Янур Феникс Мира

Он развернул дрожащими пальцами пожелтевший лист и прильнул к слабому свету, падающему из расщелины в потолке, жадно впиваясь в знакомые строки. Почерк был ровный, спокойный и уверенный – твердость духа, несломленная трагедией. Сердце защемило от тоски и благодарности. Письмо было последней нитью, связывающей его с жизнью, с памятью, с утраченным "Каменным Сердцем".

Здравствуй, Янур.

Если ты читаешь это письмо, значит, я уже не рядом. Значит, ты очнулся, вырвался из цепких объятий комы. И значит, мне не суждено было дождаться твоего пробуждения, не суждено было увидеть тебя снова живым.

Не виню судьбу. Мой путь почти завершен, мое время подошло к концу. Радиация пожрала меня изнутри, оставив лишь тень былого воина. Но я ухожу спокойно, зная, что не оставил тебя одного в этом жестоком мире.

Прошло два года с тех пор, как была та кровавая вылазка. Я принес тебя на руках в нашу обитель, ты потерял очень много крови, но… всеобщими усилиями мы сумели сохранить тебе жизнь. Чудом пули пролетели мимо сердца и других жизненно важных органов, остальное мы тебе заменили на… на механическое. Холодное, металлическое, но надежное. Понадобились знания и умения лучших инженеров "Каменного сердца", чтобы поставить все на свое место. Но у нас получилось. Не получилось одно – сознание тебе мы не смогли запустить. К сожалению.

Два года "Каменное сердце" продолжало выживать. Два года продолжались новые вылазки, новые зацепки, новые взлеты и падения. Казалось, будто совсем скоро мы сможем выйти из оков нашего подземелья, что сейчас мы начнем восстанавливать жизнь на Земле, раз смогли так долго выжить, но… в один день все изменилось. Пакт о ненападении был вероломно нарушен. Мародеры… ублюдки. Все наши сражались до последней капли крови. Но силы были не равны. Многим из наших удалось скрыться, уйти по секретным тоннелям, но… остальным пришлось пасть героями, отдать жизни за "Каменное сердце".

В тот день я тебя спрятал туда, где бы нас не нашли. Не предупредив никого. Времени не было. Поэтому, скорее всего, все думают, что и ты, и я уже давно лежим где-то под обломками. Пусть дальше так думают. Как только все стихло, я аккуратно перенес тебя в твою нишу. Прошел почти месяц, как я выживаю здесь, вместе с тобой, под руинами. Помнишь ли ты тот день, когда мародеры напали на нас на военной базе? Помнишь ли бой… огонь… кровь… мою беспомощность перед лицом смерти? Ты спас мне жизнь, малец. Рискуя собой, вырвал меня из пасти убийц. Я не забыл твоего подвига. И мой долг – заботиться о тебе, пока бьется мое сердце.

В "Каменном Сердце" больше нет жизни. Оно пало, погребено под обломками войны. Но жизнь не останавливается. Нужно идти дальше. Искать новое пристанище, новых союзников, новый свет.

Я не знаю, что ждет тебя впереди. Мир после войны жесток и безжалостен. Одиночество – тяжелое бремя для юного сердца. Но я верю в тебя, Янур. Ты сильный, ловкий, смелый. Ты сумеешь выжить, сумеешь найти свой путь в этом новом мире.

В библиотеке, что ты найдешь в руинах Москвы, хранятся знания прошлого мира. Ищи их, малец. Знания – сила, знания – оружие против неизвестности. В них – ключ к возрождению цивилизации, ключ к новому будущему.

Ищи других выживших. Говорят, далеко на востоке есть поселения, сохранившие технологии прошлого мира. Может быть, там ты найдешь то, что ищешь: новый дом, новых друзей, новую семью.

Не теряй надежды, Янур. Помни "Каменное Сердце". Помни тех, кто пал, защищая его. И живи: живи за себя, живи за нас, живи ради будущего.

