Группа 14

– Мне еще одного Генриха под рукой не надо, цитировать литературных героев.

– А кто такой Генрих?

– Генрих? Я же тебе говорил – мой друг, в группе у нас самая светлая душа. Он будет жить лучше всех нас, когда война закончится. Она, мне кажется, его не поранила. Он как остался начитанным мечтателем, так им и умрет.

– А почему ты так боишься ягеров? Дело ведь не в звездах и «жестокости»?

– Они носят, как правило, не только кирзу и кожу, но и нечто автоматическое в ручищах. А за автоматическим оружием будущее. Ты боишься будущего?

– С учетом этих обстоятельств – да

– Вот и я боюсь, дружище.

Город смирял их диалог горделивым молчанием, что больше походило на затишье перед бурей. Ведь людей становилось все больше. Они осторожно, очень торопливо, но часто даже не таясь возвращались домой и о чем-то переговаривались, несли раненых, или закапывали в двориках умерших после этого столкновения. Но фольгеру не было дела до них, а им – не было дела до него. Интерес лежал только к вооруженным солдатам обеих сторон, что могли не понять визита легионера в этот страдающий каждый день край, всем своим живым и дышащим молящим: «Прекратите…!»

– И часто в тех силуэтах и бликах – не враги. И это самое страшное.

– Я понял,…

– Я не убивал никого – осклабился резко фольгер, напугав попутчика – я не имел другого выбора. Это было в январе.

– В январе?

– Да. Когда густавцы начали операцию. Пока все отходили от праздников, они устроили им подарок

– Не хотел бы, чтобы это когда-то повторилось снова…

– Никто не хочет, но никого не спрашивают.

– А что было там?

– Они разбили за пару дней почти без потерь Фиол – криминал нашего города, Долины Карпия, – большинство из авторитетов жило и правило именно там. Напали на Веганцев, своих ненадежных союзников, атаковали Легион с юга, как раньше не бывало, продавили гарнизон города. Ответный удар их и задавил. Но никто больше не забудет черных курток и подлых выстрелов в спину от «гражданских». Никто не забудет и литры крови просто вылитые на проезжие части, забрызгавшие все стены площади Красных Флагов, которую они отчаянно пытались взять. Я никогда не забуду. История повторяется, потому что никто не помнит того, чего не знал – а мы не вечны.

– Я хочу верить в лучшее

– Открытие – я тоже. Но нашей веры никто не спрашивал, Ганс. Не расстраивайся, когда твои мечты растопчут. Ты, сам того не зная, топтал чужие.

Улица Шлифта осталась позади – теперь, после бульвара, – Мирадалиан Кранна, Улица «Покойников». Герои ликвидации катастрофы на Бьезенской Гидроэлектростанции, что в нескольких километрах отсюда. Это место было уже более спокойным. Улица не была оживленной магистралью, а являлась уютным путем, усаженным большим количеством зеленых и уже частично опавших и заросших без садовников лип и акаций, вязов…

– Отсюда путь в университет… – пробормотал Липферт, смотря на покосившийся указатель в углу улицы, и на сожжённую доску объявлений – но, раньше нас встретит,: «прекрасный фестиваль на площади Линигира…» – прочитал Липферт обгорелую надпись на листке, что подлетел к его ногам, прежде чем оказался унесен ночным ветром Мольды.

– Я спросил не просто так – резко встрял Ганс

– Почему?

– У меня предчувствие, а оно меня обманывает редко – он подергал фольгера за рукав с беспокойством.

– Меня тоже – тот угрюмо одернул руку и еще сильнее нагнулся

Они оба замолчали. Беседа, что подсознательно была водой для экстракта страха, закончилась. Теперь им было не до философии. Липферт чувствовал присутствие отовсюду, особенно от старой башни форта, где раньше заседали сотрудники Ландвера, следящие за порядком.

– Почему мы не обойдем это место? – Напрягся Ганс, прячась за его спиной и смотря на зловещую вышку – Мы уже срезали здесь путь.

– Потому что тут я совсем ничего не помню. И здесь есть общины, которые совсем не любят пришлых, уж тем более легионеров.

