Первокурсница. Городская легенда

– Ладно, что делать. Папа, молю тебя, пусть там будет квартира для покера или пивной заводик. Хотя нет, ты не любишь карты и пиво не пьёшь. Что же там может быть? – угрюмо размышляла Лада подходя к парадной.

Не успев даже подумать, как войти в дом без магнитки, дверь перед Ладой отворилась.

– Чудеса. Хорошо. Что там дальше будет? Пусть будет добрая сказка. Ну, пожалуйста, и пусть поскорее закончится, – взмолилась Лада, вступая в тёмную парадную.

Поднявшись на нужный этаж, Лада крадучись, стараясь не цокать, не бряцать каблуками подобралась к квартире, номер которой у неё был записан на бумажке. На мгновение застыла, решая, сразу открыть ключом дверь, быть внезапной или всё-таки предупредительно позвонить в звонок, мало ли что там происходит. Лада решила для начала послушать через дверь, прислонилась к ней, но ничего не услышала, и было из-за чего. В соседней квартире напротив, творилось что-то невообразимое, какой-то мужик громко хрипел, но слов было не разобрать, по интонации явно ругался, по грохоту понятно было, падала мебель и слышались звуки борьбы. Стоял такой тадам-тарарам, что услышать хоть какой-то другой звук, было практически невозможно.

– Маргиналы, – подумала Лада и, закрыв глаза, нажала на кнопку звонка.

Ни какой реакции. Позвонила ещё раз и ещё. Бесполезно, к двери никто не подходил. Лада не стала больше ждать, вставила ключ в дверную скважину, пару раз повернула, толкнула дверь, вошла.

Лада поразилась стерильной, кристальной чистоте вокруг. Всё что внутри находилось, сверкало холодным, стальным блеском, в воздухе стоял запах приёмной стоматологии. Лада прошлась по комнатам, их было всего две. Первая комната, она же прихожая аскетично обставлена. Сложенный, пустой диван, даже без подушки. Столик, на котором лежали перевёрнутые фотографии, напротив высокий зеркальный шкаф-купе, пара стульев. В другой стоял странный громоздкий аппарат, который зашумел, забулькал, как только Лада заглянула в комнату. На этом всё, ни ванны, ни кухни, ни туалета. Две полупустые комнатушки и ничего больше.

– Странное местечко, – подумала Лада.

Подошла к шкафу купе, открыла его, там, на вешалке весел кожаный, мужской плащ и рядом на крючке длиннополая шуба. Зазвонил телефон, это была мама.

– Мам, ну я же просила не звонить. Нет, папы здесь нет. И знаешь, какая-то это странная квартира. Пустая почти… Из мебели диван, столик и шкаф. Внутри кожаный плащ и шуба до пола, вроде соболь. Мам ты меня слушаешь. Мам? Ты что плачешь? Это из-за шубы? У тебя же таких не одна. Да зачем тебе до пола, для этого рост нужен. Не знаю я, какого она роста. Может эта шуба папина. Мам, тебе интересно про квартиру послушать? Нет, не интересно? Да не вру я, тут ни кого нет. Я одна здесь. Мам? – связь оборвалась.

Лада сжав губы, положила телефон в карман брюк. Подошла к столику взяла фотографии. В ту же минуту, как только Лада перевернула их и посмотрела, к вискам прилила кровь и застучала крошечными барабанчиками, дыхание участилось, вот-вот случится паническая атака. Рот Лады открылся в немом крике.