Прощай, малец. И помни – ты не один. Пока жива память о "Каменном Сердце", живы и мы. И пока живешь ты, живет и надежда.

Твой друг и наставник,

Адриан.

Сердце Янура забилось сильнее. Горячие слезы снова хлынули из глаз, но теперь это были слезы благодарности, умиления и новой решимости. Письмо Адриана стало последним прощанием и благословением на новый путь. Это был не конец. Только начало. Новый день… Новый путь… Новая надежда… И долг жить, бороться, выжить во имя памяти о "Каменном Сердце", во имя стремления в лучшее будущее.

Янур еще раз посмотрел на безжизненное тело Адриана, единственного человека, который не позволил ему умереть и сгинуть в небытие, даже не успев проснуться. Поэтому, несмотря на всю боль, которую он ощущал сейчас, он не мог просто оставить друга лежать в холодной нише, словно забытую вещь. Долг чести, долг благодарности и долг человечности повелевали ему задержаться, чтобы воздать последние почести павшему товарищу.

С трудом поднявшись и пошатнувшись от слабости, он опустился на колени рядом с бездыханным телом. Лицо Адриана оставалось по-прежнему спокойным и умиротворенным, словно смерть принесла ему долгожданное избавление от страданий. Холод морока сковал его черты, превратив живое лицо в восковую маску. Но в памяти Янура Адриан остался живым – мудрым, сильным, добрым, навсегда запечатлевшимся в его сердце.

Дрожащей рукой он коснулся его лица и огладил седые волосы, запутавшиеся в спутанной бороде. Его пальцы пробежались по жестким морщинам, исчерченным веком и невзгодами, по закрытым векам, словно пытаясь запомнить каждую черточку и удержать в памяти ускользающий образ. Нежность прикосновения была последним проявлением тепла и любви в мире, погрузившемся в лед и тьму.

Медленно и с усилием, словно совершая важный ритуал, Янур прикрыл Адриану глаза, навеки смыкая взгляд, устремленный в небытие. Тяжелые веки опустились плавно и бесшумно, подобно каменным вратам, закрывающим вход в вечность. И в этот миг пришло окончательное осознание: все кончено. Адриана больше нет. Никогда больше он не услышит его хриплый голос, не увидит мудрый взгляд и не почувствует поддержку сильной руки. Одиночество стало окончательным, невосполнимым и бездонным.

Он помолчал немного, склонив голову в безмолвной скорби, собираясь с мыслями, с чувствами, с последними остатками сил. Нужно что-то сделать. Что-то достойное памяти Адриана. Что может сделать воин в руинах, лишенный всего, кроме скорби и долга?

Он достал из рюкзака грубый плащ и бережно укрыл им тело Адриана, защищая от холода камней, от злых ветров запустения и от нескромных взглядов тьмы. Словно пеленал младенца, словно покрывал усопшего, словно воздавал последнюю почесть павшему воину. Простое покрывало стало скромным саваном в каменном склепе ниши, последним проявлением заботы и уважения.

Затем он достал из кармана письмо Адриана и, бережно свернув пожелтевший лист, вложил его ему в руку – последнее напутствие на пороге вечности, завет памяти и мудрости. Пусть возьмет с собой в небытие свои слова, свои мысли и свою веру в лучшее будущее, в которое ему не суждено войти.

И, наконец, последнее. Маленький камешек, талисман и оберег, случайно спасший жизнь в бою, выпавший из кармана в час прощания. Он бережно положил камень рядом с телом Адриана, словно разделяя свою судьбу с судьбой павшего друга, клянясь помнить его, не забывать и нести память о нем через тьму руин, сквозь мрак одиночества, до конца своих дней.