В городе всегда кипела жизнь. Мольд`инн был культурным центром, в который ради красоты, образования и работы приезжали люди даже из самой Грознавии, чем местные власти и гордились. Когда началась гражданская война, город стал тенью самого себя. Большинство людей уехало в Неделю Тишины, много кто из них вообще смог бежать за границу – в Рутению, Краснославию, Днеприю. От превосходящего миллион человек населения осталось немногим 750 тысяч. Большинство сейчас живет за заслонами Гарнизона в Альпраа – сердце Мольд`инна, много кто – за городом в объединении района Винатт, под присмотром начальника Мольд`иннского Ландвера, не вставшего, в отличие от своего заместителя на сторону Антонио Вегана. Жизнь там продолжалась, но люди, которым не довелось встать под защиту Гарнизона, могли лишь уповать на тех, кто стал господином в своем регионе, да и уповать зря, ведь у них в большинстве своем другие заботы: Легион окружен врагами в Ольдер`сии, Веганцы держат Либерту, ОАМ распростерся на весь Маллийе и пролазит на территории Легиона, Господа Флигенлем защищают от всех нападок Перансше, Фиолы и Фрайкригеры грызутся в Сиад`инне, Густавцы в Ликхау-Руу толкают свою социалистическую армию по всем сторонам света… – деньги, идеология, страх и счеты, и почему-то только на людей всем плевать.

В местах, где вечно были беспорядки и бои, люди могли положиться лишь на себя. Поодиночке не выживет никто – потому Липферт и опасался общин. С ними нужно быть очень осторожным, тем более в Центре, который сохранился лишь местами и то – визуально. Что осталось от его народца, прячущегося в руинах и мертвых домах? Они живы?

Теперь они двигались еще скрытнее, хотя казалось, что лучше уже просто не возможно. Их шаги не сделать тише, их дыхание не спрятать, их ошибки будут с ними, а животный страх выжимать все человеческое.

Паранойя мучала штурмера. Он дергался и тут же наводил на цель оружие, стискивая его в жилистых кистях. Ганс дозарядил пистолет и постарался подражать своему суровому наставнику даже в мимике, что получалось у него куда более комично, чем попытка тихо ходить. Еле слышный ропот сменился шуршанием, что говорило – ураган близко, его уже видно на горизонте и он со всей скоростью летит сюда. Как видно молнию в грозовом фронте

Вдалеке, где-то точно не здесь, быть может на северной окраине что-то взорвалось, отдавшись эхом и вспышкой через весь город, играя на облаках и контрасте с луной. Город что-то ждало. Что-то случилось на Либерте, и это надо узнать, пока не стало слишком поздно. Кругом враги и безразличные и они с Гансом здесь одни. И никто им не поможет.

На шорох Липферт повернул автомат, а Ганс уже вскинул пистолет. Они оба смотрели на первый этаж осевшего здания, некогда аккуратного, с желтыми стенами и очень красивыми оконными рамами, элегантным, большим, укрытым черепичкой чердаком с красивыми отверстиями в стенках для прохладного ветерка Мольды, задорящего детей играющих там в детективов.

Теперь ему придется стрелять. И он не задумается: «куда полетит моя пуля?». Он не видел лица Ганса, но когда в том силуэте он узнал маленькую девочку, то его передернуло. Липферт мог даже не смотреть – все знал по себе.

– Паранойя

– Нет – резанул фольгер

– А что же?

– Инстинкты.

– Стыдно…

– Стыднее и страшнее нажать на курок. Иди молча и дальше.

В один момент они резко упали, оба, за одну машину. Ганс больно ударился головой, а Липферт саданулся мягким местом о дорогу, прямо копчиком на кочку, словно два похожих слова должны были, наконец, оказаться вместе. Между домами промелькнул сигнальный свет фонарей, а кто-то рядом коротко крикнул:

– Да я точно что-то видел!

– Ты что, пойдешь проверять?

– А что?

– Тебе жить надоело?

– Нет, я осторожный

– Тогда какого хера говоришь в полный голос?

– Чтобы ты меня услышал

– Болван. Даже в своих домах люди говорят в полголоса, а ты еще на половину улицы орешь – а голос отвечающего был на несколько порядков тише, но опытный слух фольгера такие реплики улавливал. Это были Густавцы. Краснознаменцев тут почти не осталось после бойни, судя по количеству убитых с красными тряпками на рукавах, да и говорили те преимущественно на местных наречиях. У этих же же был достаточно неплохой грознавский говор.

– И кто мог нас отправить патрулировать в этот забытый Либенугом край?

– Закрой рот.