С фотографий на неё смотрел папа, да не один, а человек восемь похожих друг на друга её пап. Все фотографии были групповыми. Тут был и хмурый тип, смотрящий сурово, как бы заранее осуждая, рядом с ним притулился щёголь с лучезарной улыбкой в светло бежевом костюмчике, расстёгнутой до груди рубашке, на шее толстая золотая цепь. Был тут и ряженный, в кричащем рыжем парике, с пунцовой помадой на губах, на плечи небрежно накинута шуба, с ним под руку тихий на вид, сутулый работник, точно не начальник, за ними рисовался спортивного вида, весь сам из себя мачо мэн. Остальные персонажи слились для Лады в единое цветное пятно. И тут она, глубоко вздохнув, закричала. Её чуть не вывернуло, так потрясли фотографии. Было видно, что это не ретушь и главное она сразу узнала отца, он стоял чуть поодаль и смотрел на своих клонов с опаской. От этого-то, от его взгляда Лада и закричала. Почувствовала его испуг на себе.

Как в бреду Лада, выронила фото из рук и, перепутав двери, вместо выхода вошла в комнату со странным аппаратом. Тот сразу, как будто ожил, затарахтел, а в плечо Лады воткнулась игла. Лада вскрикнула, успев разглядеть, как в стену за ней встроилась механическая рука с длинной, острой иглой вместо кисти и пальцев. В ту же секунду из аппарата вытянулся кран, с кончика которого стал надуваться пузырь. Тонкий, почти прозрачный, с каждой секундой пузырь увеличивался, меняя цвет и форму. Не прошло и минуты, как он видоизменился, являя на Ладин взор, такую же, как она девушку. До волоска на голове, до кончика ногтя на руке, до сантиметра роста, это была Лада. При чём уже одетая и обутая. Всё было идентично, исключая повадки и поведение. Новая Лада принялась скакать по комнате, будто малое дитя, а потом и вовсе с криком набросилась на настоящую Ладу, пребольно щепаясь и щекоча. Пока они боролись, странная махина сотворила ещё одну Ладу, за ней другую и вот в комнате их уже больше пяти.

Лада кое-как вырвавшись из объятий первого клона. Пнув её со всей силы, выскочила из жуткой комнаты, с грохотом захлопнула дверь. Судорожно соображая, что делать дальше, подтащила диван, к двери аппаратной. С той стороны двери принялись стучать, Лада не дожидаясь, что произойдёт дальше выбежала из странной квартиры, поскользнулась на какой-то гадости, похожей на рвоту и с разбега влетела в открывшуюся квартиру напротив.

Влепившись там, в стенку шкафа, придя в себя, обвела взглядом небольшое помещение. Всё здесь было перевёрнуто верх дном и усыпано битым стеклом, в воздухе повисло удушающее зловоние, разлитого спиртного. Но не это ужаснуло Ладу, а тела папиных клонов, валяющихся на полу в неестественных позах и жуткая бабища, борющаяся с одним из них. Глубоко вздохнув, Лада, выпустила на волю такой крик, что борющиеся на полу тут же притихли и замерли, уставившись на неё вопросительным взглядом. Дверки шкафа раскрылись. От туда, стремглав выскочил, побелевший от страха, её папа. Ни слова не говоря, он, схватил её за руку и волоком потащил в коридор, откуда побежал, вместе с ней в сторону чёрной лестницы. За ними из жуткой квартиры вышел хромая папин клон, волоча за собой не естественно вывернутую ногу, клон устремился за ними в погоню. Следом ползком показался ещё один. Дальше Лада не видела, так как они с папой забежали на чёрную лестницу, пробежав пару пролетов, помчались к лифтам и только на улице, добравшись до машины Лады, наконец, расцепили руки. Отдышавшись, обнялись. Лада вопросительно уставилась на отца. Не успев ей ответить, папа округлил глаза. В парадную, из которой они только что выскочили, входила его жена, Ладина мать.

Не сговариваясь, они побежали следом за ней. Опоздав на какое-то мгновение, увидели, что лифт уже увёз дорогую им женщину. Следующий лифт всё ни как не хотел спускаться. Казалось, вечность прошла, пока он, наконец, добрался до них. Поднявшись до нужного этажа, папа и Лада, с опаской оглядываясь, вошли в пустой, звенящий тишиной коридор. Папиных клонов и жуткой бабищи не было видно. Стены и двери вокруг, куда ни посмотри, были заляпаны какой-то мерзостью, пахло средством для очистки труб.