Прощай, Адриан… Спасибо за все. За жизнь, за спасение, за наставление, за веру. Помню твой подвиг, ценю твою дружбу, скорблю о твоей смерти. Клянусь не забыть твой завет. Клянусь жить: жить за нас обоих, жить ради "Каменного Сердца", ради будущего, о котором ты мечтал. Прощай, друг… покойся с миром…

Тяжело поднявшись на ноги, он последний раз взглянул на безмолвное тело, укрытое плащом, и тихо произнес: "Прощай, Адриан…"

Янур поднялся на шаткие ноги и вытер слезы грязной ладонью. Хватит слез, хватит самобичевания. Пора действовать. Что теперь? Куда идти? Письмо Адриана было намеком на путь. Библиотека… знания… поселения выживших… далеко на востоке… нужно идти… искать… не оставаться здесь… среди руин и мертвой тишины…

Собрав рюкзак на плечи, он выхлебал остывший чай из фляги и закусил черствым хлебом – скудный завтрак воина в пути. Он потушил остатки костра, заметая следы недавнего присутствия. Ниша… прощай, уютное логово, тюрьма и колыбель одновременно. Пора покидать эту каменную утробу, навстречу ветру, навстречу дороге.

Он вышел из ниши в серые руины "Каменного Сердца". День встретил его холодом и сумраком. Разрушенное поселение предстало перед глазами во всем своем трагическом величии. Обгоревшие остовы деревянных колонн, полы, заваленные обломками камней, обвалившихся от стен. Вокруг был только пепел и сажа. Ветер гулял по руинам, нося клочья пыли и обрывки воспоминаний. Тишина висела в воздухе тяжелым покровом забвения.

В памяти всплыл образ "Каменного Сердца" – каким оно было тогда, когда их привели в это место раненых и измученных, обещая приют и спасение. Теплый свет из ниш, дым от котла, звуки жизни и работы, голоса друзей и соратников, надежда на будущее, затеплившаяся в сердцах, оледеневших от страха и ужаса. Далекое прошлое, казавшееся сном, несбыточной мечтой.

Теперь были только руины. Пепел, прах воспоминаний, каменная пустота вокруг и внутри. Пути назад нет. "Каменное Сердце" мертво. Похоронено под обломками войны, поглощено безмолвием времени. Нужно идти дальше. Искать новый путь, новый свет, новое "Каменное Сердце".

Собрав волю в кулак, Янур отвернулся от руин прошлого, от призраков памяти, от боли утраты. Вперед. Только вперед. Путь одинокого воина, пробудившегося от долгого сна, звал его в неизвестность руин, в непостижимую даль нового дня.

Глава 7. Эхо Прошлого

Зверский холод терзал плоть, проникая глубже, чем сырость самих руин. Первым, что Янур почувствовал, очнувшись от забытья после изгнания, была чужеродность собственного тела. Оно не слушалось, не принадлежало ему. Пальцы, едва различимые в сгустившемся мраке ниши, казались негнущимися стальными протезами. Кожа на предплечье ощущалась неестественно гладкой, натянутой поверх чего-то чуждого, металлического. Он провел ладонью по ребристым рубцам на руке, словно слепец, пытающийся наощупь осознать новую, пугающую реальность. Последние слова Адриана мертвым эхом отдавались в опустевшем сознании, подтверждая то, чего он так боялся: "…подлатали… импланты… заменили почти все… как новый…"

Слово "Машина" всплыло в его разуме обжигающим откровением. Он был уже не Януром. Он стал чем-то иным. Сплавом живой, страдающей плоти и холодного, безразличного металла. Конструктом, порожденным безумием войны. Сколько человеческого в нем осталось? Дыхание пока еще было собственным. Сердце стучало, пусть и неестественно ровно, усиленно, как идеально выверенный механизм. А сознание? Мысли метались в черепе, сумбурные и спутанные, но они все еще были его. Имена-маяки – София, Герда, Адриан – все еще мерцали во тьме его памяти. Сострадание, способность любить, воспоминания – это еще не импланты. Он пока еще был человеком. Наполовину.