После этого фонариков стало больше. Шло, судя по звуку, человек 5, может немного больше. Мерцало только три огня. Не будь Ганса рядом, он тоже бы не решился стрелять. Липферт вытер руки о штаны, ибо те уже успели вспотеть от напряжения. Рядом могли быть «господа в черных куртках». Напряжение росло все больше. Они были все ближе, и кто знает, в какую секунду кто-то дойдет до их укрытия. Его ждет смерть, это точно, но оказаться под перекрестным огнем – не сильно хуже. Молча, напряженно, Липф взял Ганса за воротник и легонько высунулся из-за машины. Увидев, что патруль не обращает на них внимания, он поскользил между машин, почти не останавливаясь. Сердце колотилось как бешенное, взгляд устремился в пространство между двумя обрущающимися домами, которые могли бы стать для них укрытием, пока патруль не уйдет в другую часть района.

– Кто это?

– Густавцы?

Луч света резанул их по следам. Быстро, целенаправленно.

– Я говорю, – возразил боец – я что-то видел!

– Иди и проверь.

– Вот проклятье – услышав быстрые шаги с бряцанием оружия, Липферт сделал последний рывок в сторону подворотни, но…

Ганс споткнулся. То, что фольгер грубо волок его за ворот вслед за собой, чтобы тот не посмел отстать от него и на шаг – сыграло с ними злую шутку. Внутри Раля прошелся адреналиновый локомотив. Руки быстро отпустили автомат, оставив его висеть на шее, а после быстро стали поднимать Ганса, но было уже слишком поздно. Ослепительно яркий луч фонаря оставил в глазах фольгера белое пятно. Раздался оглушительный хлопок после, которого пуля лязгнула с искрами прямо рядом с ними обоими. Обняв и схватив покрепче, Липферт бросил Ганса за угол, в переулок, через который они собирались бежать, а сам поднял автомат. Дернул затвор.

– Ложись! – Крикнул кто-то из Густавцев. Легионер вжал указательный палец в курок так, что чуть не сломал его. Яркий сноп пламени бил из ствола и резал глаза не хуже огня сварки, а по ощущениям – ножа. Точность не была главным качеством оружия – но задушить ответный огонь он сумел. Пользуясь заминкой, Липферт нырнул во тьму, где секунду назад скрылся и его подельник. Они неслись вперед, опрокидывая мусорные баки. Липферт подтянулся и выстрелил в крепежи пожарной лестницы новостройки. Ржавость конструкции вне новизны не спасла от обрушения и путь отступления был перекрыт. Преследователям придется искать другой путь. Но они оказались в другом месте. Прямо перед ними. Ганс сделал три выстрела, один из которых оказался неприлично точным – в нос нападающего. Липферт же прижал их огнем, а потом достав мессер прошелся одному по голове, вскочив на сложенный в штабель кирпич. Второго толкнул и заколол.

– Ганс, теперь можно даже убивать. Беги, что есть мощи!

Они задыхались от мерзких запахов мусора и остатков человеческой жизни, но бежали прочь, слыша как сзади тарабанят сапоги красных. Выбившись из темного и страшного плена, Липферт и Ганс ринулись по дороге, где было много укрытий. К пальбе и свисту свинцовых капсул над головами присоединился какой-то странный гул. Прижимаемые накапливающимся огнем, Липферт бросил Ганса в трамвай и залез сам, едва не получив троекратную порцию смерти в голову.

– Сдавайся!

– Пошел нахер!

В воздухе мелькнула тень, а потом среди подступающих раздался крик

– Рот.

Ганс открыл и вжал голову в плечи, прячась на полу, между сидений.

Рвануло так, что осколки залетели аж в трамвай. Дорога начала полыхать от того что в паре машин тоже был бензин.

– А теперь снова бежать – Липферт сделал легкий налет юмора и оторвал Ганса от пола. Скорее всего, от его хватки на коже парня появится несколько новых синяков.

– Больно!

– А мне плевать. Несись или больно уже не будет – уже с нервами он вытолкнул его из трамвая, выбежал и сам, прикрывая его со спины. В летней ночи покой был нарушен топотом их ног и ударами сердец, хрустом дорожного крошева и лязга металла под ногами. Иногда пули нагонявших преследователей высекали пыль из-под их ног, иногда лязги из оставшихся позади остовов техники и машин, а иногда тело ощущало рассекаемый воздух в паре сантиметрах, то у головы, то у плеча, иногда у поясницы.