Открыв дверь квартиры со странным аппаратом, первое, что они увидели, это маму в окружении двух её близнецов. Все три женщины сидели нога на ногу на диване, на маминых плечах накинута шуба из шкафа. Было понятно, мама вошла в контакт и, похоже, успела заключить некий союз с близнецами. Всем своим видом женщины источали гармонию и о чём-то шептались, довольно похохатывая. Особенно звонко заливалась Ладина мама.

Ни говоря, ни слова Лада с отцом подскочили к матери, схватили с обеих сторон за руки и помчались со всех ног к лифту. А оставшиеся в квартире мамины клоны, запоздало соскочив с дивана, подняв к потолку руки, хотели было закричать им вслед, вдруг с треском лопнули, обляпав комнату ошмётками с противным запахом бытового очистителя.

А там внизу от дома, уже отъезжала машина Лады, увозя её и родителей от странной квартиры подальше.

– Пап, что это было? – испуганным голосом, почти кричала Лада.

– Зачем вы меня увели? Заговорщики! – плаксиво причитала её мама, – Только я нашла наконец-то хороших людей, которые меня понимают, как вы всё испортили. И шубу там оставила, из-за вас, которую эти добрые люди мне подарили. За что вы меня так не любите? За что мне всё это, – корчила плаксивую гримасу мама, гуру трагедии, мастер драматических этюдов, артистка театра мелодрамы.

– Дома поговорим, – тяжело дыша, ответил на оба вопроса отец и выбросил в окно машины проклятый ключ, который нашёл и зачем-то поднял с земли, пару дней назад. Ключ, который магнитом притянул его в этот кошмарный дом. Заставил против его воли, приехать сюда на такси. Напугал его дочь и жена еще, наверное, неделю будет причитать, так ничего толком и не поняв. Да и сам он вряд ли мог объяснить, что там произошло. – Всё. Ни каких больше мечт, о не ведомом. Ни каких желаний об открытии секретов и поисков неизвестного. Этого было достаточно. На этом всё, – решил для себя отец Лады, при этом прикидывая, во что ему станет новая шуба мечты для жены и хватит ли на поездку, куда она там хотела:

– Лада, дочка, поехали в Снежную Королеву, раз мама хочет шубу, пусть её и получит, – попытался сменить нервирующую его тему отец.

– Тогда и сапоги, и сумку, – капризно подключилась к его предложению мама.

– Хорошо. И сапоги, и сумку, – милостиво согласился отец.

– Мам, а можно я тебе на выходные детей завезу? Женька со своим парнем на новоселье приглашают, – сложила губы трубочкой Лада, сочинив бровями умоляющий вид.

– Шёлковый платок и брошка, – моментально сориентировалась мама, – Такие, которые я захочу. И которые сама выберу, – поджав губы, поставив, таким образом, точку, показывая тем самым, что за ней остается последнее слово и переговоров за этим не последует.

– Хорошо мамуль! Ты самая лучшая на свете! – Лада послала матери воздушный поцелуй.

Ключ же, как только машина скрылась из виду, поднялся с земли, будто чьей-то незримой рукой, набрав скорости, взлетел, устремился обратно к дому и, пробив стекло окна чёрной лестницы, этажом ниже, где была странная квартира, полетел, не касаясь ступеней к дверям. По пути насквозь пробив грудь спускающейся вниз Людо, нёсшую на руках Виталика. Людо охнула, хрипнула, присела на ступени. Усадив Виталю на колени, положив его голову себе на плечо, присосалась к его шее.

Ключь достигнув цели, плавно, как в воду, вошёл в дверь, а стена, на которой она находилась, блеснув зеркальной гладью, вдруг отразила квартиру напротив и действительно обернулась прямоугольным от пола до потолка зеркалом. Задрожало, заколыхалось, оторвавшись от стены, поплыло, тихонько позвякивая по общему коридору и там застыв на мгновение, стремительно вылетело на улицу, при этом вдребезги разбив окно.