Но голод, пробудившийся в нем, был иного толка. Это была не просто физическая пустота в желудке, а всепоглощающая, почти механическая потребность в действии. Зверский голод к движению, к рывку из оков мертвого "Каменного Сердца". Он рвал изнутри, терзая плоть и требуя не еды, а вызова, испытания, борьбы за само право жить. За право быть Януром, а не просто функционирующим механизмом.

Превозмогая сковавшую тело слабость, он поднялся на ноги. Ощущение было таким, словно он поднимает с земли каменную глыбу. Ноги держали, пока еще подчиняясь чужой, металлической воле. Первый шаг был неуверенным и шатким. Второй – тверже. Третий…

И вот, он уже шел. Один, в тишине, оглушающей своей полной потерей жизни. Руины "Каменного Сердца" встречали его безмолвным укором. Серый, безжизненный дневной свет проникал сквозь бреши в стенах, окрашивая останки дома в траурные оттенки. Все, что было ему знакомо до боли, было обезображено, растоптано и потеряно безвозвратно.

Его ниша, их с Гердой последнее убежище, зияла пустотой покинутости. Холод камня дышал мраком, а пол был завален пеплом и обломками недавней бойни. В воздухе еще держался слабый, едва уловимый аромат трав и детства – запах Герды. Герда… Сердце сжалось от тоски, и холод пробежал по его новой, металлической плоти волной леденящей боли. Он опустился на колени, уткнувшись лицом в пыльный пол, пытаясь уловить хоть тень ее присутствия в этой пустоте. Где ты теперь, маленькая "Защитница" моего сердца? Жива ли? В безопасности ли?

Шаг за шагом Янур шел сквозь пепел "Каменного Сердца", ища хоть что-то, хоть кого-то живого. Но находил лишь разруху, пустоту и немое укорение выжженного камня. Здесь пала их крепость.

За поворотом коридора он увидел черный уголь кострища вместо жаркого очага, разбитые миски и опрокинутые столы. Дальше виднелись груды обломков, за которыми угадывались очертания жилых ниш. И там лежали они. Неестественно скореженные, почерневшие, спрессованные с пеплом и камнями в неподвижные страшные изваяния. Защитники "Каменного Сердца". Сгоревшие жертвы ночного кошмара. Янур догадывался, кем были эти люди, борясь с отвращением и стараясь запомнить их, чтобы похоронить потом, если будет кому и где.

В душе воцарилась выжженная пустошь, точное отражение разрухи вокруг. «Еще не машина. Или?..» Холод металла протезов разливался по телу, расползаясь по сознанию и заполняя собой остатки тепла и живого чувства.

Вот и оружейная. Искореженная жесть раскрытых створок, заваленный вход, обгоревшие остовы станин. Но она все еще пахла маслом и металлом, пахла мастерской. Смутное воспоминание об улыбке Софии и теплом свете фонаря вспыхнуло в его памяти. «Янур еще успеет вернуться… Буду ждать тебя здесь…» Вернется ли он? Примет ли София его теперь – такого? Наполовину неживого, наполовину не Янура? Нужен ли он ей, такой? Нужен ли он кому-то?

Среди обломков нашлась случайная находка. Старое, ржавое и запыленное ружье. Приклад был расколот, цевье покорежено, но механизм казался целым. В руки легла холодная тяжесть металла. Оружие. Все же оружие.

В голове всплыли слова Адриана о Тео, который бился как лев, и перед глазами Янура встал образ живого, сияющего парня, его шутки, его сила и вера в лучшее. Ради чего? Ради чего были все их усилия, их поиски, их походы? Ради этого праха, этих руин? Ради чего он сам остался жив, заплатив за это не только жизнью друзей, но и своей собственной? Столько лет пустоты, боли и скитаний… Зачем?!