– Ну же, ходу! – Сердце фольгера работало напределе. Усталость последних дней, плохой сон, боль в ушибленных местах и саднящие, гудящие ноги, разрывающиеся сердце и легкие подносили ему испытание. Рядом с ним его проходил и парень, чей пример держал его на ногах и не давал упасть без сил и умереть. Тот не сдался, и сил ему предавала воля к жизни, которая никогда так не велика, как перед лицом смерти.

Но бежать было уже некуда. Патруль сел им на хвост, а вдалеке очередной перекресток, на котором сидит стрелок, жаждущий легкой жертвы. Что может быть лучше чем двое бегущих у которых совсем другие заботы?

Стрельба на секунду стихла.

– Ложись! Целятся! – Липферт упал вниз, больно прошкребя разгрузками камни и осколки. Ганс упасть не успел. Выстрелы загремели раньше. С криком парень повалился раньше, ничком, по инерции ударясь головой.

Липферта передернуло. Теперь его охватило отчаяние. Парень, с которым он рядом спасал свою жизнь пал от пули, а ему самому… теперь как? Он перевернулся на спину и глубоко вдохнул, подтянул автомат, перезарядил на полный магазин, дернул затвор и, приподнявшись стал полощить врага всюду, чтобы он не смел поднять головы. Курок скрипел от скорости нажима пальцев, в экономии патрон, но иногда он зажимал его так, что боялся сломать.

– Суки проклятые! Чтобы вас в царстве мертвых шерды сношали во все дыры! Ублюдки! – Когда среди лязга он услышал крик, то ринулся к своему раненому, желая проверить, жив ли он. Ярость чуть угасла – Ганс был очень даже жив. Его глаза были на выкате, а из бедра хлестала кровь. Липферт не мог понять где она точно, но сорвал ремень со своего автомата, перекинул карабин под его ногу, продел в него другой конец и затянул что было мочи. Ганс взвыл, но большую свободную часть ремня он сунул ему в рот.

– Тсыть.

Ганс рыдал от боли

– Держись, если умрем – в бою умрем – Липф поднялся и снова прижал врага огнем автомата. Заставил снова залечь. Но неэффективно – его самого чуть не подстрелили. Патроны закончились, он, было, потянулся за неполным недозаряженым рожком, как вдруг…

За его спиной зарычал мотор. А потом оглушительней автомата загрохотал пулемет большого калибра. В ответ через несколько секунд по нему ударило нечто взрывное, то ли граната, то ли мина. Но огонь не прекратился. Мимо Липферта пролетели огненные осколки, от которых он уже успел спрятать и себя и Ганса.

– Что это за хрень?! – Липферт развернулся, чтобы увидеть… их традиционный Оксель «Блиц». Боевая машина… с легионерскими обозначениями на борту. Сжатая в кулаке молния. Сначала фольгер не поверил, но все вставало на свои места в непредсказуемом порядке. На каждый щелчок по броне этого монстра, на которого было навешено много передков и дополнительных корпусов, пулемет отсылал обратно порцию крупнокалиберной смерти. Раздался второй выстрел из чего-то тяжелого. После оглушительный взрыв повторился. Пулемет не затих. Бронемашина обладала какими-то поразительными свойствами, как и экипаж. В ответ на залп гранат из винтовок машина ответила шквальным огнем автоматов из бортовых бойниц. Люк десантного отсека открылся в момент огневого превосходства машины и два силуэта в быстром порядке, четко и отлажено пересекли все препятствия и добрались до братьев.

– Полезай в броневик. Хейн! Бери юнца и в машину! – Он кричал – иначе бы никто не услышал. Он не хуже самого Липферта оторвал его от земли, как расплавленную резину, и дернул рукой в сторону броневика. Поднял оружие и заняв позицию у машины стал прикрывать отход другого фольгера, что взял себе на плечи Ганса. Когда они добрались до открытого люка, Липферта затянуло внутрь, а Ганса незнакомый на первый взгляд дурно выглядящий легионер швырнул на лавочку. Следом заскочил командир и закрыл люк. Машина незамедлительно тронулась на большой скорости. Напряжение достигло пика, но через несколько секунд и погоня и стрельба стихли. Остался только рев мотора и звон в ушах от стольких взрывов и выстрелов.

– Вы живы?

– Странно, но да. Наушники помогли? – Поинтересовался спаситель

– Ты был прав. Лем. Наушники спасают – хмыкнул неприятный фольгер снимая с ушей громоздкие наушники.