Поднявшись над домом, прорезало своими гранями облака, понеслось ввысь, напугав по пути ковен из трёх домохозяек, практикующих белую магию в свободное от забот время, пылесосящих в этот момент одну из собирающихся туч.

– Это, что, ещё за дрянь? – скривила бровь самая старшая, пожилого вида дама, сидящая на стареньком Спутнике, продолжая втягивать в него отрицательные заряды для будущего чародейства.

– Ай! Сейчас какой только ерунды не летает. НЛО может какое, а может наши военные новое оружие испробуют, – ответила расплывчато та, что по виду напоминала многодетную мать.

– Да, какая разница, нас не задело и ладно. Вы лучше скажите, когда мы точно в следующий раз собираемся. А то я в Питер хочу слетать, там новый клуб открылся, хочу посмотреть, потанцевать и может закрутить роман на выходные, – беззаботно защебетала самая молодая, кружась балериной на роботе-пылесосе.

– Тебе бы все хвостом крутить. Давай доведём начатое до конца, а потом и погуляешь. Людо-то призвали, от сна пробудили, надо проследить, чтоб она завершила своё дело, – укорила молодую старушка.

– Ну, надо, так надо, – успокоила её девушка.

Людо сидя на ступеньках чёрной лестницы, с печальным всхлипом втягивала в себя боль и обиды Виталика, до капли вытягивая из его организма алкогольную хворь. Виталий на её руках начал розоветь, да и сама Людо начала меняться. Зачем-то вспомнила Ступку Бабу, – Обзывается, людоедкой называет, – а Людо ведь и мясо то совсем не ела. Ни какого, – Ай, пустое, пускай злословит, на здоровье, – подумала Людо и вдруг начала вспоминать.

Вот, она ещё совсем молодая. Мать в ту пору устав от одиночества, привела в дом мужика. А тот оказался любителем выпить и рукам волю дать, да делал это настолько часто, да что там, Люда другим его и не знала. Однажды пришла домой с озера, где пряталась от вечных скандалов, а он мать как обычно гоняет. Младшие позабились по углам, рыдают в полголоса. Не стерпела в этот раз Люда, схватила ухват и огрела мужика, что есть мочи. Да так сильно, что он навзничь упал. А мать на неё с кулаками, Люда снова на озеро, там слезами умываясь, попросила защиты у неба, у леса просила спасения. Говорила, что готова, не только злодейского отчима, но и всех мужиков успокоить, усмирить в них горькую жажду. Лишь бы ей, кто помог, дал ей сил и воли ей в этом стремлении. Хоть на двести лет, готова, на это жизнь свою положить. Чего ей терять, всё итак уж потеряно. Услыхала её просьбы сила неведомая. В отражении озера, с зеркального отражения неба всклочного пасмурного вместе с дождём послала помощника, сил Людмиле придал, чтобы и помог ей с её миссией справиться. Выполз он из вод того озера и на иву заполз, где под ней в тот момент, от дождя Люда спряталась. С ивы, что над Людой склонилась у берега жалобно, с веток мокрых на шею девушки спрыгнуло что-то склизко холодное. Обхватило присосками щупалец, вокруг шеи свернувшись колечками, забралось потом через ухо лихом неведомым. Затуманился взор, Люда в самую чащу лесную навечно ушла, там землянку себе глубокую выкопала, там до поры, до времени схоронилась, там поменялась во внешности. Как сменила свой лик, стала в деревню украдкой наведываться, мужика загулявшего, запойного стала выискивать, да лечить его, из ямы дурмана вытягивать. После её исчезновения, а потом и ночных появлениях чудища, что протяжно так, – Люоууу-доу, – впотьмах представляется, по дворам слух пошёл, что ведь точно, эта та самая девица Люда, та, что отчима ухватом пристукнула, а потом затерялась у озера. Имагошей оборотной приходит и мужик, что запойный какой, после встречи с ней, как заново рожденный, да к бутылке потом не касается, ходит трудягой, на радость всей деревни соседушкой ласковым. Людо-стали кликать её, а бабы додумались ей дары носить из своего старого, ветхого, да носки мужика своего, чтоб на запах учуяла. Да просить, -Помоги Людо, избавь нас от лютого бремени, горького…

