-то – значит, есть то, что может выйти.

Эти слова повисли между ними. Вечер был тих, но вдруг стало ясно: тишина – это не отдых. Это ожидание.

– Ты доверяешь ему? – неожиданно спросила Айн.

– Элиану? – переспросил Каэлен. – Я не знаю. Хочу доверять. Но его письмо звучит иначе теперь, после сегодняшнего дня. Слово «спасти» стало тяжелее.

Маррик тихо сказал:

– Я его видел. Он не похож на тех, кто боится. Скорее на того, кто боится слишком мало.

Айн смотрела на обоих долго, потом только сказала:

– Я пойду до конца. Но если дорога поведёт в пропасть, я развернусь первой.

– Это честно, – ответил Каэлен.

Они замолчали, слушая ручей. Каждому нужно было время, чтобы уложить мысли. Костёр тихо потрескивал, а над лесом поднималась луна, и её свет ложился на землю мягко, словно обещал, что ночь хотя бы сегодня будет держать их в безопасности.

Перед сном Каэлен открыл тетрадь. Написал только одно: «Мир под нами не спит. И, кажется, он ждёт».

Он убрал записи, лёг на плащ и смотрел в ветви над собой. Листья шевелились едва заметно, и в этом движении было что-то странное: словно даже лес хотел что-то сказать, но пока не мог подобрать слова.

Глава 4: Дорога на север

Утро пришло свежим, как первый глоток воды после долгой жажды. Лес за ночь остыл, и теперь каждый лист блестел тонкой росой, словно кто-то прошёлся и рассыпал серебряную пыль. Ручей, возле которого они ночевали, пел свою мелодию – лёгкую, но быструю, будто знал: им предстоит путь, и торопил.

Каэлен проснулся первым. Тело ныло, но приятно, как у человека, который устал честно. Он сидел тихо, не будя остальных, и смотрел, как мир просыпается: птицы перебрасывались короткими звуками, звери шуршали в траве, а над верхушками деревьев ползла полоска света – не золотого, а молочного, мягкого. И всё же в этой мягкости было что-то неясное, как будто за горизонтом кто-то держал в руках новую тревогу.