– А вы говорили, что даже броню новую ставить не надо – возмущался водитель.

Внутри было жарко и спокойно. Тепло и светло. После мрачной разрухи города было приятно посмотреть на живую собранность внутри этой брони. Медик занялся Гансом. Вернул Липфу ремень, наложил жгут, написал записку, а потом стал прижигать рану спиртом

–Эй, там! Позади! Как здоровье?! – Спросил голос ещё одного незнакомца. Этого фольгера звали Йон, по национальности он ильванец, и отличался среди других добытчиков тем, что разъезжал по городу на своём укреплённом броневике, которому даже гранаты из «Дортера», мощной самодельной противотанковой установкой, могут не нанести никакого вреда. Бронепередок его зверя уже был шрамирован несколькими гранатами из этого оружия, потому, попадание очередной откололо от него кусок. Липферт узнал его, о нем много говорили, и говорили на всех станциях. Он сам по себе жил на Площади, потому было не удивительно, что Раль узнал его по голосу.

– Йон?! – Спросил Липферт, все еще толком не понимая, где оказался.

– Он самый! – От места водителя послышался смех. Оправившись после столь стрессовой ситуации, Липферт осмотрелся в грузовом отсеке. Рядом сидел ещё один «великий» человек их ремесла, Кюно, его иногда называют "Нордом», из-за происхождения. Нордиец прославился свои мастерством владения холодным лезвием, один раз на Кюно напала группа бандитов, 8 человек, хорошая экипировка для них, и он их рубит своим палашом на раз-два, так Кюно стал знаменитым штурмовиком. Внешне Кюно выглядел так: Чёрная шинель, под ней, как и большинства штатных добытчиков, теплая кофта. На ногах характерные, зашарпанные кеды, и плотные штаны. Волосы пламенного цвета, несколько веснушек на щеках. Глаза у Кюно голубые, как река имеющая такое же имя. Вылитый сканд.

–Ну, чтож … Подбросите меня до станции "Либерты"? -Поинтересовался Липферт, чувствуя, что это та группа, про которую говорил Герцог.

–Да без проблем! Но вот твоего парнишку мы оставим у себя, кстати, как его зовут? – размашисто, с акцентом пробровадил Йон а после поинтересовался об имени молодого пополнения в их машине. Некто, уже обработав рану, уселся в край машины. Одет был как фольгер, только с нашивкой на предплечии в виде круглой белой ткани с красным крестом в центре.

–Меня… зовут… Ганс. – Пораненная нога у него сильно болела, потому говорить было тяжело, не говоря уже о том, как держать комок ненависти и желание кричать, которое увеличивалось от спирта, что жег кожу. Ганс справлялся хорошо, тем самым заслужив от Липферта небольшую, но все же похвалу, которая не будет сказана. От всего, что его окружало, Ганс мог упасть и начать плакать, после такого стресса, какой пережил этот паренек сегодня, многие могут сдаться и поступить так. Но такие люди как Липферт или Ганс, не сдаются, а идут до победного конца, превозмогая над болью и прочими невзгодами, смотря вперед, в светлое или мрачное будущее, с горящим в глазах огоньком, и живым интересом. В возрасте Ганса Липферт упал с крыши двухэтажного дома и приземлился неудачно, но он превозмогал над болью, и не стонал, говорил ровно и четко. Такой ли человек Ганс, каким себе его представил Липферт, еще предстояло подумать и узнать, чем фольгер и занялся.

–Вот и хорошо, ты у нас теперь будешь, молодым фольгером! Только выздоравливай побыстрее! Ах-ха-ха! – Сказал Йон и погнал машину к станции "Свободная"…

–Вас зовут Йон да? – Поинтересовался Липферт сев на одно из свободных мест, в грузовом отсеке бронемашины, находившихся ближе к водительскому месту.

–Да, а почему вы об этом меня спрашиваете? – Поинтересовался Йон. Понять, что он ильванец было не сложно, характерный гонор, и акцент.

У Липферта не получалось вспомнить то, как про Йона рассказывали на имени Ярисольвы, но вспоминать было что. В память, наконец, вернулся один из костровых рассказов.

Однажды Йон со своей бронемашиной заехал к садовникам, потом там провел день, и не известно до сих пор, как так вышло, что он вернулся с двумя пацанами лет по 12, и двадцатью ящиками яблок. Сейчас эти ребята куда-то устроились, и на станции теперь особо не показываются. Едят, спят и развлекаются отдельно от всех остальных, потому встретить одного из них было бы довольно сложно. Почему были приняты такие меры – загадка до сих пор, а на вопросы об этом Йон просто отмалчивался.