Вспышка лютой, слепой обиды ожогом пронзила пустоту души. Ненависть заклокотала в горле, готовая вырваться наружу неестественным, животным криком. И он сорвался. Крик, превратившийся в бессвязный рык отчаяния, раскатился гулким эхом по мертвым коридорам. И удар. Вся сила, вся злость, вся горечь мира вложилась в этот удар металлического кулака по каменной стене. Это был не расчет, не контроль – просто выплеск боли.

Стена дрогнула, не выдержав мощи механической плоти. По каменной кладке поползли трещины, расходясь паутиной разломов, и камень посыпался, крошась и распадаясь в пыль. Словно хрупкий карточный домик, рушился коридор за коридором, разверзаясь провалами обвалов.

Янур опомнился от безумства лишь тогда, когда руины задрожали под ногами. Пол уходил из-под ног, погребая под собой остатки "Каменного Сердца". Валить! Бежать! Инстинкт самосохранения взвился тревогой, опережая разум и властно увлекая за собой машину, еще помнившую себя человеком.

Он несся слепо и безрассудно, не разбирая пути, лишь бы прочь от обрушивающихся стен, от каменного плена руин. Он еле успел вырваться из зияющего зева коридора, из того же пролома, что вел отряд "Новый День" в их последний поход. Он выкатился на четвереньках наружу, задыхаясь, оглохший и ослепленный пылью, но чудом уцелевший.

Оглянувшись назад, он увидел, как на месте "Каменного Сердца" поднимается облако каменной пыли, погребая под собой все: память, прошлое и будущее. Все, чем жило его сердце, было похоронено окончательно.

Он спасся. Один. Снова один. Теперь уже по-настоящему. Янур потерял последнее. "Каменное Сердце" пало, и защитники его погребены окончательно. Друзья, близкие – София, Герда – может, спаслись, а может, нет. Но не он. Он стоял здесь. Он выжил. Для чего? Чтобы нести дальше бремя своей вины и своего одиночества? Чтобы жить машиной, случайно уцелевшей в катастрофе?

Пустота. Остался только прах снаружи и внутри. Янур стоял один перед каменным могильником "Каменного Сердца", ощущая себя последним выжившим в этом мертвом мире. Не было ни цели, ни пути, лишь неукротимый, зверский голод. Теперь это был голод не выживания, а голод по смыслу, по связи с живыми. Искать… что, кого? Куда идти теперь, когда "Каменное Сердце" разбито, а путь ведет лишь в пустоту?

И вдруг, сквозь гул собственной крови в ушах, сквозь каменную тишину руин, он услышал слабый звук. Не сразу понятный, едва уловимый, но живой. Тонкий писк, просящий о помощи, зовущий из тьмы. Живое? Среди мертвых камней и металла?

Янур замер, напрягаясь всем слухом, всей своей истерзанной душой. Его сердце, кажется, на миг остановилось, затаив биение, чтобы не заглушить слабую нить звука. Да. Снова. Тихий плач. Крик ребенка. Потерявшегося. Одного. В руинах.

Взгляд Янура скользнул по сторонам. Пусто. Только камень и пепел, только тени мертвых домов. И в этой пустоте – тонкий голос детского плача.

На миг отголосок давней боли и эхо забытого страха вернулись тяжелой волной воспоминаний.

Детство… город до войны… он, совсем маленький, потерялся в толпе на шумной улице. Страх. Липкий, животный ужас одиночества в огромном, пугающем мире. Холодные плиты мостовой под ногами, чужие, безразличные лица прохожих, грохот колес, серое и далекое небо… И пустота в сердце, кричащая от беспомощности. Никого нет. Никто не услышит. Никто не поможет. Затерянный навсегда в каменном лабиринте чужого мира.