– Неужели время пришло? Двести лет уже минуло. Стало быть, я исполнила, что обещала, что у ив сама напросилась вершить. Спасибо! И правда умаялась. Наконец увижу родных, как же долог был путь к ним, – Людмила вздохнула, – жуткий образ, что был ей бронёй, в прах тот час на ступени земелькой просыпался. Защитник, помощник её отвалился, присоски свои отцепил, прыгнул на стену, в уголок потолка заскользил, там слился окраской с побелкой, затаился. Невидно его, пауком притаился, затих, смотришь туда, там и нет его.

В окно чёрной лестницы, ударил последний, предзакатный луч солнца. К Люде потянулся, словно руками, осветил её красивую сущность, обнял нежно, теплом своим обогрел и утешил. Задрожал напоследок, солнце за стену дома пошло, а за лучиком Людо золотистой дымкой воспарила, цветочной пыльцой осыпаясь, ушла на закат. Виталя на ступеньки мягко спустился, щенком приблудившимся засопел, тихо так, нежно лицо на ладонь уложил, сладко похрапывая.

На чёрную лестницу с общего коридора вошла тётя Люся, техничка-уборщица.

– Господи! Ну, сколько можно-то? Ну откуда вы такие берётесь. А земли-то сколько нанёс. Эй! Мил человек, просыпайся. Алкоголики проклятые! С леса чтоль, земли натаскал? Так, к себе бы и нёс. Земленос, синий нос, – стала причитать и ругаться тётя Люся, толкая Виталика.

Виталя бодро открыл глаза, – Где это он? – посмотрел по сторонам. Тётка какая-то ругается, вроде местная уборщица. Разбудила. А он видел такой прекрасный сон. Будто познакомился в лифте с красивой девушкой, с пепельно-русыми волосами. В белоснежном сарафане и расшитом переднике. Домой привёл с новыми друзьями знакомить, а потом они танцевали, хороводы все вместе водили. После так нежно обнимались с той девушкой, тут на лестнице. Она целовала его в шею, щекотно так было, смотрела бережно с любовью.

– Муза, – прошептал Виталя, – Ого, неужели муза вернулась, – снова прошептал Виталя, а потом вскочил и как закричит, – Ура! Ко мне муза вернулась! Ура!

Со счастливым хохотом Виталя стал скакать по лестнице, подхватив за талию заверещавшую тёть Люсю, подкинул её, за что получил затрещину и пару раз веником по спине. Снова радостно захохотав, вскинув победно вверх кулак, побежал домой.

– Сумасшедший! Ух! Чуть душа не отлетела, как подкинул. Идиот! Была бы моя воля, я бы этим алкашам показала, – затарахтела в полголоса тёть Люся.

В углу над окном зашевелило щупальцами нечто, услышав призыв, заскользило по потолку, зависнув над бурчащей тётей Люсей, резко спрыгнуло ей на плечи, влажно сомкнулось вокруг шеи склизким обручем.

Этажом ниже, пинком открылась дверь. Кто-то, чертыхаясь, закурил. Густые клубы дыма поднялись дурной тучей по лестницам, окутав застывшую с остекленевшим взглядом тёть Люсю, которая тягучей мантрой повторяла, не громко, – Люууоу-дооо …Люууоу-дооо…

Дымивший, как паровоз мужчина, громко отхаркивался и что-то несвязно, но злобно бормотал сам себе под нос. Потушив окурок, громко хлопнув дверью, ушёл. Тёть Люся, отбросив в сторону веник, устремилась за ним, там догнала в коридоре, дождалась, когда он откроет квартиру, из которой по всему пролёту коридора с грохотом лилась грохочущая бешеным барабаном музыка. И только он ступил ногой на порог, резво набросилась сзади. Дверь за ними затворилась. Потухли высокие биты. Коридор укрыло благоговейной тишиной.