–Не беда, главное, что я в безопасности. – Подумал про себя Липферт. И попытался узнать, кто ещё едет с ним в этой бронемашине.

– Ну что молодой, давай познакомимся, вижу, что так же жизнь потрепала, – спросил один из незнакомцев, подсаживаясь поближе к Липферту.

–Меня зовут Липферт, я вышел на задание с «Площади», но мы попали под обстрел. Группа разъединилась, и сейчас я не знаю где они. – Представился Липф и вкратце рассказал историю своей последней вылазки. Незнакомец был озадачен, его внешность представляла его как недоедающего человека среднего роста, который слабо следит за своей наружностью. На нем висела как мешок порванная и обожжённая полностью шинель пепельно-черного цвета, гражданские плотные штаны с десятком-других заплаток, на ногах сапоги. Внешность его была ильзийской. Он не походил на местных карпиян, ни на эльмийцев, ни на грознавцев. Выступающие скулы немного опущенная вниз челюсть, острая в изгибах, словно стальной, закругленный подбородок, желтовато-карие глаза, что сверлили соколиным взглядом из-под крупных густых бровей, вогнутый нос с круглым кончиком и небольшими крыльями. Следы долгого отсутствия бритья, высохшие и облезшие губы, бледная и грязная кожа. Посмотрев на сапоги фольгера, Липферт сразу же вспомнил Марка, да и внешне чем-то отдаленно, названный как Хейн напоминал пожилого одногрупника, попутчика Липферта он тоже любил носить сапоги вместо традиционных кед. Голова Хейна была запущена, а волосы на ней были черны как уголь, длинны и убраны как попало – лишь бы не закрывали лицо: виски назад, челку на макушку или к вискам же, а из-за их волнистости они торчали как коряги мертвого дерева

–Ну, я представился, а теперь ваша очередь говорить. – улыбнулся одним уголком Липферт, обращаясь к общительному незнакомцу

–Меня зовут Хейн, я старший фольгер. Меня выслали, судя по всему на ваши поиски. Ну, как я понимаю нам дали почти одну и ту же задачу – найти Ригеля. Только вдобавок я должен был узнать, что произошло с 14-ой. Случилось нечто паскудное, коль нас отправили всех вместе – Хейн запустил руки в карманы, будто что-то искал.

–Правильно, мало ли что может случиться, нужно было бы выслать две группы. Просто немного страшно, когда просто из воздуха рядом с группой появляется такая махина. Вы ошибиться могли.

– Кюно смотрит зорко, у него глаза острые, может много чего увидеть, а с биноклем и подавно. Так что, мы уже знали о том, что вы в беде, только что-то остальную группу не видели. – Хейн рассказал небольшой кусок своего сегодняшнего пребывания в бронемашине, словно с неким недовольством. Его, конечно, устраивало то, что он ездил в броневике, но смущало то, что он ездил в нем по факту просто так, пока Кюно смотрел из бойниц вперед и по сторонам.

– И Кюно здесь… – Липферт почтительно покивал головой, только сейчас осознавая, в компании каких людей он сидит. Рядом с Медиком, который перевязывал Ганса, сидел один из самых авторитетных и известных фольгеров Мольд`иннского Легиона – Лемберг. Лем, был облачен в стандартную шинель добытчика, под ней он носил пиджак и рубашку. На ногах широкие брюки и кеды без шнурков. Выглядел он чисто и ухоженно, без лишних деталей. Чем-то по своей манере он напоминал Людена, но у него точно было больше смелости и мужества, чем у того подземного командира. И, несмотря на некоторые проблемы, он вечно сохранял на себе вид с иголочки, хоть и в форме.

–Да куда же она задевалась?! – Было начал возмущаться Хейн, как вдруг, судя по всему он нашёл то, что искал. Он вынул небольшую железную коробочку из внутреннего нагрудного кармана. Оказалась что это пачка сигарет фирмы "Лайхте", после он достал из этого же кармана зажигалку. По своей форме она напоминала гильзу.

– Ты куришь? – Поинтересовался Липферт, в его голосе слышалось неодобрение.

–Да, а что? Тебя что-то смущает?! – Поинтересовался уже Хейн, с неким вызовом.