И вдруг в памяти всплыл образ. Худой, оборванный мальчишка с грязными руками и живыми, но не по-детски серьезными глазами. Мальчишка-изгой, тень подворотен того далекого города. Все боялись его, шпыняли, прогоняли, как дикого пса. А он подошел к нему, маленькому, потерянному Януру, и протянул грубую ладонь на помощь. Он привел его домой, не надеясь ни на что хорошее, так и получилось. Его отец, гневный и чужой, как и все в этом безжалостном мире, вытолкнул мальчишку-спасителя за дверь, не дав сказать и слова. И только детские, полные стыда и обиды, глаза оборванца остались в памяти как укор, как беззвучный крик…

Он увидел в мальчишке себя. Одинокого, беззащитного, выброшенного на обочину жизни. Изгоя. Таким он видел себя сейчас, после потери всего. После превращения в киборга, в холодный сплав плоти и железа. Один среди руин.

Но осталось одно "но". Тот мальчишка-оборванец, сам лишенный всего, оказался способен на доброту. Он протянул руку помощи, не прошел мимо чужой боли, даже зная, что за это не будет награды, зная, что мир все равно останется жесток и несправедлив. Просто потому, что не мог иначе. Потому что даже сердце оборванца может оказаться добрым. Сердце живого человека.

И вот – снова крик. Слабый, отчаянный детский зов. Неужели он сейчас, такой же оборванец среди руин, наполовину человек, наполовину машина, утративший все, окажется хуже того мальчишки из далекого детства? Неужели он пройдет мимо чужой боли, сосредоточившись лишь на собственном выживании? Он не имел права. Он не сможет. Он не должен. Даже если это бессмысленно, даже если опасно, даже если это ничем хорошим не закончится. Нужно просто протянуть руку в ответ на зов о помощи. Просто потому, что он не может иначе. Потому что даже в сердце механизма может остаться что-то еще.

Вызов себе? Испытание? Глупость безумца? Или это последний шанс вернуть себе не человечность, нет, а право на сострадание, на действие, на принятие решения вопреки всему? Даже если он уже не совсем человек. Даже если "Каменное Сердце" разбито. Даже если мир – пустошь.

Янур двинулся на звук. Его шаг был робким, неуверенным, но это был шаг вперед. В неизвестность. Навстречу зову ребенка – зову быть человеком.

Звук детского плача вел его сквозь лабиринт руин. Его сердце отзывалось на каждый шорох, на каждый скрежет камня под ногой. Оружие в руках было холодной тяжестью металла, зыбкой надеждой на защиту в мире, где надежды почти не осталось.

За поворотом коридора была ниша. В полумраке сжалась маленькая фигурка, сотрясаясь от тихого плача. Ребенок. Меньше Герды, гораздо меньше. Худенький, заплаканный, одинокий – воплощение беззащитности в каменной пасти руин. Отражение его собственной детской боли и забытого страха.

Янур осторожно приблизился, стараясь не спугнуть, не напугать еще больше. Он мягко опустился на колени, протягивая ладонь – открытую, пустую, в знак мира и отсутствия угрозы.

– Эй… – его тихий шепот едва был слышен в пустоте руин. – Эй, малыш… ты как?

Ребенок вздрогнул и испуганно оглянулся, зажимаясь еще сильнее и пряча лицо в грязных ладонях. В ответ раздался лишь тихий, надрывный плач.

– Тихо-тихо… не бойся… я не обижу… я помогу… – эти слова были едва слышным бормотанием, обращенным больше к себе, чем к ребенку, и едва ли способным успокоить даже его самого.

Ребенок медленно и недоверчиво поднял голову. Сквозь грязные пальцы он смотрел испуганно, ожидая подвоха. Его глаза, большие и детские, были полны слез, отражая пустоту и ужас руин. Сердце Янура дрогнуло от острой боли сострадания.

– Ты потерялся? – тихо спросил Янур, стараясь говорить мягче, как когда-то говорила ему мать, как когда-то говорила София.

Слова "Герда, ты как? Ты в порядке?" вырвались торопливо, почти против его воли. Ребенок кивнул едва заметно, не отрывая взгляда, полного страха и недоверия.

– Как тебя зовут?