А Виталий, оказавшись дома, первым делом достал блокнот и ручку, написал записки с извинениями, прошёлся по этажу подложил под двери соседей. Заметив разбитое окно коридора, пригорюнился на минуту. У своей квартиры вопросительно уставился на стену напротив, – Вроде тут висело большое зеркало. Точно висело, – Виталя даже несколько раз в него смотрелся. Где же оно теперь, куда подевалось? Вроде осколков на полу нет, значит Виталя не причём. Наверное, кто-то из соседей унёс. Хмыкнув, Виталя достал из кармана пиджака телефон.

– Алё! Марка Геральдиевна, здравствуйте! Это Виталий. Я это, вернулся в строй. И главное ко мне муза вернулась. Представляете, я снова готов творить, – радовался Виталя, прохаживаясь по общему коридору, – Скажите, а Валерка немой, скульптуру на фронтон входа в театр закончил? Нет? Передайте ему, пусть и не трогает больше ничего, я займусь. Я знаю, как должно выглядеть лицо музы, волосы, причёска и во что она должна быть одета. В красках представляю и готов уже сегодня привезти эскизы. Марка Геральдьевна, прошу, умоляю, дайте ещё один шанс. Клянусь я больше ни-ни. Честное слово, больше ни капли. Дадите? Вот спасибо Марка Геральдиевна. Клянусь, я больше не подведу.

Не теряя ни минуты, Виталя вошёл в квартиру, там сделал ещё пару звонков, заказал стекло для окна в общем коридоре и попросил сестру приехать, помочь ему с уборкой студии. После прошептав благодарности деду, за квартиру и что вдохновение к нему привёл, достал мольберт, бумагу, принялся вспоминать карандашом посетившую его музу. И видел её настолько ярко, так живо её представлял, что аура вокруг него сверкала солнечным ореолом.

– Сработало девочки! – подмигнула товаркам пожилая дама, глядя на Виталю за работой, через окно двенадцатого этажа снаружи.

– Всё, моя вертихвостка, можешь на выходные быть свободной, но сначала Марке Геральдиевне позвони, скажи, заказ выполнен, – с улыбкой кивнула молодой ворожее, многодетная ведунья.

– Будет исполненно. А где теперь Людо? Вернулась в землянку? – спросила молодая.

– Да, скорее всего. Где ей ещё быть. Дело сделала и пошла, отдыхать, наверное. Ты погляди, как карандашом водит, как искусно работает, наш Виталик! Талант! Не зря старались, девочки. Эх! Ладно, полетели что-ли. Мне ещё внука с садика забирать, – вздохнула удовлетворённо пожилая и фьють унеслась, тарахтя мотором старого бытового агрегата, за ней и остальные ворожеи умчались резвыми пылесосами, каждая по своим будним делам, заботам, колдовать над ужином, любить своих близких, дарить им тепло, сохранять мир и множить гармонию.

Глава 4 Стражницы севро-запада и жуткая посыль

Марина устало присела на лавку остановки. Ехать домой не хотелось. Обычно покидая новый объект, где проводила ремонтные работы, уже как второй месяц пошёл, брала какой-нибудь выпечки из киоска с едой у метро Политехническая, прыгала в машину и устремлялась на Невский. Там на Садовой у шара желаний, Марина включала бумбокс, под музыку которого, перевоплощалась в уличную танцовщицу. Каждый раз, показывая прохожим зрителям новую сказку замысловатыми па. Иногда ей вместо бумбокса подыгрывал на гитаре, опалённый огнём музыкант. И тогда танец в движениях Марины взрывался жгучим фламенко, струны рыдали, толпа ликовала. А Марина довольная показанным предполночным спектаклем, на всех парах неслась тёмными проспектами в свою любимую, можно сказать тяжкими трудами, долгими годами выстраданную квартиру. Купленную не так давно, от того ещё восторженно любимую. Где с удовольствием наслаждалась заслуженным за день отдыхом, просто бездумно валяясь на матрасе в гостиной.

Но сегодня, стоя в очереди за выпечкой, она ненароком подслушала разговор молодой, примерно её возраста, семейной пары и их дочери, неспешно прогуливающихся рядом. О том, как они после прогулки вернуться домой, что будут делать, какой ужин, а после него и десерт их ожидает. Спор о том, какой фильм перед сном будет смотреть молодое семейство, внезапно выбил Марину из привычной для неё колеи. Бросив взгляд на дом через дорогу, она увидела в одном из его окон другую воркующую на вид семью, а в соседнем целующуюся парочку. В каждом окошке творилась жизнь. Творили её люди, семейные пары с детьми и с пожилыми родителями. В какие-то окна выглядывал кот или собака, чирикал, играл попугай, густыми джунглями раскинулись комнатные растения и горделиво лучились счастьем наполненные ароматами готовки чужие кухни. Марина почувствовала себя до слёз одинокой. Обычно хорошее настроение, вдруг в момент улетучилось, уступив место щемящей тоске.

Марина вдруг осознала, как пуста и не полноценна её жизнь. Чего ради она крутится, который год каруселью, с объекта на объект, с одной работы на другую, не жалея сил, не жалея себя. Для чего все эти старания. И квартира, которой она ещё час назад безмятежно радовалась, вдруг представилась ей безжизненным, пустынным островом, без пальм, без птиц и даже маленького краба. Пропадая круглые сутки на работе, Марина кактус не могла себе позволить завести, не то, что котика или начать встречаться с молодым человеком. У неё на это не было времени. Как и не было у неё и никакого хобби, и последнюю книгу читала ещё в институте, учёба в котором, в общем-то, ей и не пригодилась. Работала Марина не по профилю. Даже кино Марина не смотрела, а засыпала под него в самом начале. А на что тогда есть время у неё? Марина не хотела отвечать самой себе на этот вопрос. Вдруг, прозвище Робот, которым её в шутку называли близкие подруги, показался такой обидной, резкой, чудовищной правдой, что она чуть не расплакалась, в первые, осознав этот факт. Робот. Бездушный Робот, без семьи, без интересов и только с одной целью, работать, пахать, работать и пахать, работать и пахать. Беляш в её руке, купленный рядом в ларьке, начал остывать. Марина обиделась. На себя, на работу, на всю свою жизнь.

Родителей у неё не было, как не было братьев и сестёр, других родственников, даже троюродных. Подруги обросли семьями, вторыми половинами или как и она пропадали на службе. Созванивались они последнее время редко, по праздникам в основном, а виделись и того реже. Марина пригорюнилась. Решив нарушить правило, ждать звонка и никогда не звонить самой, боясь потревожить, позвонить в неудобное время, она достала телефон.

Номер Машки не отвечал, Алкин автоответчиком поведал, что она на море и когда вернётся в город неизвестно, Женька, коротко бросила, что перезвонит, а Венере Марина звонить не хотела, встретились буквально на днях, ещё не успело остыть тепло дружеских объятий. Марина вздохнув, набрала Ладу. Но та, не дав слова вымолвить, коротко прострочила о том, что едет с семьёй в Снежную Королеву и что поговорят они с Мариной при встрече на новоселье у Женьки.

Опять она, Марина, не во время, снова не уместна, нарушает границы. Она безразлично уставилась на проезжающие мимо машины, смотрела сквозь них, без всякого интереса. Уже смирившаяся с тоскливым настроением, готовая провалиться в чёрный омут депрессии.