Молчание. Ребенок испуганно молчал, цепляясь цепкими пальцами за рваные лохмотья одежды. Янур понял, что давить нельзя. Нужно время, чтобы завоевать доверие. Нужно терпение и ласка. То, чего так не хватало ему самому в этом жестоком мире.

– Хочешь пить? – Янур медленно отстегнул флягу от ремня, протягивая ее ребенку осторожно, не резко, словно пугливой птице.

Ребенок не двинулся, не отрывая испуганного взгляда от незнакомца, оценивая – друг или враг?

И вдруг резкий звук грубых голосов совсем рядом разорвал тишину, сопровождаемый топотом тяжелых сапог и лязгом оружия. Мародеры. Откуда – не было времени понять. Засада? Случайность? Не важно. Они были здесь. Они услышали детский плач и пришли на добычу. На легкую жертву. На него и на ребенка.

– Ну, что тут у нас… – грубый окрик раздался совсем близко, и тяжелые шаги приблизились, выныривая из-за поворота коридора. – А-а, глянь-ка, жирненький кусок… и мелюзга под рукой… совсем как на заказ, ха-птьфу…

Грубый хохот, тяжелое дыхание хищников, запах пота и ржавого металла заполнил коридор, вытесняя слабый дымок костра и горький аромат детского плача.

Янур встрепенулся. Он заслонил ребенка спиной и выхватил ружье, готовясь к бою. Один против нескольких, против вооруженных до зубов, голодных до крови мародеров. Шансов – ноль. Но отступать было некуда. За спиной был ребенок. За спиной было еще живое, трепещущее сердце.

– Чего молчишь, герой? Язык проглотил? – окрик мародера был насмешливым и издевательским. – Видим, не местный… оружие – дрянь… сам – щенок зеленый. Ну, и что ты нам против поставишь?

Янур молчал.

– Ясно… героюшка-одиночушка… – голос мародера стал ближе, еще более жестоким. – Решил малого защитить? Благородство играет? Зря стараешься, хлопец, не твоя война. Вали отсюда, если хочешь жить. Малого оставишь нам, усек? Вали, и все останутся довольны… или хочешь по-плохому?

Мародер вышел из тени коридора, надвигаясь на него. Огромный, грязный, вооруженный ломом, с оскалом кривой усмешки на искаженном шрамами лице. За ним появились еще двое, замыкая коридор и отрезая путь к отступлению. Выбора не оставили.

Янур молча вскинул ружье в ответ на угрозу, на презрение, на холод безжалостного мира. Сухой, резкий звук парового оружия разорвал тишину руин. Война началась снова. Путь назад был отрезан. Нельзя отступать.

Выстрел разорвал коридор, но мародеры не дрогнули. Они лишь оскалились яростнее, наступая с двух сторон и зажимая Янура в кольцо огня и стали. Его пальцы сами сжали курок, выпуская пар за паром, пуля за пулей, словно в лихорадке, словно обезумевший механизм. Его сердце не билось, пульсировал лишь гул сервомоторов, и металлическая злость, готовая рвать и метать, разогнала страх, боль и сомнения. В глазах помутнело, мир сузился до узкой полоски прицела и пляшущих перед лицом врагов. Боевая ярость киборга вырвалась из глубины его механической души.

Ружье клокотало паром, выплевывая смерть в лицо надвигающихся мародеров. Меткость была невероятной, машинальной. Каждый выстрел бил точно в цель, без промаха и без пощады. Пули косили врагов, словно колосья под косой жнеца. Мародеры падали, захлебываясь кровью и роняя оружие, не веруя своим глазам в то, что за неведомая сила восстала против них в облике юного скитальца. Все были правы. Сила была. Нечеловеческая, механическая, непобедимая. Но чужая. Пугающая и его самого. И вот враги падали, отступали и в панике бежали, рассеиваясь тенями в коридорах руин, словно нечисть, бегущая от рассвета. Победа…